Хочешь быть гражданином Царства Небесного – изучи законы этого Царства, проникнись их духом, заставь себя исполнять их, жить в согласии с ними – и вход тебе открыт.

Если же ты упорствуешь, коснеешь в своих греховных нравах и привычках и упрямо твердишь, как это, даже с некоторым самодовольством, делают в наше время многие: «Каков я родился, таков и умру!» не видя в себе ничего плохого, подлежащего исправлению, то кто виноват, что двери Царства Небесного останутся закрытыми для тебя, и ты будешь ввержен во тьму кромешную, где будет плач и скрежет зубов (Матф. 8, 12)?

Только ты сам, твое глупое неразумное упорство, та тьма, в которой ты добровольно и упрямо сидишь, предпочитая ее свету Божию и вечному блаженству, которое предназначил тебе Бог, ради тебя сшедший на землю и ставший человеком. А Бог тут не при чем! Он никому не желает погибели, а ты сам себя губишь!

Архиепископ Аверкий (Таушев)

Потом он начал спрашивать меня, где я родился и нет ли у меня каких препятствий к монашеству. Когда же я вкратце рассказал ему всё о себе, он молвил:

— Возлюбленное моё чадо! Хоть и молил ты меня и просил принять тебя монашества ради в святую сию обитель на святое послушание, но после твоего рассказа я не дерзаю сотворить сего, чтоб не последовало общее, и нам и тебе, смущение, ибо мать твоя, узнав, где ты, может по приказанию властей легко забрать тебя отсюда. Не скорби о том, что по сей причине я не дерзаю принять тебя, но, имея непреложное желание принять монашество, возложи попечение о себе на Бога и с Его помощью постарайся найти такое место, в котором не будет тебе на пути к монашеству никаких препятствий. Я же уверяю тебя, что всемогущий Бог, Который хочет, чтобы все люди спаслись, наставит тебя к такому месту и осуществит твоё желание.

Выслушав это и сам доподлинно зная, что невозможно мне из-за матери жить в той святой обители, я более уже не дерзнул утруждать его святыню своим прошением, но, припав к его святым ногам, попросил прощения, а потом, взяв его вместе с благословением, вышел из кельи.

Когда я ещё был там, я сподобился услышать его святые и душеполезные слова, сказанные одному брату. Стоя во дворе той святой обители с некоторыми отцами, он призвал одного брата из послушников (был же тот брат весьма благоговеен) и сказал ему:

— Посылаю тебя, брат, в Великий монастырь по обычаю нашему взять съестных припасов и пития на всю неделю. Итак, подготовься должным образом.

Брат сей приготовился как подобает, открыл врата скитского двора и начал выезжать. А настоятель, увидев это, призвал брата и сказал ему:

— Как дерзнул ты, окаянный, отъезжать без моего благословения?! А если бы случилась с тобой в дороге, как со многими и приключается, какая-нибудь внезапная смерть, что смог бы ответить ты праведному Судии в день Его страшного Второго Пришествия?! Отъехав без благословения, разве ты не знал, насколько велик грех делать послушнику что-либо без благословения своего настоятеля?!

Брат, поклонившись, отвечал:

— Прости меня, отче! Но я хотел отъехать с твоим благословением. Ведь ты сам повелел мне поехать в Великий монастырь, чтоб исполнить определённое мне тобою послушание!
— О окаянный, не довольно показалось тебе, что пал ты в одну яму — яму утверждения собственной воли, желая отъехать на послушание без благословения, и что не выбрался из неё, прося прощения и глаголя со смирением: «Прости!», но пал ты и во вторую яму, горшую первой, — яму словооправдания! Но и сего горше то, что, ни Бога не боясь, ни людей не стесняясь, дерзнул ты к свету примешать тьму и к смирению гордыню. Ибо говорить: «прости» — есть смирение, как учат нас Святые Отцы наши, а прилагать к сему слову «прости» словооправдание есть гордыня, учение диавольское и смешение света с тьмою. Какое же общение, по сказанному апостолом, свету с тьмою? Поэтому всякий, пребывающий в послушании, желая сподобиться монашеского образа, должен, во-первых, следовать в своей жизни сему началу: если будут настоятель или прочие отцы укорять его, досаждать ему или даже и напасти творить, должен он, к ногам их припадая, со смирением говорить: «Прости!» — ничего к сему не прилагая, разве только: «Прости меня, отче святой, согрешил!» — а не так, как ты приложил к сему словооправдание!

