Что же должно сегодня находиться в центре нашего внимания, в каком направлении приложить максимальное усилие, «какое духовное делание в наше время наиболее плодотворно и для мирянина, и для монаха»? Отвечая на эти вопросы, архимандрит Рафаил (Карелин) проводит историческую параллель. «В XIV столетии положение Византии, всемирного оплота православия, казалось катастрофическим. Империя лишалась своих провинций, внутренние смуты, нападения многочисленных врагов делали страну уже стоящей на грани гибели, и вдруг произошло чудо возрождения этого, уже как будто обреченного, государства. Что же случилось? В XIV веке в Византии... возродилось и стало достоянием не только монахов, но и мирян то духовное движение, которое мы называем исихазмом. Прп. Григорий Синаит, свт. Григорий Палама как бы заново открыли миру силу Иисусовой молитвы. Стали открываться целые школы, где проходили эту науку из наук — Иисусову молитву. В то время появились многочисленные руководства о том, как творить Иисусову молитву. И случилось чудо: огромным полчищам мусульман, которые уже как море готовы были поглотить этот остров православия — Византию, была противопоставлена не армия, не какие-нибудь союзники, а Иисусова молитва, которую стал творить народ. И Византия была спасена на целое столетие, пока не стал опять оскудевать этот дух молитвы. Тогда уже войска Мухаммеда II завоевали Константинополь, взяли штурмом город, который к тому времени уже покинула благодать Божия.
Мне кажется, что сейчас самым действенным подвигом для возрождения не только лично каждого из нас, но и общества и даже государства является Иисусова молитва. Если монахи и миряне будут считать Иисусову молитву главным деланием своей жизни, я надеюсь, что тогда совершится чудо Божие — Господь продлит время нашего существования... Мир забыл об Иисусовой молитве, о том, что наши несчастья происходят оттого, что мы забываем о вечности, о Боге и живем в волнах этого вечно мятущегося житейского моря. Но для того, чтобы любить Бога, нужно ощущать Его, нужно чувствовать Бога. А это живое чувство благодати дает Иисусова молитва» [Рафаил (Карелин), архим. О духовном делании. М., Изд-во им. свт. Игнатия, 2004, с. 5, 23].
#МолитваИисусова_НиколайНовиков
Мне кажется, что сейчас самым действенным подвигом для возрождения не только лично каждого из нас, но и общества и даже государства является Иисусова молитва. Если монахи и миряне будут считать Иисусову молитву главным деланием своей жизни, я надеюсь, что тогда совершится чудо Божие — Господь продлит время нашего существования... Мир забыл об Иисусовой молитве, о том, что наши несчастья происходят оттого, что мы забываем о вечности, о Боге и живем в волнах этого вечно мятущегося житейского моря. Но для того, чтобы любить Бога, нужно ощущать Его, нужно чувствовать Бога. А это живое чувство благодати дает Иисусова молитва» [Рафаил (Карелин), архим. О духовном делании. М., Изд-во им. свт. Игнатия, 2004, с. 5, 23].
#МолитваИисусова_НиколайНовиков
Труден подвиг за молитву: меняются состояния нашего духа: иногда молитва течет в нас, как могучая река, иногда же сердце становится иссохшим. Но пусть всякое снижение молитвенной силы будет возможно кратким. Молиться – нередко значит высказать Богу наше бедственное положение: бессилие, уныние, сомнения, страхи, тоску, отчаяние, – словом, все, что связано с условиями нашего существования. Высказать, не изыскивая изящных выражений и даже логической последовательности... Часто сей способ обращения к Богу явится началом молитвы-беседы.
Иногда мы будем в волнах Божией любви, которую по наивности поймем односторонне, как нашу любовь к Нему. Со мною так бывало: я не дерзал думать, что беспредельно великий Творец всего может Своим вниманием остановиться на мне, ничтожном и гадком. И я говорил: «О, если бы было возможно, чтобы Ты любил меня так – как я люблю Тебя... Видишь ли Ты, как сердце мое жаждет Тебя день и ночь? Склонись ко мне; яви мне Твое Лицо; сделай меня таким, каким Ты хочешь видеть созданных Тобою; таким, какого Ты, Всесвятой, сможешь принять и любить...». Я не знал, что говорю (Лк. 9, 33); я не смел подумать, что это Он Сам молится во мне.
Созерцать святость и смирение Бога – поражает душу, и она с великим благоговением внутренне поклоняется Ему в любви. Такая молитва переходит иногда в видение несозданного Света.
Чтобы мы познавали исходящие от Бога дары, Он, после посещения, оставляет нас на время. Странное впечатление производит богооставленность. В молодости я был живописцем (боюсь, что и до сих пор он не совсем умер во мне). Этот естественный дар пребывал внутри меня. Я мог утомляться, не иметь сил на работу, не быть вдохновленным; но я знал, что дар сей есть моя натура. Когда же Бог покидает, тогда ощущается некий провал в самом бытии; и не знает душа – возвратится ли когда-нибудь Ушедший. Он – иной по природе Своей; Он скрылся, и я остался пуст; и пустоту эту страшную переживаю, как смерть. С Его приходом мне было явлено нечто прекрасное, милое сердцу, превосходящее мое самое дерзновенное воображение. И вот, я снова в том состоянии, которое раньше казалось мне нормальным, удовлетворительным, а теперь оно ужасает меня: представляется слишком животным-скотоподобным... Я был введен в дом великого Царя; я знал, что я родственник Ему, но вот опять я не больше, чем бездомный скиталец.
#прп_Софроний_Сахаров
Иногда мы будем в волнах Божией любви, которую по наивности поймем односторонне, как нашу любовь к Нему. Со мною так бывало: я не дерзал думать, что беспредельно великий Творец всего может Своим вниманием остановиться на мне, ничтожном и гадком. И я говорил: «О, если бы было возможно, чтобы Ты любил меня так – как я люблю Тебя... Видишь ли Ты, как сердце мое жаждет Тебя день и ночь? Склонись ко мне; яви мне Твое Лицо; сделай меня таким, каким Ты хочешь видеть созданных Тобою; таким, какого Ты, Всесвятой, сможешь принять и любить...». Я не знал, что говорю (Лк. 9, 33); я не смел подумать, что это Он Сам молится во мне.
Созерцать святость и смирение Бога – поражает душу, и она с великим благоговением внутренне поклоняется Ему в любви. Такая молитва переходит иногда в видение несозданного Света.
Чтобы мы познавали исходящие от Бога дары, Он, после посещения, оставляет нас на время. Странное впечатление производит богооставленность. В молодости я был живописцем (боюсь, что и до сих пор он не совсем умер во мне). Этот естественный дар пребывал внутри меня. Я мог утомляться, не иметь сил на работу, не быть вдохновленным; но я знал, что дар сей есть моя натура. Когда же Бог покидает, тогда ощущается некий провал в самом бытии; и не знает душа – возвратится ли когда-нибудь Ушедший. Он – иной по природе Своей; Он скрылся, и я остался пуст; и пустоту эту страшную переживаю, как смерть. С Его приходом мне было явлено нечто прекрасное, милое сердцу, превосходящее мое самое дерзновенное воображение. И вот, я снова в том состоянии, которое раньше казалось мне нормальным, удовлетворительным, а теперь оно ужасает меня: представляется слишком животным-скотоподобным... Я был введен в дом великого Царя; я знал, что я родственник Ему, но вот опять я не больше, чем бездомный скиталец.
