Офис Президента Украины предложил освобождать от мобилизации граждан на основании того, сколько денег они зарабатывают.
Что это значит? Это значит, что война – удел бедных, молодых, и рабочих людей, чьи жизни, в глазах государства – менее ценны, чем жизни их более обеспеченных соотечественников.
Так власти пытаются компенсировать бюджетный дефицит, возникающий в результате угасания западной помощи, и предотвратить новый Майдан, расположив к себе менеджерский класс путём предоставления ему возможности откупаться от фронта за меньшие деньги, чем мажоры.
То, что такая идея может вообще прийти в голову украинским элитам, сообщает степень их экономического невежества. Они не понимают как работает капитализм, знамя которого они несут, как таз бананов.
У кого традиционно меньше денег?
У самых молодых. Потому, что они ещё не успели отъесть бока.
У рабочих. Потому, что их держат в состоянии контролируемой нужды, необходимой для их успешной эксплуатации в обмен на кости с барского стола и надежду однажды самим стать барами.
Иными словами, это самая фертильная и продуктивная часть населения – основа индустриальной экономики. И вот её-то власти и спешат кинуть на фронт, а пузатый начальник пусть живёт. Он и передаст под ключ национальные богатства кредиторам, прежде чем отчалить на европейские дачи.
Без рабочего нет потребителя, а без потребителя нет экономического роста, и, значит, нет капитализма. Идея слить на фронт всех молодых трудяг – это рывок к обрыву; антидемократический триумф социального неравенства.
Кто будет делать патроны? Пушкин? Или топ-менеджер из ресторана? Может, кодер на козьих ножках? А всё остальное кто соберёт? Наверное, какой-нибудь “атлант”. Да только нет никаких стивов джобсов без тех, кто может: а) собрать айфон; б) купить айфон. Слей на фронт первых, и у тебя нет вторых, а нет вторых – нету и джобсов, потому что нет света в гараже, где джобсы могли бы придумывать айфоны. Но это не волнует тех, кто три десятка лет “строил рыночную экономику” путём одалживания и отката.
Всё это панское племя хорошо бы сжать прежде, чем оно всё развалит и сдрыснет с деньгами, оставив народу долги и трупы.
@dadakinder
Что это значит? Это значит, что война – удел бедных, молодых, и рабочих людей, чьи жизни, в глазах государства – менее ценны, чем жизни их более обеспеченных соотечественников.
Так власти пытаются компенсировать бюджетный дефицит, возникающий в результате угасания западной помощи, и предотвратить новый Майдан, расположив к себе менеджерский класс путём предоставления ему возможности откупаться от фронта за меньшие деньги, чем мажоры.
То, что такая идея может вообще прийти в голову украинским элитам, сообщает степень их экономического невежества. Они не понимают как работает капитализм, знамя которого они несут, как таз бананов.
У кого традиционно меньше денег?
У самых молодых. Потому, что они ещё не успели отъесть бока.
У рабочих. Потому, что их держат в состоянии контролируемой нужды, необходимой для их успешной эксплуатации в обмен на кости с барского стола и надежду однажды самим стать барами.
Иными словами, это самая фертильная и продуктивная часть населения – основа индустриальной экономики. И вот её-то власти и спешат кинуть на фронт, а пузатый начальник пусть живёт. Он и передаст под ключ национальные богатства кредиторам, прежде чем отчалить на европейские дачи.
Без рабочего нет потребителя, а без потребителя нет экономического роста, и, значит, нет капитализма. Идея слить на фронт всех молодых трудяг – это рывок к обрыву; антидемократический триумф социального неравенства.
Кто будет делать патроны? Пушкин? Или топ-менеджер из ресторана? Может, кодер на козьих ножках? А всё остальное кто соберёт? Наверное, какой-нибудь “атлант”. Да только нет никаких стивов джобсов без тех, кто может: а) собрать айфон; б) купить айфон. Слей на фронт первых, и у тебя нет вторых, а нет вторых – нету и джобсов, потому что нет света в гараже, где джобсы могли бы придумывать айфоны. Но это не волнует тех, кто три десятка лет “строил рыночную экономику” путём одалживания и отката.
Всё это панское племя хорошо бы сжать прежде, чем оно всё развалит и сдрыснет с деньгами, оставив народу долги и трупы.
@dadakinder
А ведь мы искорки из мяса. И никого из нас не уместить в ладонь, не очертить как нечто конкретное и завершённое. На это не способна даже смерть, которая пускай и ставит точку в жизни тела, но не проясняет всей полноты его содержания.
1
Вот я пишу, но что такое “Я”? И существует ли оно вне речи?
Да, ведь в основе языка лежит объективная реальность. Всякий концепт “реален” уже хотя бы потому, что возникает в мякише мозга, и является отражением материального мира, который определяет сознание каждого.
Люди-жуки не оживают от стихов в свою честь, но эти стихи несут в себе отблеск правды о настоящем стихотворца.
Впрочем, всякий концепт относителен, и “Я” – не исключение. Я могу описывать себя словами, как ребёнок, описывающий горшок, но это описание всегда будет неполным. Истина ускользает. Ускользаю и я. Что, конечно, мучительно, и объясняет, почему многие из нас занимаются искусством, пытаясь совершить невозможное – выразить себя.
2
Может показаться, что, открывая рот, мы хотим объясниться с ближним. Отчасти это так. Тем не менее, адресатом является и сам объясняющийся.
Отчаянно заглядывая в реку, человек надеется разглядеть в ней себя, получить достоверный портрет, и успокоиться, сказав себе “я – таков”. Однако же река бежит, непрестанно меняя твоё отражение, и тебя вместе с ним. Ты, в свою очередь, меняешь реку.
В чём причина эфемерности запечетлённого отражения, будь то картина или возглас “я – таков”? Разве отражение не является отзвуком сущего?
Является. Но не становится от этого отражаемым – источником самого себя; скорее тенью вроде тех, которые остались на стенах Хиросимы.
Тени – реальны, но тени – не люди.
3
Наличие тела позволяет выделить человека, обозначить его индивидом – очерченной физической единицей. Именно тело делает каждого – каждым, питая иллюзию конкретного “Я”. Однако живой человек – не конкретен, и является такой же переменной, как и всё остальное в отношениях материи.
А почему? Потому что материя – движется, и в этом движении никто из нас не может замереть и стать кем-то. Любые попытки охватить себя в исчерпывающей полноте оборачиваются фотографией ветра.
Себя нельзя познать, но можно познавать. Собой не стать, но можно становиться. Иными словами, быть можно только процессом.
4
Рыночный индивидуализм оказывается весьма консервативной идеологией, которая перемещает фокус с общественных отношений на карцер личности. И её культ. Из его икринок вырастают авторитарии, нарциссы и социопаты, очарованные “идентичностью” в своих зеркалах, и убеждённые в том, что реальность творится на территории их самовлюблённой мысли.
Что делает эту идеологию консервативной? Идеализм и идентичность.
Я пишу всю жизнь, но что выражают мои тексты? Какую такую “личность”, если я сам могу не узнавать себя сегодня в том, что написал вчера? Тогда кто это написал, если не я? Тело, которое, словно экскаваторный ковш, нагребает твёрдую породу жизни, и творит партитуры сознания в динамике взаимодействия с ней. Я и каждый есть роза ветров!
Вместо того, чтобы принять зыбкую текучесть каждого, индивидуализм предлагает нам ведро цемента, – идентичность, – чтобы ты мог сказать: “я – сексуал!” и получить от бренда тюбик смазки.
Истина как соответствие утверждения объективной реальности подменяется ритуальной декларацией, в рамках которой человек реализует не человека, а символ; практикует симулякр, и, наконец-то, становится кем-то, а именно – пузырьком.
@dadakinder
1
Вот я пишу, но что такое “Я”? И существует ли оно вне речи?
Да, ведь в основе языка лежит объективная реальность. Всякий концепт “реален” уже хотя бы потому, что возникает в мякише мозга, и является отражением материального мира, который определяет сознание каждого.
Люди-жуки не оживают от стихов в свою честь, но эти стихи несут в себе отблеск правды о настоящем стихотворца.
Впрочем, всякий концепт относителен, и “Я” – не исключение. Я могу описывать себя словами, как ребёнок, описывающий горшок, но это описание всегда будет неполным. Истина ускользает. Ускользаю и я. Что, конечно, мучительно, и объясняет, почему многие из нас занимаются искусством, пытаясь совершить невозможное – выразить себя.
2
Может показаться, что, открывая рот, мы хотим объясниться с ближним. Отчасти это так. Тем не менее, адресатом является и сам объясняющийся.
Отчаянно заглядывая в реку, человек надеется разглядеть в ней себя, получить достоверный портрет, и успокоиться, сказав себе “я – таков”. Однако же река бежит, непрестанно меняя твоё отражение, и тебя вместе с ним. Ты, в свою очередь, меняешь реку.
В чём причина эфемерности запечетлённого отражения, будь то картина или возглас “я – таков”? Разве отражение не является отзвуком сущего?
Является. Но не становится от этого отражаемым – источником самого себя; скорее тенью вроде тех, которые остались на стенах Хиросимы.
Тени – реальны, но тени – не люди.
3
Наличие тела позволяет выделить человека, обозначить его индивидом – очерченной физической единицей. Именно тело делает каждого – каждым, питая иллюзию конкретного “Я”. Однако живой человек – не конкретен, и является такой же переменной, как и всё остальное в отношениях материи.
А почему? Потому что материя – движется, и в этом движении никто из нас не может замереть и стать кем-то. Любые попытки охватить себя в исчерпывающей полноте оборачиваются фотографией ветра.
Себя нельзя познать, но можно познавать. Собой не стать, но можно становиться. Иными словами, быть можно только процессом.
4
Рыночный индивидуализм оказывается весьма консервативной идеологией, которая перемещает фокус с общественных отношений на карцер личности. И её культ. Из его икринок вырастают авторитарии, нарциссы и социопаты, очарованные “идентичностью” в своих зеркалах, и убеждённые в том, что реальность творится на территории их самовлюблённой мысли.
Что делает эту идеологию консервативной? Идеализм и идентичность.
Я пишу всю жизнь, но что выражают мои тексты? Какую такую “личность”, если я сам могу не узнавать себя сегодня в том, что написал вчера? Тогда кто это написал, если не я? Тело, которое, словно экскаваторный ковш, нагребает твёрдую породу жизни, и творит партитуры сознания в динамике взаимодействия с ней. Я и каждый есть роза ветров!
Вместо того, чтобы принять зыбкую текучесть каждого, индивидуализм предлагает нам ведро цемента, – идентичность, – чтобы ты мог сказать: “я – сексуал!” и получить от бренда тюбик смазки.
Истина как соответствие утверждения объективной реальности подменяется ритуальной декларацией, в рамках которой человек реализует не человека, а символ; практикует симулякр, и, наконец-то, становится кем-то, а именно – пузырьком.
@dadakinder
Радуюсь каждому украинцу, который переплыл Тису. Каждый такой – спас человеческую жизнь, и сохранил осколок Украины.
1
Оставаться или уезжать, воевать или не воевать – ответ на этот вопрос должно давать не государство, а каждый конкретный человек.
Украинцы, полные решимости воевать, и украинцы, которые воевать отказываются – должны иметь возможность реализовать свою волю.
“Но что если все убегут?!”. Значит, таков выбор “всех”. Если вы считаете, что он неприемлем, и “всех” нужно принудить к другому, более “патриотическому” выбору, то возникает встречный вопрос: почему кто-то должен умирать за государство, не оставляющее выбора? Чтобы спасти репрессивную систему, которая говорит, что пенсионеры умрут, если Запад перестанет давать деньги?
Государство, которое не выпускает людей из страны во время войны – это не государство. Это тюрьма. Армия, ряды которой пополняются посредством сафари в маршрутках – это не армия. Это заградотряд.
“Так что же остаётся – сдаться?” Почему? В Украине есть люди, готовые воевать до последнего патрона, которые мы не производим. Однако есть и другие. У каждого должен быть выбор. Право на бой. Право на дверь.
2
Потеря жизней беспокоит меня сильнее потери государства. Это связано не только с моими взглядами, но и с моим опытом. Я родился в стране, которой больше нет. Ну и что? Страны нет, а я есть. Живу. Дышу. Люблю. И знаю, что смерть государства можно пережить. А вот свою – никак.
Есть и этнический нюанс. Страна, требующая от меня патриотизма – это страна, которая постоянно напоминает мне о том, что я – “недоукраинец”, потомок “оккупантов”, разговаривающий на “языке врага”. Вытесняя мою культуру, символы и память моей семьи, моя страна говорит мне, что она не моя, что всё моё для неё – чужое, и что если я хочу стать своим, то должен подчинить себя набору внешних критериев, стать другим, не собой. Ничто из этого не вызывает желания героически сдохнуть за Родину.
Это не адекватно – требовать патриотизма от людей, для которых у тебя есть только претензии и оскорбления. Моя мама – “русня”, папа – “ватник”, брат – “кацап”, дед – “совок”… И все мы обязаны любить Украину.
3
К слову, про деда. Вот он юный, попадает на фронт, гонит фашню из УССР, и остаётся покалеченным существом, рыдающим в своей комнате каждое 9-е мая. В 1990-е таким дедам ещё дадут порыться в мусорниках на руинах их страны. Но дальше всё: 9-е мая? Отменим! Памятники? Снесём! Нет денег? Продай собаку! Твой подвиг – не подвиг. Ты – хуже фашиста; когда вы уже все передохните, совки?
Насмотревшись на такое отношение, я думаю про украинцев, которых моя страна кидает сегодня на фронт. Завтра они вернутся без рук и ног. Будут рыдать на годовщины. А послезавтра им скажут, что они больше не герои, и заменят их памятники на ещё какие-то.