Слушая таковые и ещё многие другие слова, тот благословенный брат стоял молча до тех пор, пока настоятель не перестал говорить, а потом пал к его ногам, со слезами прося прощения. Настоятель же, как чадолюбивый отец, обратился к нему:
— Намерением моим было, чадо, послать тебя на послушание. Для того, призвав тебя, я повелел тебе лишь подготовиться, а не отъезжать. А тебе подобало уехать после приготовления, взяв у меня благословение, ведь таков чин монашеского жития. Ты же по неведению, а не по презрению хотел уезжать без благословения. Так же по неведению приложил словооправдание, прося прощения, и в этом со слезами каешься и просишь прощения. Будь же ты Богом и мной прощён и благословлен!

Достаточно поучив его о силе божественного послушания, он отпустил брата радующимся и прославляющим Бога. Я же, недалече стоя и слыша это, получил весьма большую пользу для своей души и прославлял Бога, сподобившего меня слышать такие душеполезные слова, и считал их глаголами вечной жизни.
Потом, взяв благословение у настоятеля и попрощавшись со знакомыми послушниками, я ушёл из той святой обители, сильно сожалея, что не сподобился остаться там со святыми отцами и братией по вышесказанной уже причине.

Молитва – доказательство моей разумной личности, моей богообразности, залог моего будущего обожения и блаженства. Я из ничего создан; я ничто пред Богом как ничего своего не имеющий; но я, по милости Его, есмь лицо, имею разум, сердце, волю свободную и при своем разуме и свободе могу сердечным обращением к Нему постепенно увеличивать в себе Его бесконечное царствие, постепенно все больше и больше умножать в себе Его дарования, почерпать из Него как из приснотекущего неисчерпаемого Источника всякое благо духовное и телесное, особенно духовное. Молитва внушает мне, что я образ Божий, что при смиренном и благодарном расположении своей души перед Богом, при своей свободной воле, я, бесконечно умножая духовные дары Божии, могу таким образом в бесконечность усовершаться и до бесконечности увеличивать мое богоподобие, мое небесное блаженство, к которому я предопределен. О! Молитва есть знак моего великого достоинства, которым почтил меня Создатель. Но она в одно и то же время напоминает мне о моем ничтожестве (из ничего я и ничего своего не имею, потому и прошу Бога о всем), как и о моем высочайшем достоинстве (я образ Божий, я обоженный, я могу другом Божиим называться, как Авраам, отец верующих, только бы веровал я несомненно в бытие, благость и всемогущество Бога моего и уподоблялся Ему в сей жизни делами любви и милосердия).

#праведный_Иоанн_Кронштадтский

Придя в дом, в котором жил, я оставался в своём обычном устроении: ходил по святым обителям и встречался с друзьями для бесед о нашем намерении. Когда же в начале сентября месяца по обычаю началось школьное учение, я, боясь, чтобы не случилось какого-либо препятствия моему желанию, оставил школу и не ходил в неё, но прилежно пёкся о том, как бы мне, черничества ради, уйти в удобное место. И вот случилось тогда то, что вместе с возвращающимся в Россию после заключения мира [ Подразумевается мирный договор между Россией и Турцией, под писанный по окончании войны 1735–1739 гг. ] войском приехал в Киев и преосвященнейший господин Антоний, Молдавский митрополит. Он остановился во дворце преосвященнейшего Киевского митрополита, называемом Кудрявец, и однажды, увидев в святом Братском Богоявленском монастыре знакомого мне иеросхимонаха Пахомия, узнал его как рукоположенного им в иеромонаха и, по благословению Его Преосвященства Киевского митрополита, взял его к себе в Кудрявец. Я же часто приходил к иеросхимонаху Пахомию как к своему о Господе наставнику и сподоблялся через него получать благословение Его Преосвященства, целуя святую его десницу. Видя у Его Преосвященства наряду с другими славными, всякого почтения достойными лицами иеромонашеского сана и некоторое число кротких и смиренных по Богу любивших меня славных юных иеродиаконов, я очень радовался в душе, наиболее же, когда удостаивался слушать Божественную Литургию, совершаемую на молдавском языке во время служения её Его Преосвященством со всем его освящённым клиром. Какой радости исполнялась душа моя, когда я слышал воссылаемое Богу славословие на этом благословенном языке! И — дивны судьбы Божии! — с той поры зародилась в моей душе немалая любовь к благословенному молдавскому языку, и к этому народу, и к сей богохранимой земле. И ещё более разгорелось в моей душе желание странничества и монашества.