#прп_Софроний_Сахаров
Мне хочется немного сказать о рассудительности. Сейчас об этом говорят, но нередко расплывчато, неопределенно. Чаще я вижу, что под этим понимают действие интеллекта. Я думаю, рассудительность – это дар Божий, это состояние харизматическое.
Рассудительность духовная – это когда ты знаешь ответ не сам по себе, не свой собственный ответ на возникший вопрос, а когда ты говоришь от Духа Святого.
Именно так, ведь дар рассудительности всегда считался очень высоким даром в Церкви. Обратите внимание, я опять говорю, что этим даром обладают не академики и профессора, а люди, ведущие правильную духовную жизнь. Жизнь внимательную, молитвенную, сосредоточенную. Они обладают этим даром в сугубой степени. Мы тоже прикасаемся к этому дару Духа Святого – только в степени гораздо меньшей.
Наша рассудительность должна подсказывать нам, что мы далеко не в совершенном состоянии, что наша жизнь полна ошибок. Поэтому мы должны быть осторожны в своих рассуждениях, больше советоваться, не принимать скоропалительных решений. Это тоже рассудительность, и для нашего уровня неплохая.
Вообще, часто мы знаем, как поступить, но наш сложный ум усложняет проблему чрезмерными рассуждениями, запутывает нас, приводит в растерянность, панику. Лучше бы мы молились. Молились правильно, то есть на молитве думали не о проблеме, а о Христе. Цель молитвы – не объяснять Господу, что у тебя случилось и почему. Разве Бог не знает? Цель молитвы – сам Христос, то есть нам нужно найти умом Христа и стоять перед Ним. Когда ты перед Ним, то уже можешь ничего не говорить, ничего не объяснять. Ты говоришь Ему просто: «Господи, Господи Иисусе Христе, помилуй меня». И это должно быть просто. Иначе сложность уведет тебя от Господа.
#прот_Сергий_Баранов
Рассудительность духовная – это когда ты знаешь ответ не сам по себе, не свой собственный ответ на возникший вопрос, а когда ты говоришь от Духа Святого.
Именно так, ведь дар рассудительности всегда считался очень высоким даром в Церкви. Обратите внимание, я опять говорю, что этим даром обладают не академики и профессора, а люди, ведущие правильную духовную жизнь. Жизнь внимательную, молитвенную, сосредоточенную. Они обладают этим даром в сугубой степени. Мы тоже прикасаемся к этому дару Духа Святого – только в степени гораздо меньшей.
Наша рассудительность должна подсказывать нам, что мы далеко не в совершенном состоянии, что наша жизнь полна ошибок. Поэтому мы должны быть осторожны в своих рассуждениях, больше советоваться, не принимать скоропалительных решений. Это тоже рассудительность, и для нашего уровня неплохая.
Вообще, часто мы знаем, как поступить, но наш сложный ум усложняет проблему чрезмерными рассуждениями, запутывает нас, приводит в растерянность, панику. Лучше бы мы молились. Молились правильно, то есть на молитве думали не о проблеме, а о Христе. Цель молитвы – не объяснять Господу, что у тебя случилось и почему. Разве Бог не знает? Цель молитвы – сам Христос, то есть нам нужно найти умом Христа и стоять перед Ним. Когда ты перед Ним, то уже можешь ничего не говорить, ничего не объяснять. Ты говоришь Ему просто: «Господи, Господи Иисусе Христе, помилуй меня». И это должно быть просто. Иначе сложность уведет тебя от Господа.
#прот_Сергий_Баранов
Особое место в жизни человека, в жизни христианина занимает молитва. Человек сам по себе – немощное, ограниченное существо. Но молитва соединяет его со всесильным и беспредельным Богом, в ней он беседует с Тем, на Кого не дерзают взирать Ангелы, Кто обитает в прекрасном и неприступном свете. Беседует и – бывает услышан. Невозможное человекам возможно Богу, и все возможно Ему. И потому нет ничего невозможного для человека, искренно и с усердием молящегося, возлагающего на Бога все свое упование, от всего сердца верующего в безграничную любовь и милость Господа к нам – Его столь нуждающемуся в этой милости творению. В молитве человек примиряется с Богом, испрашивает прощение грехов, обретает помощь в трудах своего жития, вразумление и разрешение недоумений, ходатайствует о нуждах ближних. Молитвой человек побеждает восстающие на него страсти, греховные навыки, повергает долу непрестанно ищущего его погибели врага. А потому нет ничего сильнее и ничего важнее молитвы.
Но, к сожалению, две наиболее гибельные ошибки, как два страшных препятствия, оказываются на пути стремящегося к Богу человека, ошибки, замедляющие, а порой и вовсе пресекающие для него какое бы то ни было духовное преуспеяние.
Одна из них – следствие малодушия и маловерия, а в не меньшей степени, пожалуй, и обычного людям нерадения. Молитвенный труд для не привыкшего к нему человека нелегок. Потрудившись, порой и продолжительное время, и не видя от того никакого зримого плода, люди часто приходят к совершенно ложному, но вместе с тем очень распространенному выводу: «Не те сейчас времена, чтобы молиться. Молись не молись – все одно. Молитва – удел ушедших уже в прошлое великих подвижников и святых, а никак уж не наш». И большее, на что может еще понудить себя после этого человек,– это повседневная «вычитка» правила, «вычитка», к которой так часто вовсе не прикладывается сердечное участие, когда сердце занято чем-то «своим», ум блуждает невесть где, а человек остается с убеждением, что выполнил некий долг перед Богом и может быть спокоен.
Другая ошибка, совершенно иного свойства, быть может, еще опаснее. Потому что если в первом случае имеет место ложно понимаемое смирение, то во втором – гордость. Человек, еще не очистившийся от страстей, преисполненный, как правило, самомнения и тщеславия, устремляется к исканию высоких молитвенных состояний, божественных созерцаний и таинственных откровений. Здесь известное усердие с разгорячением действительно могут привести молитвенника к определенным «плодам», которые он будет в себе ощущать и которыми будет гордиться. Но молитва без дел, без жизни, соответствующих ей, становится, по слову преподобного Макария Египетского, лишь «личиной молитвы». И здесь человек либо впадает в самообольщение, в прелесть, духовно повреждается, либо, в конце концов, понимая в глубине души суетность и безрезультатность своего «подвига», приходит в то же состояние уныния, происходящее от маловерия и малодушия. Приходит к тому же выводу: «Молись не молись – молиться не научишься».