Я вот не верю в бога. А мой папа верил. Был православным. Одним из миллиона тех, кого наше государство решило в этом году не поздравить, ограничившись Мэрри Кристмас.
День освобождения Киева? Давайте памятник освободителям снесём! Поунижаем немножко умирающих ветеранов нищей страны. Подоносим на таксистов и продавцов, позапрещаем песни, книги, мысли…
Понимаете, это ведь не про то, кто прав, и у кого какие взгляды. Это про то, как наша страна относится к собственным людям. Их правам, чувствам, истории, памяти.
Короче, помните, друзья! Человек важнее страны. Жизнь важнее государства. Ваш долг – выжить и жить.
@dadakinder
1
Оставаться или уезжать, воевать или не воевать – ответ на этот вопрос должно давать не государство, а каждый конкретный человек.
Украинцы, полные решимости воевать, и украинцы, которые воевать отказываются – должны иметь возможность реализовать свою волю.
“Но что если все убегут?!”. Значит, таков выбор “всех”. Если вы считаете, что он неприемлем, и “всех” нужно принудить к другому, более “патриотическому” выбору, то возникает встречный вопрос: почему кто-то должен умирать за государство, не оставляющее выбора? Чтобы спасти репрессивную систему, которая говорит, что пенсионеры умрут, если Запад перестанет давать деньги?
Государство, которое не выпускает людей из страны во время войны – это не государство. Это тюрьма. Армия, ряды которой пополняются посредством сафари в маршрутках – это не армия. Это заградотряд.
“Так что же остаётся – сдаться?” Почему? В Украине есть люди, готовые воевать до последнего патрона, которые мы не производим. Однако есть и другие. У каждого должен быть выбор. Право на бой. Право на дверь.
2
Потеря жизней беспокоит меня сильнее потери государства. Это связано не только с моими взглядами, но и с моим опытом. Я родился в стране, которой больше нет. Ну и что? Страны нет, а я есть. Живу. Дышу. Люблю. И знаю, что смерть государства можно пережить. А вот свою – никак.
Есть и этнический нюанс. Страна, требующая от меня патриотизма – это страна, которая постоянно напоминает мне о том, что я – “недоукраинец”, потомок “оккупантов”, разговаривающий на “языке врага”. Вытесняя мою культуру, символы и память моей семьи, моя страна говорит мне, что она не моя, что всё моё для неё – чужое, и что если я хочу стать своим, то должен подчинить себя набору внешних критериев, стать другим, не собой. Ничто из этого не вызывает желания героически сдохнуть за Родину.
Это не адекватно – требовать патриотизма от людей, для которых у тебя есть только претензии и оскорбления. Моя мама – “русня”, папа – “ватник”, брат – “кацап”, дед – “совок”… И все мы обязаны любить Украину.
3
К слову, про деда. Вот он юный, попадает на фронт, гонит фашню из УССР, и остаётся покалеченным существом, рыдающим в своей комнате каждое 9-е мая. В 1990-е таким дедам ещё дадут порыться в мусорниках на руинах их страны. Но дальше всё: 9-е мая? Отменим! Памятники? Снесём! Нет денег? Продай собаку! Твой подвиг – не подвиг. Ты – хуже фашиста; когда вы уже все передохните, совки?
Насмотревшись на такое отношение, я думаю про украинцев, которых моя страна кидает сегодня на фронт. Завтра они вернутся без рук и ног. Будут рыдать на годовщины. А послезавтра им скажут, что они больше не герои, и заменят их памятники на ещё какие-то.
Я вот не верю в бога. А мой папа верил. Был православным. Одним из миллиона тех, кого наше государство решило в этом году не поздравить, ограничившись Мэрри Кристмас.
День освобождения Киева? Давайте памятник освободителям снесём! Поунижаем немножко умирающих ветеранов нищей страны. Подоносим на таксистов и продавцов, позапрещаем песни, книги, мысли…
Понимаете, это ведь не про то, кто прав, и у кого какие взгляды. Это про то, как наша страна относится к собственным людям. Их правам, чувствам, истории, памяти.
Короче, помните, друзья! Человек важнее страны. Жизнь важнее государства. Ваш долг – выжить и жить.
@dadakinder
Лев Рубинштейн был одним из крупнейших литературных потрясений моей юности, наряду с Приговым и Мамоновым. Всех трёх мне посчастливилось встретить лично.
С Рубинштейном я познакомился в 2004-м (?) году, благодаря Александру Гаврилову из “Книжного обозрения”, и не где-то, а на Форуме Издателей во Львове – в далёкие, почти забытые, и, теперь уже кажется, невозможные времена, когда русские и украинские поэты могли собраться вместе и читать стихи целому городу.
Захожу в колодец старого дома, вижу кольца балконов, кишащих людьми, пришедшими на Издрыка и Рубинштейна, и случайно толкаю плечом морщинистого сморчка с весёлыми электрическими глазками. Извиняюсь, и тут же спрашиваю нагло: “а вы вообще кто? Тоже какой-то литератор?”.
“Какой-то литератор” вообще не смутился. Стоит, улыбается тёплой улыбкой, и отвечает: “Кое-чем занимаюсь. Оставайтесь. Увидите.”
Толпа тем временем ликует. Выступает “наш Издрык”, и мы за него, конечно, болеем, как за “Динамо”.
Затем выясняется, что “какой-то литератор” – это лидер московского концептуализма. Тот самый сморчок на входе. Достает карточки, и все такие: “шо?”. Воцаряется тишина. Слышно только бумажный шелест в руках Рубинштейна. Готовит колоду. И пошёл:
“1
Если говорить вполне серьёзно,”
Спрятал карточку. Достал новую.
“2
То уже поздно”.
Спрятал карточку. Достал новую.
…
“21
Крыса воду пьёт –
22.
Гость до ночи засидится;
23.
Коса заплетается –
24.
Самовар прохудится;
25.
Дедка с палкой –
26.
Живот прослабит;
27.
Лодка с одним веслом –
28.
Кривого полюбишь;
29.
Чёрный таракан –
30.
Чужой дядька напугает;
31.
Рыжий таракан –
32.
Забудешь, чего хотел;
33.
Вместо мёда говна поел –
34.
Мечта сбудется;
…
… 53.
В болото залез –
54.
Не с кем и поговорить будет;
55.
Курица соловьём поёт –
56.
Смерти не миновать;”
Тут раздаётся один смешок. Следом второй. И вот уже сто второй – весь дом собравшихся качает. Красные лица. От смеха. Карточки шелестят. Как крылья. И все тут уже в его ритме. Лев во Львове. Львов во Льве.
“63.
Не заметил, как ветер утих и погасли последние звёзды –
64.
Позабудешь, что всё позади и что время ушло безвозвратно;
65.
Исчезаешь куда-то, затем возникаешь нежданно-незванно –
66.
Вдруг поймёшь, что пора уходить. Но куда?
67.
Ничего не понятно –
68.
Мокрой ветке в окно стучать;
69.
Мокрая ветка в окно стучит,
70.
Воет ветер, вода журчит.
71.
И хотя всё это уже давно и хорошо известно,
72.
Почему-то всё равно интересно. “
PHOTO by Natasha Masharova, 2008
С Рубинштейном я познакомился в 2004-м (?) году, благодаря Александру Гаврилову из “Книжного обозрения”, и не где-то, а на Форуме Издателей во Львове – в далёкие, почти забытые, и, теперь уже кажется, невозможные времена, когда русские и украинские поэты могли собраться вместе и читать стихи целому городу.
Захожу в колодец старого дома, вижу кольца балконов, кишащих людьми, пришедшими на Издрыка и Рубинштейна, и случайно толкаю плечом морщинистого сморчка с весёлыми электрическими глазками. Извиняюсь, и тут же спрашиваю нагло: “а вы вообще кто? Тоже какой-то литератор?”.
“Какой-то литератор” вообще не смутился. Стоит, улыбается тёплой улыбкой, и отвечает: “Кое-чем занимаюсь. Оставайтесь. Увидите.”
Толпа тем временем ликует. Выступает “наш Издрык”, и мы за него, конечно, болеем, как за “Динамо”.
Затем выясняется, что “какой-то литератор” – это лидер московского концептуализма. Тот самый сморчок на входе. Достает карточки, и все такие: “шо?”. Воцаряется тишина. Слышно только бумажный шелест в руках Рубинштейна. Готовит колоду. И пошёл:
“1
Если говорить вполне серьёзно,”
Спрятал карточку. Достал новую.
“2
То уже поздно”.
Спрятал карточку. Достал новую.
…
“21
Крыса воду пьёт –
22.
Гость до ночи засидится;
23.
Коса заплетается –
24.
Самовар прохудится;
25.
Дедка с палкой –
26.
Живот прослабит;
27.
Лодка с одним веслом –
28.
Кривого полюбишь;
29.
Чёрный таракан –
30.
Чужой дядька напугает;
31.
Рыжий таракан –
32.
Забудешь, чего хотел;
33.
Вместо мёда говна поел –
34.
Мечта сбудется;
…
… 53.
В болото залез –
54.
Не с кем и поговорить будет;
55.
Курица соловьём поёт –
56.
Смерти не миновать;”
Тут раздаётся один смешок. Следом второй. И вот уже сто второй – весь дом собравшихся качает. Красные лица. От смеха. Карточки шелестят. Как крылья. И все тут уже в его ритме. Лев во Львове. Львов во Льве.
“63.
Не заметил, как ветер утих и погасли последние звёзды –
64.
Позабудешь, что всё позади и что время ушло безвозвратно;
65.
Исчезаешь куда-то, затем возникаешь нежданно-незванно –
66.
Вдруг поймёшь, что пора уходить. Но куда?
67.
Ничего не понятно –
68.
Мокрой ветке в окно стучать;
69.
Мокрая ветка в окно стучит,
70.
Воет ветер, вода журчит.
71.
И хотя всё это уже давно и хорошо известно,
72.
Почему-то всё равно интересно. “
PHOTO by Natasha Masharova, 2008
Я знаю, что в Украине есть люди, которые не только никуда не побежали, но и сами пошли на фронт. Такие – герои. А почему? Потому что они поставили на карту самое ценное, что у них есть, – свою жизнь, – и готовы отдать её ради того, чтобы другие жили.
Принципиальным тут является факт воли. Они РЕШИЛИ воевать. Без этого их волевого, субъектного решения нет ни героя, ни подвига. Нет ничего героического в солдате, который воюет, потому что его поймали в маршрутке и бросили в окоп.
1
Почему мы так боимся спросить у украинских мужчин, чего они хотят – винтовок или открытых границ? Потому что мы – люди, и знаем ответ. Никто не хочет умирать. Тем более за государство, которое не оставляет выбора.
Одних мы называем героями, других уклонистами. Однако есть и третьи – искалеченные, контуженные, всё ещё молодые парни, которые своё отвоевали, и больше воевать не могут, но ещё могут жить. И они тоже заперты. И тоже “должники”.
Те, кто сегодня толкает украинских мужчин в окопы, 30 лет брали гранты, чтобы лечить нас от “токсичной маскулинности”. Сегодня те же люди говорят нам: “К оружию!”.
Простите, но гендер у многих из нас уже жидкий. Впрочем, не достаточно, чтобы просочиться сквозь шлагбаум. В отличие от моего знакомого, – трансгендерного мальчика Яна, который резко вспомнил на границе, что он – Яна, и теперь требует от украинцев патриотизма из Берлина, – у сотен тысяч наших пацанов нет возможности прокатиться на трёх волнах феминизма через польский КПП. Вместо этого у них есть “гражданский долг” – сидеть с заедающим автоматом в кровавом болоте, защищать государство, которое не может построить патронный завод, и надеяться, что народ задонатит. По иронии судьбы, единственное, что стоит между ними и смертью – это их “токсичная маскулинность”...
2
“Не хочешь обязанностей – отказывайся от прав.”
С какой стати? Право на жизнь является неотъемлемым, универсальным правом, присущим каждому человеку от рождения. Такое право не зависит от гражданства, действий и особенностей человека. Его нельзя ни заслужить, ни отобрать. Оно защищено международными декларациями, и существует потому, что существуешь ты.
“Не хочешь лезть в огонь или заходить в палату к больным – отказывайся от работы пожарного или врача”.
Верно! Но в том-то и дело, что Украина лишает нас возможности “отказаться от работы”. И это ставит под вопрос целесообразность борьбы за ТАКОЕ государство.
Присутствие смерти меняет экономику “гражданского долга”. Ценность предмета борьбы не столь однозначна для тех, у кого нет голоса и перспектив в образе будущего, который заявляет политика конкретной системы.
3
Залогом спасения Украины является спасение её источника – украинского народа, и, следовательно, как можно большего количества тел – биологических единиц, без которых невозможно ни общество, ни страна, ни государство.
Смысла в том, чтобы “героически” сжечь в котлах остатки фертильных и продуктивных украинцев, и потом всё равно всё потерять, потому что демография – это судьба… нет, в этом смысла я лично не вижу. Но это я. А тот, кто видит – пусть начнёт с себя.
Нет демократии без субъекта и права сказать “нет”. Если нет субъекта, то нет и актора, подписывающего общественный договор. Нет договора – нет и обязанностей.
Предлагаю разглядеть в украинских телах семена. Чем больше семян мы сохраним, тем больше у нас останется материала для возрождения.
Выжить не стыдно. Выжить – значит, победить.
@dadakinder
Принципиальным тут является факт воли. Они РЕШИЛИ воевать. Без этого их волевого, субъектного решения нет ни героя, ни подвига. Нет ничего героического в солдате, который воюет, потому что его поймали в маршрутке и бросили в окоп.
