Молитва – не дело: некое состояние души. И где бы вы ни оказались, что бы ни делали, в каком бы кругу ни были, душа ваша да находится в состоянии молитвы. Потому что душа от Бога. Следовательно, когда вы поможете ей молитвой и Иисусовой молитвой, дабы она соединилась с Именем Святым, тогда оно (состояние) продолжается, что бы вы ни делали..

Схимонахиня Гавриила (Геронтисса Гавриилия) (1897-1992)

#схимонахиня_Гавриила

https://vk.com/wall680056268_2179

Молитва - это украшение христианина, в особенности монаха. Монах, который не молится, не имеет в своей душе и в уме такой красоты. Что значит красота ума? Красота ума познаётся, когда ум во время бдения и молитвы переселяется к Богу, в иной, духовный мир, не имеющий ничего общего с этим материальным миром. Когда нисходит Святой Дух, это переселение происходит мгновенно. Мгновенно ум созерцает Божественный Свет, Рай, ходит в области сверхъестественного, питается, украшается, просвещается, исполняется благоухания, делается сущим вне себя. И всё это творит молитва.

#архимандрит_Ефрем_Филофейский

Преткновения путников

Часть I

Нетрудно заметить, что во времена расцвета духовности, при возрождении традиций святоотеческого предания в умах и сердцах созидателей церковной жизни доминирует идеология исихазма. Напротив, в периоды упадка наблюдается общий отход от пути внутреннего делания, первым показателем чего бывает состояние монашества: явное предпочтение начинает отдаваться внешней деятельности. А это начало подмены евангельских ценностей — в православное сознание проникает идеология католических орденов. При общем снижении духовности неизбежно ослабевает напряженность внутренней жизни верующих. В такие моменты, как правило, возвышают голос христиане, недостаточно утвержденные в истине, но жаждущие самоутверждения в обществе. Начинают реанимировать забытые было и давно осужденные Церковью лжеучения, одновременно оживают и распространяются известного рода предрассудки. Умами овладевает дух рационализма, утверждается упрощенный, поверхностный взгляд на сложные явления духовного мира.

В такой обстановке являются на свет ветхие призраки: умное делание — это не для нас, немощных, не для нашего времени, это, мол, современным христианам непосильно и, стало быть, неполезно. Сопровождаются такие толки известным изречением о немощи «однокрылых» монахов последних времен и о равном достоинстве их в Божиих очах с гигантами духа древности. Мысль эта повторяется с IV века, но, увы, часто криво толкуется. Конечно, современники наши не обладают выдержкой, ни физической, ни психической, которая сравняла бы их с отцами» прежних эпох. Однако тех, кто без самообмана ищет подвига, этот факт, в течение многих столетий, не расхолаживал, скорее — помогал собраться. Идея о том, что внутреннее делание стало достоянием прошлого, — заблуждение не новое, подвижники разоблачали его как в XIV, так и в XX столетии. «Говорят, что ныне невозможно жить по Писанию и последовать святым отцам, — пишет великий исихаст Древней Руси. — Но, хоть и немощны мы, а сколько есть силы, надо уподобляться и подражать приснопамятным и блаженным отцам, хоть и равенства с ними нам достичь невозможно» [прп. Нил Сорский]. «Неизвестно, откуда пришло в голову», читаем у святого XVIII века, будто бы ныне христианам «уже не подаются действия Святого Духа, как прежним, — уже прошли, говорят, те времена. Но это только преткновение так говорящих» [прп. Василий Поляномерульский]. Можно составить целую подборку из аналогичных высказываний старцев последних столетий, толкующих соответствующую апостольскую мысль [«Иисус Христос вчера и днесь тойже, и во веки» (Евр. 13, 8)].