Однако спасительный, царский путь – это всегда путь средний, проходящий между различными уклонениями влево и вправо, между недостатком и излишеством. Молитва – это действительно самое важное, самое главное дело в жизни человека. Именно дело. Она совершенствуется по мере исправления человеком своего внутреннего устроения посредством жительства по евангельским заповедям. И вместе с тем, без нее исполнение этих заповедей невозможно. Молитва есть проявление внутренней жизни человека, его веры. Нет молитвы – нет и жизни, и вера тогда – сухая, безжизненная, формальная. Каждый день, каждый час, каждое мгновение своего земного бытия человек сталкивается со множеством трудностей, тягостных недоумений, ни преодолеть, ни разрешить которые своими силами, без божественного вмешательства, не может. И если он не просит об этом вмешательстве, то где же тогда вера?
Но, к сожалению, две наиболее гибельные ошибки, как два страшных препятствия, оказываются на пути стремящегося к Богу человека, ошибки, замедляющие, а порой и вовсе пресекающие для него какое бы то ни было духовное преуспеяние.
Одна из них – следствие малодушия и маловерия, а в не меньшей степени, пожалуй, и обычного людям нерадения. Молитвенный труд для не привыкшего к нему человека нелегок. Потрудившись, порой и продолжительное время, и не видя от того никакого зримого плода, люди часто приходят к совершенно ложному, но вместе с тем очень распространенному выводу: «Не те сейчас времена, чтобы молиться. Молись не молись – все одно. Молитва – удел ушедших уже в прошлое великих подвижников и святых, а никак уж не наш». И большее, на что может еще понудить себя после этого человек,– это повседневная «вычитка» правила, «вычитка», к которой так часто вовсе не прикладывается сердечное участие, когда сердце занято чем-то «своим», ум блуждает невесть где, а человек остается с убеждением, что выполнил некий долг перед Богом и может быть спокоен.
Другая ошибка, совершенно иного свойства, быть может, еще опаснее. Потому что если в первом случае имеет место ложно понимаемое смирение, то во втором – гордость. Человек, еще не очистившийся от страстей, преисполненный, как правило, самомнения и тщеславия, устремляется к исканию высоких молитвенных состояний, божественных созерцаний и таинственных откровений. Здесь известное усердие с разгорячением действительно могут привести молитвенника к определенным «плодам», которые он будет в себе ощущать и которыми будет гордиться. Но молитва без дел, без жизни, соответствующих ей, становится, по слову преподобного Макария Египетского, лишь «личиной молитвы». И здесь человек либо впадает в самообольщение, в прелесть, духовно повреждается, либо, в конце концов, понимая в глубине души суетность и безрезультатность своего «подвига», приходит в то же состояние уныния, происходящее от маловерия и малодушия. Приходит к тому же выводу: «Молись не молись – молиться не научишься».
Однако спасительный, царский путь – это всегда путь средний, проходящий между различными уклонениями влево и вправо, между недостатком и излишеством. Молитва – это действительно самое важное, самое главное дело в жизни человека. Именно дело. Она совершенствуется по мере исправления человеком своего внутреннего устроения посредством жительства по евангельским заповедям. И вместе с тем, без нее исполнение этих заповедей невозможно. Молитва есть проявление внутренней жизни человека, его веры. Нет молитвы – нет и жизни, и вера тогда – сухая, безжизненная, формальная. Каждый день, каждый час, каждое мгновение своего земного бытия человек сталкивается со множеством трудностей, тягостных недоумений, ни преодолеть, ни разрешить которые своими силами, без божественного вмешательства, не может. И если он не просит об этом вмешательстве, то где же тогда вера?
Постоянно человек согрешает, совесть не может не обличать его в недостаточности, в неполноте исполнения открытой ему в Евангелии божественной воли, в своем сердце человек видит скверну, нечистоту, видит самого себя недостойным Бога. И если от этого видения не рождается молитвенный, покаянный плач, то опять-таки: где вера?
А сколько милостей, сколько неоценимых даров принимаем мы от Бога – как очевидным, так и сокровенным, неведомым для себя образом! Сколько поводов у нас для того, чтобы благодарить, хвалить, славословить Господа день и ночь! И что сказать, если и этого нет, если и здесь наше сердце вновь оказывается и глухо, и немо?
Вся наша жизнь, если мы только того захотим, может служить для нас училищем молитвы, занятия в котором не прекращаются ни на мгновение. Учителем же является Сам Господь, учителем, знающим, как научить, и могущим научить. И потому лишь от нашего усердия, от нашего произволения зависит преуспеяние в том делании, что роднит человека с горними Силами. От нас зависит найти для молитвы время, отняв его у каких-то иных, очень часто суетных, совершенно пустых дел (а если и не пустых, то куда менее важных), от нас зависит трудиться в ней с терпением, не изнемогая от сухости и кажущейся бесплодности, от нас же – раз за разом вновь заставлять свой непоседливый ум возвращаться к словам молитвы, вникать, углубляться в них. А от Бога зависит даровать нам в молитве благодать, дать ощутить Свое присутствие, пережить его реальность, помочь разгореться слабенькому, едва тлеющему в нашем сердце огоньку в неугасимое пламя божественной любви.
Святые отцы, действительно великие подвижники и великие молитвенники, по смотрению неусыпно пекущегося о нас Бога оставили нам, как богатое наследие, свой благодатный опыт, свою науку, свои исполненные удивительной мудрости наставления о молитве. Книги некоторых из них общеизвестны и общедоступны. Их читают и, благодаря им, обретают пользу многие поколения православных христиан. Однако есть и иные, утаенные до времени по непостижимому для нас божественному Промыслу от всеобщего взора, сокрывавшиеся под спудом и лишь впоследствии явленные всей полноте Церкви, как некий изумительный и многоценный дар. К числу подобных книг принадлежит и та, которую Вы держите сейчас в руках. Она написана неким подвижником, пожелавшим сокрыть свое имя, назвавшим себя просто – «Отчаявшимся»,– святогорским монахом, постигшим величайшие таинства молитвы, обретшим в своем сердце драгоценный бисер – Христа. Многое из того, о чем он говорит в своем замечательном труде, может представляться нам удивительным, даже невероятным. Но это – слово неложного опыта. Многое может показаться по своей высоте для нас совершенно недостижимым, тем, о чем можно лишь слышать или читать, но что невозможно пережить, к чему нельзя даже прикоснуться. Но это лишь повод к большей ревности для тех, кто действительно стремится к Богу, кто всем сердцем ищет Его.
И автор этой книги, неизвестный афонский священноинок, был всего лишь человеком и, однако, достиг в меру столь чудного божественного просвещения. Как достиг он сего? Можно, наверное, сказать, что это тайна, что это сокрыто от нас. Но можно сказать и иначе. В молитве на самом деле есть некая глубочайшая, сокровеннейшая тайна. Это тайна любви. Даждь Ми, сыне, твое сердце, – говорит Господь. И если человек действительно отдает Господу свое сердце, то Господь вселяется в него. Если человек отдает себя всецело, без остатка, Богу, то он сам обретает Бога.