1
Почему мы так боимся спросить у украинских мужчин, чего они хотят – винтовок или открытых границ? Потому что мы – люди, и знаем ответ. Никто не хочет умирать. Тем более за государство, которое не оставляет выбора.
Одних мы называем героями, других уклонистами. Однако есть и третьи – искалеченные, контуженные, всё ещё молодые парни, которые своё отвоевали, и больше воевать не могут, но ещё могут жить. И они тоже заперты. И тоже “должники”.
Те, кто сегодня толкает украинских мужчин в окопы, 30 лет брали гранты, чтобы лечить нас от “токсичной маскулинности”. Сегодня те же люди говорят нам: “К оружию!”.
Простите, но гендер у многих из нас уже жидкий. Впрочем, не достаточно, чтобы просочиться сквозь шлагбаум. В отличие от моего знакомого, – трансгендерного мальчика Яна, который резко вспомнил на границе, что он – Яна, и теперь требует от украинцев патриотизма из Берлина, – у сотен тысяч наших пацанов нет возможности прокатиться на трёх волнах феминизма через польский КПП. Вместо этого у них есть “гражданский долг” – сидеть с заедающим автоматом в кровавом болоте, защищать государство, которое не может построить патронный завод, и надеяться, что народ задонатит. По иронии судьбы, единственное, что стоит между ними и смертью – это их “токсичная маскулинность”...
2
“Не хочешь обязанностей – отказывайся от прав.”
С какой стати? Право на жизнь является неотъемлемым, универсальным правом, присущим каждому человеку от рождения. Такое право не зависит от гражданства, действий и особенностей человека. Его нельзя ни заслужить, ни отобрать. Оно защищено международными декларациями, и существует потому, что существуешь ты.
“Не хочешь лезть в огонь или заходить в палату к больным – отказывайся от работы пожарного или врача”.
Верно! Но в том-то и дело, что Украина лишает нас возможности “отказаться от работы”. И это ставит под вопрос целесообразность борьбы за ТАКОЕ государство.
Присутствие смерти меняет экономику “гражданского долга”. Ценность предмета борьбы не столь однозначна для тех, у кого нет голоса и перспектив в образе будущего, который заявляет политика конкретной системы.
3
Залогом спасения Украины является спасение её источника – украинского народа, и, следовательно, как можно большего количества тел – биологических единиц, без которых невозможно ни общество, ни страна, ни государство.
Смысла в том, чтобы “героически” сжечь в котлах остатки фертильных и продуктивных украинцев, и потом всё равно всё потерять, потому что демография – это судьба… нет, в этом смысла я лично не вижу. Но это я. А тот, кто видит – пусть начнёт с себя.
Нет демократии без субъекта и права сказать “нет”. Если нет субъекта, то нет и актора, подписывающего общественный договор. Нет договора – нет и обязанностей.
Предлагаю разглядеть в украинских телах семена. Чем больше семян мы сохраним, тем больше у нас останется материала для возрождения.
Выжить не стыдно. Выжить – значит, победить.
@dadakinder
“Оставаться или уезжать, воевать или не воевать – ответы на эти вопросы должно давать не государство, а каждый конкретный человек”. Ряд читателей счёл такую позицию “атакой индивидуалистической философии” на “политический выбор бороться против империалистического агрессора”. В этой связи хочу подчеркнуть, что понятие “выбора” предполагает наличие, во-первых, опций, во-вторых, выбирающего.
1
Может ли что-то быть важнее твоей жизни? Допустим. Но кто, кроме тебя, может определять такую важность? Правящая партия, патриотический комитет, небесная канцелярия?
Я не смею оспаривать выбор человека, решившего идти на фронт. Более того – вижу в таком героя. В отличие от пацифистов, я не являюсь противником войны, оружия и насилия как таковых. Однако, настаиваю на праве выбора. Почему?
Без выбора нет субъекта, без субъекта – свободы, а без свободы – демократии.
2
Украинская Социалистическая Лига обвинила меня в отказе от “классового анализа ситуации с войной и империалистической агрессией России против Украины”.
Я не только не отказываюсь от классового анализа, но и утверждаю, что моя позиция является материалистической.
Без достаточного количества молодых и репродуктивных людей, воспроизводство Украины, и её народа, включая рабочий класс, невозможно.
Без молодёжи нет рабочих, без рабочих нет потребителей, без потребителей нет роста, без роста нет современной медицины, технологий, образования, электричества…
На кону – нечто большее, чем цвет флага над Крымом; большее, чем государство: украинский народ, украинский рабочий, украинец как таковой.
Нация с уровнем рождаемости 0.7 ребёнка на женщину не может воевать без оглядки на этот факт. Он над ней нависает, и влияет как на характер предмета борьбы, так и на индивидуальный выбор.
Означает ли это, что нужно сложить оружие? Нет. Но выбор – за каждым, и зависит от материального положения каждого.
3
Правящий класс может позволить себе “патриотизм”, поскольку его дети никогда не попадут под Бахмут. Туда попадают представители большинства, принуждённые воевать не с абстрактным империализмом, а с конкретными телами своего класса – за мир, в котором ни те, ни другие тела не владеют ничем.
Рассуждения о борьбе с империализмом в терминах долга – это красивый текст за чужой счёт. Кому задолжала украинская молодёжь? Кому задолжал украинский рабочий? Кучке колониальных компрадоров, чьё государство “декоммунизировало” его трудовые права, разбазарило земли, и потеряло заводы, производившие космические корабли?
Чтобы что? Чтобы фамилия мажора была Лещенко, а не Иванов? Чтобы вампир говорил на украинском, а не русском языке? Возможно. Но достаточно ли этого, чтобы поставить на карту свою жизнь и будущее украинцев? Для кого-то – вполне. Но едва ли для всех.
Мы можем выбрать. Но мы ничего никому не должны.
4
“Классовый анализ”, закрывающий глаза на количество людей и ресурсов, необходимых для борьбы “с империалистическим агрессором”, называется идеализмом. У правых он про нацию, у левых – про класс, которым некоторые из нас подменяют боженьку.
И нация, и класс – это концепты. Концепты не существа. Концепты не обладают разумом. За концептами стоят люди, чьё сознание определяется их материальным положением.
Индивидуализм неразрывно связан с классом индивида. Индивидуальный выбор не может не быть классовым выбором.
Уважать рабочий класс – значит, видеть в нём субъектов класса, обладающих правом на жизнь и правом на выбор.
@dadakinder
1
Может ли что-то быть важнее твоей жизни? Допустим. Но кто, кроме тебя, может определять такую важность? Правящая партия, патриотический комитет, небесная канцелярия?
Я не смею оспаривать выбор человека, решившего идти на фронт. Более того – вижу в таком героя. В отличие от пацифистов, я не являюсь противником войны, оружия и насилия как таковых. Однако, настаиваю на праве выбора. Почему?
Без выбора нет субъекта, без субъекта – свободы, а без свободы – демократии.
2
Украинская Социалистическая Лига обвинила меня в отказе от “классового анализа ситуации с войной и империалистической агрессией России против Украины”.
Я не только не отказываюсь от классового анализа, но и утверждаю, что моя позиция является материалистической.
Без достаточного количества молодых и репродуктивных людей, воспроизводство Украины, и её народа, включая рабочий класс, невозможно.
Без молодёжи нет рабочих, без рабочих нет потребителей, без потребителей нет роста, без роста нет современной медицины, технологий, образования, электричества…
На кону – нечто большее, чем цвет флага над Крымом; большее, чем государство: украинский народ, украинский рабочий, украинец как таковой.
Нация с уровнем рождаемости 0.7 ребёнка на женщину не может воевать без оглядки на этот факт. Он над ней нависает, и влияет как на характер предмета борьбы, так и на индивидуальный выбор.
Означает ли это, что нужно сложить оружие? Нет. Но выбор – за каждым, и зависит от материального положения каждого.
3
Правящий класс может позволить себе “патриотизм”, поскольку его дети никогда не попадут под Бахмут. Туда попадают представители большинства, принуждённые воевать не с абстрактным империализмом, а с конкретными телами своего класса – за мир, в котором ни те, ни другие тела не владеют ничем.
Рассуждения о борьбе с империализмом в терминах долга – это красивый текст за чужой счёт. Кому задолжала украинская молодёжь? Кому задолжал украинский рабочий? Кучке колониальных компрадоров, чьё государство “декоммунизировало” его трудовые права, разбазарило земли, и потеряло заводы, производившие космические корабли?
Чтобы что? Чтобы фамилия мажора была Лещенко, а не Иванов? Чтобы вампир говорил на украинском, а не русском языке? Возможно. Но достаточно ли этого, чтобы поставить на карту свою жизнь и будущее украинцев? Для кого-то – вполне. Но едва ли для всех.
Мы можем выбрать. Но мы ничего никому не должны.
4
“Классовый анализ”, закрывающий глаза на количество людей и ресурсов, необходимых для борьбы “с империалистическим агрессором”, называется идеализмом. У правых он про нацию, у левых – про класс, которым некоторые из нас подменяют боженьку.
И нация, и класс – это концепты. Концепты не существа. Концепты не обладают разумом. За концептами стоят люди, чьё сознание определяется их материальным положением.
Индивидуализм неразрывно связан с классом индивида. Индивидуальный выбор не может не быть классовым выбором.
Уважать рабочий класс – значит, видеть в нём субъектов класса, обладающих правом на жизнь и правом на выбор.
@dadakinder
Поучаствовал в крупнейшем международном альманахе LENIN (под редакцией Hjalmar Jorge Joffre-Eichhorn и Patrick Anderson), изданном к 100-летию со дня смерти Ленина.
Работа титаническая. 100 авторов из 50+ стран. В их числе: Slavoj Žižek, Alain Badiou, Michael Löwy, Franco ‘Bifo’ Berardi, Ronald Grigor Suny, Jodi Dean, Frigga Haug, Himani Bannerji, Göran Therborn, Ian H. Birchall, Paul Le Blanc и другие краснопузые. От Украины –только я, но разве этим приголубишь Украину? 🙂
Советское богословие превратило Ленина в икону, а его мировоззрение – в религию, тем самым не только расчеловечив Ильича, но и предав его фундаментальные политические принципы. В своём тексте я призываю взорвать мавзолей, покончить с культом Ленина, и перейти к живой ленинской практике.
В рамках возвращения Ленину человеческого облика, я говорю о его любовании снегом, холодном секстинге, и результатах вскрытия, намекающих на потрясающие компенсаторные способности человеческого мозга, поражённого сифилисом.
“The icon of Lenin is the icon of death, which, much like an inverted crucifix, rejects the one it meant to venerate. I don’t want to turn Lenin into a lollipop. I aim to expose the man of flesh behind the marbled mummy doll. … To be a Leninist is to peel Lenin from the sky, to strip him of his clouds, to shatter his icon. The human Lenin leaves no room for retreat into his church, where we can wait for the Second Coming of a god that never existed. Lenin’s cause is a worker’s cause. It is a daily commitment to engage in society, its transformation, and the liberation of workers. To be a Leninist is to live, to act in the present, to make history. A proper memorial to Lenin is not a monument but a practice.”
Взять книгу можно на сайте Daraja Press.
@dadakinder
Работа титаническая. 100 авторов из 50+ стран. В их числе: Slavoj Žižek, Alain Badiou, Michael Löwy, Franco ‘Bifo’ Berardi, Ronald Grigor Suny, Jodi Dean, Frigga Haug, Himani Bannerji, Göran Therborn, Ian H. Birchall, Paul Le Blanc и другие краснопузые. От Украины –только я, но разве этим приголубишь Украину? 🙂
Советское богословие превратило Ленина в икону, а его мировоззрение – в религию, тем самым не только расчеловечив Ильича, но и предав его фундаментальные политические принципы. В своём тексте я призываю взорвать мавзолей, покончить с культом Ленина, и перейти к живой ленинской практике.
В рамках возвращения Ленину человеческого облика, я говорю о его любовании снегом, холодном секстинге, и результатах вскрытия, намекающих на потрясающие компенсаторные способности человеческого мозга, поражённого сифилисом.
“The icon of Lenin is the icon of death, which, much like an inverted crucifix, rejects the one it meant to venerate. I don’t want to turn Lenin into a lollipop. I aim to expose the man of flesh behind the marbled mummy doll. … To be a Leninist is to peel Lenin from the sky, to strip him of his clouds, to shatter his icon. The human Lenin leaves no room for retreat into his church, where we can wait for the Second Coming of a god that never existed. Lenin’s cause is a worker’s cause. It is a daily commitment to engage in society, its transformation, and the liberation of workers. To be a Leninist is to live, to act in the present, to make history. A proper memorial to Lenin is not a monument but a practice.”
Взять книгу можно на сайте Daraja Press.
@dadakinder
Бывает, проснёшься, и понимаешь: смерть мчится, мчится, мчится на огненном коне, и не спастись в засосах тебе, ему, и мне.
Это понимание требует жить – с растущей жаждой, впиваясь губами в токи событий. Впрочем, такая работа губ не снимает смерть с повестки сознания и кажется неврозом.
1
Смерть предстаёт в разных нарядах: в форме животного страха погибели; или в форме тревоги – когда ты сталкиваешься со смертью ближнего, чей труп является зеркалом, и напоминает о том, что и тебя ждёт превращение в кадавра; тем же занимается и обычное зеркало – напоминает.
Небытие представить невозможно. Всё, что остаётся – это углубление в процесс умирания – в жизнь. Такое “бытие к смерти” хочется подсластить удовольствием. И, всё же, тревога не отступает, а смерть рано или поздно наступает. Источником беспокойства по этому поводу является не столько факт наступления, сколько союз “или” – положение неопределённости.
Мы говорим о смерти в терминах загадки, заглядываем за занавес великой неизвестности в надежде её познать и попуститься. Меж тем, не менее загадочной является жизнь.
