От глав прп. Исихия

Итак, есть один вид трезвения: смотреть постоянно за мечтанием, т.е.за прилогом. Ибо без мечтания сатана не может устраивать помыслы и представлять их уму для прельщения его обманом. 15. Другой - иметь сердце глубоко всегда молчащим и от всякого помысла безмолвствующим, и молиться. 16. Иной - непрестанно в смирении призывать на помощь Господа Иисуса Христа. 17. И другой - иметь в душе непрестанную память о смерти. 18. Возлюбленный, все эти делания, как привратники, возбраняют вход худым помышлениям. О том же, что должно лишь к небу взирать (занимать ум всегда созерцанием небесных вещей), ни во что вменяя все земное; что также есть один из действенных способов трезвения. Об этом я, с Божией помощью, изложу подробнее в другом месте.

Мой Старец, совершая бдение, целые ночи проводил на молитве. Временами на него нападал сон – «злой демон», как он его называл. Старец из-за болезни был грузный, и двигаться ему было тяжело, не то, что мне молодому тогда. Что делал старец, когда на него нападал сон или когда он не ощущал Благодати от молитвы? Он начинал петь заупокойные «тропарики». Это пробуждало в нём память о смерти, об исходе из сей жизни, память адских мучений; и он начинал плакать. Сон проходил и возвращалась бодрость, Старец переворачивал страницу книги и вновь погружался в сердечную молитву. Он выходил из храма через семь-восемь часов! И так каждый день! Он говорил мне:

– Чадо, знаешь, чем я занимаюсь?
– Чем, батюшка?
– Ежедневно подбиваю счёты.
– Какие такие счёты, батюшка?
– Анализирую себя: смотрю в чём страстен, где уступаю, какая страсть меня побеждает – всё это мне подсказывает совесть. Она, как стрелка компаса, указывает на слабое место, и я решаю, что на следующий день буду бороться с этой страстью. На другой день она указывает мне иную страсть, говоря, чтобы я и с ней боролся. Борюсь с одной страстью, с другой и вижу, что постепенно очищаюсь. Отцы говорили нам: «Трудись в молодости, чтобы иметь в старости».

– Как это понимать, батюшка?
– А вот как. Теперь, пока ты молод, борись со страстями, очищай мысли, воображение, трудись в послушании, утомляйся, трудясь, проливай пот, бодрствуй – эти труды, эта борьба есть твоя выслуга лет. Когда тело состарится, то будет не в состоянии бороться. Пройдут годы, определённые Богом, и если всё это время ты будешь работать, то потом получишь пенсию: до чего дослужишься, какой степени мастерства достигнешь, такова будет и пенсия. Что такое наша пенсия? Пенсия – это Благодать Божия.

Что касается меня, то скажу тебе так: я в душе ощущаю Рай. Молитва не прекращается – работает как часы. Благодать сходит обильно, действия страстей я не ощущаю – ни одна не движется в душе, брани нет, помыслы не докучают, нет никаких противных движений. Всё это не вдруг появилось, а было заложено в молодости. Главное было сделано в молодости. А сейчас пришло воздаяние.

Один молодой монах имел брань и просил Бога, чтобы Он освободил от неё. Бог внял его молитве и освободил от брани. Как-то этот монах пришёл к одному великому, опытному в духовной жизни старцу. Старец этот много пережил на своём веку – если бы был капитаном, то моряки звали бы его «морской волк». Так вот, брат пришёл к старцу и говорит:

– Отче, я освободился от страстей.
– Что? – переспросил тот.
– Я освободился от страстей; ни одна страсть меня теперь не беспокоит.
Старец грозно посмотрел на него – буквально сверкнул глазами – и говорит:
– Такой молодой, а уже хочешь на отдых? А вот пенсии-то приличной ты себе не заработал. Ошибаешься ты! Ты просил, чтобы Бог освободил тебя от брани. Так вот, теперь иди и проси отцов – пусть молятся Богу, чтобы брань вернулась к тебе. Нужно бороться, нужно расти духовно и уходить на отдых, на пенсию, когда придёт время. Тогда и пенсия будет большая, а ныне о пенсии тебе думать ещё рано!