Предисловие к книге "Трезвенное созерцание"
#Трезвенное_созерцание
А сколько милостей, сколько неоценимых даров принимаем мы от Бога – как очевидным, так и сокровенным, неведомым для себя образом! Сколько поводов у нас для того, чтобы благодарить, хвалить, славословить Господа день и ночь! И что сказать, если и этого нет, если и здесь наше сердце вновь оказывается и глухо, и немо?
Вся наша жизнь, если мы только того захотим, может служить для нас училищем молитвы, занятия в котором не прекращаются ни на мгновение. Учителем же является Сам Господь, учителем, знающим, как научить, и могущим научить. И потому лишь от нашего усердия, от нашего произволения зависит преуспеяние в том делании, что роднит человека с горними Силами. От нас зависит найти для молитвы время, отняв его у каких-то иных, очень часто суетных, совершенно пустых дел (а если и не пустых, то куда менее важных), от нас зависит трудиться в ней с терпением, не изнемогая от сухости и кажущейся бесплодности, от нас же – раз за разом вновь заставлять свой непоседливый ум возвращаться к словам молитвы, вникать, углубляться в них. А от Бога зависит даровать нам в молитве благодать, дать ощутить Свое присутствие, пережить его реальность, помочь разгореться слабенькому, едва тлеющему в нашем сердце огоньку в неугасимое пламя божественной любви.
Святые отцы, действительно великие подвижники и великие молитвенники, по смотрению неусыпно пекущегося о нас Бога оставили нам, как богатое наследие, свой благодатный опыт, свою науку, свои исполненные удивительной мудрости наставления о молитве. Книги некоторых из них общеизвестны и общедоступны. Их читают и, благодаря им, обретают пользу многие поколения православных христиан. Однако есть и иные, утаенные до времени по непостижимому для нас божественному Промыслу от всеобщего взора, сокрывавшиеся под спудом и лишь впоследствии явленные всей полноте Церкви, как некий изумительный и многоценный дар. К числу подобных книг принадлежит и та, которую Вы держите сейчас в руках. Она написана неким подвижником, пожелавшим сокрыть свое имя, назвавшим себя просто – «Отчаявшимся»,– святогорским монахом, постигшим величайшие таинства молитвы, обретшим в своем сердце драгоценный бисер – Христа. Многое из того, о чем он говорит в своем замечательном труде, может представляться нам удивительным, даже невероятным. Но это – слово неложного опыта. Многое может показаться по своей высоте для нас совершенно недостижимым, тем, о чем можно лишь слышать или читать, но что невозможно пережить, к чему нельзя даже прикоснуться. Но это лишь повод к большей ревности для тех, кто действительно стремится к Богу, кто всем сердцем ищет Его.
И автор этой книги, неизвестный афонский священноинок, был всего лишь человеком и, однако, достиг в меру столь чудного божественного просвещения. Как достиг он сего? Можно, наверное, сказать, что это тайна, что это сокрыто от нас. Но можно сказать и иначе. В молитве на самом деле есть некая глубочайшая, сокровеннейшая тайна. Это тайна любви. Даждь Ми, сыне, твое сердце, – говорит Господь. И если человек действительно отдает Господу свое сердце, то Господь вселяется в него. Если человек отдает себя всецело, без остатка, Богу, то он сам обретает Бога.
Предисловие к книге "Трезвенное созерцание"
#Трезвенное_созерцание
Возвращаясь к признаку непрестанности и самодейственности Иисусовой молитвы, покажем, словами великого египетского подвижника, что такая молитва без начатков смиренномудрия, кротости и любви не возводит ее обладателя по ступеням духовного совершенства и ведения, т.е. не является благодатной в полном смысле этого слона. «Если же кто, — пишет авва Макарий, — понуждает себя к одной только молитве, но не принуждает себя к кротости, смиренномудрию и любви, то, согласно с прошением его, дается ему иногда отчасти благодать молитвенная, в упокоении и веселии духа, но по нравам остается он таким же, каким был и прежде».
Нам известны многие наши современники, которые частым призыванием Имени Господа Иисуса Христа усвоили себе непрестанную молитву еще в самом начале своей духовной жизни, т.е. едва отойди от жизни языческой (увлечение восточными культами) и даже вовсе безбожной. Они, эти абсолютно неочищенные, страдающие многочисленными пороками и страстными желаниями люди к несчастию своему полагают, что стяжали благодатную молитву. Какое пагубное заблуждение!
Дальнейший ход событий показывает, как правило, два варианта исхода:
а) одни бросают занятия Иисусовой молитвой;
б) другие попадают в психиатрическую больницу, прельстившись своей мнимой «святостью» и подпав, в результате этого, под власть злого духа.
Приходилось нам встречать и современных подвижников с Кавказа, где некоторые подвизаются и поныне в течение уже нескольких десятков лет. Один из них при первой же встрече, с порога заявил, что является обладателем самодвижной благодатной Иисусовой молитвы. Такое начало знакомства, безусловно, не дает возможности заподозрить в подвижнике избытка скромности и смирения — главных признаков и плодов благодатной молитвы.
Другой кавказский отшельник, тоже обладатель непрестанной Иисусовой молитвы, оказавшись в одном из возрождающихся русских монастырей, в беседе с молодыми послушниками призвал их к упражнению в ночной молитве, чем выказал полное отсутствие духовного рассуждения, которое бывает непременным плодом благодатной молитвы. С точки зрения здравого духовного рассуждения, этот подвиг для многострастных и неопытных молодых людей смерти подобен.
Итак, наши наблюдения дают возможность сделать вывод о том, что при некоторых благоприятных условиях у духовного трудника может появиться самодвижная Иисусова молитва, которую отнюдь не следует считать благодатной. Это некий навык почти исключительно механического свойства, как бы начальная стадия вхождения в молитвенное делание. Многие из делателей молитвы так и остаются в этой фазе на всю жизнь, но значительно хуже, когда они, обольщаемые бесами и собственным самомнением, начинают считать эту молитву благодатной. Их конец достоин всяческого сожаления, от которого нам бы и хотелось предупредить молодых ревнителей молитвы.
Игумен N
#В_горах_Кавказа
Нам известны многие наши современники, которые частым призыванием Имени Господа Иисуса Христа усвоили себе непрестанную молитву еще в самом начале своей духовной жизни, т.е. едва отойди от жизни языческой (увлечение восточными культами) и даже вовсе безбожной. Они, эти абсолютно неочищенные, страдающие многочисленными пороками и страстными желаниями люди к несчастию своему полагают, что стяжали благодатную молитву. Какое пагубное заблуждение!
Дальнейший ход событий показывает, как правило, два варианта исхода:
а) одни бросают занятия Иисусовой молитвой;
б) другие попадают в психиатрическую больницу, прельстившись своей мнимой «святостью» и подпав, в результате этого, под власть злого духа.