И вот, пока я всю ту зиму пребывал в таких упражнениях, в конце января случилось со мной небольшое искушение. Один школьник из моего города, видя, что я забросил школьное учение, и сожалея обо мне, пошёл к начальствовавшему тогда над школами Его Преподобию Сильвестру Кулябцу, который после был архимандритом Братского Богоявленского монастыря (в котором и было училище), а после и епископом Санкт-Петербургским, и рассказал ему обо мне подробно, что, мол, учиться я не хочу, а мать моя напрасно тратится на моё иждивение.
Услышав сие, он послал двух учеников из школы привести меня к нему, а когда я пришёл, Его Преподобие начал жестоко допрашивать меня, вопросив:

— Ты почему оставил школьное учение?!

А я, будучи по естеству своему бездерзновенен, особенно перед такими лицами, сам не знаю как, вопреки своему устроению, дерзнул ответить ему, что первая причина, по которой я оставил внешнее учение, — моё непреложное намерение быть монахом. Боясь неизвестного смертного часа, я желаю, если бы сие было возможно, быстрее уйти в такое место, где, с Божией помощью, я смог бы на деле исполнить моё намерение. Вторая же — то, что от внешнего учения я не ощущаю в душе никакой пользы, ибо, слыша в нём вспоминаемых часто эллинских богов и богинь и поэтические басни, от всей души возненавидел такое учение. А если бы и во внешнем учении наставники употребляли слова богоносных Учителей Святой Церкви, наученных Пресвятым Духом, то ученики сподоблялись бы двойной пользы от духовной мудрости и внешнего учения. А поскольку, как напечатано в «Алфавите духовном», «ныне не от Духа Святого, но от Аристотеля, Цицерона, Платона и прочих языческих философов разуму учатся, и из-за сего окончательно ослеплены они ложью, заблудившись в разуме вне пути правого, и учатся только говорению словес, а внутри души у них мрак и тьма, вся же премудрость их лишь на языке» [ Свт. Димитрий Рос товский. Алфавит духовный. Гл. 3,1 ], постольку, по свидетельству сему, от такого учения не ощущая в душе своей пользы, к тому же и опасаясь, как бы от него, как со многими и случается, не впасть мне в развращение ума, я и оставил его. Третья причина: обдумывая, какие плоды может принести сие учение в лицах монашеского чина, и видя, как некие из них, подобно мiрским сановникам, живут в великой славе и всяческом телесном покое, украшаясь драгоценными ризами, и ездят на отборных конях и прекрасных колесницах (не осуждая их, говорю я сие, да не будет!), я боюсь и трепещу, что и сам, если долгое время пробуду в училищах и научусь внешнему учению, став монахом, претерплю из-за немощи своей души не только всё сие, но и в тысячи раз горшее, впав во все душевные и телесные страсти. И всё сие и есть причина, по которой я оставил внешнее учение.

Молитва бо истинная есть беседа с Богом: в молитве истинной человек к Богу приходит и приближается, и пред Богом предстоит и беседует с Ним. Коль же сие великое дело есть, кто не признает? За велико люди имеют с земным царем или князем, или иным каким высоким лицем беседовать, и за честь тое себе поставляют; как христианам за велико и за высочайшую честь не поставлять беседование с Богом, Царем небесным, Царем царствующих и Господем господствующих? Столько сие большее и честнейшее дело есть от онаго, сколько Царь небесный отстоит от земного, – отстоит же бесконечно, яко Создатель от создания Своего. убо за велико сие почитаем, человече, и хощем того, то да отступим от неправды, по учению премудраго Павла: «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне» (2Тим. 2, 19) (3:257–258).

#свт_Тихон_Задонский

О ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ
Два пути к Богу
https://vk.com/@raphael_karelin-dva-puti-k-bogu