🎶 «Баррикадный хит-парад» от редакции газеты «Дикая дивизия» [№2, 1991], составленный на основе музыкальных предпочтений защитников Белого дома в дни путча ГКЧП.

🎬Повесть А. Кабакова «Невозвращенец» стала основой для последующего воплощения в виде художественного фильма С. Снежкина [Ленфильм, 1991]. Сюжет картины, в отличие от литературного первоисточника, был дополнен более строгой линией, центральное место которой занимал готовящийся государственный переворот.

Ожидание «отката назад», как видно, в том числе, из наших предыдущих публикаций – общее место для настроений интеллигенции времен перестройки. Для кого-то, как для сторонников СвДПР, Горбачёв был источником «возврата», который обязательно случится в будущем. Другие интерпретировали его роль как единственного звена консолидации в «распадающейся империи». Например, при обсуждении литературного сценария «Невозвращенца» на «Ленфильме» И. Ф. Масленников так высказывался о политической обстановке в июне 1989 г.

💬«Почему [у нас] не может быть парламент? Слишком большая страна. Это части огромного колосса, который никак не может собрать свои разваливающиеся части, прибалт не имеет ничего общего с казахом, то есть, идет развал империи. Это самое главное в этом процессе, который происходит. Но в этом процессе есть одна личность, которая мешает этому естественному процессу: это Горбачев. При всех своих недостатках, это царистская, имперская личность: только объединение, только примирение, и в этом страшная катастрофа. Может быть, вместо этого надо было пойти на раздел империи, как, в свое время английская империя, федерализировать от России тех, кто об этом просит, а вот эта мысль о том, что это все, не дай бог, разбежится, чтобы, не дай бог, этого не случилось, и приводит к тому, к чему приводит. … Главное ведь – это соотношение мышления имперского и мышления интернационалистического» [ЦГАЛИ. Ф. Р-257. Оп. 37. Д. 580].

Тем удивительнее то, при каких обстоятельствах состоялась премьера «Невозвращенца» Снежкина и Кабакова. В разгар августовских событий 1991 года по телевидению, 20 числа, был организован показ картины, который сопровождался комментариями режиссера [См. подробнее: Москвина Т. Обиделась жизнь на искусство // Сеанс, 2010].

Но жизнь предложила обратный сценарий в отличие от фильма – «реакционные» силы были побеждены «демократическими». Это позволяло иронизировать критикам о том, что страхи о грядущем не воплотились в жизнь, поскольку общество оказалось способным сплотиться вокруг «легитимных» политических формирований. Например, в ленфильмовской газете «Кадр» так описывалась премьера «Невозвращенца» по ТВ и в кинотеатрах Ленинграда:

💬«Сейчас на студии в ходу анекдот: организатором и вдохновителем путча был режиссер Сергей Снежкин – трудно придумать более крутую "рекламу" его новому фильму, о котором в рекламных аннотациях писалось – "гипотетический", "политическая фантазия", "политический прогноз", и т. д. …
Что сделала студия в час выбора? Не запрятала подальше копии фильма и не подготовила задним числом документ о его осуждении и закрытии, а вышла на ЛенТВ с просьбой дать эфир… Согласитесь, это поступок!…
На премьере в Доме кино – показ фильма предварился политической акцией – координационный совет творческой интеллигенции Ленинграда принял при общей поддержке зала Обращение к законным властям…
Что сейчас? Сейчас Снежкину на студии исподволь задают вопрос о том – о чем собираешься снимать следующий фильм? К чему готовиться?» [Коломоец С. Премьера в «День X» // Кадр, №6, 1991].

🔦 Обращая внимание на то, что произошло в августе 1991 г. некоторые историки заключают, что эти события стали финальным аккордом в реализации советского политического проекта. Другие полагают, что в эти дни Горбачёв окончательно потерял доверие граждан, а Ельцин, напротив, оказался на пике своей политической славы.
Но подобные заключения – не более чем расхожие предположения, которые, с одной стороны, можно без труда доказать, а, с другой, столь же легко опровергнуть.

Кажется, что куда важнее посмотреть на те дни не ретроспективно, а с точек зрения участников и наблюдателей. Нужно это, в том числе, для того чтобы понять какие воззрения, которые ранее казались незыблемыми, более таковыми не являлись; для того чтобы рассмотреть то, как можно различать степени вовлеченности в происходящее; и так далее. Способов объяснения «зачем» довольно много, что позволяет отказаться от простого декларирования, что «она развалилась» и от поиска виновника случавшегося.