Вы поняли, о чём говорил старец? Отдыхать теперь не в наших интересах. В молодости необходима брань – борьба со страстями. Они восстают, а мы с ними боремся. Бог попускает, говорит авва Исаак, чтобы иногда наша молитва об освобождении от какой-либо страсти оставалась без ответа, ибо когда находит брань, мы чаще поминаем имя Божие, и повторением имени Христова освящаются и ум, и уста, и сердце. Брань вынуждает нас творить молитву: «Господи, помоги!», «Пресвятая Богородица, спаси!». Повторяя эти слова, мы освящаемся.

#архимандрит_Ефрем_Филофейский
#прп_Иосиф_Исихаст

— Геронда, я часто впадаю в пустословие, а потом огорчаюсь.

— Разве не лучше разговаривать со Христом? Кто говорит со Христом, никогда не раскаивается. Конечно, пустословие — страсть, но если пользоваться им в духовных целях, то оно может стать началом молитвы. Другим даже лень говорить. А в тебе есть сила и порыв к разговору. Если будешь использовать это в духовных целях, то твоя душа освятится. Постарайся с людьми говорить только о необходимом и всё время говорить со Христом. Стоит тебе завести с Ним смиренную беседу, как перестанешь замечать, что происходит вокруг: таким сладким и интересным будет это общение. Меня разговоры даже и на духовные темы утомляют, а я в молитве по–настоящему отдыхаю.

Молитва — это разговор с Богом. Я иногда завидую людям, жившим во времена Христа, ведь они видели Его своими глазами и слышали своими ушами, даже могли с Ним говорить. Но думаю, что мы находимся в лучшем по сравнению с ними положении, потому что они не могли часто беспокоить Его своими нуждами, а мы можем в молитве постоянно общаться со Христом.

#прп_Паисий_Святогорец

Из глав прп. Исихия

Как держащий зеркало в руке и в него смотрящий, стоя посреде других людей, видит и свое лицо (таким), как оно есть, видит и других, смотрящих в то же зеркало (как в селфи)). Так смотрящий со вниманием в свое сердце, видит в нем свое (духовное) состояние, (а также) и темные лица мысленных демонов (свои лукавые помыслы).

Ваши мысли, с чем согласны и с чем нет?

В ГОСТЯХ У ВЫРИЦКОЙ МОНАШЕСКОЙ ОБЩИНЫ
Протоиерей Сергий Баранов
https://youtu.be/U2EWdl6yNP0

Из глав прп. Исихия

Как невозможно Красное море увидеть на небе посреди звезд, так невозможно человеку, ходящему по земле, не дышать воздухом. Так и нельзя очистить сердце от страстных помыслов и изгнать из него мысленных врагов, (разве только) частым призыванием имени Иисуса Христа.

Чтобы возродиться нам в Боге, нам нужен ужас от нас самих, как мы есть. Отвращение к живущей в нас гадостной, богопротивной страсти гордости, изгнавшей нас с позором из Царства Отца светов. Спасение от нее в заповеди Христа: любить Бога до ненависти к себе (ср.: Лк. 14, 26). Тема эта чрезвычайно важна, и я знаю, что исчерпать эту сторону духовной жизни христианина не смогу, сколько бы я ни писал.

#прп_Софроний_Сахаров

Автобиография старца Паисия Величковского была написана им в конце жизни для научения молодых монахов. Она показывает его непосредственную веру, хорошую память на события, являя собой довольно увлекательное чтение. Будет публиковаться в русском переводе. Оригинал ее находится в монастыре Секу, копия - в БАН России.

