Сегодня ММОМА совместно с Центром современного искусства имени Сергея Курёхина представят выставку «По следам «Поп-механики», приуроченную к 65-летию музыканта, композитора и одного из любимейших героев этого канала Сергея Курёхина! Экспозицию можно будет увидеть до 18 августа.
А сегодня в 17.00 в образовательном центре музея пройдёт круглый стол (одним из участников которого будет Сергей Бугаев-Африка) на тему «Курёхин и современное искусство», а также импровизационный концерт Сергея Летова.
http://www.mmoma.ru/exhibitions/ermolaevsky17/po_sledam_popmehaniki_br_k_65letiyu_sergeya_kurhina/?fbclid=IwAR3qHAjI_uobURyEu-F4idSApx44P_uu_ufGMwKSWACYstyssYYNcmhDpW8
А сегодня в 17.00 в образовательном центре музея пройдёт круглый стол (одним из участников которого будет Сергей Бугаев-Африка) на тему «Курёхин и современное искусство», а также импровизационный концерт Сергея Летова.
http://www.mmoma.ru/exhibitions/ermolaevsky17/po_sledam_popmehaniki_br_k_65letiyu_sergeya_kurhina/?fbclid=IwAR3qHAjI_uobURyEu-F4idSApx44P_uu_ufGMwKSWACYstyssYYNcmhDpW8
www.mmoma.ru
ПО СЛЕДАМ «ПОП-МЕХАНИКИ»
К 65-летию Сергея Курёхина
К 65-летию Сергея Курёхина
19 июля — 18 августа 2019
Forwarded from Горький
Баян Ширянов, Егор Радов и Павел Пепперштейн — три бесконечно разных кита, на которых держится мир тяжелой русской психоделии. По просьбе «Горького» Роман Королев рассказывает о нелегкой жизни и не менее сложном творчестве этих авторов, на каждого из которых критики в свое время пытались навесить ярлык «русский Берроуз».
«После того, как контуженный и оторвавшийся от войск парторг Дунаев съедает в лесу подозрительные грибы, он попадает в хтонический мир русского фольклора, населенный попорченными зайцами, липкими мишками и другими малоприятными персонажами. В таком лесу можно добрести до избушки, где собак на цепи кормят дождевыми червями и зовут Боборыками, а лица у этих собак человеческие. Начавшись как по-сорокински ерническая стилизация под военную прозу, текст превращается в мамлеевскую жуть»
https://gorky.media/context/slovo-psihonavtam/
«После того, как контуженный и оторвавшийся от войск парторг Дунаев съедает в лесу подозрительные грибы, он попадает в хтонический мир русского фольклора, населенный попорченными зайцами, липкими мишками и другими малоприятными персонажами. В таком лесу можно добрести до избушки, где собак на цепи кормят дождевыми червями и зовут Боборыками, а лица у этих собак человеческие. Начавшись как по-сорокински ерническая стилизация под военную прозу, текст превращается в мамлеевскую жуть»
https://gorky.media/context/slovo-psihonavtam/
Съемки клипа Виктора Цоя «Легенда» проходили на реальных похоронах друга музыканта, Александра Башлачева.
«Сегодня только утром узнал, на кладбище был», - звучит фраза в начале записи.
https://m.youtube.com/watch?v=R0KUpj39kI4
«Сегодня только утром узнал, на кладбище был», - звучит фраза в начале записи.
https://m.youtube.com/watch?v=R0KUpj39kI4
YouTube
Виктор Цой - Легенда (1988)
Отрывок из фильма А.Бурцева "Город" (Мастерская Виктора Тихомирова. Аптекарьский пер., дом 6. кв 42. Февраль-март 1988)
Так же по ссылке ниже вы можите скачать оригинал в формате mpg:
http://narod.ru/disk/54550152001.5158ba6fe1548c6b26173261ba73c170/Tsoy…
Так же по ссылке ниже вы можите скачать оригинал в формате mpg:
http://narod.ru/disk/54550152001.5158ba6fe1548c6b26173261ba73c170/Tsoy…
Forwarded from Носо•рог
До 4 августа в галерее «Триумф» проходит групповая выставка «Библиотека», посвященная теме книги художника.
