Самаркандский Эрос
По следам вчерашних дискуссий хочу продолжить тему. Самаркандские прерафаэлиты изобрели особый род чувственности в своих работах – чувственность андрогинную, связанную с женственными юношами. Эту тему, её эрос, а также общую иконографию художники разделили друг с другом. Сложно сказать, кто что придумал первый, очень сильным было взаимное влияние, но как минимум в иконографии Петров-Водкин явно был пионером.
В этой статье и этой лекции Борис Чухович первый ясно показал сквозной квир-сюжет в творчестве художников кружка Степанова, который прежде являлся фигурой умышленного или вынужденного умолчания во всех текстах об их творчестве. Квир-эрос легко связать, конечно, с культурным контекстом Туркестана – культурой бачи, то есть мальчиков-танцоров, которые переодевались в женские одежды и исполняли танцы для мужской публики, а также могли оказывать сексуальные услуги. Борис показал, что для Степанова, например, за этой темой стоял собственный жизненный опыт.
Вот работа под условным названием "Радение с гранатом" одного из членов зыбкого объединения – Усто Мумина (такой псевдоним взял Александр Николаев, приняв ислам, он переводится как "мастер уверовавший"). По догадке Бориса, тут развертывается единый сюжет – история гомосексуального брачного союза. Картина не случайно напоминает житийную икону с клеймами: Усто Мумин учился иконописанию. Мало представимый сюжет в традиционной мусульманской среде 1920-х годов. И другие картины схожей тематики с юношами с лебедиными шеями.
По следам вчерашних дискуссий хочу продолжить тему. Самаркандские прерафаэлиты изобрели особый род чувственности в своих работах – чувственность андрогинную, связанную с женственными юношами. Эту тему, её эрос, а также общую иконографию художники разделили друг с другом. Сложно сказать, кто что придумал первый, очень сильным было взаимное влияние, но как минимум в иконографии Петров-Водкин явно был пионером.
В этой статье и этой лекции Борис Чухович первый ясно показал сквозной квир-сюжет в творчестве художников кружка Степанова, который прежде являлся фигурой умышленного или вынужденного умолчания во всех текстах об их творчестве. Квир-эрос легко связать, конечно, с культурным контекстом Туркестана – культурой бачи, то есть мальчиков-танцоров, которые переодевались в женские одежды и исполняли танцы для мужской публики, а также могли оказывать сексуальные услуги. Борис показал, что для Степанова, например, за этой темой стоял собственный жизненный опыт.
Вот работа под условным названием "Радение с гранатом" одного из членов зыбкого объединения – Усто Мумина (такой псевдоним взял Александр Николаев, приняв ислам, он переводится как "мастер уверовавший"). По догадке Бориса, тут развертывается единый сюжет – история гомосексуального брачного союза. Картина не случайно напоминает житийную икону с клеймами: Усто Мумин учился иконописанию. Мало представимый сюжет в традиционной мусульманской среде 1920-х годов. И другие картины схожей тематики с юношами с лебедиными шеями.
Очень милая деталь. Типовой жилой дом на центральной улице Руставели в Ташкенте, его верхний карниз выложен лазурным кафелем так, чтобы, сливаясь с небом, получался другой узнаваемый абрис – крепостной стены Хивы. Моё предположение, но к чему ещё это может отсылать.
Хадж как инфраструктура
Дочитала очень крутую книжку "Russian Hajj: Empire and Pilgrimage to Mecca" Айлин Кейн. Книжка вышла на английском в 2015, а в 2021 её перевело и издало в Москве издательство НЛО – спасибо им.
С одной стороны, хадж – это пятый столп ислама, обязательная ежегодная практика посещения Мекки и других святых мест, привязанная к лунному календарю, то есть вещь символическая. В идеале, каждый правоверный должен предпринять это как минимум в жизни. С другой стороны, хадж – это практика, колоссально растянутая во времени и пространстве, затрагивающая множество людей, а значит, требующая развитой инфраструктуры. Как минимум, паломникам в своих многонедельных путешествиях надо что-то есть, где-то спать, отдыхать и молиться, получать паспорта и делать проездные документы, покупать билеты, следить за безопасностью и здоровьем, писать письма. На второй аспект и обращено внимание Кейн. Меня же завораживает постоянство и гибкость сетей, выстроенных в пространстве, сетей отношений и намерений, от которых сейчас почти не осталось материальных свидетельств. Российские консулы не строили караван-сараев, из материального (не архивных бумаг) историю хаджа в это время могут рассказать только кладбища паломников. Эти сети легко воскрешались и наполнялись новым содержанием – так, в 1920-х годах большевики сделали попытку вновь использовать эту систему в своих внешнеполитических чаяниях.
Главный планчлайн книжки: Российская империя выстроила инфраструктуру хаджа, сеть людей и учреждений, и активно её поддерживала, а не наоборот, как считалось раньше, видя в хадже стратегический потенциал.