Предисловие автора (св. Паисия).
Видя себя к концу жизни уже приближающимся и рассуждая, что всякая вещь, непредаваемая письму, предаётся совершеннейшему забвению, я задумал, по крайней мере, хотя бы отчасти, письменно рассказать об этом святом братстве святых отцов и братий, и превозлюбленных своих духовных чад, собравшихся ко мне во имя Христово ради спасения своих душ. Да не только чадам моим по смерти моей, но и чадам чад моих (если будет Божие благоволение сохраниться этому святому братству) останется хотя бы малое некое известие о его начале и о том, каким образом оно собралось. Также я пишу, опасаясь неких людей, втайне клевещущих на это святое братство, особенно же некоторых из рождённых в неправославной стране: как бы поуходе моём из этой жизни и после преставления святых братий, знающих обо мне, где я рождён, не посеяли бы они сомнение обо мне — в какой стране я родился . Писал я, также и помышляя: сколь желанно чадам моим духовным, стяжавшим ко мне истинную любовь по Богу, хоть что-то немногое услышать о моём рождении и воспитании, бегстве из мiра и пребывании в монашеском образе до того самого времени, когда они пришли ко мне и я принял их в святое послушание. Ради этого я задумал отчасти рассказать чадам духовным и о себе самом, и о своейжизни прежде принятия братий. Но не потому, что хотел написать собственное житие (да не попустит мне Христос Бог, Спаситель мой, впасть в такое беснование! Да и кто я есть — ни единого блага не сотворивший во все дни своей жизни?!), а по вышеописанным причинам; наиболее же — ради утверждения братии: как должно, наиболее же в эти бедные и рыдания достойные времена, последовать правому иистинному разуму и учению Святой и Апостольской Восточной Церкви в духе Божественного Писания и учения богоносных отцов наших. И вот, с Божией помощью, начало этой повести полагаю такое.

#автобиография_прп_Паисия

Продолжение публикации отрывков из Автобиографии св. Паисия. Период детства и юности здесь опущен, хотя он и очень умилительно о точно описан старцем. Здесь - время духовных поисков и учебы.

1. Учёба в Киево-Могилянской академии (1734–1737)

Вскоре после возвращения домой в Полтаву, моя мать послала меня учиться в Киев, в котором я около трёх лет с усердием обучался грамматике. Каждое же лето, 15 июля, по школьному обычаю я уезжал домой к матери и, пребывая там около двух месяцев и имея совершенную свободу, ни в чём так не упражнялся, как в чтении святых книг, благодаря которым всё более и более утверждался в непременном своём намерении стать монахом. Ещё же и то я совершенно уразумел из этих книг, что без добрых дел, то есть без прилежного хранения заповедей Христовых, одной лишь православной верой спастись отнюдь невозможно, и положил пред Богом такой завет, что я, укрепляемый Его благодатью, не буду осуждать ближнего своего , если даже и собственнымиг лазами увижу его согрешающим, ибо доподлинноузнал, что Един есть Судия живым и мёртвым — Христос, истинный Бог наш, Который воздаст каждому по делам его . Осуждающий же ближнего своего похищает Божие достоинство, самого себя делая судьёй над живыми и мёртвыми . А что страшней этого?! Ещё же обещался не иметь ненависти к ближнему, что, по свидетельству Святых Писаний, есть грех больший прочих грехов , и от всего сердца и души прощать ближнему согрешения, в надежде прощения от Бога своих собственных грехов. Не прощающий же ближнему своему его согрешений никак не будет иметь отпущения собственных грехов от Небесного Отца .
Этот, данный пред Богом обет о хранении сихзаповедей, если из-за нерадения своего и несподобился исполнить на самом деле, но, с Божией помощью, я ,в меру своих сил и согласно со здравым смыслом учения Отцов наших, основанного на Святом Писания, всегда следовал и следую путём исполнения этих Божиих заповедей, как по самой лёгкой и беструдной дороге ко спасению, ибо иного, более удобного пути ко спасению нет.
Итак, дома, как мной было уже сказано, я, упражняясь в чтении святых книг, наставлялся в хранении Божиих заповедей, в истинной вере и в догматах Святой Православной Церкви, а в положенный срок уезжал в Киев и с усердием учился там.
Когда я начинал учиться, то уже имел немалую ревность и любовь к монашескому житию, но за те три года она разгорелась ещё более, особенно когда янашёл нескольких друзей, имевших такую же ревность и намерение стать монахами. Особенно же [разгорелась она] с тех пор, как я сподобился приобрести себе наставника и руководителя в этом деле — благоговейного иеросхимонах а отца Пахомия из святого Братского Богоявленского монастыря, пожившего некоторое время в странствии и в пу́стыне и имевшего у себя несколько отеческих книг. Этот отец, иногда исполненным многой пользы словом, а иногда даваемыми мне для чтения книгами, разжигал эту ревность в душе моей. Впрочем, и учение школьное в ту пору проходил я ещё с усердием.
Вчетвёртый год, всю зиму, до самого роспуска школ, которое бывает 15 июля, хотя я и учил ещё школьные предметы, но уже не с таким усердием, как прежде, ибо желание иночества превозмогло в душе моей и не попускало мне далее пребывать в учении, но понуждало меня как можно скорее отрешиться от мiра и стать иноком. Ещё же сильнее побудила меня к этому и одна, случившаяся тогда история.