И в то же время проповедники любят, поучая и наставляя народ к молитвенной жизни, повторять вслед засвятыми отцами призыв Лествичника: «бей супостатов именем Иисусовым» [Иоанн Синайский, прп. Лествица. 21:7]. Но такой призыв, чтобы не остаться пустой звучной фразой, нуждается в комментарии. Святые отцы, разумевшие под ним брань с помыслами, указывают на определенный уровень умного делания. Поэтому, обращенный к широкой массе прихожан, он чаще всего звучит не по адресу. Надо понимать, что наше, на уровне словесной молитвы, «битье» не способно, к сожалению, победить никаких супостатов. Это так образно и наглядно изобразил прп. Симеон, раскрывая существо словесного делания*. Призыв Лествичника указывает на подвиг трезвения, который действительно приводит к победе над врагом: контролю над умом и сердцем и к внутренней исихии — молчанию ума, свободного от помыслов. Но чтобы избежать заблуждений, надо уточнять: все это недостижимо средствами словесной Иисусовой молитвы, так как результативная брань с помыслами ведется оружием трезвения только после того, как у умного делателя вырабатывается способность сводить и удерживать внимание ума в сердце*.

* Внимание при нашей обычной словесной молитве, гласной или читаемой про себя, сосредоточено в области головного мозга, и там «мысли с мыслями борются». Человек при этом ослеплен, он «подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте: слышит голоса врагов своих и принимает удары от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и для чего бьют его». У человека тьма в уме и буря в помыслах, «и нет ему возможности ускользать or врагов своих демонов, чтоб они не поражали его. Тщетно подъемлет он, несчастный, труд свой». См.: Симеон Новый Богослов, прп. Творения. Т. 2. Сл. 68.

Вообще, современная проповедь бывает исполнена противоречий, которые, как ни странно, остаются неприметными для самих назидающих нас пастырей. Как, например, любят наставники повторять слова прп. Серафима о стяжании мирного духа и Божией благодати, да еще часто добавляя к ним и вовсе дерзновенное: «и тысячи вокруг тебя спасутся» [Прп. Серафим Саровский: «Молю тебя, стяжи мирный дух, и тогда тысячи душ спасутся около тебя»; «В стяжании Духа Божиего и состоит истинная цель нашей жизни христианской». Житие старца Серафима... М ., 1991. С. 71; Записки Н.А. Мотовилова. М ., 2005. С. 202]. Звучит это порой с такой легкостью, словно речь идет о чем-то вполне для всех досягаемом. Но всегда ли к месту бывает помянут завет преподобного и осознают ли вполне сами проповедующие, к чему призывают? Обычно, к сожалению, не слышно толкований подлинного смысла этих слов. Одновременно те же пастыри повторяют грозные предупреждения о том, что чистая молитва доступна единицам из тысяч, а высшей духовной молитвы едва достигает один в роду [Прп. Исаак Сирин: «Из тысячи разве один найдется сподобив­шийся... достигнуть чистой молитвы... А достигший того таинства, которое уже за сею молитвою, едва, по благодати Божией, находится и из рода в род». Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. Сл. 16]. Словам прп. Исаака при этом придается смысл произвольный, в том духе, что умное делание и сердечная молитва — это, мол, не для нас, рядовых христиан, но только для совершенных. Удивительно то, что в сопоставлении этих отеческих высказываний проповедники даже не замечают собственной непоследовательности. Это оттого, что слово святых учителей часто не столько осмысляется, сколько всего лишь декларируется.

#молитва_Иисусова_Николай_Новиков

Продолжение ⏩

Псалтирь 68:14

А я с молитвою моею к Тебе, Господи; во время благоугодное, Боже, по великой благости Твоей услышь меня в истине спасения Твоего

.