2
“Story is the king” – говорит жук и жаба. История – это главное. Так ли это?
С одной стороны, это так: история присутствует в большинстве книг и фильмов. Любая культура любого народа представляет собой собрание историй. История, – как нарратив, структура, организация, – служит средством упорядочивания сознания, его конверсии в “Я”, в город как территорию порядка и разума. Возможно, история – это то, что “делает” человека…
В то же время, примат истории рождает иллюзию того, что жизнь нарративна: с завязкой, развязкой, и путём протагониста – аркой, разбитой на акты и главы. Опыт жизни, однако, не создаёт такого впечатления. Мы можем вычленять конспекты, познавать феномены, выявлять отношения и закономерности. Но это не устраняет тревогу, возникающую на осязаемых швах между реальностью и её конспектами.
Где история в ощущении лесного пространства? О чём повествует утро? Зачем искать нарратив в потоке клякс, эпизодов, и вспышек, ценных для нас лишь потому, что мы смертны, и сентиментальны в отношении событий, участниками которых являемся?
3
Важную роль играет память. Ведь что значит быть? Быть значит существовать как тело. Но также – сознавать, что тело существует. Без памяти нет сознания, и, следовательно, возможности зафиксировать и осмыслить факт бытия; быть не только физически, но и в социокультурном смысле.
С одной стороны, память хранит обрывки жизни в форме эхо – воспоминаний, из которых мы собираем себя; с другой – эти воспоминания являются лишь отголосками прошедшего времени – его ряженными призраками. Призраки тают, ускользают.
Что из того, что было позабыто? Сколького ты не помнишь?
Если ты – это не только тело, но и сознание, основанное на памяти, означает ли это, что, забывая что-то, ты теряешь фрагмент себя и этим меняешь свой знаменатель; что часть тебя перестаёт быть; что забывать – значит, жить свою смерть?
Это могло бы объяснить тревогу, ведь помнить всё невозможно. Можно чувствовать как ветер уносит тебя по щепотке; производить воспоминания; цепляться остатком за жизнь, зная, что смерть всё равно тебя слижет, как повидло; понимать, что каждый следующий эпизод более ценен; что перед самой смертью, мы будем на пике собственных событий; что единственный способ выйти за рамки смерти тела – это не только запоминать, но и запоминаться, быть призрачной икрой: открыткой, фильмом, стишком…
@dadakinder
Это понимание требует жить – с растущей жаждой, впиваясь губами в токи событий. Впрочем, такая работа губ не снимает смерть с повестки сознания и кажется неврозом.
1
Смерть предстаёт в разных нарядах: в форме животного страха погибели; или в форме тревоги – когда ты сталкиваешься со смертью ближнего, чей труп является зеркалом, и напоминает о том, что и тебя ждёт превращение в кадавра; тем же занимается и обычное зеркало – напоминает.
Небытие представить невозможно. Всё, что остаётся – это углубление в процесс умирания – в жизнь. Такое “бытие к смерти” хочется подсластить удовольствием. И, всё же, тревога не отступает, а смерть рано или поздно наступает. Источником беспокойства по этому поводу является не столько факт наступления, сколько союз “или” – положение неопределённости.
Мы говорим о смерти в терминах загадки, заглядываем за занавес великой неизвестности в надежде её познать и попуститься. Меж тем, не менее загадочной является жизнь.
2
“Story is the king” – говорит жук и жаба. История – это главное. Так ли это?
С одной стороны, это так: история присутствует в большинстве книг и фильмов. Любая культура любого народа представляет собой собрание историй. История, – как нарратив, структура, организация, – служит средством упорядочивания сознания, его конверсии в “Я”, в город как территорию порядка и разума. Возможно, история – это то, что “делает” человека…
В то же время, примат истории рождает иллюзию того, что жизнь нарративна: с завязкой, развязкой, и путём протагониста – аркой, разбитой на акты и главы. Опыт жизни, однако, не создаёт такого впечатления. Мы можем вычленять конспекты, познавать феномены, выявлять отношения и закономерности. Но это не устраняет тревогу, возникающую на осязаемых швах между реальностью и её конспектами.
Где история в ощущении лесного пространства? О чём повествует утро? Зачем искать нарратив в потоке клякс, эпизодов, и вспышек, ценных для нас лишь потому, что мы смертны, и сентиментальны в отношении событий, участниками которых являемся?
3
Важную роль играет память. Ведь что значит быть? Быть значит существовать как тело. Но также – сознавать, что тело существует. Без памяти нет сознания, и, следовательно, возможности зафиксировать и осмыслить факт бытия; быть не только физически, но и в социокультурном смысле.
С одной стороны, память хранит обрывки жизни в форме эхо – воспоминаний, из которых мы собираем себя; с другой – эти воспоминания являются лишь отголосками прошедшего времени – его ряженными призраками. Призраки тают, ускользают.
Что из того, что было позабыто? Сколького ты не помнишь?
Если ты – это не только тело, но и сознание, основанное на памяти, означает ли это, что, забывая что-то, ты теряешь фрагмент себя и этим меняешь свой знаменатель; что часть тебя перестаёт быть; что забывать – значит, жить свою смерть?
Это могло бы объяснить тревогу, ведь помнить всё невозможно. Можно чувствовать как ветер уносит тебя по щепотке; производить воспоминания; цепляться остатком за жизнь, зная, что смерть всё равно тебя слижет, как повидло; понимать, что каждый следующий эпизод более ценен; что перед самой смертью, мы будем на пике собственных событий; что единственный способ выйти за рамки смерти тела – это не только запоминать, но и запоминаться, быть призрачной икрой: открыткой, фильмом, стишком…
@dadakinder
Ничто так не вдыхает жизнь в бубон патриотизма, как эфиры с Ириной Фарион, где она называет украинских граждан “сбродом”, “маргиналами”, и “ущербными людьми”.
1
По словам Фарион, люди, бежавшие от бомб в галицкий тыл, и говорящие на “московском языке”, являются “диверсантами”, понимают “только силу” и не являются “юридической категорией”. Относиться к ним следует как к гражданам второго сорта, которые “будут выброшены на обочину общества”. Им Фарион противопоставляет “отбитых у москалей” собак, способных (в отличие от “русскоговорящего населения”) учиться командам на украинском языке.
Подобные высказывания звучат открыто. Разжигание национальной розни на основании этнических особенностей человека не влечёт за собой значительных последствий для ксенофобов и редакций, которые нарушают закон, предоставляя им платформу.
Поскольку это никто не пресекает, остаётся заключить, что речь о системном сигнале. Это и есть проект будущего, который предлагает нынешнее государство: этническую, политическую и культурную безальтернативность, и разговор силой с неугодными социальными группами. В общем-то, такое будущее уже наступило.
2
Параллельно этим рыкам из пещеры, не прекращается вал видео, где ТЦК заламывают “несуществующих ущербных маргиналов” в одесских маршрутках, старательно утилизируя через окоп лишнее, “московоротое” население.
Наблюдая эту лебединую песню, я надеюсь на то, что как можно большему числу украинских граждан удастся “переплыть Тису” нынешних событий, найти себя в обществах, где существует понятие прав человека, и избежать судьбы расходных героев, чьё государство набирает долги, пока народ собирает донаты.
Впрочем, оно и там не даёт нам покоя. Советник президента призывает западных партнёров лишить бежавших в Европу жён и детей героев социальной поддержки, чтобы заставить их вернуться домой – под путинские ракеты. Всё это вызывает острое желание рисковать своей жизнью ради такого государства.
3
Вооружённые люди в масках заходят в общественный транспорт, хватают мужчин, тянут их на войну… Глядя на это, я лучше понимаю США.
Всякий раз, когда на американской улице случается конфликт, каждый его участник трижды подумает, стоит ли его разжигать. А почему? Потому что каждый знает, что у ближнего в кармане может быть ствол. Ведь безоружен только раб, а гражданин демократической страны… В общем, желаю каждому из украинцев по волыне.
Вооружение граждан не только повышает обороноспособность страны, но и может помочь остудить пыл заградотрядов, гуляющих по маршрутке. Когда из неё начнут выходить не гонимые в окоп остатки украинского генофонда, а представители ТЦК, капающие глазом на ладошку, цена их “работы” возрастёт, а количество желающих ей заниматься – снизится.
4
Слушая выступления Фарион и ей подобных швондеров ненависти, я склоняюсь к тому, что украинские граждане, говорящие на “московском языке”, не должны воевать за государство, которое их не уважает; за перспективу “обочины общества”, на которую вытесняется всё, что есть ты, и всё твоё.
Задача не в том, чтобы спасти машину дискриминации, а в том, чтобы пережить войну, и обеспечить соблюдение своих прав.
Политическая организация "лишних" украинских граждан является демократической необходимостью. В противном случае “несуществующая юридическая категория”, у которой последовательно отнимают медиа, партии, церкви, язык, и память, либо погибнет за failed state Фарион, либо станет унтерменшами его перемоги.
5
В условиях отсутствия политической организации, или ситуации, когда открытая конфронтация опасна, одной из стратегий является негласное сопротивление.
Это когда человек сознательно замедляет свою работу, уклоняется от выполнения обязанностей, выполняет указания “со спущенными рукавами”, игнорирует и нарушает нормы неявным образом. Активной формой такого протеста является бойкот.
Крамолы в этом нет. Напротив – история развития гражданских прав, история движения за права рабочих, женщин, ЛГБТ и вообще любых социальных групп, всегда и везде была результатом их борьбы за свои права.
@dadakinder
1
По словам Фарион, люди, бежавшие от бомб в галицкий тыл, и говорящие на “московском языке”, являются “диверсантами”, понимают “только силу” и не являются “юридической категорией”. Относиться к ним следует как к гражданам второго сорта, которые “будут выброшены на обочину общества”. Им Фарион противопоставляет “отбитых у москалей” собак, способных (в отличие от “русскоговорящего населения”) учиться командам на украинском языке.
Подобные высказывания звучат открыто. Разжигание национальной розни на основании этнических особенностей человека не влечёт за собой значительных последствий для ксенофобов и редакций, которые нарушают закон, предоставляя им платформу.
Поскольку это никто не пресекает, остаётся заключить, что речь о системном сигнале. Это и есть проект будущего, который предлагает нынешнее государство: этническую, политическую и культурную безальтернативность, и разговор силой с неугодными социальными группами. В общем-то, такое будущее уже наступило.
2
Параллельно этим рыкам из пещеры, не прекращается вал видео, где ТЦК заламывают “несуществующих ущербных маргиналов” в одесских маршрутках, старательно утилизируя через окоп лишнее, “московоротое” население.
Наблюдая эту лебединую песню, я надеюсь на то, что как можно большему числу украинских граждан удастся “переплыть Тису” нынешних событий, найти себя в обществах, где существует понятие прав человека, и избежать судьбы расходных героев, чьё государство набирает долги, пока народ собирает донаты.
Впрочем, оно и там не даёт нам покоя. Советник президента призывает западных партнёров лишить бежавших в Европу жён и детей героев социальной поддержки, чтобы заставить их вернуться домой – под путинские ракеты. Всё это вызывает острое желание рисковать своей жизнью ради такого государства.
3
Вооружённые люди в масках заходят в общественный транспорт, хватают мужчин, тянут их на войну… Глядя на это, я лучше понимаю США.
Всякий раз, когда на американской улице случается конфликт, каждый его участник трижды подумает, стоит ли его разжигать. А почему? Потому что каждый знает, что у ближнего в кармане может быть ствол. Ведь безоружен только раб, а гражданин демократической страны… В общем, желаю каждому из украинцев по волыне.
Вооружение граждан не только повышает обороноспособность страны, но и может помочь остудить пыл заградотрядов, гуляющих по маршрутке. Когда из неё начнут выходить не гонимые в окоп остатки украинского генофонда, а представители ТЦК, капающие глазом на ладошку, цена их “работы” возрастёт, а количество желающих ей заниматься – снизится.
4
Слушая выступления Фарион и ей подобных швондеров ненависти, я склоняюсь к тому, что украинские граждане, говорящие на “московском языке”, не должны воевать за государство, которое их не уважает; за перспективу “обочины общества”, на которую вытесняется всё, что есть ты, и всё твоё.
Задача не в том, чтобы спасти машину дискриминации, а в том, чтобы пережить войну, и обеспечить соблюдение своих прав.
Политическая организация "лишних" украинских граждан является демократической необходимостью. В противном случае “несуществующая юридическая категория”, у которой последовательно отнимают медиа, партии, церкви, язык, и память, либо погибнет за failed state Фарион, либо станет унтерменшами его перемоги.
5
В условиях отсутствия политической организации, или ситуации, когда открытая конфронтация опасна, одной из стратегий является негласное сопротивление.
Это когда человек сознательно замедляет свою работу, уклоняется от выполнения обязанностей, выполняет указания “со спущенными рукавами”, игнорирует и нарушает нормы неявным образом. Активной формой такого протеста является бойкот.
Крамолы в этом нет. Напротив – история развития гражданских прав, история движения за права рабочих, женщин, ЛГБТ и вообще любых социальных групп, всегда и везде была результатом их борьбы за свои права.
@dadakinder
1
Когда Путин говорит, что Ленин “создал” Украину, он забывает сказать, что Ленин “создал” и Россию, получившую, наряду с другими национальными республиками, право выйти из Союза.
Если бы не эта ленинская “слабость”, заложившая правовой фундамент для развала СССР и образования независимых государств, 1991-й год купался бы в крови, а Россию могла постичь участь Османской или Австро-Венгерской империи.
Впрочем, верно и то, что перманентное присутствие этой “слабости” в крови советской системы, питало паранойю и соответствующую национальную политику первого рабочего государства.