Двое наших школьников в зимнее время тайно ушли неведомо куда. Через некоторое время я узнал, что они ушли монашества ради и находятся в одном из скитов Киево-Печерской Лавры, называемом Китаевский . О, сколь неисповедимой радости исполнился я тогда и как сильно вожделел пойти туда и увидеть их! Найдя свободное от учения время, я пошёл туда, испытывая в пути немалый страх, и, покрываемый Богом, без бед пришёл в ту святую обитель. Взяв благословение у тогдашнего настоятеля, всечестнейшего иеросхимонаха отца Феодосия, я повидался и с теми благословенными рабами Божиими. Они приняли меня с великой радостью и накормили с дороги. После пения повечерия и совершения определённых послушаний, когда настала ночь, мы, собравшись в трапезной с другими послушниками, с великим вниманием и со страхом Божиим достаточное время читали св. Ефрема Сирина. После чтения, поклонившись друг другу со смирением, все разошлись, оставив меня в трапезной спать до утреннего пения.
После утреннего пения и совершения Божественной Литургии, которая там совершается не очень рано, когда была поставлена трапеза и сели начальник с братией, и мне, как страннику, начальник повелел сесть на трапезу вместе с братией. Со страхом Божиим, с великим вниманием и в полном молчании вся братия слушала чтение из Святых Отцов, а предстоящие послушники с благоговением совершали подобающую им службу. После трапезы те два послушника, ради которых я и пришёл туда, найдя свободное время, по Божиему вразумлению обратились ко мне со многими душеполезными словами, побуждая меня оставить мiр и всё, что в нём , и пребыть с ними в той обители в послушании, надеясь на получение со временем монашеского образа. Я же и сам, без их понуждения, от всего своего сердца желал остаться в том месте, но, точно зная, что от матери своей никак не смогу там утаиться, не дерзнул поступить так. Оставшись ещё на сутки, ранним утром третьего дня, взяв благословение о тначальника и сослезами распрощавшись с сожалеющими о моём уходе братиями, я возвратился туда, где жил. Не мог же яболее медлить в этом скиту, потому что если бы задержался там ещё, то невозможно было быс крыть моё тайное хождение.
Возвратившись, я без всякого усердия, а только по привычке продолжал учиться вплоть до роспуска школы. В то четвёртое лето после роспуска школ я не уехал по-прежнему обычаю в дом к матери, но для того, чтобы иметь совершенную свободу искать способ, с помощью которого мне можно было бы сподобиться монашеского образа, остался в Киеве на Подоле, близ церкви Святителя Христова Николая Доброго, у одной старой вдовицы, которая, как втораямать, со всякой любовью и попечением содержала меня у себя дома. Имея совершенную свободу, я ходил посвятым и славным киевским обителям, а иногда в Святую Софию поклониться мощам святителяХристова Макария, митрополита Киевского, а ещё чаще в монастырь Архистратига Господня Михаила поклониться мощам великомученицы Варвары. Иногда же назидался я душой, заходя и в другие славные и святые обители, видя благолепие и благочинии ецерковное, а особенно взирая на славных и святыхмонахов. В эти мгновения мне казалось, что я вижу ангелов Божиих и молился Господу, чтобы Он сподобил и меня Своей благодатию этого их святого ангельскогообраза.

#автобиография_прп_Паисия

– А как стяжается чистая молитва?
– Трудом, конечно. О молитве Иисусовой слыхали?
– Да, слыхал.
– И упражняться пытались?
– Пытался.
– И что?
– Плохо.
– Вы не отчаивайтесь. Твердите себе, и в свое время придет.
– А как знать, что достиг чистой молитвы?

Отец Дорофей посмотрел на меня испытующе и спросил:

– О Старце Молдавском слыхали?
– Нет.
– О нем пишет инок Парфений в своих Странствиях. Поди, и его не читали?
– Нет.
– Прочтите, очень поучительно и полезно.