Один из участников выставки Павел Пепперштейн расписал свою книгу «Мифогенная любовь каст» своими же рисунками поверх типографской краски. Сюжеты рисунков перекликаются с названиями и персонажами из глав: лисонька, избушка, флаг Украины в главе про Севастополь, православные священники и офицеры СС.
«В этой практике есть что-то от спиритизма, от вызывания духов. Текст уже набран, и он существует в книге. Он абсолютно самодостаточен и не нуждается в изображении. Но вдруг возникает изображение – оно возникает каким-то незаконным, спонтанным, можно сказать, подукриминальным образом и способом, каким мы видимо то, что когда-то называлось вторжением духов в мир устоявшихся реакций» — поясняетхудожник писатель.
Кстати, новый роман Павла Пепперштейн вышел полностью без иллюстраций, но эта ситуация легко исправима. Заказать его можно по ссылке: https://nosorog.media/book/pepperstein
Интересный факт: ни один художник, работающий библиотекарем (Ян Гинзбург, Дмитрий Хворостов, Ильмира Болотян) не участвует в данной выставке
Один из участников выставки Павел Пепперштейн расписал свою книгу «Мифогенная любовь каст» своими же рисунками поверх типографской краски. Сюжеты рисунков перекликаются с названиями и персонажами из глав: лисонька, избушка, флаг Украины в главе про Севастополь, православные священники и офицеры СС.
«В этой практике есть что-то от спиритизма, от вызывания духов. Текст уже набран, и он существует в книге. Он абсолютно самодостаточен и не нуждается в изображении. Но вдруг возникает изображение – оно возникает каким-то незаконным, спонтанным, можно сказать, подукриминальным образом и способом, каким мы видимо то, что когда-то называлось вторжением духов в мир устоявшихся реакций» — поясняет
Кстати, новый роман Павла Пепперштейн вышел полностью без иллюстраций, но эта ситуация легко исправима. Заказать его можно по ссылке: https://nosorog.media/book/pepperstein
Интересный факт: ни один художник, работающий библиотекарем (Ян Гинзбург, Дмитрий Хворостов, Ильмира Болотян) не участвует в данной выставке
На этой неделе Кирилл Серебренников, оставаясь в Москве, участвует в Авиньонском театральном фестивале — и с 16 по 23 июля показывает новую постановку Outside, посвященную пекинскому фотографу и поэту-самоучке Жэнь Хану, чьи снимки, увиденные в книге Taschen.
«Тексты и изображения Жэнь Хана полны юмора, скрытых парадоксов, абсурда и радости, — считает Серебренников. — И я вижу, как весело было ему и его друзьям в процессе съемки и что через всю эту живость и красоту они пытались побороть депрессию, от которой он страдал годами». По словам режиссера, снимки Хана не про катарсис, но про молодость, любовь, поэзию, красоту, секс, одиночество, про наши отношения с городами — и «о свободе, свободе, свободе».
«Тексты и изображения Жэнь Хана полны юмора, скрытых парадоксов, абсурда и радости, — считает Серебренников. — И я вижу, как весело было ему и его друзьям в процессе съемки и что через всю эту живость и красоту они пытались побороть депрессию, от которой он страдал годами». По словам режиссера, снимки Хана не про катарсис, но про молодость, любовь, поэзию, красоту, секс, одиночество, про наши отношения с городами — и «о свободе, свободе, свободе».
Вчера стартовал четвертый кинофестиваль Strelka Film Festival при поддержке онлайн-кинотеатра Okko. А это значит, что до 28 июля на «Стрелке» можно будет не только увидеть главные хиты всех последних крупных кинофестивалей, но также послушать лекции, принять участие в обсуждении фильмов и воркшопах.
На этот раз куратор программы — непреклонный Стас Тыркин, кинокритик, член отборочной комиссии ММКФ, программный директор фестиваля «Движение», куратор кинонаправления «Гоголь-центра», ну и вообще, большой эстет.
P.S. 25 июля намечается паблик-ток с Кириллом Серебренниковым. Регистрируйтесь, пока не поздно!
https://strelka.com/ru/events/events/strelka-film-festival-by-okko
На этот раз куратор программы — непреклонный Стас Тыркин, кинокритик, член отборочной комиссии ММКФ, программный директор фестиваля «Движение», куратор кинонаправления «Гоголь-центра», ну и вообще, большой эстет.