Я думаю об этом на фоне событий в Техассе, чей губернатор бросил вызов федеральным властям и отказался исполнять решение Верховного суда, запретившего национальной гвардии штата возводить на его границе колючие ограждения.
В отличие от “тюрьмы народов”, американская демократия не предполагает даже теоретической возможности одностороннего выхода штата из состава федерации. Поэтому исход у любой реальной попытки сепаратизма в США может быть только один – гражданская война…
2
Какой бы ни была ответственность советского родителя №1 за всё, что происходит на постсоветском пространстве, мы не должны забывать о роли американского родителя №2, вскормившего локальные силы, породившие т.н. “постсоветское пространство” – этот парад разочарований и трагедий.
Когда мы говорим о Леониде Кравчуке как об отце-основателе независимой Украины, мы должны помнить, что каждый соучастник беловежских соглашений является креатором путинского спрута. Украина – это не младший брат. Украина – это тато.
Да, ни одно из постсоветских образований не возникало в вакууме, и унаследовало худшие качества той системы, из гроба которой выползло на свет. Но кто возглавил это выползание? Выродившаяся номенклатура в лице партийных оппортунистов, красных директоров и аппаратчиков не первого звена; наивное отребье Перестройки, готовое слить родину за джинсы; но главное – все те правые силы, которые подавлялись при советах, кормились с западной руки, и определили характер постсоветских государств.
Сегодня мы живём в мире их победившей мечты. И не просто живём, но и рассказываем, что превращение одной из самых богатых республик в полностью зависимую от внешней помощи руину в состоянии войны, страну, потерявшую индустриальный потенциал, ресурсные территории и половину населения, – это история успеха.
Из этой истории изъято всё неудобное: от участия украинцев в колонизации Сибири до львовских погромов, но главное – собственная ответственность за что-либо, и тот факт, что украинцы – совки; что нет никакого совка без УССР; что совок – наша внутренняя, а не внешняя история. И убираешь ты совковый монумент, в том числе, потому, что это монумент – тебе, и про тебя – из времени, когда не ракета летела в тебя, а ты летел в ракете.
3
Считать РФ реваншем СССР – значит, не понимать сути переживаемой нами “настоящей декоммунизации”. Человеку, который в 90-х носил чемоданчик за торгашами родиной, захотелось стать царём. Род Пацановых шёл к успеху.
Путину не нужны республики. Ему нужны губернии. Он не хочет back to the USSR. Он восстанавливает Российскую Империю. Ту, которой совки сломали хребет. При этом, Путин не одинок на этом празднике белой гвардии. Во всех других бывших республиках происходит то же самое, просто с поправкой на местную правую сволочь и её проекты.
Жаба империализма напала на гадюку национализма, чтобы помешать ей стать невестой других гадов. Решается вопрос, кто тут теперь родитель №1. Кто жертва – понятно, но кислые все.
Наша задача – пережить эту хрустальную ночь, сохранить себя и свою память, и перестать верить постсоветским лузерам, продолжающим напаривать своё “светлое будущее”, вот уже 30 лет ждущее нас за оврагом советского трупа.
@dadakinder
Когда Путин говорит, что Ленин “создал” Украину, он забывает сказать, что Ленин “создал” и Россию, получившую, наряду с другими национальными республиками, право выйти из Союза.
Если бы не эта ленинская “слабость”, заложившая правовой фундамент для развала СССР и образования независимых государств, 1991-й год купался бы в крови, а Россию могла постичь участь Османской или Австро-Венгерской империи.
Впрочем, верно и то, что перманентное присутствие этой “слабости” в крови советской системы, питало паранойю и соответствующую национальную политику первого рабочего государства.
Я думаю об этом на фоне событий в Техассе, чей губернатор бросил вызов федеральным властям и отказался исполнять решение Верховного суда, запретившего национальной гвардии штата возводить на его границе колючие ограждения.
В отличие от “тюрьмы народов”, американская демократия не предполагает даже теоретической возможности одностороннего выхода штата из состава федерации. Поэтому исход у любой реальной попытки сепаратизма в США может быть только один – гражданская война…
2
Какой бы ни была ответственность советского родителя №1 за всё, что происходит на постсоветском пространстве, мы не должны забывать о роли американского родителя №2, вскормившего локальные силы, породившие т.н. “постсоветское пространство” – этот парад разочарований и трагедий.
Когда мы говорим о Леониде Кравчуке как об отце-основателе независимой Украины, мы должны помнить, что каждый соучастник беловежских соглашений является креатором путинского спрута. Украина – это не младший брат. Украина – это тато.
Да, ни одно из постсоветских образований не возникало в вакууме, и унаследовало худшие качества той системы, из гроба которой выползло на свет. Но кто возглавил это выползание? Выродившаяся номенклатура в лице партийных оппортунистов, красных директоров и аппаратчиков не первого звена; наивное отребье Перестройки, готовое слить родину за джинсы; но главное – все те правые силы, которые подавлялись при советах, кормились с западной руки, и определили характер постсоветских государств.
Сегодня мы живём в мире их победившей мечты. И не просто живём, но и рассказываем, что превращение одной из самых богатых республик в полностью зависимую от внешней помощи руину в состоянии войны, страну, потерявшую индустриальный потенциал, ресурсные территории и половину населения, – это история успеха.
Из этой истории изъято всё неудобное: от участия украинцев в колонизации Сибири до львовских погромов, но главное – собственная ответственность за что-либо, и тот факт, что украинцы – совки; что нет никакого совка без УССР; что совок – наша внутренняя, а не внешняя история. И убираешь ты совковый монумент, в том числе, потому, что это монумент – тебе, и про тебя – из времени, когда не ракета летела в тебя, а ты летел в ракете.
3
Считать РФ реваншем СССР – значит, не понимать сути переживаемой нами “настоящей декоммунизации”. Человеку, который в 90-х носил чемоданчик за торгашами родиной, захотелось стать царём. Род Пацановых шёл к успеху.
Путину не нужны республики. Ему нужны губернии. Он не хочет back to the USSR. Он восстанавливает Российскую Империю. Ту, которой совки сломали хребет. При этом, Путин не одинок на этом празднике белой гвардии. Во всех других бывших республиках происходит то же самое, просто с поправкой на местную правую сволочь и её проекты.
Жаба империализма напала на гадюку национализма, чтобы помешать ей стать невестой других гадов. Решается вопрос, кто тут теперь родитель №1. Кто жертва – понятно, но кислые все.
Наша задача – пережить эту хрустальную ночь, сохранить себя и свою память, и перестать верить постсоветским лузерам, продолжающим напаривать своё “светлое будущее”, вот уже 30 лет ждущее нас за оврагом советского трупа.
@dadakinder
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Знак времени: граффитчики забомбили обанкротившийся небоскрёб с торговым центром и роскошным жильём в центре Лос Анджелеса.
Подробнее об этом и положении дел в одном из самых богатых городов первой экономики мира можно почитать в моём репортаже.
@dadakinder
Подробнее об этом и положении дел в одном из самых богатых городов первой экономики мира можно почитать в моём репортаже.
@dadakinder
Попытка джентрифицировать центр Лос Анджелеса расшиблась об айсберг пандемии, и с тех пор сердце Города Грёз стремительно превращается в памятник позднего капитализма – иллюстрацию его сгущающейся антиутопии.
С одной стороны, я влюблён в этот город и его залитые солнцем кошмары; с другой – всё, что здесь происходит, меня ужасает. Ни любовь, ни ужас невозможны друг без друга. Источник моего удовольствия находится там же, где и источник удушья.
Как выразить город распадающейся красоты? Как успеть про всё спеть, прежде чем от гниющего сада, в котором я живу, останутся одни лишь голые кости?
Я выхожу из метро, иду по улице, и не могу встретить ни одного уравновешенного человека – только потерянные парики, окровавленные презервативы, заколоченные витрины, и босоногие тени: кричащие, ползущие, колющие; спящие в липких тряпках, ковыряющие гнойные раны, срывающие с себя одежду, бросающиеся под автомобили, плачущие и режущие друг друга ножами…
Видел как человек избивает сам себя. “Отстань! Отстань!”. И со всей силы бьёт себя то в лицо, то в грудь. Аж падает. Поднимается. И снова лупит. Видно, что его – двое.
Это можно поэтизировать. Описывать кудрявыми словами. Но что же это, чёрт возьми, такое? Как это возможно, чтобы улицы одного из самых богатых и демократических штатов первой экономики мира, при всех технологических прогрессах и разговорах о ценности человеческой жизни, были залиты безумцами, выброшенными на обочины равнодушия?
Вы посмотрите – вот же он сидит, нога красная, круглая, блестит и сочится, её вот-вот пора отрезать, но ничего не происходит. Никто не приходит. Никто не звонит. Некому. Некуда. Таков “ландшафт”, и все эти комы людей, пытающихся уснуть на шипованной лавке, являются флорой… “Сами виноваты”. И идёшь по делам.
Это – страшно. А страшно это потому, что общества в этой картинке нет, и если с тобой что-то случится, тебе никто не поможет. Всем плевать.
“Пора валить”, – говорит приятель. Но куда? И как это изменит факт того, что всё это – есть? Что толку постоянно убегать, если порядок вампира глобален?
По станции шатается ошалевшая женщина. Кругами. Молится фонарю, кричит что-то про лживого любовника, и толкает тележку с пожитками – в меня. Я уворачиваюсь, но она всё равно меня находит. Не выдерживаю: “Хватит! Отвали!”. “Спасибо, что поговорил со мной”, – говорит она, и мгновенно успокаивается, вытирает пену с лопнувших губ, улыбается ими, и уходит. “Спасибо… спасибо… спаси…”.
Символ момента – 20-этажный небоскрёб, построенный для новых ангелов – “сытых и успешных”, которые должны были заселить и “облагородить” исторический центр Лос Анджелеса своим присутствием и кошельком. Ещё вчера это была одна из крупнейших новостроек города – Oceanwide Plaza: торговый центр, отель, роскошные квартиры. Сегодня это – недостроенная заброшка, которую граффитчики превратили в произведение монументального искусства – знак времени, реализованный на языке рабочего класса.
Это произошло на фоне окончания моратория на выселение людей во время ковида. Буквально в эти дни шерифы врываются в квартиры моих соседей, и выбрасывают на улицу целые семьи. Перед подъездом – тазы с вещами, мусорные пакеты, набитые бездомными судьбами. Десятки тысяч таковых ютятся в палатках под пустующими небоскрёбами класса “люкс”. Всё это превращает граффити на Oceanwide Plaza в актуальное политическое высказывание.
Желая засвидетельствовать это историческое зрелище, я иду по 12-й улице, а вслед за мной хромает озлобленный безумец с алыми белками и железным прутом. Машет им и кричит на меня.
– Как ты мне заплатишь?!
– За что?!
– За всё!!!
@dadakinder
С одной стороны, я влюблён в этот город и его залитые солнцем кошмары; с другой – всё, что здесь происходит, меня ужасает. Ни любовь, ни ужас невозможны друг без друга. Источник моего удовольствия находится там же, где и источник удушья.
Как выразить город распадающейся красоты? Как успеть про всё спеть, прежде чем от гниющего сада, в котором я живу, останутся одни лишь голые кости?
Я выхожу из метро, иду по улице, и не могу встретить ни одного уравновешенного человека – только потерянные парики, окровавленные презервативы, заколоченные витрины, и босоногие тени: кричащие, ползущие, колющие; спящие в липких тряпках, ковыряющие гнойные раны, срывающие с себя одежду, бросающиеся под автомобили, плачущие и режущие друг друга ножами…
Видел как человек избивает сам себя. “Отстань! Отстань!”. И со всей силы бьёт себя то в лицо, то в грудь. Аж падает. Поднимается. И снова лупит. Видно, что его – двое.
Это можно поэтизировать. Описывать кудрявыми словами. Но что же это, чёрт возьми, такое? Как это возможно, чтобы улицы одного из самых богатых и демократических штатов первой экономики мира, при всех технологических прогрессах и разговорах о ценности человеческой жизни, были залиты безумцами, выброшенными на обочины равнодушия?
Вы посмотрите – вот же он сидит, нога красная, круглая, блестит и сочится, её вот-вот пора отрезать, но ничего не происходит. Никто не приходит. Никто не звонит. Некому. Некуда. Таков “ландшафт”, и все эти комы людей, пытающихся уснуть на шипованной лавке, являются флорой… “Сами виноваты”. И идёшь по делам.
Это – страшно. А страшно это потому, что общества в этой картинке нет, и если с тобой что-то случится, тебе никто не поможет. Всем плевать.
“Пора валить”, – говорит приятель. Но куда? И как это изменит факт того, что всё это – есть? Что толку постоянно убегать, если порядок вампира глобален?
По станции шатается ошалевшая женщина. Кругами. Молится фонарю, кричит что-то про лживого любовника, и толкает тележку с пожитками – в меня. Я уворачиваюсь, но она всё равно меня находит. Не выдерживаю: “Хватит! Отвали!”. “Спасибо, что поговорил со мной”, – говорит она, и мгновенно успокаивается, вытирает пену с лопнувших губ, улыбается ими, и уходит. “Спасибо… спасибо… спаси…”.
Символ момента – 20-этажный небоскрёб, построенный для новых ангелов – “сытых и успешных”, которые должны были заселить и “облагородить” исторический центр Лос Анджелеса своим присутствием и кошельком. Ещё вчера это была одна из крупнейших новостроек города – Oceanwide Plaza: торговый центр, отель, роскошные квартиры. Сегодня это – недостроенная заброшка, которую граффитчики превратили в произведение монументального искусства – знак времени, реализованный на языке рабочего класса.