Конечно, первоначально хадж российские власти пугал, потому что был явлением спонтанным, у него не было "главного", некого было привлечь к ответственности. Он был глобален, распределен между границами, делал их, протяженные на тысячи километров, временные и слабо охраняемые, легко проницаемыми. Кроме того, считалось, что в закрытой для немусульман Мекке зреют антиколониальные планы, а паломники перевозят оружие и инфекции. Но хадж запретить было нельзя (хотя в России были неудачные попытки генерала Ермолова это сделать), поэтому было решено было его поддержать. Так русский царь стал покровителем хаджа.
Важный контекст: к концу XIX века древние складывающиеся веками караванные маршруты стали проходить по территории России. Сначала это были пути через Кавказ в Сирию, чтобы присоединиться там к пешему многотысячному каравану из Дамаска. Позже – пути из Средней Азии через юг России в Одессу на пароходы через Черное и Средиземное море или из Средней Азии в Бомбей и там на пароходы через Аравийское и Красное. Поэтому игнорировать проблему было сложно: в отличие от всех других империй (Голландии, Франции), только в Российской пути хаджа проходили по так сказать исконным славянским землям.
Другой важный контекст: модернизация. Строительство разветвленной сети железных дорог и пароходное сообщение в Чёрном море сделало хадж не элитарным, а массовым феноменом. Он стал доступен и желанен. Меня потрясли циферки: в начале XX века в Российской империи десятки тысяч человек в год совершали паломничество (всего в империи жило 20 млн мусульман, в Османской, для сравнения, – 14). Всего ежегодно Мекку посещали 300 тысяч человек (!).
Так вот, Россия систематически поддерживала и облегчала мусульманскую мобильность, но делала это не из прекраснодушия, а из более практических резонов и компульсивного желания контролировать всё зыбкое. Частично, это был общий проект "одомашивания" ислама, а также механизм интеграции и имперской экспансии. Сеть русских консульств, выстроенная на ключевых точках маршрутов (Одесса, Алеппо, Бейрут, Дамаск, Джидда, Багдад), не только помогала паломникам в трудных ситуациях, но и усиливало российское присутствие на Ближнем Востоке. Даже, скорее, забота о своих паломниках была хорошим предлогом и обоснованием такого усиления. Кроме того, направив паломников в русскую транспортную систему, был расчёт неплохо заработать.
Дочитала очень крутую книжку "Russian Hajj: Empire and Pilgrimage to Mecca" Айлин Кейн. Книжка вышла на английском в 2015, а в 2021 её перевело и издало в Москве издательство НЛО – спасибо им.
С одной стороны, хадж – это пятый столп ислама, обязательная ежегодная практика посещения Мекки и других святых мест, привязанная к лунному календарю, то есть вещь символическая. В идеале, каждый правоверный должен предпринять это как минимум в жизни. С другой стороны, хадж – это практика, колоссально растянутая во времени и пространстве, затрагивающая множество людей, а значит, требующая развитой инфраструктуры. Как минимум, паломникам в своих многонедельных путешествиях надо что-то есть, где-то спать, отдыхать и молиться, получать паспорта и делать проездные документы, покупать билеты, следить за безопасностью и здоровьем, писать письма. На второй аспект и обращено внимание Кейн. Меня же завораживает постоянство и гибкость сетей, выстроенных в пространстве, сетей отношений и намерений, от которых сейчас почти не осталось материальных свидетельств. Российские консулы не строили караван-сараев, из материального (не архивных бумаг) историю хаджа в это время могут рассказать только кладбища паломников. Эти сети легко воскрешались и наполнялись новым содержанием – так, в 1920-х годах большевики сделали попытку вновь использовать эту систему в своих внешнеполитических чаяниях.
Главный планчлайн книжки: Российская империя выстроила инфраструктуру хаджа, сеть людей и учреждений, и активно её поддерживала, а не наоборот, как считалось раньше, видя в хадже стратегический потенциал.
Конечно, первоначально хадж российские власти пугал, потому что был явлением спонтанным, у него не было "главного", некого было привлечь к ответственности. Он был глобален, распределен между границами, делал их, протяженные на тысячи километров, временные и слабо охраняемые, легко проницаемыми. Кроме того, считалось, что в закрытой для немусульман Мекке зреют антиколониальные планы, а паломники перевозят оружие и инфекции. Но хадж запретить было нельзя (хотя в России были неудачные попытки генерала Ермолова это сделать), поэтому было решено было его поддержать. Так русский царь стал покровителем хаджа.
Важный контекст: к концу XIX века древние складывающиеся веками караванные маршруты стали проходить по территории России. Сначала это были пути через Кавказ в Сирию, чтобы присоединиться там к пешему многотысячному каравану из Дамаска. Позже – пути из Средней Азии через юг России в Одессу на пароходы через Черное и Средиземное море или из Средней Азии в Бомбей и там на пароходы через Аравийское и Красное. Поэтому игнорировать проблему было сложно: в отличие от всех других империй (Голландии, Франции), только в Российской пути хаджа проходили по так сказать исконным славянским землям.
Другой важный контекст: модернизация. Строительство разветвленной сети железных дорог и пароходное сообщение в Чёрном море сделало хадж не элитарным, а массовым феноменом. Он стал доступен и желанен. Меня потрясли циферки: в начале XX века в Российской империи десятки тысяч человек в год совершали паломничество (всего в империи жило 20 млн мусульман, в Османской, для сравнения, – 14). Всего ежегодно Мекку посещали 300 тысяч человек (!).
