Путин пригласил Султана Омана на российско-арабский саммит, который пройдет в этом году

Марианна Максимовская назначена на должность гендиректора видеоплатформы "VK видео", сообщает пресс-служба VK.

Умер Церетели.

«О мертвых – только правду», - как говорил Вольтер.

Исчез один из символов того ужаса, что творился с Москвой в девяностых и двухтысячных.

У коррупционера и вандала Лужкова был вкус кочегара, приватизировавшего котельную и разбогатевшего на торговле казенным углем. Именно поэтому в архитектуре он создал особый, лужковский стиль, словно впитавший в себя всю мировую бездарность и бесстильность. По Москве зашагали чудовищные монстры, в которых не сочеталось ничего ни с чем – окна с фасадами, масштаб с предназначением, колонны со стилем. Вспомните «Наутилус» на Лубянской площади или что-то невероятное по омерзительности с черными колоннами рядом с «Менделеевской» или огромный сундук в начале Арбата напротив уничтоженной «Праги» - «профессиональное и этическое преступление» как говорил доктор архитектуры А.Гозак. И непременные башенки, башенки, башенки… Лужков ухитрился создавать здания, которые никогда не станут памятниками архитектуры.

Вместе с этим началось такое уничтожение старой, подлинной Москвы, которое не снилось никакому Сталину. Один из немецких архитекторов, приехавший в Москву в 2000-х после почти тридцатилетнего перерыва, пришел в ужас. «Что вы сделали со своим городом?» - спросил он у кого-то из лужковских прихлебателей. «А разве в Берлине мало современных зданий?» - спросил прихлебатель. «Да, вы правы, - ответил архитектор, - но Берлин для этого пришлось бомбить».

Москву врагу бомбить не пришлось – Лужков и компашка справились сами. Одним из ревностных помощников Лужкова в этом деле и был Церетели. Человек без вкуса и таланта получил в кормление великий уникальный город. Было где развернуться. Отныне все скульптурные проекты в Москве, все памятники утверждались только им и все талантливое, необычное, искреннее выбрасывалось.

Известно, что примитивным людям нравится все огромное, масштабное или миленькое, забавное. Церетели точно почувствовал эту черту Лужкова. В Александровском саду, памятнике войны 1812 года завелись пошлые бронзовые, абсолютно неуместные зверушки, над которыми парили кони с огромными накачанными задами, все это окружила приземистая, кряжистая баллюстрадка. На стрелке Москвы-реки и канала встал диких, совершенно не московских размеров Петр в тапках и со шпагой, который хоть и родился в Москве, но её не терпел и при первой возможности уехал. На бушпритах повисли Андреевские флаги, хотя бушприт всегда был местом для флагов вражеских потопленных кораблей.

Словно насаженный на кол Де Голль появился у гостиницы «Космос» - Франция его с негодованием отвергла, а в Москве место ему нашлось. Чудовищной, дикой мозаикой украсили метро «Парк Победы». На Храм Христа Спасителя налепили по его совету … бронзовые горельефы, как на старинный комод. И т.д. За копейки «великий скульптор и художник» получал в Москве роскошные особняки, которые превращал в музеи имени себя. Бессмертных творений было столько, что их выпирало из интерьеров и они массово занимали дворы.

Стилем Церетели, навязанном всей Москве стало отсутствие стиля, дешевка, вызывающая пошлость, которую Пастернак определял как «власть бездарности, которая позволяет себе господствовать». И, как точно писал Чехов: «с течением времени в городе к бездарности отца пригляделись, она укоренилась и стала нашим стилем».

Мне довелось к ним неоднократно встречаться – мы с ним были в Общественной Палате и сидели обычно рядом, так как рассаживали на общих заседаниях по алфавиту – он на «Ц», я на «Я». И он всегда изображал «художника», всегда «творил» - брал чистые листы и огромной толстенной ручкой цыганского стиля, оплетенной в серебро, рисовал «портреты». Оригинал на портрете можно было узнать только по внешним признакам – архиерея по клобуку и кресту, пожилую даму по очкам, военного по погонам и медалям. «Портреты» после заседания он показывал изображенным (те вежливо улыбались), но не дарил – очевидно, они должны были составить уникальный фонд его творческого наследия…

И вот его не стало. Вечная память.

А Москве пора выздоравливать от его «наследия». За эти годы оно так и не стало для города своим.