Это произошло на фоне окончания моратория на выселение людей во время ковида. Буквально в эти дни шерифы врываются в квартиры моих соседей, и выбрасывают на улицу целые семьи. Перед подъездом – тазы с вещами, мусорные пакеты, набитые бездомными судьбами. Десятки тысяч таковых ютятся в палатках под пустующими небоскрёбами класса “люкс”. Всё это превращает граффити на Oceanwide Plaza в актуальное политическое высказывание.
Желая засвидетельствовать это историческое зрелище, я иду по 12-й улице, а вслед за мной хромает озлобленный безумец с алыми белками и железным прутом. Машет им и кричит на меня.
– Как ты мне заплатишь?!
– За что?!
– За всё!!!
@dadakinder
В самом сердце Лос Анджелеса есть район Скид Роу (от англ. “on the skids”, “наднище”). На его улицах проживает 15 тысяч бездомных. 50 кварталов нищеты. Как так вышло?
В конце 19-го века в LA съезжаются люди в поисках работы. Идёт бурная стройка: развивается железная дорога, сельское хозяйство, нефтедобыча, киноиндустрия.
Скид Роу расположен в центре города, рядом с железной дорогой и индустриальной зоной. Здесь для этих приезжих, – временных и низкооплачиваемых работников, – открываются дешёвые ночлежки, столовые, пивнушки.
Условия жизни плохие: рабочие живут в перенаселённых коробках, далеко не у всех есть кровать, многие недоедают, санитария отсутствует, болезни повсеместны.
Постоянные переезды в поисках сезонной работы лишают человека возможности установить прочные социальные связи и получить поддержку сообщества. Друзей нет. Работа непостоянна. Эксплуатация безгранична. Доступная форма досуга – бухать после смены.
В 1910-х Скид Роу расцветает преступность, проституция, азартные игры, нелегальные кабаки. В 1920-е, когда ЛА переживает свою “золотую эру”, сюда бежит новая волна спасающихся от расизма и нуждающихся в работе афроамериканцев с Юга.
Всё это увеличивает социальное напряжение, связанное с конкуренцией на рынке труда, расизмом, криминалом, антисанитарией, эксплуатацией, и дефицитом инфраструктуры.
В 1930-е Америку накрывает Великая Депрессия. Больные и выжатые индустриализацией рабочие массово теряют не только работу, но и поддержку волонтёрских организаций – те тоже нищают. Так рабочий превращается в больного и пьющего бездомного.
Это питает новый тренд – осознание необходимости общественной заботы о малоимущих, которое легло в основу левого и правозащитного движения, возникновения велфера, и политики New Deal, создавшей фундамент для роста американского среднего класса.
Текучка людей сделала Скид Роу уникальным “плавильным котлом” – несмотря на расизм и сегрегацию, в 1940-х тут можно было встретить людей любых цветов и национальностей: от мексиканцев и коренных американцев до китайцев, евреев, итальянцев, немцев, французов, греков, египтян…
В 1950-е LA готовится к “обновлению” , и меняет своё отношение к Скид Роу – зона гуманитарной катастрофы становится проблемой, которая мешает инвестициям.
Что делает город? Спускает на Скид Роу копов, пуще криминализуя и без того опущенные слои населения; урезает социальную помощь; и принуждает владельцев “нежелательных объектов” сносить их за собственный счёт (это вместо ремонта).
В итоге, к середине 1960-х, количество доступных единиц жилья на Скид Роу сокращается вдвое. Многие жители снесённых ночлежек оказываются на улице.
В 1970-х Скид Роу объявляется “зоной сдерживания”. Город даёт добро волонтёрам развернуть здесь свои полевые кухни и пункты помощи. Ими активно пользуются покалеченные, брошенные, и стекающиеся сюда ветераны Вьетнамской войны.
В 1980-х, на пике демонтажа социального государства, город снова обрушивается на Скид Роу с волной облав, разгонов и конфискаций имущества бездомных ветеранов.
Последующие 50 лет пройдут в борьбе с такой политикой в отношении людей, чьё “преступление” заключается в том, что они – нищие, и не имеют доступа к жилью, здравоохранению, работе. Всё это “оптимизировали”.
В начале 2000-х обнаружилось, что все эти годы в Скид Роу происходил “дампинг” – поймав бездомного где-либо, полиция отвозила его в Скид Роу. Тем же занимались и больницы, сливая неплатежеспособных, безумных и одиноких пациентов “на район”.
Там их якобы должны были подобрать социальные службы, которые либо закрылись, либо стали новым бизнесом. Оказывая беднякам минимальные услуги низшего качества, он забирает львиную долю вливаний “на велфер” себе. Так бомж превращается в дойную корову, а вампир отмывает бабло через “благотворительность”, и спихивает налоговую нагрузку на средний класс, который нищает, сердится, и голосует против “велфера” – за правых. Бездомность растёт.
Но виноваты во всём этом, разумеется, торчки и левачки, а не система, ведомая жадностью и равнодушием.
@dadakinder
В конце 19-го века в LA съезжаются люди в поисках работы. Идёт бурная стройка: развивается железная дорога, сельское хозяйство, нефтедобыча, киноиндустрия.
Скид Роу расположен в центре города, рядом с железной дорогой и индустриальной зоной. Здесь для этих приезжих, – временных и низкооплачиваемых работников, – открываются дешёвые ночлежки, столовые, пивнушки.
Условия жизни плохие: рабочие живут в перенаселённых коробках, далеко не у всех есть кровать, многие недоедают, санитария отсутствует, болезни повсеместны.
Постоянные переезды в поисках сезонной работы лишают человека возможности установить прочные социальные связи и получить поддержку сообщества. Друзей нет. Работа непостоянна. Эксплуатация безгранична. Доступная форма досуга – бухать после смены.
В 1910-х Скид Роу расцветает преступность, проституция, азартные игры, нелегальные кабаки. В 1920-е, когда ЛА переживает свою “золотую эру”, сюда бежит новая волна спасающихся от расизма и нуждающихся в работе афроамериканцев с Юга.
Всё это увеличивает социальное напряжение, связанное с конкуренцией на рынке труда, расизмом, криминалом, антисанитарией, эксплуатацией, и дефицитом инфраструктуры.
В 1930-е Америку накрывает Великая Депрессия. Больные и выжатые индустриализацией рабочие массово теряют не только работу, но и поддержку волонтёрских организаций – те тоже нищают. Так рабочий превращается в больного и пьющего бездомного.
Это питает новый тренд – осознание необходимости общественной заботы о малоимущих, которое легло в основу левого и правозащитного движения, возникновения велфера, и политики New Deal, создавшей фундамент для роста американского среднего класса.
Текучка людей сделала Скид Роу уникальным “плавильным котлом” – несмотря на расизм и сегрегацию, в 1940-х тут можно было встретить людей любых цветов и национальностей: от мексиканцев и коренных американцев до китайцев, евреев, итальянцев, немцев, французов, греков, египтян…
В 1950-е LA готовится к “обновлению” , и меняет своё отношение к Скид Роу – зона гуманитарной катастрофы становится проблемой, которая мешает инвестициям.
Что делает город? Спускает на Скид Роу копов, пуще криминализуя и без того опущенные слои населения; урезает социальную помощь; и принуждает владельцев “нежелательных объектов” сносить их за собственный счёт (это вместо ремонта).
В итоге, к середине 1960-х, количество доступных единиц жилья на Скид Роу сокращается вдвое. Многие жители снесённых ночлежек оказываются на улице.
В 1970-х Скид Роу объявляется “зоной сдерживания”. Город даёт добро волонтёрам развернуть здесь свои полевые кухни и пункты помощи. Ими активно пользуются покалеченные, брошенные, и стекающиеся сюда ветераны Вьетнамской войны.
В 1980-х, на пике демонтажа социального государства, город снова обрушивается на Скид Роу с волной облав, разгонов и конфискаций имущества бездомных ветеранов.
Последующие 50 лет пройдут в борьбе с такой политикой в отношении людей, чьё “преступление” заключается в том, что они – нищие, и не имеют доступа к жилью, здравоохранению, работе. Всё это “оптимизировали”.
В начале 2000-х обнаружилось, что все эти годы в Скид Роу происходил “дампинг” – поймав бездомного где-либо, полиция отвозила его в Скид Роу. Тем же занимались и больницы, сливая неплатежеспособных, безумных и одиноких пациентов “на район”.
Там их якобы должны были подобрать социальные службы, которые либо закрылись, либо стали новым бизнесом. Оказывая беднякам минимальные услуги низшего качества, он забирает львиную долю вливаний “на велфер” себе. Так бомж превращается в дойную корову, а вампир отмывает бабло через “благотворительность”, и спихивает налоговую нагрузку на средний класс, который нищает, сердится, и голосует против “велфера” – за правых. Бездомность растёт.
Но виноваты во всём этом, разумеется, торчки и левачки, а не система, ведомая жадностью и равнодушием.
@dadakinder
Интервью Путина считаю успешным… для Путина. Миф изложен, акценты расставлены, семена посеяны. Уверен, зайдёт миллионам… не вас.
1
Люди, бросившиеся разоблачать отдельные неправды, и ржать под Рюриковичей на тему “рехнувшегося деда” – без понятия. Путин не им стелил постельку.
Первый акт заявляет “историческое право” на региональную гегемонию. Второй выражает обиду на отказ считаться с этим “правом”, и принять РФ в семью т.н. “цивилизованных народов”. Третий сообщает, что не всё потеряно, и предлагает одуматься, сесть за стол переговоров с царевной, и признать, что она – пацан.
Таков нарратив. На кого он рассчитан?
В первую очередь, на западных консерваторов: от американских республиканцев до европейских Орбанов, Мелони и Ле Пенов. Они видят в Путине патриота “традиционных ценностей” (и речь тут не столько о “духовке”, гомофобии и запрете абортов, сколько о “золотых временах”, когда белые альфы брали силой то, что хотели, и жидкие гендеры им не мешали).
Левые консерваторы видят в Путине “врага моего врага” – пусть “пост-”, но, всё-таки, “советского” борца с американским гегемоном. Интервью Путина идеально ложится на их вульгарный “антиимпериализм”, и ненависть миллионов жителей Глобального Юга к США.
Причина, по которой многим не очевидно, почему люди в странах БРИКС овулируют на Путина, в том, что эти многие смотрят в кристалл уходящего миропорядка, и слушают хор досиживающих своё время лидеров мнений, которые гоняют по эхокамере жвачку пророчеств, в которых РФ не то “вот-вот” развалится, не то захватит мир.
Я, если что, тут в ужасе, друзья. Посмотрев интервью Путина, я читаю реакции разного рода либтардов, – от лошаков до снайдеров, – и понимаю, что это пишут политические трупы; что история больше не с ними. И в ужасе я не потому, что история больше не с ними. И даже не потому, что она не с нами, – в смысле, отсутствия соизмеримых путинизму или трампизму альтернатив слева, – а потому, что Путин и ему подобные политики являются авангардом своего класса, и видят то, чего не видят те, кому пока ещё смешно, и кто слушает Путина с тем же выражением лица, что и Такер Карлсон.
Лошаки пишут, что Путин – это “чёрт”, который говорит “белиберду”. Это – тот уровень, на котором мыслит вся эта “хорошая” публика, хонтологически застрявшая в конце 20-го века, и “побеждающая” Путина исключительно на территории собственных кляуз.
2
Путин – это частное выражение глобального исторического ресентимента: объективного, простирающегося далеко за пределы постсоветского пространства, являющегося нервом нашей эпохи, и успешно вепонизированного, в частности, Путиным.
Дело не в Путине, а в сути той волны, которую он седлает. Миллиарды людей не попали на праздник Кучки, и разочарованы в порядке вещей. Слова, в которые они упаковывают своё недовольство, могут быть разными, но смысл один: ‘мы ненавидим всё, что происходит, и хотим всё это сжечь, отменить настоящее’.
Так вот интервью Путина – для них. И говорит оно на языке их исторического Чувства, которым Путин так хорошо владеет потому, что сам его испытывает.
Под слоем ботокса, за маской питона, скрывается уязвлённый, и, всё же, по уши влюблённый в Запад постсоветский человек, убеждённый капиталист, антисоветчик, который мечтал, старался, лез целоваться в западные дёсны, а его всё равно не приняли за своего.
В широком смысле постсоветский человек, и его аналоги в других географиях, обнаружил себя на обломках “великого прошлого”, где у него было если не светлое, то хоть какое-то, представимое будущее, и где он либо был, либо мог стать человеком…
Всё это расшиблось о кризисы, пандемии, и реальность позднего капитализма, где большинство – даже не пыль в глазах вампира.
Сила ресентимента – колоссальна. Ненависть – в воздухе. И если вы не хотите, чтобы прагматичные популисты вроде Путина утащили вас в свою редакцию грядущего мира, самое время перестать ржать с “рехнувшегося деда”, и понять, что почве под вашими ногами – кранты, что либеруха кончилась, и дед, в отличие от вас, играет на Завтра.
@dadakinder
1
Люди, бросившиеся разоблачать отдельные неправды, и ржать под Рюриковичей на тему “рехнувшегося деда” – без понятия. Путин не им стелил постельку.
Первый акт заявляет “историческое право” на региональную гегемонию. Второй выражает обиду на отказ считаться с этим “правом”, и принять РФ в семью т.н. “цивилизованных народов”. Третий сообщает, что не всё потеряно, и предлагает одуматься, сесть за стол переговоров с царевной, и признать, что она – пацан.
Таков нарратив. На кого он рассчитан?
В первую очередь, на западных консерваторов: от американских республиканцев до европейских Орбанов, Мелони и Ле Пенов. Они видят в Путине патриота “традиционных ценностей” (и речь тут не столько о “духовке”, гомофобии и запрете абортов, сколько о “золотых временах”, когда белые альфы брали силой то, что хотели, и жидкие гендеры им не мешали).