Приходилось нам встречать и современных подвижников с Кавказа, где некоторые подвизаются и поныне в течение уже нескольких десятков лет. Один из них при первой же встрече, с порога заявил, что является обладателем самодвижной благодатной Иисусовой молитвы. Такое начало знакомства, безусловно, не дает возможности заподозрить в подвижнике избытка скромности и смирения — главных признаков и плодов благодатной молитвы.
Другой кавказский отшельник, тоже обладатель непрестанной Иисусовой молитвы, оказавшись в одном из возрождающихся русских монастырей, в беседе с молодыми послушниками призвал их к упражнению в ночной молитве, чем выказал полное отсутствие духовного рассуждения, которое бывает непременным плодом благодатной молитвы. С точки зрения здравого духовного рассуждения, этот подвиг для многострастных и неопытных молодых людей смерти подобен.
Итак, наши наблюдения дают возможность сделать вывод о том, что при некоторых благоприятных условиях у духовного трудника может появиться самодвижная Иисусова молитва, которую отнюдь не следует считать благодатной. Это некий навык почти исключительно механического свойства, как бы начальная стадия вхождения в молитвенное делание. Многие из делателей молитвы так и остаются в этой фазе на всю жизнь, но значительно хуже, когда они, обольщаемые бесами и собственным самомнением, начинают считать эту молитву благодатной. Их конец достоин всяческого сожаления, от которого нам бы и хотелось предупредить молодых ревнителей молитвы.
Игумен N
#В_горах_Кавказа
О слове
В древних языках количество существительных и прилагательных было меньше, чем в современных (наполненных и отягощенных варваризмами), но от этого речь не была беднее, так как глагольных форм было больше, и поэтому фраза обладала динамикой, пластичностью, гибкостью и упругостью, и могла передавать состояние предмета, как бы схватывая его на лету.
Современная речь имеет огромное количество слов, но это привело к большему дроблению мысли, большей хрупкости фразы. Немощь мысли искала себе компенсацию в количестве слов и делала речь более статичной и поверхностной. Нам дороги древние языки именно потому, что они передают явления не в умерщвляющем анализе, а в их динамике. Если мы сравним Псалтирь на древнем и современном языках, то увидим, что древние языки индуктируют глубокие душевные переживания, а современные языки принадлежат больше к области сознания, и в таком динамичном творчестве, как молитва, они представляются немощью слова.
Злоупотребление даром слова ведет к оскудению молитвы. Слово, оземленное, профанированное и вульгарное, привыкшее вращаться в сфере временного и видимого, не может так легко трансформироваться в слово, обращенное к Богу, в слово молитвы и, поэтому, молитва остается чуждой сознанию сердца. Это еще одна причина, почему современному человеку так трудно молиться: потому что он не предохраняет себя от многословия, потерял способность к размышлению и живет в атмосфере какого-то непрекращающегося блудословия.
Многословие — это не простое количество сказанных слов, как бы их арифметическая сумма, а обилие слов при скудости мысли, когда слова не поясняют, а скорее скрывают, как бы топят в своем потоке смысл речи.
https://vk.com/@raphael_karelin-o-slove
#архимандритРафаилКарелин
В древних языках количество существительных и прилагательных было меньше, чем в современных (наполненных и отягощенных варваризмами), но от этого речь не была беднее, так как глагольных форм было больше, и поэтому фраза обладала динамикой, пластичностью, гибкостью и упругостью, и могла передавать состояние предмета, как бы схватывая его на лету.
Современная речь имеет огромное количество слов, но это привело к большему дроблению мысли, большей хрупкости фразы. Немощь мысли искала себе компенсацию в количестве слов и делала речь более статичной и поверхностной. Нам дороги древние языки именно потому, что они передают явления не в умерщвляющем анализе, а в их динамике. Если мы сравним Псалтирь на древнем и современном языках, то увидим, что древние языки индуктируют глубокие душевные переживания, а современные языки принадлежат больше к области сознания, и в таком динамичном творчестве, как молитва, они представляются немощью слова.
Злоупотребление даром слова ведет к оскудению молитвы. Слово, оземленное, профанированное и вульгарное, привыкшее вращаться в сфере временного и видимого, не может так легко трансформироваться в слово, обращенное к Богу, в слово молитвы и, поэтому, молитва остается чуждой сознанию сердца. Это еще одна причина, почему современному человеку так трудно молиться: потому что он не предохраняет себя от многословия, потерял способность к размышлению и живет в атмосфере какого-то непрекращающегося блудословия.
Многословие — это не простое количество сказанных слов, как бы их арифметическая сумма, а обилие слов при скудости мысли, когда слова не поясняют, а скорее скрывают, как бы топят в своем потоке смысл речи.
https://vk.com/@raphael_karelin-o-slove
#архимандритРафаилКарелин
VK
О слове
Что такое человеческое слово? Ни один философ не дал на это удовлетворительного ответа, и вряд ли когда-нибудь ответ будет найден, так ка..
Поскольку некоторые уклоняются от дел под предлогом молитв и псалмопения, то должно знать, что хотя для прочего всему свое время, по слову Екклесиаста: время всякой вещи (Еккл. 3:1), но для молитв и псалмопения, как и для многого другого, пригодно всякое время. Поэтому, между тем как движешь руку на дело, или языком, когда возможно это, лучше же сказать, полезно к созиданию веры, или, если то невозможно, сердцем псалмами и славословиями и песнопениями духовными (Еф. 5:19) воспевай Бога, как написано, и между делом совершай молитву, благодаря Того, Кто дал силу рук на дела и мудрость ума на приобретение знания. Кто дал вещество, из которого сделаны орудия и которое обделывается тем искусством, каким случилось нам заниматься, так моля направить дела рук наших к цели благоугождения Богу. Таким образом, достигнем душевной собранности, когда, по вышесказанному, при всяком действии будем у Бога просить успеха в делании, воздав благодарение Даровавшему деятельную силу, и соблюдать цель благоугождения Ему. Ибо если не употребим при этом такого способа, то как может быть совмещено сказанное у апостола: непрестанно молитесь (1Фес. 5:17), и: ночью и днем работая (1Фес. 2:9)?
Итак, если и законом предписывается благодарение во всякое время... не должно пренебрегать утра, чтобы первые движения души и ума посвящаемы были Богу, чтобы мы ни за что другое не принимались с заботливостью, пока не возвеселены мыслью о Боге, по написанному: вспоминал я Бога и веселился (Пс. 76:4), чтобы и тела не приводили в движение для делания, пока не исполним сказанного: Тебе помолюсь, Господи. Поутру услышь голос мой, поутру предстану пред Тобою, и Ты увидишь меня (Пс. 5:3, 4). Затем и в третий час должно становиться на молитву и собирать братию, если бы случилось, что каждый особо занят своим делом; воспоминая дар Духа, данный в третий час апостолам, все должны поклониться единодушно, чтобы и самим сделаться достойными приятия освящения и просить у Духа руководства и учения на пользу, подражая сказавшему: Сердце чистое создай во мне, Боже, и дух правый обнови во внутренности моей. Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня... и Духом Владычественным утверди меня (Пс. 50:12–14); и в другом месте: Дух Твой благий поведет меня в землю правды (Пс. 142:10); и таким образом опять приниматься за дела. И если некоторым по свойству дел или мест придется быть где-нибудь очень далеко, то необходимо обязаны, нимало не медля, исполнять все сообща установленное, потому что где двое или трое собраны во имя Мое, говорит Господь, там Я посреди них (Мф. 18:20). В шестой же час признали мы необходимым молиться в подражание святым, говорившим: вечером и утром и в полдень буду умолять и вопиять, и Он услышит голос мой (Пс. 54:18); причем, чтобы избавиться от нападения и беса полуденного, читается и девяностый псалом. О том же, что девятый час нужен нам на молитву, предано нам самими апостолами в книге Деяний, где повествуется, что Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятый (Деян. 3:1).