Толкование: архиепископ Ириней (Клементьевский)

Пример редкия добродетели: ибо Давид не токмо не пал под жестокими оными ударами, но и не поколебался духом. Здесь научает купно, каким образом ограждаясь он против тяжкаго искушения онаго, ибо в то самое время, когда нечестивые люди насмешками своими как бы некиими стенобитными орудиями силились поколебать его веру, он прибегал к молитве, которою отражал все нападения их. Нет сомнения, что люди нечестивые принуждали молчать его. Итак отвержен будучи от мира, обращается к Богу. Кратко рещи, испытав все возможныя средства, и видя труд свой тщетен, оставляет людей, и с единым беседует Богом. Следующия за сим слова: время благоволения Боже, означают, какое утешение возчувствовал Давид от своея молитвы. Ибо так с собою размышлял: хотя нынешнее время для меня безпокойно, и молитвы мои кажутся безуспешны; но Твоему, о Боже, благоволению будет своя чреда. Тако и пророк Аввакум глаголет: на стражи моей стану (Авв. 2:1). Подобным образом Исаиа и Иеремиа: пожду Бога, отвращшаго лице Свое от дому Иаковля (Ис. 8:17; Иер. 14:22). Таким образом Давид, укрепяся упованием на Бога, благонадежно паки приемлет молитву, основывая оную на милости Божией, и глаголя: во множестве милости Твоея услыши мя. К милости присовокупляет истину спасения, показывая, что милость Божия всегда сопровождается благими последствиями, подавая требующим помощь в несчастных обстоятельствах. Тако Давид, дабы не погибнуть от нечестивых, направлял и молитву и чувства свои к Богу, будучи удостоверен, что, по прошествии тьмы, возсияет некогда светлое благоволения время.

#молитва_в_Библии

Христианин верит в ад и боится его пламени, — не земного пламени, которым представляет его умник-невер, но пламени бесконечно более жгучего, потому что, как и тела, в которых люди воскреснут в последний день, оно будет духовным и не будет иметь конца. Мир упрекает христианина за его веру в такие неприятные вещи, но не извращенность или садизм, а вера и опыт приводят его к этому. Только тот может полностью поверить в ад, кто полностью верит в небеса и жизнь в Боге, потому что только тот, кто хоть немного представляет себе эту жизнь в Боге, может осознать, что значит ее отсутствие.

Для большинства сегодняшних людей жизнь — мимолетный пустяк, не нуждающийся в утверждении или отрицании, облаченный в утешительные иллюзии и надежду на абсолютное ничто в будущем; эти люди ничего не узнают об аде, покуда сами не окажутся в нем. Но Бог слишком любит даже таких людей, чтобы дать им просто «забыть» Себя и «отойти» в ничто, где нет Того, Кто Сам — единственная жизнь человеков. Даже этим людям, сущим в аду, Он предлагает Свою любовь, которая мучит тех, кто в этой жизни не приготовился к ее принятию. Многие испытываются и очищаются в этом пламени, делаясь достойными жизни в Царствии Небесном, но другие вечно пребудут в аду с демонами, для которых он был предуготован.

Даже сегодня, когда люди стали так слабы, что не могут смотреть правде в лицо, не следует смягчать реальность будущей жизни. Тем же, которые осмеливаются считать, что они знают волю Бога Живого, и судить Его за «жестокость» — будь они нигилисты или более сдержанные гуманисты, — можно указать на то, во что все они веруют, — на достоинство человека.

Бог призвал нас не к современным «небесам» покоя и сна, но к полной обожествляющей славе сынов Божиих, и если мы, которых Бог считает достойными этого, отвергаем Его призвание, тогда для нас лучше адское пламя, мука, служащая последним и ужасным доказательством высокого призвания человека и Божественной негасимой любви ко всем человекам, чем ничто, на которое уповают нигилисты и маловеры нашей эпохи. Человек достоин только ада — и никак не менее, если он не достоин небес.