Левые консерваторы видят в Путине “врага моего врага” – пусть “пост-”, но, всё-таки, “советского” борца с американским гегемоном. Интервью Путина идеально ложится на их вульгарный “антиимпериализм”, и ненависть миллионов жителей Глобального Юга к США.
Причина, по которой многим не очевидно, почему люди в странах БРИКС овулируют на Путина, в том, что эти многие смотрят в кристалл уходящего миропорядка, и слушают хор досиживающих своё время лидеров мнений, которые гоняют по эхокамере жвачку пророчеств, в которых РФ не то “вот-вот” развалится, не то захватит мир.
Я, если что, тут в ужасе, друзья. Посмотрев интервью Путина, я читаю реакции разного рода либтардов, – от лошаков до снайдеров, – и понимаю, что это пишут политические трупы; что история больше не с ними. И в ужасе я не потому, что история больше не с ними. И даже не потому, что она не с нами, – в смысле, отсутствия соизмеримых путинизму или трампизму альтернатив слева, – а потому, что Путин и ему подобные политики являются авангардом своего класса, и видят то, чего не видят те, кому пока ещё смешно, и кто слушает Путина с тем же выражением лица, что и Такер Карлсон.
Лошаки пишут, что Путин – это “чёрт”, который говорит “белиберду”. Это – тот уровень, на котором мыслит вся эта “хорошая” публика, хонтологически застрявшая в конце 20-го века, и “побеждающая” Путина исключительно на территории собственных кляуз.
2
Путин – это частное выражение глобального исторического ресентимента: объективного, простирающегося далеко за пределы постсоветского пространства, являющегося нервом нашей эпохи, и успешно вепонизированного, в частности, Путиным.
Дело не в Путине, а в сути той волны, которую он седлает. Миллиарды людей не попали на праздник Кучки, и разочарованы в порядке вещей. Слова, в которые они упаковывают своё недовольство, могут быть разными, но смысл один: ‘мы ненавидим всё, что происходит, и хотим всё это сжечь, отменить настоящее’.
Так вот интервью Путина – для них. И говорит оно на языке их исторического Чувства, которым Путин так хорошо владеет потому, что сам его испытывает.
Под слоем ботокса, за маской питона, скрывается уязвлённый, и, всё же, по уши влюблённый в Запад постсоветский человек, убеждённый капиталист, антисоветчик, который мечтал, старался, лез целоваться в западные дёсны, а его всё равно не приняли за своего.
В широком смысле постсоветский человек, и его аналоги в других географиях, обнаружил себя на обломках “великого прошлого”, где у него было если не светлое, то хоть какое-то, представимое будущее, и где он либо был, либо мог стать человеком…
Всё это расшиблось о кризисы, пандемии, и реальность позднего капитализма, где большинство – даже не пыль в глазах вампира.
Сила ресентимента – колоссальна. Ненависть – в воздухе. И если вы не хотите, чтобы прагматичные популисты вроде Путина утащили вас в свою редакцию грядущего мира, самое время перестать ржать с “рехнувшегося деда”, и понять, что почве под вашими ногами – кранты, что либеруха кончилась, и дед, в отличие от вас, играет на Завтра.
@dadakinder
1
Человек в Vision Pro выглядит максимально дебильно. Сомневаюсь, что этот гаджет приживётся. По крайней мере, в его нынешнем виде.
Большинство из нас не может себе позволить громоздкий намордник за $3500. А того, кто может, бомбанут через два квартала, и правильно сделают.
Два года мир держали под замком пандемии, все изголодались по органике тактильных тел и душистых лугов, а айтишник предлагает забраться в коробок, и моргать на экран через фильтр.
Всё это разит антиутопией. Повсюду кризис, нищета, война. Что делать? Надеть “розовые очки”, сбежав от реальности в метавселенную, где нам продолжат втюхивать рекламу, но главное – тщательно отфильтрованную картину мира.
“Сомы грамм и нету драм”.
2
Последние месяцы я активно экспериментировал с AI по части генерации изображений, чтобы, во-первых, освоить новый медиум, во-вторых, найти приемлемый способ его использования.
Идея применения нейросетей для конверсии мысли в образ, кажется мне интересной. Как и то, что делает в этом направлении OpenAI. Другое дело Midjourney – это циничное воплощение ничем не стеснённой рыночной мясорубки.
Насосав отовсюду чужого искусства, не заплатив авторам, и не предоставив своим пользователям удобных и точных средств для контроля за результатом, Midjourney позволяет наштамповать за $30 в месяц сотни технически качественных картинок. Они не заменяют и не отменяют искусства, но позволяют лишить работы тысячи художников среднего звена.
И правда – ведь возможность заниматься творчеством и получать за это достойные деньги заслуживают только гении. Остальные должны либо сдохнуть с голоду, либо отказаться от своей мечты, и сменить профессию. Зачем нанимать “не Пикассо”, чтобы создать иллюстрацию в журнал, если можно нажать на кнопку и тут же получить удовлетворительный результат?
“Прогресс не остановить!”
3
Вопрос, впрочем, не только в этике и экономике. Midjourney вынудил меня задуматься о самой сущности искусства: о том, чем, зачем и почему оно вообще есть.
Какими бы качественными не были генеративы Midjourney, – и тут я опираюсь не только на свои скромные результаты, но и на работы популярных операторов данного инструмента, – я смотрю на них, и ничего не чувствую. Вообще.
Образ, казалось бы, интересный. Композиция хорошая. Цвета, текстура… всё на месте. Кроме чувств. Есть некая красивая поверхность, чистая форма, чистая эстетика, но под ней даже не мертвечина, а именно что пустота, – кромешное отсутствие чего-то, что делает искусство искусством.
Но что это? Я. Человек.
Я смотрю на генеративы, и понимаю, что меня в них нет. Эти формы, эти линии, эти цвета, это всё – не является продуктом моих переживаний и опыта. Это не мои чувства, не моя память. Это всё не моё.
Да, я ввожу запрос, и он содержит частичку меня. Но результат является случайной интерпретацией моего запроса. Машина не знает, где именно линии дрогнуть, потому что её не информирует моё чувство.
Я могу продолжать генерировать изображения, пока машина не угадает, и не выдаст мне что-то, что чуть ближе к моему видению, но каждый аспект этого “ближе” всё равно будет лишён моего чувственного участия в определении этого аспекта. И, значит, художника, чьё Я живёт в конкретном жёлтом цвете, в конкретной толщине линий, в конкретной экспозиции сумерек.
Возможно, развитие контрольного интерфейса решит проблему разрыва между автором и инструментом, но по моменту всё это глянцевый дохляк из той же области, что и стоковое фото.
4
Что именно считать прогрессом? Формальное развитие технологий или спайку этого развития с интересами большинства?
Да, очки дополненной реальности могут стать средством развития коммуникации и познания. Да, нейросети могут стать инструментом творческого самовыражения.
Однако до тех пор, пока характер развития этих новых средств определяет вампир, итогом “прогресса” будет маска, предлагающая сбегать от реальности вампирских преступлений; и нейросети, выдирающие последний кусок хлеба из голодных глоток работников культуры.
@dadakinder
Человек в Vision Pro выглядит максимально дебильно. Сомневаюсь, что этот гаджет приживётся. По крайней мере, в его нынешнем виде.
Большинство из нас не может себе позволить громоздкий намордник за $3500. А того, кто может, бомбанут через два квартала, и правильно сделают.
Два года мир держали под замком пандемии, все изголодались по органике тактильных тел и душистых лугов, а айтишник предлагает забраться в коробок, и моргать на экран через фильтр.
Всё это разит антиутопией. Повсюду кризис, нищета, война. Что делать? Надеть “розовые очки”, сбежав от реальности в метавселенную, где нам продолжат втюхивать рекламу, но главное – тщательно отфильтрованную картину мира.
“Сомы грамм и нету драм”.
2
Последние месяцы я активно экспериментировал с AI по части генерации изображений, чтобы, во-первых, освоить новый медиум, во-вторых, найти приемлемый способ его использования.
Идея применения нейросетей для конверсии мысли в образ, кажется мне интересной. Как и то, что делает в этом направлении OpenAI. Другое дело Midjourney – это циничное воплощение ничем не стеснённой рыночной мясорубки.
Насосав отовсюду чужого искусства, не заплатив авторам, и не предоставив своим пользователям удобных и точных средств для контроля за результатом, Midjourney позволяет наштамповать за $30 в месяц сотни технически качественных картинок. Они не заменяют и не отменяют искусства, но позволяют лишить работы тысячи художников среднего звена.
И правда – ведь возможность заниматься творчеством и получать за это достойные деньги заслуживают только гении. Остальные должны либо сдохнуть с голоду, либо отказаться от своей мечты, и сменить профессию. Зачем нанимать “не Пикассо”, чтобы создать иллюстрацию в журнал, если можно нажать на кнопку и тут же получить удовлетворительный результат?
“Прогресс не остановить!”
3
Вопрос, впрочем, не только в этике и экономике. Midjourney вынудил меня задуматься о самой сущности искусства: о том, чем, зачем и почему оно вообще есть.
Какими бы качественными не были генеративы Midjourney, – и тут я опираюсь не только на свои скромные результаты, но и на работы популярных операторов данного инструмента, – я смотрю на них, и ничего не чувствую. Вообще.
Образ, казалось бы, интересный. Композиция хорошая. Цвета, текстура… всё на месте. Кроме чувств. Есть некая красивая поверхность, чистая форма, чистая эстетика, но под ней даже не мертвечина, а именно что пустота, – кромешное отсутствие чего-то, что делает искусство искусством.
Но что это? Я. Человек.
Я смотрю на генеративы, и понимаю, что меня в них нет. Эти формы, эти линии, эти цвета, это всё – не является продуктом моих переживаний и опыта. Это не мои чувства, не моя память. Это всё не моё.
Да, я ввожу запрос, и он содержит частичку меня. Но результат является случайной интерпретацией моего запроса. Машина не знает, где именно линии дрогнуть, потому что её не информирует моё чувство.
Я могу продолжать генерировать изображения, пока машина не угадает, и не выдаст мне что-то, что чуть ближе к моему видению, но каждый аспект этого “ближе” всё равно будет лишён моего чувственного участия в определении этого аспекта. И, значит, художника, чьё Я живёт в конкретном жёлтом цвете, в конкретной толщине линий, в конкретной экспозиции сумерек.
Возможно, развитие контрольного интерфейса решит проблему разрыва между автором и инструментом, но по моменту всё это глянцевый дохляк из той же области, что и стоковое фото.
4
Что именно считать прогрессом? Формальное развитие технологий или спайку этого развития с интересами большинства?
Да, очки дополненной реальности могут стать средством развития коммуникации и познания. Да, нейросети могут стать инструментом творческого самовыражения.
Однако до тех пор, пока характер развития этих новых средств определяет вампир, итогом “прогресса” будет маска, предлагающая сбегать от реальности вампирских преступлений; и нейросети, выдирающие последний кусок хлеба из голодных глоток работников культуры.
@dadakinder
Проблема бездомности связана не только с отсутствием доступного жилья, образования, и работы, но и с тем, как устроена система здравоохранения.
Больной человек, или человек, страдающий психическими расстройствами, может оказаться на улице из-за невозможности работать или поддерживать отношения.
Есть и обратный эффект – положение бездомности увеличивает риск болезней и психических расстройств.
У 20-25% бездомных в США – тяжёлые состояния психики. В Калифорнии, если человек представляет опасность для себя или окружающих, его могут задержать на 72 часа, 14 суток, и даже госпитализировать. Но это – сценарий для буйных и недееспособных.
Бывают расстройства, при которых человек не бросается на других, но и не может вести полноценную жизнь, нуждается в помощи, и не получает её.
У 60% бездомных в США нет страховки и, значит, доступа к медицинской помощи.
Многие не сознают своих расстройств, гуляют по улицам с биполяркой и шизофренией, и избегают “врачей, продающих органы пришельцам”. Система приходит на “помощь” только тогда, когда их недуг достигает зенитных стадий.
Какую помощь получают остальные?
Только у 40% бездомных есть страховка. Качество доступных по ней услуг – никакое, поскольку система постоянно “оптимизируется”.
Это значит, что ты приходишь в кабинет к доктору за шиномонтажем, а там – “гадалка”, которая гуглит при тебе твои симптомы, рассказывает о том, как “рептилоиды вживляют чипы жителям плоской земли”, и предлагает купить у неё баночку “святой мази” с запахом роз.
Чем лечатся бездомные, у которых нет страховки, но есть тревога и депрессия?
38% бездомных алкозависимые, 26% сидят на других наркотических веществах.
Когда вы называете таких “алкашами” и “нариками”, чтобы следом обвинить их в том, что они не хотят выбираться из беды (подчас гуманизируя себя через принятие своего положения как выбора), вы забываете, что зависимость – это болезнь и… зависимость.
Чтобы от неё избавиться, силы воли не достаточно. Нужна система поддержки. Но откуда ей взяться, если вампиры урезают помощь для тех, к кому общество относится как к мусору, который “сам виноват”?
Наркозависимые не сводятся к человеку, который искал кайф, ширнулся, и подсел. Такой тоже заслуживает помощи, но есть и другие: например, нищий иммигрант, покупающий болеутоляющее на чёрном рынке, и не знающий, что в него уже подмешали, чтобы создать “клиента”.
Большие фармацевтические корпорации успешно навязали врачебному сообществу назначение опиоидных анальгетиков для лечения боли. Маркетинговая кампания о том, как всё это круто и безопасно закончилась эпидемией, которая уносит 80 тысяч жизней каждый год. И это – тоже проблема здравоохранения, заливающего болезни “таблами” в интересах большой фармы.
Где оказывается наркозависимый в мире “оптимизированной” медицины? На улице, где ведёт себя неадекватно, пахнет скверно, и эмпатии не вызывает.