А по окончании дня нужны как благодарение за то, что в день сей дано нам или благоуспешно нами исполнено, так исповедание в том, чего мы не выполнили, произвольно ли было наше прегрешение или непроизвольно, или даже и тайно, состояло ли оно в словах или в делах, или заключалось в самом сердце, – за все должны мы умилостивить Бога молитвой. Ибо обозрение прошедшего весьма полезно, чтобы снова не впадать нам в подобные грехи, почему и сказано: о чем говорите в сердцах своих, о том сокрушайтесь на ложах ваших, и утишитесь (Пс. 4:5). Опять и при наступлении ночи нужно просить, чтобы упокоение наше было непреткновенно и свободно от мечтаний, читая и в этот час девяностый псалом.
А что и полночь нужна нам на молитву, это предали Павел и Сила, как сказует история Деяний, говоря: около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога (Деян. 16:25). И псалмопевец говорит: в полночь я вставал славить Тебя за праведные суды Твои (Пс. 118:62).
Итак, если и законом предписывается благодарение во всякое время... не должно пренебрегать утра, чтобы первые движения души и ума посвящаемы были Богу, чтобы мы ни за что другое не принимались с заботливостью, пока не возвеселены мыслью о Боге, по написанному: вспоминал я Бога и веселился (Пс. 76:4), чтобы и тела не приводили в движение для делания, пока не исполним сказанного: Тебе помолюсь, Господи. Поутру услышь голос мой, поутру предстану пред Тобою, и Ты увидишь меня (Пс. 5:3, 4). Затем и в третий час должно становиться на молитву и собирать братию, если бы случилось, что каждый особо занят своим делом; воспоминая дар Духа, данный в третий час апостолам, все должны поклониться единодушно, чтобы и самим сделаться достойными приятия освящения и просить у Духа руководства и учения на пользу, подражая сказавшему: Сердце чистое создай во мне, Боже, и дух правый обнови во внутренности моей. Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня... и Духом Владычественным утверди меня (Пс. 50:12–14); и в другом месте: Дух Твой благий поведет меня в землю правды (Пс. 142:10); и таким образом опять приниматься за дела. И если некоторым по свойству дел или мест придется быть где-нибудь очень далеко, то необходимо обязаны, нимало не медля, исполнять все сообща установленное, потому что где двое или трое собраны во имя Мое, говорит Господь, там Я посреди них (Мф. 18:20). В шестой же час признали мы необходимым молиться в подражание святым, говорившим: вечером и утром и в полдень буду умолять и вопиять, и Он услышит голос мой (Пс. 54:18); причем, чтобы избавиться от нападения и беса полуденного, читается и девяностый псалом. О том же, что девятый час нужен нам на молитву, предано нам самими апостолами в книге Деяний, где повествуется, что Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятый (Деян. 3:1).
А по окончании дня нужны как благодарение за то, что в день сей дано нам или благоуспешно нами исполнено, так исповедание в том, чего мы не выполнили, произвольно ли было наше прегрешение или непроизвольно, или даже и тайно, состояло ли оно в словах или в делах, или заключалось в самом сердце, – за все должны мы умилостивить Бога молитвой. Ибо обозрение прошедшего весьма полезно, чтобы снова не впадать нам в подобные грехи, почему и сказано: о чем говорите в сердцах своих, о том сокрушайтесь на ложах ваших, и утишитесь (Пс. 4:5). Опять и при наступлении ночи нужно просить, чтобы упокоение наше было непреткновенно и свободно от мечтаний, читая и в этот час девяностый псалом.
А что и полночь нужна нам на молитву, это предали Павел и Сила, как сказует история Деяний, говоря: около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога (Деян. 16:25). И псалмопевец говорит: в полночь я вставал славить Тебя за праведные суды Твои (Пс. 118:62).
И опять надо вставать на молитву, предваряя утро, чтобы день не застал нас во сне и на ложе, по словам сказанного: предваряли очи мои утро, чтобы поучаться словам Твоим (Пс. 118:148).
Тем, которые решились жить тщательно во славу Бога и Христа Его, не надо пренебрегать ни одним из этих времен. Полагаю, что разность и разнообразие молитв и псалмопений в установленные часы полезны и по той причине, что единообразием душа нередко приводится в какое-то равнодушие и рассеяние, а переменой и разнообразием псалмопения и чтения в каждый час вожделение ее приобретает новые силы и трезвенность обновляется.
#свт_Василий_Великий
Тем, которые решились жить тщательно во славу Бога и Христа Его, не надо пренебрегать ни одним из этих времен. Полагаю, что разность и разнообразие молитв и псалмопений в установленные часы полезны и по той причине, что единообразием душа нередко приводится в какое-то равнодушие и рассеяние, а переменой и разнообразием псалмопения и чтения в каждый час вожделение ее приобретает новые силы и трезвенность обновляется.