#иеромонах_Серафим_Роуз

..Заметь, не случайно попала тебе в руки книга о Иисусовой молитве именно сейчас, когда привычное отходит пред новыми обстоятельствами жизни в прошлое, и в тебе должны пробудиться качества и силы, до сих пор бывшие под спудом. Кажется, что все, чем жила раньше, отсекается. И все разнообразие и многообразие интересов должно уступить место смиренной роли матери с кажущимся ограниченным кругом интересов и дел. Но вот это-то и будет, и есть проявление истинного, глубинного, Богом данного богатства женщины – не восхищенного самовольно и потому чаще уродливого проявления ее активности и значимости, но истинного, Богом благословенного назначения – родительницы и воспитательницы христианской семьи. Сколько надо мудрости, сколько такта и чуткости, от скольких привычных проявлений себя придется отказаться во имя новых задач. Благослови, Господи! Очень все это трудно, да еще в нынешнее время, когда, говоря твоим языком, «мы и так живем ниже всякого допустимого уровня, ниже, чем во всякие другие времена». И это со счета не спишешь, и придется прощать и смиряться, смиряться и прощать – и другим, и себе. Не связывай себя никакими определенными молитвенными правилами, это породит только расстройство и уныние. Живи свободно и легко памятью Божией, и в этом будет тебе защита, и помощь, и вся жизнь: «Господи, помилуй! Господи, благослови! Господи, прости! Господи! Слава тебе!» Вот сколько много тебе молитв сразу и на все случаи жизни».

#архимандрит_Иоанн_Крестьянкин

Кого посетит Господь тяжким испытанием, скорбью, лишением возлюбленного из ближних, тот и невольно помолится всем сердцем и всем помышлением своим, всем умом своим. Следовательно, источник молитвы у всякого есть, но отверзается он или постепенным углублением в себя, по учению отцов, или мгновенно Божиим сверлом.

#прп_Лев_Оптинский

Чувственное зрение соедини с умным зрением. Умное зрение установи внутри себя в верхней части груди, где дыхание твое. С дыханием соедини молитву Иисусову, произнося молитву неспешно. Зрение, дыхание, молитву соедини с чувством сердечным, и слух твой направляй туда же, чтобы из всего этого составилось нераздельное «одно». В этом "одном" зри Господа присутствующего в твоей молитве несомненно, как уверяет нас Евангелие: «идеже бо еста два или трие собрани во Имя Мое, ту есмь посреде их» (Мф. 18, 20).

Держи ум не в голове, но внутри своей груди, в сердце или в духе сокрушенном. Имей живое зрительное вездесущее, слышащее присутствие Божие и только. Воображать Бога ни под каким видом не следует. Необходимо ум заключать в слова молитвы, а не воображать Господа во время молитвы.

В деятельной молитве нужна простота, чтобы молиться без всяких мудровании с верою и смирением.

А в созерцательной молитве нужна мудрость, делатели её должны знать и видеть ясно, что значит «в молитве пребывать» и, что значит «внимать сердцу». Делаю примерное сравнение. Когда мы видим что-нибудь лежащее в воде или огне, то говорим: такая-то вещь в огне лежит или в воде. Точно также и пребывающий в молитве должен быть всегда в молитве и сердце объято иметь молитвою, как вода поглощает и окружает что-нибудь лежащее в ней, или огонь - горящее огнём. Пребывать – значит, беспрерывно находиться в молитве. А сердцу внимать – значит, ум хранить от помыслов и чтобы ум назирал сердце неотходно, дабы сердце не уклонялось в какую-нибудь постороннюю мысль, но должно мыслить и иметь в сердце одно: любительно простираться к памяти Божией, верою чувствовать присутствие Божие в сердце и силу призываемого имени Божия. Когда сознательно почувствуешь силу имени Божия, тогда увидишь и умирение помыслов и проч.

Без сознания и без чувств, хотя бы и произносились слова молитвы, не есть ещё беседа и молитва, но празднословие и всуе призвание имени Божия. Если же так сам Господа благоволит, чтобы мы молились втайне в клети сердца нашего и очищали внутренняя сткляницы, то какой другой вид молитвы может быть благоугоден Господу? Никакой! И Симеон Новый Богослов говорит, что без внутреннего делания мы подобны прокажённым, одетым в хорошие одежды на смех зрящих на нас.