💬 Например, кинокритик Л. М. Карахан в сентябрьском письме писателю И. М. Меттеру рефлексировал над тем, как подобные события перенастраивают оптику восприятия времени и оказывают влияние на принятие конкретных решений «здесь и сейчас»:

« <…> Хорошо бы увидеться, но все как-то не заруливает жизнь в Ленинград (Петербург). Да и вообще как-то страшно отлучаться. После переворота, наверное, долго еще будет казаться, что, отвернись только на секунду, и уже ничего не найдешь на прежнем месте.
Наше поколение привыкло к тому, что история делается долго, какими-то большими периодами и оставляет время на раздумие, прививание к извивам и превратностям времени. И вдруг 19 августа я понял (может быть, и с непростительным опозданием), что история может делаться очень быстро – со дня на день и, соответственно, выбор следует делать сразу, а то можно опоздать. Мы кажется, вроде бы не опоздали – успели под завязку, в ночь с 20 на 21 выпустили листовку. Не Бог весть какой подвиг, но тут скорее вопрос в том, чтобы разобраться внутри себя, на что-то решиться и себе сказать – туда или сюда. Про это состояние выбора я написал, как тогда ночью чувствовал, в редакционной статье, которую мы в листовке напечатали. А ведь можно было, ох как можно было опоздать, проще простого, всего три дня. И, честно говоря, меня до сих пор гораздо больше волнует не то, что успели, а то, что могли опоздать» [ЦГАЛИ СПб. Ф. Р-647. Оп. 1. Д. 94. Л. 1–1об].

💬 О желании успеть и повлиять на ход истории вспоминал и главный редактор «Искусства кино» К. А. Щербаков. Рассказывая историю о составлении листовки против ГКЧП (о которой писал Карахан), Щербаков рассуждал об общей подавленности редакции, которая сопрягалась с активным (пускай и не совсем легальным) включением в ход событий:

«Подавленность и тоска по убиваемой демократии не помешали, однако, заняться делом. Кто-то связывался с Союзом кинематографистов на предмет того, чтобы наши подписи оказались под общим антипутчистским кинематографическим воззванием. Кто-то отправился к Белому дому в тот вечер, когда там ожидался штурм. А кто-то писал собственный текст от "Искусства кино", одновременно пытаясь отыскать типографию, где его удалось бы напечатать.
Типография была найдена, текст отпечатан в количестве 400 экземпляров, назван специальным выпуском "Искусства кино" и 21-го утром распространен в городе. При этом сотрудники журнала проявили незаурядные профессиональные знания в области отечественного и зарубежного кинематографа о партизанах и подпольщиках: на вооружение были взяты наиболее эффективные и совершенные методы расклейки нелегальных листовок. Я уговаривал:
– Коллеги, обойдемся без партизанщины, давайте я отвезу наш специальный выпуск в "Московские новости". Там штаб журналистского сопротивления, у них средства, возможности, они все сделают быстрее и лучше нас.
Решили: половину в "Московские новости", а половину все же расклеить. Опыт и решительность молодогвардейцев не давали покоя, такие обозначились занятные психологические нюансы» [Щербаков К. Наш август 91-го // ИК, №2, 2001].

📖 В 2016 на основании диссертации, защищенной в Йельском университете, К.Миллер опубликовал весьма оригинальную и крайне дискуссионную книгу «The Struggle to Save the Soviet Economy».

Автор осмыслял место ведомств крупнейших секторов экономики в процессе перестройки. Приходя к весьма общему выводу, что ВПК, аграрные и энергетические институты пытались максимизировать пользу от перемен, Миллер ставит ряд вопросов о функционировании и борьбе лоббистских групп в позднем СССР.

Но основной мотив книги вызывает сомнения. Рассуждая об экспериментах Дэн Сяопина, Миллер заключает, что Китай стал источником сборки идеологического и экономического проекта обновления СССР. Этот довод видится исключительно интуитивным, поскольку в книге не приводятся материалы о том, как китайские преобразования влияли на обсуждение и реализацию перестройки. Миллер ограничивается тем, что в 1986 Горбачёв рассуждал о необходимости сближения с Тихоокеанским регионом, но совершенно игнорирует идею «общего европейского дома».

Вчера, на 90-м году жизни, не стало режиссера Глеба Анатольевича Панфилова.

📷 На фото: Г. Панфилов и М. Агранович на съемках фильма «Мать» [«Мосфильм», 1990].

💬 Литературовед И. Вайнберг по поводу картины отмечал:

«Надо постараться заглянуть внутрь фильма и понять, почему Панфи­лов обратился именно к этому роману Горького, который все мы проходили в школе как образец социалистического реализма. Школа сделала все, чтобы отвратить нас от этого замечательного, ве­ликого произведения…
Несколько лет тому назад, где-то в начале перестройки, было предпринято юбилейное издание «Матери». В преди­словии я писал, что это роман о диссидентах. Главная его тема – воскрешение души человека из народа (Ниловна, Павел Власов) – связана как раз с тем, что они стали инакомыслящи­ми. Такой подход к роману я увидел и у Панфилова» [Советская культура, 16 июня, 1990].

