я обучала одну модель

Второй ключевой тезис Шамы (и самый спорный, насколько я понимаю): государственное насилие и кровавые бани 1793-1794 годов — не аберрация и не эксцесс, но логичный апофеоз революции; в некотором смысле самое полное воплощение ее принципов. Резня в тюрьмах Парижа в сентябре 1792 года; уничтожение мирного населения Вандеи после подавления крестьянского мятежа республиканскими войсками; да даже и внесудебная расправа с комиссаром Бастилии после ее взятия — все это (и многое другое) Шама выстраивает в единую цепочку, конструируя примерно следующее построение: все революционные политические силы постоянно обнаруживали себя в зазоре между обещаниями (политическими, экономическими, военными) и реальностью; восполнить этот зазор могла только кровь предположительно виноватых в том, что он возник. И другой важный тезис — связь насилия физического и, скажем так, теоретического: тут важны, с одной стороны, бесконечные революционные газеты и прокламации, призывавшие к расправам самым недвусмысленным образом, а с другой — наследующая тем же вышеупомянутым культурным феноменам революционная риторика, предполагавшая монохромную структуру общества, состоящего из своих и чужих, а также постоянную готовность ораторов умереть за Родину, если их требования не будут выполнены (Робеспьер выстраивал такую конструкцию буквально в каждой своей речи).

Еще из интересного: тезис про то, что революцию все время раздирало между двумя представлениями о ее целях — нам нужна свободная политическая репрезентация и подотчетность государства гражданам vs. нам нужна более сильная и успешная Франция. Описания революционных ритуалов — праздника Федерации и фестиваля Верховного Существа (удивительно прежде всего то, что настолько детализированная ритуализация возникала настолько быстро). Ну и, разумеется, бесконечные сцены политических дебатов, буквально решавших вопросы жизни и смерти, — на улицах, в парках и в залах заседаний. И бесконечные рифмы с современностью, которые автору даже не приходится подмечать (особенно, конечно, это касается периода якобинского террора).

Что же не так, когда так много всего? Как видно из вышеизложенного, Шама относится к революцией с изрядным скепсисом и сарказмом; даже о заложенной в Декларации прав человека свободе слова он отзывается совершенно без восторга — называя ее прямым последствием в революционное время «освобождение грубости». И не хватило мне в «Citizens» именно какой-то эмоциональности, что ли. Все-таки, даже когда читаешь про Французскую революцию в «Википедии», дух захватывает от событийного кутежа, от стремительности перемен, от того, как целые политические эпохи будущего оказываются спрессованными в несколько месяцев. Шама на все это смотрит с холодным носом, немного через губу — что, безусловно, нормально, но немного не то, чего хотелось.

«Citizens» еще и заканчивается в 1794 году — то есть тут нет ни Директории, ни консулов (и никакого специального объяснения, почему так). От этого остается, конечно, некоторое ощущение незавершенности, и теперь охота прочитать, например, качественную биографию Наполеона с контекстом, где было бы как раз передано это ощущение невероятного исторического приключения. Если кто-то дочитал до сюда и такую знает — расскажите, пожалуйста.

(Книжки «Citizens» в легком легальном доступе мне найти не удалось, но в интернете легко отыскать, например, ее полную версию в формате epub.)

66 views19:34