Как я стану молиться, не имея Тебя зримаго? И с кем беседовать буду, если Ты далече? Подая молитву молящемуся, Ты, несомненно, пребываешь и Сам в той же молитве. Горе нам от забвения. Дела плоти отвлекают сердце, помрачают ум, от чего мы и не можем пребывать внутри. Скорбь обдержит мя. Как не хочется, чтобы тленное пожирало нетленное, чувственное подавляло духовное! Что пользы временное и тленное приобретать, а вечное терять? Что за причина, что не могу я удержаться в молитвенном безмолвии? Суета умножает все дела, и времени не хватает выполнить их, а о безмолвии и подумать некогда. Неужели дела плоти нужнее дел духовных? К чему тогда и монашество? Поэтому излишни писания и учения св. отцев. Господи, разреши узы, которыми вяжет меня мир и плоть, дай мне свойственное по состоянию моему дело, которое приводило бы меня к «единому на потребу». Да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, чтобы в точности исполнялась воля Твоя на мне.

Бог там пребывает, где наша молитва, а не слова, и не так как мы можем вообразить, но непостижимо и истинно. Имей всегда в памяти, что ты тогда только молишься, когда ум и сердце обращены ко Господу. Мы молимся Богу не отсутствующему, но всегда присутствующему. Он весь око, Он весь слух и видение. Откуда будет страх Божий, если нет в памяти Бога. А если нет в памяти Бога, то к кому произносишь слова молитвы? Такая молитва не есть молитва, но труд бесполезный и грешный. Навыкай зреть внутренне, стоять внутренне и слушать внутренне - в духе, в сердце, в чувстве сердца. Бог есть Дух, от духа и жертву приемлет, с духом соединяется и обожает его. К духу преклоняет Господь зрение и слух Свой. Дух в сердце, и сердце в Духе. Потому и ищет Господь нашего сердца.

Великое зрю таинство: Божие жительство на небе, как о том говорится в Писании, но Он весь и перед очима моима. Входя внутрь себя и там зрю Его, в чувстве сердца Своего. В словах молитвы созерцаю, в иконе Его зрю, в Евангелии Бог, и в Имени Божием Его зрю. Нет места и нет времени без присутствия Его. Господи, благослови!

#неизвестный_новооафонский_монах

Пишешь, что тебя иногда занимает мысль, как денница из светоносного Ангела обратился в сатану. Сама ты знаешь, что от гордости.
Но помни, что тебе теперь крепче должно держаться молитвы и не увлекаться никакими ни помыслами, ни рассуждениями, хотя бы они с шуией стороны происходили, хотя бы по-видимому с десной.
Молитва со смирением – непобедимое оружие на врага, а рассуждениями его не победишь.

#прп_Амвросий_Оптинский

Ещё одна трудность на пути духовной жизни – «двоящиеся» мысли».

Апостол Иаков говорит: «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» (Иак.1:8). Мирская жизнь, построенная на угождении страстям, лишает человека цельности. Страсти тянут его в разные стороны и разрывают душу его на части. «Как на весах колеблется помысл предающегося сластолюбию» - говорит Марк Подвижник.

В миру эта расколотость души, создающая в человеке постоянное единоборство самых противоположных мыслей, желаний, настроений, считается почти достоинством. Это именуют «сложностью натуры». Этим хвастаются, это выставляют напоказ. Считают неизбежным свойством «натур одаренных».Вступающий на путь духовной жизни сразу видит, какую тяжелую болезнь выносит он из жизни мирской – именно в виде этой восхваляемой миром «сложности».Большая часть усилий его идет на то, чтобы освободиться от «двоящихся мыслей», от этой «сложности» и стать простым, т. е. «цельным», ибо где духовность, там простота и цельность. Именно об этой простоте говорит святой Григорий Богослов: «Я упражняюсь в приобретении простоты сердечной, от которой зависит спасение».