Так вот, Россия систематически поддерживала и облегчала мусульманскую мобильность, но делала это не из прекраснодушия, а из более практических резонов и компульсивного желания контролировать всё зыбкое. Частично, это был общий проект "одомашивания" ислама, а также механизм интеграции и имперской экспансии. Сеть русских консульств, выстроенная на ключевых точках маршрутов (Одесса, Алеппо, Бейрут, Дамаск, Джидда, Багдад), не только помогала паломникам в трудных ситуациях, но и усиливало российское присутствие на Ближнем Востоке. Даже, скорее, забота о своих паломниках была хорошим предлогом и обоснованием такого усиления. Кроме того, направив паломников в русскую транспортную систему, был расчёт неплохо заработать.
НЛО
Российский хадж
Интересно, что паломники сами определяли маршруты, а не наоборот: они решали, каким путем следовать и какими услугами на пути пользоваться, подобно тому, как вода в реке сама прокладывает самое удобное русло. Эти потоки изучали русские чиновники, так из просьб, требований и переговоров чиновников и паломников и вырисовались новые маршруты-коллаборации. Со временем они менялись. Моё сердечко автору было легко растопить – она составила КАРТЫ маршрутов в их исторической динамике (карты я обожаю и сфоткала для вас 🖤).
На мой взгляд, такая "сетевая история" – лучший способ избавиться от иллюзии "национальных историй", творящихся в границах государств и империй под предводительством сильных. История одна общая и очень перепутанная.
На мой взгляд, такая "сетевая история" – лучший способ избавиться от иллюзии "национальных историй", творящихся в границах государств и империй под предводительством сильных. История одна общая и очень перепутанная.
Сегодня исполнила свою маленькую архитектурную мечту – побывала в Институте Солнца в Паркенте (это рядом с Ташкентом, километрах в сорока). Здесь царит дух советского института, который мы так любим, только на фоне уже покрытых снегом предгорий Тянь-Шаня. Ощущение, будто на маршрутке едешь в НИИ, построенное братьями Стругацкими в посёлке городского типа им. Кампанеллы.
Институт построили в 1981 году главный архитектор В. Захаров (был главным архитектором Минатома СССР), О.Таушканов, инженеры Е. Макеев, Е. Шмакин и другие. Первая часть института – научный корпус. Здесь до сих пор всюду жизнь, имеются сотрудники, аспиранты и висит объявление о скорой конфе по материалам. Тут отдельно хочется отметить фантастические стеклянные лампы, сделанные литовской художницей и витражисткой Иреной Липене. В холле висит огромная лампа-Солнце, а в лестничной шахте – композиция "Парад планет". Ирена, кстати, выполнила множество других проектов для Ташкента, например, лампы и декор кучи станций метро, в Телебашне, в гостинице "Узбекистан".
Вторая часть, которая ещё издалека начинает волновать воображение, – гелиокомплекс. Принцип его работы будет вам очень ясен и напомнит детство, если вы когда-нибудь пытались поджечь что-либо с помощью лупы. Комплекс состоит из огромного выгнутого концентратора, который "собирает" лучи от 62 гелиостатов (подвижных зеркал, отражающих солнечные лучи в поле напротив). Из них он делает из них один гигантский луч, который направляет в башенку перед собой, где находится "солнечная печь". Температура такого луча супер высокая (около 3000 C), поэтому его можно по-всякому очень полезно использовать в энергоемком производстве. Например, там делают разные специальные керамические фильтры для газов. И ещё туда можно залезть на самый верх!
Институт построили в 1981 году главный архитектор В. Захаров (был главным архитектором Минатома СССР), О.Таушканов, инженеры Е. Макеев, Е. Шмакин и другие. Первая часть института – научный корпус. Здесь до сих пор всюду жизнь, имеются сотрудники, аспиранты и висит объявление о скорой конфе по материалам. Тут отдельно хочется отметить фантастические стеклянные лампы, сделанные литовской художницей и витражисткой Иреной Липене. В холле висит огромная лампа-Солнце, а в лестничной шахте – композиция "Парад планет". Ирена, кстати, выполнила множество других проектов для Ташкента, например, лампы и декор кучи станций метро, в Телебашне, в гостинице "Узбекистан".
Вторая часть, которая ещё издалека начинает волновать воображение, – гелиокомплекс. Принцип его работы будет вам очень ясен и напомнит детство, если вы когда-нибудь пытались поджечь что-либо с помощью лупы. Комплекс состоит из огромного выгнутого концентратора, который "собирает" лучи от 62 гелиостатов (подвижных зеркал, отражающих солнечные лучи в поле напротив). Из них он делает из них один гигантский луч, который направляет в башенку перед собой, где находится "солнечная печь". Температура такого луча супер высокая (около 3000 C), поэтому его можно по-всякому очень полезно использовать в энергоемком производстве. Например, там делают разные специальные керамические фильтры для газов. И ещё туда можно залезть на самый верх!