Его раз Парфений и спросил о чистой молитве. Ну, Старец Иоанн и ответил, что как стал он подвизаться в молитве Иисусовой, сначала с принуждением великим, а потом легче и легче. А потом у него навязалось и потекло как ручеек, молитва самодвижной стала: журчит и журчит и сердце умиляет. Ну и стал он от людей уединяться, на пустыньку ушел, не только мирянок, но и мирян перестал принимать, да и монахов редко. И появилась у него тяга к молитве непреодолимая. Когда Парфений спросил Старца: «А что же есть молитва непреодолимая?» – то отец Иоанн и отвечает: «А вот что есть молитва непреодолимая. Стану, говорит, я на молитву до захода солнца, а когда очнусь, то уже высоко солнце на небе, а я не приметил». – Вот это и есть чистая молитва.

– А скажите, отец Дорофей, сколь нужна молитва чистая для жизни деятельной, ну, например, миссионерской?
– Очень полезна. Когда подвизается человек в молитве Иисусовой, то уподобляется он, скажем, липе в цвету. Когда нет цветов на липе, то и пчелы не прилетают. А как начала липа цвести, то аромат цветов ее привлекает пчел отовсюду. То же и с подвижником, утвердившимся в молитве Иисусовой. Аромат молитвы, добродетели, ею доставляемые, привлекают отовсюду добрых людей, которые ищут, где поучиться. Кто живет во Христе, того Бог на руках Своих носит. Ни о чем не надо ему заботиться. Со всех сторон стекаются к нему добрые люди и хранят его как зрак очей своих. Подвизающийся в молитве истинной под тенью Господней успокаивается. И ни о чем он не заботится. Все само приходит.

– А скорби бывают?
– Как не бывать, но и они обращаются в радости. Впрочем, вам этого еще не понять. Далеконько. Но придет в свое время.

#На_высотах_духа

Далее из Автобиографии св. Паисия

Что же скажу о святой и великой Киево-ПечерскойЛавре, которую я всей душой возлюбил какс вятое и Богом избранное место, в котором в последние времена, подобно древним богоносным отцам, просияли, будучи во плоти, ангельским житием земные ангелы и небесные человеки — преподобные отцы наши Антоний и Феодосий и все Печерские преподобные, и в жизни своей и после смерти прославленные Богом чудесами и нетлением святых своих мощей?! Чаще, нежели в другие обители, я приходил в неё по воскресеньям и праздничным дням послушать Божественные раннюю и позднююЛитургии, а в иной раз приходил и вечерами и, не имея там знакомых, ночевал как один из странников в Ближней пещере близ церкви, а иногда и в Великом монастыре у Великой звонницы спал до звона на церковное правило. Входя с началом правила в эту Небесам подобную церковь и видя её превосходное благолепие и благочиние и многое множество благоговейных и честны́х монахов, со всяким благочинием предстоящих в ней, я радовался и веселился душой, представляя, что вижу самих преподобных наших Печерских отцов, и прославлял Бога, сподобившего меня часто посещать столь святое место. По совершении же всенощного бдения или утрени я входил в святые пещеры с прочими христианами для поклонения и лобызания святых мощей и мироточивых глав наших преподобных Печерскихотцов, находящихся иногда во внутренних церквях святой Ближней, а иногда Дальней пещеры. Слушая Божественную Литургию, я прославлял дивного во святых Своих Бога и у блажал бывшее у этих преподобных отцов, ещё прежде создания Нового и Старого монастырей, трижды блаженное безмолвие и тишину, которые совершенно невозможно иметь пребывающим на поверхности. И такое возгоралось в душе моей неисполнимое желание никогда, если бы это было возможно, не выходить изт ех святых пещер, но, пребывая там, закончить в нихи жизнь свою. Однако, видя, что это невозможно, я с великим сожалением и воздыханием выходил из святых пещер, а иногда, поклонившись святым мощам, слушал Божественную Литургию и после отпуста уходил на Подол, в дом той Божией рабы, у которой я жил.
Было уменя и несколько превозлюбленных и единомышленных друзей, имевших одно со мной намерение стать иноками. В летнее время, в субботние или предпраздничные вечера, мы собирались у врат святого Богоявленского Братского монастыря, так как место это было очень удобное и тихое. Приобрели мы себе там и друга — монастырского сторожа, мужа весьма добродетельного и исполненного страха Божия. До самого звона на церковное правило мы упражнялись в душеполезных беседах, а наиболее всего совещались, как бы исполнить на деле нашу мечту и где бы найти такое место, в котором, постригшись по Божиему благоволению в монахи, мы смогли бы жить прилично монашескому обету . После многократного совещания и прилежного рассмотрения мы положили такой завет в своих душах: да не будет наше отречение и постриг в обители, имеющей изобилие в пище, питии и во всём, служащем телесному покою. Потому как, постригшись в таких обителях, мы несмогли бы по монашескому обету последовать нищете Христовой и жить в воздержании, но, отступив из-за немощи наших душ от тесног опути, вводящего в жизнь, заблудились бы на широком пути, ведущем в погибель . И мы полагали, что лучше нам жить в мiру, женившись п охристианскому закону, нежели, отрекшись от мiра, угождаяплоти, жить во всяком упокоении и изобилии на поругание монашеского образа и на вечное осуждение своих душ в Судный День. Поэтому мы твёрдо вознамерились, ради спасения своих душ уйти из нашего отечества и, обретя в каком-либо пустынном и безмолвном месте искусного наставника, предать себя ему в повиновение. А по прошествии достаточного времени, приняв от него постриг, подвизаться с ним и друг с другом неразлучно до последнего своего вздоха в иноческой нищете и во всяческом недостатке самого нужного, в злострадани, и праведным собственноручным трудом приобретая себе необходимую монашескую пищу и одежду. Пока мы проводили безмолвное и тихое ночное время в таких и подобных этим беседах, наступало и правило церковное, после которого мы расходились по своим домам.