Двоящиеся мысли никогда так не страшны, как на молитве. Здесь они дают себя знать со всею силою и являются труднейшею преградою на молитвенном пути. На первой ступени эта раздвоенность как бы вытекает из самой природы нашей. Это не раздвоенность души, а раздвоенность, проистекающая от равной силы в нас воли плотской и воли духовной. В «Слове о прении схоластика» Марк Подвижник говорит:
«Схоластик спросил: а разве тело имеет волю без мысли?» Ответ подвижника: Имеет, как говорит Апостол: Мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти (Еф.2:3); и еще: плоть желает противного духу, а дух – противного плоти (Гал.5:17). Значит, плоть имеет и похоть, и волю, чего многие не знают; ибо не внимают своим помыслам и соглашаются с ними».

С первых же шагов молитвы эту раздвоенность свою и почувствует каждый. Кто-то начнет в душе молящегося как бы смотреть со стороны на его внешние при молитве действия. Читает молитву, крестится, кладет поклоны. Перебирает четки. Это один человек. Другой – наблюдает, точно совершенно посторонний, откуда-то изнутри. Наблюдает холодно. В молитве не участвует. Молится лишь «внешне» – «внутреннее» безучастно.

Пусть первый, читающий молитвы, старается делать свое дело, не обращая внимания на второго. А второй пусть сдерживается и, если сам не участвует в молитве, пусть не мешает первому своим наблюдением со стороны. Первому надо говорить: «Всякая молитва начинается с внешнего. Буду делать положенное – и Господь пошлет молитву внутреннюю». А второму надо говорить: «Если ты холоден и молиться не можешь, не мешай пока молиться молитвою внешнею».

Когда преодолеет молящийся этот соблазн, работа его еще только начинается. Раздвоенность не уничтожена, она уходила внутрь. Там она в скрытом убежище. Ее труднее заметить и труднее победить.Наблюдавший ранее за внешними действиями во время молитвы начинает теперь так же со стороны относиться к внутренним состояниям души. А другой, крестившийся, клавший поклоны, читавший молитвы и чувствовавший наблюдение за своими внешними молитвенными действиями, чувствует его в своих молитвенных переживаниях. Оба они уже не безмолвны. Внутреннее разделение начинает выражаться в словах, мысленно произносимых. В душе начинаются споры, как бы между разными людьми. «Смотрящий» делает свои замечания, мешает другому, молящемуся.

Враг зорко стережет состояние раздвоенности и сейчас же старается овладеть «наблюдающим». Не имея цельности, человек не имеет силы сразу защититься от врага. Молитва постоянно в опасности. Чем слабее молитва, тем сильнее враг, который иной раз настолько овладевает душой, что заставляет наблюдающего, вопреки его воле, смеяться над молящимся, делать кощунственные замечания или просто обсуждать вопросы, ничего общего с молитвой не имеющие. Молитва становится ареной мучительной борьбы, от которой душа в смятении и не знает, куда укрыться.

#протоиерей_Валентин_Свенцицкий

🔴 О внутренней борьбе с помыслами и о значении смирения

Вы пишите, что ведете внутреннюю борьбу с помыслами и, понуждая себя к внутренней молитве, чувствуете трудность сего подвига и свою неспособность к нему. И то, и другое показывает, что Вы стоите на правильном пути. И внутренняя брань, и трудность внутреннего подвига приводят человека к познанию своей немощи, а познание своей немощи – к смирению. А как необходимо смирение в деле нашего спасения, об этом хорошо говорит св. Симеон Новый Богослов:

🔅«Две есть жертвы, которые приемлет Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, и за которые милует и всякого человека в отдельности, и весь мир в совокупности, – из коих одна есть Сам Господь наш Иисус Христос и Бог воплотившийся, а другая – сокрушенное и смиренное сердце каждого, верующего в Него».
(Слово 31-е, пар. 5; т. I, с. 271–272).