🎬 Продолжая разговор о творчестве Г. Панфилова, стоит отметить, что ранее мы уже писали про его полочный фильм «Тема» (снят в 1979, а премьера состоялась только в 1986). Сценарий картины, а также отснятый и смонтированный материалы проходили многократные этапы идеологической корректуры в Госкино СССР. В качестве иллюстрации цензурирования этой ленты публикуем финальные требования киноведомства, направленные на «Мосфильм» в январе 1980 г.

📷 Цифровое воображение по-перестроечному.
Московская правда, 10 февраля, 1990.

🍷 Крайней формой адаптации советских граждан к ограничениям антиалкогольной кампании стало потребление различных заменителей спиртного. Подобные действия были показателем пассивного недоверия непопулярным мерам, что заметно по динамике роста продажи клея на спиртовой основе: с 760 до 1000 тонн в период с 1985 по 1987 годы. Продажи стеклоочистителей за тот же период выросли с 6500 до 7400 тонн.

В воспоминаниях о потреблении суррогатов с особенностью подчёркивается непоколебимость перед любыми повседневными трудностями. Учёный и работник областной администрации из Томска А.Я. Петров вспоминал:

💬 «В один из вечеров стоя в очереди я сильно волновался, потому что по моим прикидкам не успевал заполучить желанные бутылки. Рядом стоял откровенный алкаш, который начал меня успокаивать: «Ну что ты парень волнуешься, ну не хватит нам водки, эка беда, пойдём в универмаг и там похмелимся синявкой». При всём своём высшем образовании я был полным идиотом, так как не понимал элементарных слов алкаша. Оказалось, что синявка это стеклоочиститель синего цвета, который продаётся в хозяйственном отделе. Мне была прочитана целая лекция, какие настойки из аптеки годятся для потребления, какие парфюмерные средства, включая даже кремы, идут в дело, но апофеозом народного «просветительства» явился рецепт, как извлечь драгоценную жидкость из клея БФ-2 наматывая на отвёртку густую субстанцию. Стало совершенно ясно, чтобы не творили с народом партийные бонзы, он всё равно извернётся, но выпьет…».

📖 Аналогичную особенность при общении со столичными алкоголиками обнаружила антрополог Нэнси Рис, отметив, что в разговорах о подобных формах потребления чаще всего замечалась «смесь отвращения, веселости и гордости за своих, за русских, идущих на рискованные эксперименты ради привычной хмельной услады» (Рис Н. Русские разговоры. Культура и речевая повседневность эпохи перестройки. М., 2005. С. 126).

Ю. О. Домбровский – крайне знаковая фигура для советской литературы, но не самая известная. Начав свою литературную карьеру после ссылки в Казахстан в 1932 г. (аккурат после окончания Высших государственных литературных курсов), Домбровский прошел сложный путь многократных арестов, лагерей и бюрократической цензуры своего творчества.

В 1964 г. в «Новом мире» был опубликован его роман «Хранитель древностей», в котором археолог и хранитель музея в Алма-Ате, Г. Зыбин, сталкивается с реалиями 1937 г. В изначальной рукописи герой был осужден и попал в мир лагерной жизни, знакомый Домбровскому не понаслышке и поэтому детально описанный. Но как доброжелателями, так и противниками романа в мире советской идеологической цензуры, эти фрагменты были вычеркнуты перед публикацией. [Подробнее о судьбе издания романа см. в: Jones P. Myth, Memory, Trauma. Rethinking the Stalinist Past in the Soviet Union, 1953–1970. New Haven–London, 2013, pp. 161–166].

Сложности в «идеологической подготовке» «Хранителя древностей» определили и реакцию критики на произведение – только в «Сибирских огнях» была напечатана пространная рецензия, в которой смело подчеркивалось, что «[Домбровский в первую очередь утверждает, что] деспотизм не может иметь высоких целей; он прикрывается этими целями, но не имеет к ним никакого отношения. Они лишь составные его лицемерия…» [Золотусский И. Говорящая древность // СО, №10, 1965].

В годы перестройки роман был переиздан в журнале «Подвиг» (№4, 1988). Но «Хранитель древностей» остался менее заметной работой в ряду других текстов Домбровского, с которыми советские читатели знакомились впервые (об этом подробнее позже). Тем не менее, фигура Зыбина в критике была встроена в судьбу самого Домбровского:

«По всем понятиям 1937 года поведение [Зыбина, как и самого Домбровского] не назовешь иначе как отчаянным до бесшабашности: идет большой террор…, а Зыбин... шагу не может ступить без того, чтобы вступить с кем-нибудь в конфликт. Но дело не в амбициях…, а о желании развеять морок, который обступает его, не дает дышать» [Спивак П. Устоявший в бурю // Московский комсомолец, №295, 1988].