P.S. 25 июля намечается паблик-ток с Кириллом Серебренниковым. Регистрируйтесь, пока не поздно!
https://strelka.com/ru/events/events/strelka-film-festival-by-okko
Из диалогов с Павлом Пепперштейном:
У вас есть любимое место для чтения?
Я, как человек бесстыдный, могу признаться, что, конечно же, в тубзике. Там у меня лежат огромные стопки книг, причем я люблю не только на толчке сидеть, я люблю, когда тубзик большой, чтобы там кресло стояло. Поскольку я человек общительный, в моей квартире постоянно кто-то тусуется, и единственное место, где можно запереться, это туалет: там можно подумать, почитать или написать кусок прозаического текста. Еще есть такой бонус, как наличие радио в моей душевой кабине, поэтому я все время включаю радио «Орфей», чтобы оно мистически струилось непонятно откуда, сажусь в кресло и читаю, положив ноги на унитаз.
Ещё есть такой принцип священности текста франциска ассизского: любая страница — божественный объект, ведь из букв, находящейся на ней можно составить имя Иисуса Христа.
https://youtu.be/oJ5L8zlArr8
У вас есть любимое место для чтения?
Я, как человек бесстыдный, могу признаться, что, конечно же, в тубзике. Там у меня лежат огромные стопки книг, причем я люблю не только на толчке сидеть, я люблю, когда тубзик большой, чтобы там кресло стояло. Поскольку я человек общительный, в моей квартире постоянно кто-то тусуется, и единственное место, где можно запереться, это туалет: там можно подумать, почитать или написать кусок прозаического текста. Еще есть такой бонус, как наличие радио в моей душевой кабине, поэтому я все время включаю радио «Орфей», чтобы оно мистически струилось непонятно откуда, сажусь в кресло и читаю, положив ноги на унитаз.
Ещё есть такой принцип священности текста франциска ассизского: любая страница — божественный объект, ведь из букв, находящейся на ней можно составить имя Иисуса Христа.
https://youtu.be/oJ5L8zlArr8
YouTube
Pioner Talks с Павлом Пепперштейном: истинные галлюцинации, технофобия и радикальный феминизм
Павел Пепперштейн — о сборнике рассказов «Тайна нашего времени» и фильме «Звук солнца».
Полное исчезновение после смерти и критика старения — какое будущее представляет Павел Пепперштейн? Что дают нам истинные галлюцинации, нагота и радикальный феминизм?…
Полное исчезновение после смерти и критика старения — какое будущее представляет Павел Пепперштейн? Что дают нам истинные галлюцинации, нагота и радикальный феминизм?…
Иосиф Бродский, 1966
День кончился, как если бы она
была жива и, сидя у окна,
глядела на садящееся в сосны
светило угасающего дня
и нe хотела зажигать огня,
а вспышки яркие морозной оспы
в стекле превосходили Млечный Путь,
и чай был выпит, и пора уснуть...
День кончился, как делали все дни
ее большой и невыносимой жизни,
и солнце село, и в стекле зажглись не
соцветья звезд, но измороси; ни
одна свеча не вспыхнула, и чай
был выпит, и, задремывая в кресле,
ты пробуждался, вздрагивая, если
вдруг половица скрипнет невзначай.
Но то был скрип, не вызванный ничьим
присутствием; приходом ли ночным,
уходом ли. То был обычный скрип
рассохшегося дерева, чей возраст
дает возможность самому
поскрипывать, твердя, что ни к чему
ни те, кто вызвать этот звук могли б,
ни тот, кто мог расслышать этот возглас.
День кончился. И с точки зренья дня
все было вправду кончено. А если
что оставалось — оставалось для
другого дня, как если бы мы влезли,
презрев чистописанье, на поля,
дающие нам право на длинноту,
таща свой чай, закаты, вензеля
оконной рамы, шорохи, дремоту.
Она так долго прожила, что дни
теперь при всем своем разнообразье
способны, вероятно, только разве
то повторять, что делали они
при ней.
День кончился, как если бы она
была жива и, сидя у окна,
глядела на садящееся в сосны
светило угасающего дня
и нe хотела зажигать огня,
а вспышки яркие морозной оспы
в стекле превосходили Млечный Путь,
и чай был выпит, и пора уснуть...