🔅«Не требуется, чтобы человек взамен за душу свою дал что-либо другое, кроме познания себя, что он – ничто. Только при этом способен он будет принесть Богу сердце сокрушенное и смиренное, – единственную жертву, которую всякому благочестивому человеку прилично приносить Богу. Этой одной жертвы Бог не уничижит, зная, что человек ничего не имеет собственного, что мог бы принесть Богу».
(Слово 31-е, пар. 4; т. I, с. 270).

#архиепископ_Феофан_Полтавский

Молитва — внутренняя жизнь, а тщеславие — поза, жизнь вовне, жизнь для людей. Молитва — это внутренний, невидимый и самый могущественный фактор бытия человеческой личности; <...> молитва — это стержень личности, а тщеславие заменяет лицо маской и саму молитву превращает в представление. Тщеславный — это «артист святости», он не может пребывать умом в своем сердце, он непрестанно репетирует роли, которые будет играть перед людьми, в том числе и роль молитвенника.
Тщеславный будет намекать на силу и значительность своей молитвы, рассказывать о необыкновенных случаях или даже чудесах, которые происходят по его молитве. Когда тщеславный находится в окружении людей, то он готов молиться целыми часами, чтобы услышать похвалы своему благочестию. Страсть тщеславия дает ему для молитвы демоническую силу, а когда он остается наедине с самим собой, то желание молиться у него исчезает. Тщеславный не молится, а только играет в молитву, поэтому молитва его становится бездушной и лицемерной.

#Архимандрит_Рафаил_Карелин

🔵 Продолжение. Начало (нажми - ⤴️).

О чем говорит прп. Исаак? О благодатной молитве второго и третьего периодов духовной жизни, то есть о созерцании и обожении, о том, что возрастают в эту меру не многие. Но говорится об этом не ради устрашения. Не отпугнуть от занятия умным деланием, но привлечь к нему должна мысль святого отца. Один из тысячи достигает меры созерцательной молитвы. Это так, но из тысячи кого? Разумеется, из тысячи тех, кто подвизается в деятельной умно-сердечной молитве. Не будь этих тысячи умных делателей, не вырастут и единицы созерцателей. А к чему призывает своих последователей Саровский старец, что значит его завет: «стяжи мирный дух»? Он сам разъясняет: «это тот самый мир, про который сказано: мир Божий, превосходяй всяк ум, — это тот мир, который никаким словом человеческим выразить нельзя, про который Господь говорит: мир Мой даю вам, не якоже Mip дает, Аз даю вам. Отсюда и «цель жизни христианской состоит в стяжании Духа Божиего, и эта цель жизни всякого христианина, живущего духовно» (прп. Серафим Саровский). Все мы на самом деле призваны к стяжанию высших даров благодати — к восхождению в меру обожения. Чтобы не оставалось сомнения у маловерных, преподобный старец убеждает нас чудотворением, со всей ясностью указуя направление подвига: беседуя с Николаем Александровичем Мотовиловым, прп. Серафим воочию явил плоды заповеданного нам «стяжания Духа», когда его лик ослепительно просиял благодатью Фаворского света. Это признак обоженной твари, такая душа, став проводницей нетварных сил, в самом деле способна подвигнуть к спасению тысячи вовлекаемых в свою благодатную орбиту собратий. Об одном говорят, к одному призывают святые — к стяжанию высших даров Духа, обозначая и тот единственный путь внутреннего подвига, что ведет к начертанной ими цели, — путь деятельной умно-сердечной молитвы. И сами эти «святые, как и прп. Серафим, еще на земле удостаиваются славы, преображаясь боголепно». Таким и «должен быть, и может быть человек. И всякий человек призван к сему» (митр. Вениамин (Федченков).