#свт_Василий_Великий
Богослужение Руси
Священномученик Андроник (Никольский)
В 1914 году епископ Андроник [Андроник Пермский (Никольский; 1870-1918), священномученик. Владимир Александрович Никольский родился в Ярославской губернии, в семье диакона. Окончил Ярославскую ДС, где принял иноческий постриг, окончил МДА (1895), в том же году пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха. Член Русской духовной миссии в Японии (с 1897), хиротонисан во епископа (1906), служил помощником начальника Русской духовной миссии в Японии, затем на российских кафедрах (с 1908); епископ Пермский и Соликамский (1914), архиепископ (1918). Неутомимый миссионер, истовый молитвенник, вдохновенный проповедник, вл. Андроник отличался дерзновенностью в порицании зла и истинно патриотическим служением Отечеству. Много потрудился для становления Союза Русского Народа. Его чрезвычайно смелые выступления, разоблачающие сущность революционных событий, звучали с амвона и в печати. Вскоре после большевистского переворота владыка призывает свою паству (12.02.1918): «Открывается уже гонение на Церковь. Посему все истинно верующие должны встать на защиту веры и Церкви, на защиту своего права и своей свободы веровать и открыто исповедовать свою веру. К сему призываю всехнравославных христиан Пермской епархии, вверенной мне от Господа... Прихожане призываются на защиту церквей и всего церковного имущества от посягновения всяких захватчиков и реквизиторов... на защиту Церкви от реквизиции с готовностью... сподобиться и мученического венца». В то же страшное, казавшееся безнадежным время (5.05.1918), незадолго до своего ареста владыка возвешал будущее воскресение России: «Все это безбожие и разбой есть вражеское наваждение, скверный налет на русскую добрую и богобоящуюся душу. За клятвопреступничество пока отнял Бог у всего народа разум и волю, пока не раскаются... А когда раскаются, то сначала постепенно, а потом целиком прозрят все духовно, почувствуют силу и как Илия Муромец сбросят тот ужас, который окутал всю страну нашу... Не страшно будет никакое иноземное иго... Россия воскреснет со своим возвращением к Богу... Воскреснет душа народная, - воскреснет и тело ее - наша здоровая государственность». Новый режим не мог оставить на свободе такого человека - этот режим не смог бы и устоять, пока живы были такие люди. Сшмч. Андроник был арестован (17.06.1918) и уже на третий день после ареста расстрелян. Память святого 7/20.06] обращается к своим собратьям в «Письмах архиерея к иереям» и призывает их к высшей ответственности в святом деле церковного служения. Владыка пишет: «Через богослужение истовое, торжественное, благоговейное воспитывалась в вере и в христианственности вся наша древняя Русь... Для таинственного восхождения христианина в храме к Богу пусть все и соответствует такой высокой цели. В храме все должно быть совершаемо с полным благоговением и стройной чинностью... Ни спешности и небрежности, ни невнятности и холодности равнодушной и скучной, ни вычурности и манерности, как в действиях, так и в голосе, быть не должно. Это все будет профанацией святого дела, принижением его, оскорбительным для святого чувства. Все должно совершаться в присутствии Бога... с должной и возможной по средствам торжественностью. Посему и пение церковное должно быть чуждо всякой небрежности, но и чувственной и игривой светскости, которой заполнилась было наша Церковь в виде отвратительных для сердечной молитвы концертов, не должно быть места в храме. Пение должно быть молитвенным, для чего нет лучших распевов, чем знаменные, греческие, болгарские, киевские, валаамские...
Священномученик Андроник (Никольский)
В 1914 году епископ Андроник [Андроник Пермский (Никольский; 1870-1918), священномученик. Владимир Александрович Никольский родился в Ярославской губернии, в семье диакона. Окончил Ярославскую ДС, где принял иноческий постриг, окончил МДА (1895), в том же году пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха. Член Русской духовной миссии в Японии (с 1897), хиротонисан во епископа (1906), служил помощником начальника Русской духовной миссии в Японии, затем на российских кафедрах (с 1908); епископ Пермский и Соликамский (1914), архиепископ (1918). Неутомимый миссионер, истовый молитвенник, вдохновенный проповедник, вл. Андроник отличался дерзновенностью в порицании зла и истинно патриотическим служением Отечеству. Много потрудился для становления Союза Русского Народа. Его чрезвычайно смелые выступления, разоблачающие сущность революционных событий, звучали с амвона и в печати. Вскоре после большевистского переворота владыка призывает свою паству (12.02.1918): «Открывается уже гонение на Церковь. Посему все истинно верующие должны встать на защиту веры и Церкви, на защиту своего права и своей свободы веровать и открыто исповедовать свою веру. К сему призываю всехнравославных христиан Пермской епархии, вверенной мне от Господа... Прихожане призываются на защиту церквей и всего церковного имущества от посягновения всяких захватчиков и реквизиторов... на защиту Церкви от реквизиции с готовностью... сподобиться и мученического венца». В то же страшное, казавшееся безнадежным время (5.05.1918), незадолго до своего ареста владыка возвешал будущее воскресение России: «Все это безбожие и разбой есть вражеское наваждение, скверный налет на русскую добрую и богобоящуюся душу. За клятвопреступничество пока отнял Бог у всего народа разум и волю, пока не раскаются... А когда раскаются, то сначала постепенно, а потом целиком прозрят все духовно, почувствуют силу и как Илия Муромец сбросят тот ужас, который окутал всю страну нашу... Не страшно будет никакое иноземное иго... Россия воскреснет со своим возвращением к Богу... Воскреснет душа народная, - воскреснет и тело ее - наша здоровая государственность». Новый режим не мог оставить на свободе такого человека - этот режим не смог бы и устоять, пока живы были такие люди. Сшмч. Андроник был арестован (17.06.1918) и уже на третий день после ареста расстрелян. Память святого 7/20.06] обращается к своим собратьям в «Письмах архиерея к иереям» и призывает их к высшей ответственности в святом деле церковного служения. Владыка пишет: «Через богослужение истовое, торжественное, благоговейное воспитывалась в вере и в христианственности вся наша древняя Русь... Для таинственного восхождения христианина в храме к Богу пусть все и соответствует такой высокой цели. В храме все должно быть совершаемо с полным благоговением и стройной чинностью... Ни спешности и небрежности, ни невнятности и холодности равнодушной и скучной, ни вычурности и манерности, как в действиях, так и в голосе, быть не должно. Это все будет профанацией святого дела, принижением его, оскорбительным для святого чувства. Все должно совершаться в присутствии Бога... с должной и возможной по средствам торжественностью. Посему и пение церковное должно быть чуждо всякой небрежности, но и чувственной и игривой светскости, которой заполнилась было наша Церковь в виде отвратительных для сердечной молитвы концертов, не должно быть места в храме. Пение должно быть молитвенным, для чего нет лучших распевов, чем знаменные, греческие, болгарские, киевские, валаамские...
Так как в богослужении все свято и исполнено высоких целей, то и выбрасывать это святое и пропускать, по меньшей мере, не благоговейно... Богослужение имеет всегда строго законченный и цельный характер. Посему всякое сокращение его бессмысленное есть нарушение этой цельности и стройности... и совершенно недопустимо... Поставить нужно за правило, чтобы привлекать к участию за богослужением и самих молящихся, как в чтении, так и в пении. Еще лучше, чтобы пение было общим... Этим создается обшая сосредоточенность в молитве, которой часто не бывает при пении платных певчих... Народ будет ближе вникать в смысл церковных песнопений... Не умеющих петь псаломщиков не должно быть, как невозможно представить не умеющего играть музыканта...» [Андроник (Никольский), еп. Станем добре, станем со страхом, вонмем. Письма прхиерея к иереям / / Пермские епархиальные ведомости. 1914, № 29, с. 562—565].