День кончился, как делали все дни
ее большой и невыносимой жизни,
и солнце село, и в стекле зажглись не
соцветья звезд, но измороси; ни
одна свеча не вспыхнула, и чай
был выпит, и, задремывая в кресле,
ты пробуждался, вздрагивая, если
вдруг половица скрипнет невзначай.
Но то был скрип, не вызванный ничьим
присутствием; приходом ли ночным,
уходом ли. То был обычный скрип
рассохшегося дерева, чей возраст
дает возможность самому
поскрипывать, твердя, что ни к чему
ни те, кто вызвать этот звук могли б,
ни тот, кто мог расслышать этот возглас.
День кончился. И с точки зренья дня
все было вправду кончено. А если
что оставалось — оставалось для
другого дня, как если бы мы влезли,
презрев чистописанье, на поля,
дающие нам право на длинноту,
таща свой чай, закаты, вензеля
оконной рамы, шорохи, дремоту.
Она так долго прожила, что дни
теперь при всем своем разнообразье
способны, вероятно, только разве
то повторять, что делали они
при ней.
"Зеркало и гранат" - Тарковский и Параджанов.
После выхода первого полнометражного фильма Андрея Тарковского в 1962 году Сергей Параджанов ввел новое правило для гостей в своем киевском доме: «С сегодняшнего дня я буду пропускать домой только тех, кто посмотрел фильм Тарковского “Иваново детство”!» Позже он напишет о Тарковском в дневниках: «Своим учителем я считаю молодого и удивительного режиссера Тарковского, который даже не понял, насколько он гениален в “Ивановом детстве”». Сам Тарковский будет завидовать своему старшему «ученику» уже по другому поводу. В своих воспоминаниях он признается: «Когда у Сережи Параджанова возникает замысел, он его реализует. В этом его искусство — и наивное, и прекрасное. Он свободный человек в своем искусстве. Мы так не можем». Друзей и близких всегда удивляло, что два столь разных художника так любят друг друга и так восхищаются друг другом.
После выхода первого полнометражного фильма Андрея Тарковского в 1962 году Сергей Параджанов ввел новое правило для гостей в своем киевском доме: «С сегодняшнего дня я буду пропускать домой только тех, кто посмотрел фильм Тарковского “Иваново детство”!» Позже он напишет о Тарковском в дневниках: «Своим учителем я считаю молодого и удивительного режиссера Тарковского, который даже не понял, насколько он гениален в “Ивановом детстве”». Сам Тарковский будет завидовать своему старшему «ученику» уже по другому поводу. В своих воспоминаниях он признается: «Когда у Сережи Параджанова возникает замысел, он его реализует. В этом его искусство — и наивное, и прекрасное. Он свободный человек в своем искусстве. Мы так не можем». Друзей и близких всегда удивляло, что два столь разных художника так любят друг друга и так восхищаются друг другом.
Каждый раз, прослушивая легендарную композицию Летова, где он возвещает победу Пластмассового мира, мне в голову приходят строчки великого поэта советского андеграунда Леонида Губанова:
Я стою посреди анекдотов и ласк,
Только окрик слетит, только ревность притухнет,
Серый конь моих глаз, серый конь моих глаз,
Кто-то влюбится в вас и овес напридумает.
Стихотворение «Я беру кривоногое лето коня» стало визитной карточкой Губанова, и, по моему скромному мнению, его вполне можно считать последним произведением эпохи Серебряного века, несмотря на то, что написано оно в 1964 году восемнадцатилетним Леонидом.
Никто впоследствии не стремился столь отчаянно мифологизировать собственную фигуру, абсолютно исключая декларирование какого бы то ни было превосходства.
Не будем показывать пальцем, но согласитесь, насколько вышеприведенные строчки отличаются от этих, написанных небезызвестным современником Губанова:
и стал бы всего светлей
в кустах, где стоит блондин,
который ловит твой взгляд,
пока ты бредешь один
в потемках... к великим... в ряд.
Считаю бутафорским стремление многих исследователей назвать Губанова «московским Рембо» то ли по причине излюбленной темы смерти у обоих, то ли вследствие примата трагического нарратива. Так или иначе, куда более явным мне кажется сходство Губанова с Полем Верленом, которого современники называли «поэтом, никогда не оборачивающимся вослед», что можно, на мой взгляд, применить и к Леониду.