Знаменательно, что свидетельства, подобные тому, которое явил прп. Серафим сиянием обоженного лика, даются и нашему времени в подтверждение все той же цели нашего призвания. Так, старец Софроний Эссекский в частном письме признавался: «В начале моего хождения к старцу Силуану Бог дал мне не один раз видеть его в такой славе, что я не смел поднять своих глаз, чтобы смотреть на него прямо...»

Что касается нашей немощи, оправдывающей, как некоторым кажется, духовную праздность современного человека, то вдумаемся в слова двух иноков, звучавшие в самом начале и самом конце ушедшего столетия. «Трудным кажется идти путем тесным подвигов духовных, которым идти Христос заповедал Своим последователям. “Мы не пустынники, не подвижники, — говорят обыкновенно такие в свое оправдание, — мы люди обычные, с немощами плоти...” Как будто Христос и апостолы, учившие о необходимости идти путем тесным, были какими-то пустынниками! Значит, вот где коренная причина... это боязнь духовных подвигов, требуемых Евангелием, это желание... оправдать хождение своими путями, по влечению страстей житейских» (сщмч. Фаддей Успенский). Действительно, «время идет, меняются люди, их нравы, мировосприятие,вкусы, взаимоотношения», но — не Христос. А значит, и «заповеди Христовы остаются те же, те же — смысл и назначение жизни человека, та же смерть неминуемо ожидает каждого... те же блаженства или муки, та же ненависть и лютая вражда диавола, те же и даже более сгущенные и тонко сплетенные его сети и ловушки, а потому те же необходимы подвиги, те же посты, молитвы, бдения, покаянные слезы, то же внимание к себе, то же внутреннее делание». А если точнее говорить, то нам нужна «еще большая ревность и горение веры, чем у прежних христиан. Это потребно нам еще более: ведь тем настойчивее нужно стремиться к Небу, чем больше старается нас пригнуть к земле дух злобы, князь мира сего» (архимандрит Лазарь (Абашидзе).

Еще одно преткновение, издавна сбивавшее с пути искателей молитвенного дара, хорошо знакомо и нам. Это мысль о том, что умное делание и сердечная Иисусова молитва есть достояние исключительно монахов. Дальше больше — одному заблуждению сопутствует другое: самим инокам это делание начинает казаться недоступным в условиях общежития. Представляется, что ради углубления молитвенного подвига непременно требуется уединение в пустыне, удаление на безмолвие в леса, скиты, затворение в одинокой келье. Что сказать на это? Только одно: большая путаница. И вновь та же причина — нет ясного различения периодов духовной жизни: деятельного и созерцательного. А относительно первого сомнения нужно прислушаться к слову умудренного опытом пустынника: «У многих людей возникает во­прос: могут ли христиане, находящиеся в миру, заниматься умной молитвой? Я отвечаю на него утвердительно: да!» (старец Иосиф Ватопедский) «В величайшей прелести оказывается тот, кто думает, что делание молитвы есть долг лишь исключительно преуспевших монахов, а не обязанность всякого верующего вообще» (он же).

Пустынное уединение в самом деле бывает нужно, но это удел тех, кто одолел путь деятельного подвига и вырос в меру, достаточную для ведения прямой брани с демонами. «Не знаешь разве, что всякому житию свой чин и свое время?» (прп. Исаак Сирин). Очевидно, что на тропу духовной войны нельзя ступать безоружным, не стяжав даров благодатной молитвы*.

*Речь не идет об исключениях, когда к пустынному безмолвию Бог призывает Своих особых избранников, иногда безо всякой видимой подготовки, иногда совсем юных. Надо учесть, что наши представления о подвижничестве отчасти искажены, поскольку читать доводится в основном о жизни именно таких исключительных личностей. Естественно, что о них прежде всего и пишут, о них же повествуют жития святых, вследствие чего у нас исподволь может возникать иллюзорная картина, когда такие исключения начинают казаться чуть ли не нормой.