Выступления епископа Андроника, называвшего себя «ревнителем уставности», на Соборе (1917—1918) передают дух того исторического события, каким явился Собор носителей еще не прервавшейся тогда великой традиции. «Если устав церковный не выполняется по лености, то это является уже безобразием и нетерпимым церковным безбожием... Устав составляли не простые люди, но святые отцы, сложившие в него всю свою душу... Собор должен определенно и строго требовать, что самовольно сокращающие и искажающие церковные уставы подлежат Суду Божию...В смысле лишь крайней необходимости, и притом отнюдь не во всех церквах, могут быть, по указанию того же Собора, вводимы некоторые маловажные отступления от устава и сокращения его. Но в храмах монастырских, соборных и многих других службы [должны совершаться] со всею уставною полнотою, чтобы набожная верующая душа могла бы получить полное удовлетворение, наслаждаясь красотою уставных церковных служб».
Прежде всего, безусловно, должен быть положен запрет от Церковного Собора на все не разрешенные церковною властью партесные переложения церковных песнопений в светско-концертном направлении... Певческое творчество... должно быть под водительством Церкви, чтобы не было от него вреда... Введение не разрешенных распевов и переложений должно рассматриваться как преступление церковное против веры и Церкви, а для лиц церковного клира и как преступление против пастырской службы и должности... Следует оговорить, дабы исполнялось 75 правило VI Вселенского Собора: “чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли бесчинных воплей, не вынуждали из себя неестественного крика и не вводили ничего несообразного и несвойственного Церкви”. Для сего не должно быть как выкрикивания, так и тягучести виртуозной в произнесении священнослужителями ектений и возгласов, обычно безобразящих подлинную красоту церковного богослужения и удлиняющих его бесполезно... Богослужение есть и должно быть святыней... бесчиние в совершении его есть мерзость пред Господом...
Вместе с тем приходится считаться и с условиями времени: жизнь так усложнилась, что и благочестивцам не всегда возможно при всем усердии простоять сполна строго уставное богослужение... Не одна только леность человеческая привела к сокращению богослужения, но и естественная необходимость сделать это... Для приходских церквей можно бы было согласиться на сокращение количества ектений на утрене и вечерне, при их соединенном совершении... Можно бы допустить сокращение чтения кафизм, но не в виде тех несмысленных обрывков, какие обычно читаются теперь по церквам... Необходимо, вместе с тем, чтобы все чтение совершалось с должной внятностию и разумностию», а не было бы «молитвою на незнакомом языке, какою обычно оказывается гугнивое чтение в церквах скороговоркою... Отступление от указанных правил должно быть рассматриваемо непременно как преступление... караемое по общему церковному карательному уставу» [Андроник [Никольский], архиеп. Как должно жить и действовать русским людям. М., Православный паломник, 2003, с. 221-225].
Выступления епископа Андроника, называвшего себя «ревнителем уставности», на Соборе (1917—1918) передают дух того исторического события, каким явился Собор носителей еще не прервавшейся тогда великой традиции. «Если устав церковный не выполняется по лености, то это является уже безобразием и нетерпимым церковным безбожием... Устав составляли не простые люди, но святые отцы, сложившие в него всю свою душу... Собор должен определенно и строго требовать, что самовольно сокращающие и искажающие церковные уставы подлежат Суду Божию...В смысле лишь крайней необходимости, и притом отнюдь не во всех церквах, могут быть, по указанию того же Собора, вводимы некоторые маловажные отступления от устава и сокращения его. Но в храмах монастырских, соборных и многих других службы [должны совершаться] со всею уставною полнотою, чтобы набожная верующая душа могла бы получить полное удовлетворение, наслаждаясь красотою уставных церковных служб».
Прежде всего, безусловно, должен быть положен запрет от Церковного Собора на все не разрешенные церковною властью партесные переложения церковных песнопений в светско-концертном направлении... Певческое творчество... должно быть под водительством Церкви, чтобы не было от него вреда... Введение не разрешенных распевов и переложений должно рассматриваться как преступление церковное против веры и Церкви, а для лиц церковного клира и как преступление против пастырской службы и должности... Следует оговорить, дабы исполнялось 75 правило VI Вселенского Собора: “чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли бесчинных воплей, не вынуждали из себя неестественного крика и не вводили ничего несообразного и несвойственного Церкви”. Для сего не должно быть как выкрикивания, так и тягучести виртуозной в произнесении священнослужителями ектений и возгласов, обычно безобразящих подлинную красоту церковного богослужения и удлиняющих его бесполезно... Богослужение есть и должно быть святыней... бесчиние в совершении его есть мерзость пред Господом...
Вместе с тем приходится считаться и с условиями времени: жизнь так усложнилась, что и благочестивцам не всегда возможно при всем усердии простоять сполна строго уставное богослужение... Не одна только леность человеческая привела к сокращению богослужения, но и естественная необходимость сделать это... Для приходских церквей можно бы было согласиться на сокращение количества ектений на утрене и вечерне, при их соединенном совершении... Можно бы допустить сокращение чтения кафизм, но не в виде тех несмысленных обрывков, какие обычно читаются теперь по церквам... Необходимо, вместе с тем, чтобы все чтение совершалось с должной внятностию и разумностию», а не было бы «молитвою на незнакомом языке, какою обычно оказывается гугнивое чтение в церквах скороговоркою... Отступление от указанных правил должно быть рассматриваемо непременно как преступление... караемое по общему церковному карательному уставу» [Андроник [Никольский], архиеп. Как должно жить и действовать русским людям. М., Православный паломник, 2003, с. 221-225].
«Наш русский народ с тех пор, как крестился при святом князе Владимире, имел одну святую и великую заботу — как бы устроить свою жизнь по-Божьему, как бы чем-либо не прогневить Господа Бога... Удивительно быстро и глубоко христианство всаждено было в самую душу русского народа. Это говорит о том, что, очевидно, мы - русские — по природе своей, по складу своей души и прежде были близки к христианству; что и в язычестве мы молились неведомому нам Богу всеми своими добрыми душевными качествами — ласковостью, миролюбием, добротою, отзывчивостью и всем, чем богата русская душа... А с принятием христианства жизнь одухотворилась в несравненно высшей степени, и народ русский скоро сделался христианнейшим, более христианским, чем какой-либо иной народ... Набожность и самое скромное благочестие были украшением нашей народной жизни... Этим объясняется наша исстари народная любовь к храму Божию, к богослужению... ко всякому, нередко весьма трудному, подвигу...Это все прежде и лучше нас поняли враги наши, ищущие нашего развала и погибели, — поняли и приняли все меры к тому, чтобы расшатать в народе русском устои православия, подорвать значение веры и вырвать самую эту веру из народного сердца» [Андроник (Никольский), сщмч. Творения. Кн. I: Статьи и заметки. Тверь, Булат, 2004, с. 381, 382, 384].
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
Жить в вере – <это> значит стремиться жить в ощущении жизни вечной. Если нет тихого света этого ощущения, то жизни веры, по существу, еще и нет, или она бродит в сумерках, в «окамененном нечувствии»... Но святые отцы, уча об ощущении, тут же предостерегают от духовного сластолюбия... Нам нужно искать Христа, а не опять-таки самих себя в какой-то духовной сладости. Утешение же – в руках Божиих, и конечно же сердце наше воздыхает о нем.
#Сергей_Фудель
#Сергей_Фудель