Ив то время, как мы пребывали в такой любви и душеполезных беседах и часто встречались друг с другом, пришло ко мне великое желание снова пойти в Китаевский скит повидать сильно любимых мною рабовХристовых. А так как тогда стояло лето, я смог исполнить своё желание легче, нежели в первый раз. Придя в ту святую обитель, я исполнился великой радости как оттого, что увиделся с возлюбленными моими послушниками Христовыми, так и потому, что сподобился увидеть блистающие святой красотой едины и бледно-жёлтые, измождённые от поста и воздержания лица пребывающих там святых отцов. Ходя с ними на церковное правило, я ощущал немалую пользу для своей души, ибо всё последование правила читали они и пели без всякой спешки с великим вниманием и со страхом Божиим. А некоторые из братьев и послушников имели от Господа такой певческий дар, что не только стихиры и прочее, что поётся, пели они сладостно, но и само Господи,помилуй; Подай,Господи; Тебе, Господи и Аминь выпевали так тихо и с умеренной продолжительностью, что и такому жёсткому и трудно склоняемому к умилению сердцу ,какмоё, нетрудно было прослезиться и умилиться.
Но и само месторасположение и строение этой церкви могло преклонить к умилению человеческую душу. Церковь эта была дре́вней и сложена крестообразно во имя преподобного и богоносного отца нашего Сергия, Радонежского Чудотворца. Разные насаженные вокруг плодовые деревья осеняли её своими ветвями, потому как была она невысока. Внутри, вплоть до притвора, вся она была украшена иконной росписью, которая изображала преподобныхотцов, великороссийских чудотворцев. Глядя с благоговением на их святое изображение, кто в душе своей не ощутил бы радости?! Ещё же, видя тихую и безмолвную жизнь местных преподобных отцов, молчание, кротость, смирение послушников и их благоговейнейшее, сполным отсечением своей воли, со смирением и страхом Божиим всем послушание, я от всей души захотел жить там с этими святыми отцами и братиями. Хотя я доподлиннознал, что не смогу здесь утаиться от своей матери, всё же, побуждаемый сильнейшим желанием монашества, я задумал остаться там. Подойдя к настоятелю той обители, одиноко стоявшему возле церкви, и припав к его ногам, я горячо молил его, чтобы он ради любви Божией принял и меня, бедного, в свою святую обитель в святое, монашества ради, послушание. Выслушав моё прошение, он тотчас же ушёл в свою келью, велев и мне следовать за ним. Войдя в келью и пообычаю поклонившись, я встал возле дверей. А он, сев возле стола, приказал сесть и мне, причём выше себя :
— Брат, сядь здесь! — приказал он мне и рукой указал то место, на которое повелевал мне сесть.
Я же, услышав эти слова, ужаснулся от такой неожиданности и, исполнившись стыда и низко поклонившись, стоял молча. Он во второй раз повелел мне сделать то же самое. Я же, снова поклонившись, стоял молча. И в третий раз он приказал мне сотворить то же самое. Я же, весьма страшась, стоял безгласен. Тогда, раскрыв свои святые уста, он сказал мне:

— Обрат! Ты молишь меня принять тебя в нашу святую обитель, чтоб стать в ней монахом. И вот, я не вижу в твоей душе и следа монашеского устроения, не вижу в тебе смирения Христова, не вижу в тебе послушания и отсечениясвоей воли и рассуждения, но всё противное им! Вижу в тебе устроение и мудрование сего мiра, вижу в тебе диавольскую гордыню. Вижу в тебе непослушание и следование собственной воле и рассуждению, ибо я трижды повелел тебе сесть выше себя, а ты вовсе не послушался меня! Но вместо этого, если бы и однажды услышал ты моё повеление (и не только в моей келье, но даже если бы я захотел и на трапезе пред всей братией повелеть тебе сесть выше меня), подобало тебе в тот же миг, отвергнув всю свою волю и рассуждение, послушаться меня! Ты же, после троекратного моего приказания сотворить сие в моей келье, следуя собственной воле и рассуждению, а ещё более — вражьей гордыне, лицемерно смиряясь и кланяясь, ослушался моего повеления! Не имея послушания и отсечения своей воли, которые есть знамение истинного монашества, как дерзаешь ты просить меня быть принятым в монахи?! Ведь не имеющие послушания и последующие собственной воле и рассуждению недостойны монашеского образа!
Сказав мне эти и ещё многие другие слова и уразумев, что всем этим я окончательно испуган и стою перед ним в величайшем страхе, ничего нео твечая, он начал, как чадолюбивый отец, со всякой любовью и кротостью говорить мне:
— О превозлюбленное чадо! Знай, что я ради любви Божией, желая спасения твоей души, навёл на тебя сие искушение, дабы ты помнил о нём всю свою жизнь и чтоб вразумить тебя и наставить, что начало, корень и основание истинного монашества — истинное по Богу и подуху Божественного Писания и учения Святых Отцов послушание и совершенное оставление и умерщвление своей воли и рассуждения. И все желающие сподобиться монашеского образа, подобно тому, какоставляют они мiр и всё, что в мiре , также должны оставить и всю свою волю и рассуждение и во всём даже до последнего своего вздоха повиноваться по Богу своему настоятелю, как самому Богу. Тыже, чадо, в этом искушении, которое я на вёл на тебя, не малодушествуй, ибо известно мне, что, не противясь мне, дерзнул ты ослушаться меня, но либо не ведая ещё силы монашеского послушания, либо же почитая меня и святой монашескийо браз, которого сподобил меня, недостойного, Бог. Потому будь прощён Богом и мною, грешным!
Потом он начал спрашивать меня, где я родился, и нет ли у меня каких-либо препятствий к монашеству. Когда же я вкратце рассказал ему всё о себе, он молвил:
— Возлюбленное моё чадо! Хоть и молил ты меня и просил принять тебя монашества ради в святую сию обитель во святое послушание, но после твоего рассказа я не дерзаю со творить сего, чтобы не последовало общее, и нам и тебе, смущение, ибо мать твоя, узнав, где ты, может по приказанию властей легко тебя отсюда забрать. Не с корби о том, что по сей причине я недерзаю принять тебя, но, имея непреклонное желание принять монашество, возложи попечение о себе на Бога и с Его помощью постарайся найти такое место, в котором не будет утебя на пути к монашеству никаких препятствий. Я же уверяю тебя, что всемогущий Бог, Который хочет, чтобы вселюди спаслись , наставит тебя в такое место и осуществит твоё желание.
Выслушав это и сам доподлиннозная, что невозможно мне из-за матери жить в той святой обители, я более уже не дерзнул утруждать его святыню своим прошением, но, припав к его святым ногам, попросил прощения, а потом, получив его вместе с благословением, вышел из его кельи.

#автобиография_прп_Паисия