Только послушайте, Верлен:
Мой только шаг в равнине целой
Звучал, и даль пуста была...
Ты мне сказала: "Дальше, смело!"
Я изнывал под гнетом зла
Душой пугливой, сердцем темным...
Любовь предстала и слила
Губанов:
Дай нам Бог с тобой поссориться,
Как цветам в одном кувшине.
Если ландышам позволится,
Значит, лилию ушибли.
Нажимают на басы
Наши гордые столетья.
С воскресением босым
В сапогах эпоху встретил.
20 июля Леониду Губанову исполнилось бы 73 года, но, как и положено «проклятому поэту», его жизненный путь прервался многажды раньше, в 1983 году. Читайте прекрасного Леонида Георгиевича, главного певца постсоветского декаданса, плюйте на споры о его дихотомии шестидесятничества и позднего имперства и никогда не забывайте священные строки:
Ах, все-тки люблю я утюг твой и вечные драки,
и вирши погладить давно бы пора бы, пора...
И с прелестью злой и вовсю нелюбимой собаки
лизнуть твои руки. Как будто лицо топора!..
Я стою посреди анекдотов и ласк,
Только окрик слетит, только ревность притухнет,
Серый конь моих глаз, серый конь моих глаз,
Кто-то влюбится в вас и овес напридумает.
Стихотворение «Я беру кривоногое лето коня» стало визитной карточкой Губанова, и, по моему скромному мнению, его вполне можно считать последним произведением эпохи Серебряного века, несмотря на то, что написано оно в 1964 году восемнадцатилетним Леонидом.
Никто впоследствии не стремился столь отчаянно мифологизировать собственную фигуру, абсолютно исключая декларирование какого бы то ни было превосходства.
Не будем показывать пальцем, но согласитесь, насколько вышеприведенные строчки отличаются от этих, написанных небезызвестным современником Губанова:
и стал бы всего светлей
в кустах, где стоит блондин,
который ловит твой взгляд,
пока ты бредешь один
в потемках... к великим... в ряд.
Считаю бутафорским стремление многих исследователей назвать Губанова «московским Рембо» то ли по причине излюбленной темы смерти у обоих, то ли вследствие примата трагического нарратива. Так или иначе, куда более явным мне кажется сходство Губанова с Полем Верленом, которого современники называли «поэтом, никогда не оборачивающимся вослед», что можно, на мой взгляд, применить и к Леониду.
Только послушайте, Верлен:
Мой только шаг в равнине целой
Звучал, и даль пуста была...
Ты мне сказала: "Дальше, смело!"
Я изнывал под гнетом зла
Душой пугливой, сердцем темным...
Любовь предстала и слила
Губанов:
Дай нам Бог с тобой поссориться,
Как цветам в одном кувшине.
Если ландышам позволится,
Значит, лилию ушибли.
Нажимают на басы
Наши гордые столетья.
С воскресением босым
В сапогах эпоху встретил.
20 июля Леониду Губанову исполнилось бы 73 года, но, как и положено «проклятому поэту», его жизненный путь прервался многажды раньше, в 1983 году. Читайте прекрасного Леонида Георгиевича, главного певца постсоветского декаданса, плюйте на споры о его дихотомии шестидесятничества и позднего имперства и никогда не забывайте священные строки:
Ах, все-тки люблю я утюг твой и вечные драки,
и вирши погладить давно бы пора бы, пора...
И с прелестью злой и вовсю нелюбимой собаки
лизнуть твои руки. Как будто лицо топора!..
Мне представляется, у нас с ним, со временем, какая-то неразбериха, путаница, все не столь хорошо, как могло бы быть. Наши календари слишком условны, и цифры, которые там написаны, ничего не означают и ничем не обеспечены, подобно фальшивым деньгам. Почему, например, принято думать, будто за первым января следует второе, а не сразу двадцать восьмое. Да и могут ли вообще дни следовать друг за другом, это какая-то поэтическая ерунда – череда дней. Никакой череды нет, дни приходят, когда какому вздумается, а бывает, что и несколько сразу. А бывает, что день долго не приходит. Тогда живешь в пустоте, ничего не понимаешь и сильно болеешь.
Саша Соколов, «Школа для дураков»
Саша Соколов, «Школа для дураков»