Дальше включается механизм маргинализации, стигматизации и лавок с шипами (“чтобы психи, бомжи и торчки не могли тут спать”), после чего являются менты, и делают всё, чтобы нищий, больной, и бездомный человек знал своё место “отброса”; и не лез в мир тех, кто смотрит на него с брезгливым презрением, требуя, чтобы шиза на фентаниле, которая не спала и не мылась вот уже который год, “взяла себя в руки” и устроилась на работу, где все только и ждут, когда же к ним зайдёт бомж с резюме.
Вампир пытается свести эту проблему к индивиду – его частной ответственности, характеру, качествам. Однако ничто из этого не существует в отрыве от обстоятельств.
Бездомность – это системная проблема, которая требует комплексных решений. Доступ к жилью, работе, образованию и медицине – всё это работает в спайке. Первым шагом на пути к ней является понимание того, что бездомный – это ты. Т.е., человек. Такой же, как каждый. Разница лишь в обстоятельствах, изменив которые можно спасти человека.
@dadakinder
Больной человек, или человек, страдающий психическими расстройствами, может оказаться на улице из-за невозможности работать или поддерживать отношения.
Есть и обратный эффект – положение бездомности увеличивает риск болезней и психических расстройств.
У 20-25% бездомных в США – тяжёлые состояния психики. В Калифорнии, если человек представляет опасность для себя или окружающих, его могут задержать на 72 часа, 14 суток, и даже госпитализировать. Но это – сценарий для буйных и недееспособных.
Бывают расстройства, при которых человек не бросается на других, но и не может вести полноценную жизнь, нуждается в помощи, и не получает её.
У 60% бездомных в США нет страховки и, значит, доступа к медицинской помощи.
Многие не сознают своих расстройств, гуляют по улицам с биполяркой и шизофренией, и избегают “врачей, продающих органы пришельцам”. Система приходит на “помощь” только тогда, когда их недуг достигает зенитных стадий.
Какую помощь получают остальные?
Только у 40% бездомных есть страховка. Качество доступных по ней услуг – никакое, поскольку система постоянно “оптимизируется”.
Это значит, что ты приходишь в кабинет к доктору за шиномонтажем, а там – “гадалка”, которая гуглит при тебе твои симптомы, рассказывает о том, как “рептилоиды вживляют чипы жителям плоской земли”, и предлагает купить у неё баночку “святой мази” с запахом роз.
Чем лечатся бездомные, у которых нет страховки, но есть тревога и депрессия?
38% бездомных алкозависимые, 26% сидят на других наркотических веществах.
Когда вы называете таких “алкашами” и “нариками”, чтобы следом обвинить их в том, что они не хотят выбираться из беды (подчас гуманизируя себя через принятие своего положения как выбора), вы забываете, что зависимость – это болезнь и… зависимость.
Чтобы от неё избавиться, силы воли не достаточно. Нужна система поддержки. Но откуда ей взяться, если вампиры урезают помощь для тех, к кому общество относится как к мусору, который “сам виноват”?
Наркозависимые не сводятся к человеку, который искал кайф, ширнулся, и подсел. Такой тоже заслуживает помощи, но есть и другие: например, нищий иммигрант, покупающий болеутоляющее на чёрном рынке, и не знающий, что в него уже подмешали, чтобы создать “клиента”.
Большие фармацевтические корпорации успешно навязали врачебному сообществу назначение опиоидных анальгетиков для лечения боли. Маркетинговая кампания о том, как всё это круто и безопасно закончилась эпидемией, которая уносит 80 тысяч жизней каждый год. И это – тоже проблема здравоохранения, заливающего болезни “таблами” в интересах большой фармы.
Где оказывается наркозависимый в мире “оптимизированной” медицины? На улице, где ведёт себя неадекватно, пахнет скверно, и эмпатии не вызывает.
Дальше включается механизм маргинализации, стигматизации и лавок с шипами (“чтобы психи, бомжи и торчки не могли тут спать”), после чего являются менты, и делают всё, чтобы нищий, больной, и бездомный человек знал своё место “отброса”; и не лез в мир тех, кто смотрит на него с брезгливым презрением, требуя, чтобы шиза на фентаниле, которая не спала и не мылась вот уже который год, “взяла себя в руки” и устроилась на работу, где все только и ждут, когда же к ним зайдёт бомж с резюме.
Вампир пытается свести эту проблему к индивиду – его частной ответственности, характеру, качествам. Однако ничто из этого не существует в отрыве от обстоятельств.
Бездомность – это системная проблема, которая требует комплексных решений. Доступ к жилью, работе, образованию и медицине – всё это работает в спайке. Первым шагом на пути к ней является понимание того, что бездомный – это ты. Т.е., человек. Такой же, как каждый. Разница лишь в обстоятельствах, изменив которые можно спасти человека.
@dadakinder
Читаю отчёт RAND, посвящённый долгосрочной стратегии США в отношении России.
Авторы создали две модели развития событий вокруг Украины:
1) при “более положительном” сценарии, война заканчивается в ближайшем будущем, Китай поддерживает РФ только некинетическими средствами (не вступая в войну), Украина добивается небольших территориальных успехов, стороны достигают устойчивого прекращения огня.
2) при “менее положительном” сценарии, идёт долгая война на истощение, Китай снабжает РФ оружием и боеприпасами, Украина дополнительно теряет небольшое количество территорий, стороны достигают хрупкого мира.
Примечательно, что обе проекции исключают перспективу применения ядерного оружия и войну между Россией и НАТО.
Ситуация после войны:
1) при “более положительном” исходе, РФ уходит в оборону со значительно ослабленной армией, остаётся под санкциями, и сохраняет холодные партнёрские отношения с Китаем. Украина фокусируется на своём восстановлении и евроинтеграции. Между странами НАТО сохраняется стратегическое единство. Отношения США и Китая остаются прежними. С РФ снимается часть санкций, что создаёт фундамент будущей “перезагрузки” её отношений с Западом.
2) при “менее положительном” исходе, РФ уходит в оборону с ослабленной армией, и продолжает милитаризировать экономику при активной поддержке Китая. Отношения России и Китая углубляются. Украина пытается отбить захваченные территории. Её экономика разрушена. Страны НАТО не могут договориться между собой. Угроза РФ не позволяет США сосредоточить свои силы в тихоокеанском регионе, что играет на руку Китаю. Отношения США и Китая продолжают ухудшаться. Санкции против РФ и Китая вытесняют эти страны из процесса рыночной интеграции с Западом.
Аналитики RAND обозначают два стратегических подхода к России: “более жёсткий” (достижение целей путём давления, наказания и ослабления) и “менее жёсткий” (достижение целей путём удовлетворения части интересов противника).
Интересы США по версии RAND:
– Защита партнёров в Европе и Азии;
– Предотвращение большой войны;
– Укрепление американской экономики;
– Укрепление и развитие Украины;
– Деэскалация постсоветского пространства.
Ключевые акценты и выводы авторов:
1) Длинная война не выгодна ни США, ни Европе, ни Украине, и будет иметь негативные последствия для всех, вне зависимости от послевоенной стратегии США. Способность Украины к обороне и восстановлению будет подорвана, а экономика Европы замедлится.
2) США обладают возможностями повлиять на исход войны (в частности, склонить РФ и Украину к переговорам) и снизить риск её повторения, убедив Киев перейти в оборону и укрепив его так, чтобы Украина, с одной стороны, не могла идти в наступление, но, при этом, стала неприступной крепостью. Это, по мнению RAND, хоть и снижает шансы освободить захваченные украинские территории, но также делает дальнейшую интервенцию максимально непривлекательной для России.
3) Дальнейшее укрепление связей между РФ и Китаем предопределено, а вот единство между союзниками по НАТО – под вопросом, и влияет на интересы США.
4) Жёсткий подход к России увеличивает риск прямого конфликта между США, НАТО и РФ. По мнению авторов RAND, война в Украине ослабила военный потенциал России, что делает её нападение на страны НАТО маловероятным. Тем не менее, такое нападение возможно в случае реализации жёсткого подхода США к России, при котором происходит эскалация взаимной враждебности, и вероятность конфликта растет – только уже не в результате “оппортунистической агрессии” РФ, а как её ответ на давление США.
5) Авторы прогнозируют, что жёсткий подход к РФ со стороны США не понравится их ключевым партнёрам в Европе: в частности, Франции, Италии и Германии. И наоборот – страны Восточной Европы будут требовать от США более решительных мер в отношении РФ, но это – не проблема, так как большинство из них зависят от США, и по итогу будут субординированы.
RAND — это аналитический центр, занимающийся исследованиями для государственных агентств (включая американскую военку) и частных компаний.
@dadakinder
Авторы создали две модели развития событий вокруг Украины:
1) при “более положительном” сценарии, война заканчивается в ближайшем будущем, Китай поддерживает РФ только некинетическими средствами (не вступая в войну), Украина добивается небольших территориальных успехов, стороны достигают устойчивого прекращения огня.
2) при “менее положительном” сценарии, идёт долгая война на истощение, Китай снабжает РФ оружием и боеприпасами, Украина дополнительно теряет небольшое количество территорий, стороны достигают хрупкого мира.
Примечательно, что обе проекции исключают перспективу применения ядерного оружия и войну между Россией и НАТО.
Ситуация после войны:
1) при “более положительном” исходе, РФ уходит в оборону со значительно ослабленной армией, остаётся под санкциями, и сохраняет холодные партнёрские отношения с Китаем. Украина фокусируется на своём восстановлении и евроинтеграции. Между странами НАТО сохраняется стратегическое единство. Отношения США и Китая остаются прежними. С РФ снимается часть санкций, что создаёт фундамент будущей “перезагрузки” её отношений с Западом.
2) при “менее положительном” исходе, РФ уходит в оборону с ослабленной армией, и продолжает милитаризировать экономику при активной поддержке Китая. Отношения России и Китая углубляются. Украина пытается отбить захваченные территории. Её экономика разрушена. Страны НАТО не могут договориться между собой. Угроза РФ не позволяет США сосредоточить свои силы в тихоокеанском регионе, что играет на руку Китаю. Отношения США и Китая продолжают ухудшаться. Санкции против РФ и Китая вытесняют эти страны из процесса рыночной интеграции с Западом.
Аналитики RAND обозначают два стратегических подхода к России: “более жёсткий” (достижение целей путём давления, наказания и ослабления) и “менее жёсткий” (достижение целей путём удовлетворения части интересов противника).
Интересы США по версии RAND:
– Защита партнёров в Европе и Азии;
– Предотвращение большой войны;
– Укрепление американской экономики;
– Укрепление и развитие Украины;
– Деэскалация постсоветского пространства.
Ключевые акценты и выводы авторов:
1) Длинная война не выгодна ни США, ни Европе, ни Украине, и будет иметь негативные последствия для всех, вне зависимости от послевоенной стратегии США. Способность Украины к обороне и восстановлению будет подорвана, а экономика Европы замедлится.
2) США обладают возможностями повлиять на исход войны (в частности, склонить РФ и Украину к переговорам) и снизить риск её повторения, убедив Киев перейти в оборону и укрепив его так, чтобы Украина, с одной стороны, не могла идти в наступление, но, при этом, стала неприступной крепостью. Это, по мнению RAND, хоть и снижает шансы освободить захваченные украинские территории, но также делает дальнейшую интервенцию максимально непривлекательной для России.
3) Дальнейшее укрепление связей между РФ и Китаем предопределено, а вот единство между союзниками по НАТО – под вопросом, и влияет на интересы США.
4) Жёсткий подход к России увеличивает риск прямого конфликта между США, НАТО и РФ. По мнению авторов RAND, война в Украине ослабила военный потенциал России, что делает её нападение на страны НАТО маловероятным. Тем не менее, такое нападение возможно в случае реализации жёсткого подхода США к России, при котором происходит эскалация взаимной враждебности, и вероятность конфликта растет – только уже не в результате “оппортунистической агрессии” РФ, а как её ответ на давление США.
5) Авторы прогнозируют, что жёсткий подход к РФ со стороны США не понравится их ключевым партнёрам в Европе: в частности, Франции, Италии и Германии. И наоборот – страны Восточной Европы будут требовать от США более решительных мер в отношении РФ, но это – не проблема, так как большинство из них зависят от США, и по итогу будут субординированы.
RAND — это аналитический центр, занимающийся исследованиями для государственных агентств (включая американскую военку) и частных компаний.
@dadakinder
Смерть любого оппозиционного лидера – это не только удар по его организации и сопряжённому с ней движению, но и по оппозиции как таковой. Безотносительно её разногласий и противоречий, вне зависимости от того, как тот или иной из нас относится к конкретной личности, её взглядам, и политике, которую она реализует на практике, – устранение одной из оппозиционных орбит сужает политическое пространство для всех, и цементирует царящий режим.
Убив Навального, власти ещё подъели воздух. Правые лидеры сидят. Левые лидеры сидят. Одни молчат. Другие легли в землю. Кремль продолжает возделывать полый монолит безальтернативности, которая стоит на газе, насилии, и раздавленных, беспомощных, лишённых всякого энтузиазма гражданах.
За подлостью убийства следует мерзость реакции на него: что пафосные всхлипы тех, что злопыхательства этих – жужжит над трупом мошкара.
Историю, меж тем, творят народы, классы, люди, и никакой террор не отменяет этот факт. История не знает ни бессмертных царей, ни вечных режимов. Внутри любой заперти и, по сути, лишь мнящейся непроходимости, всегда имеется потенциал обратного – желание дышать. И это прорастёт, не сомневайтесь.
@dadakinder
Убив Навального, власти ещё подъели воздух. Правые лидеры сидят. Левые лидеры сидят. Одни молчат. Другие легли в землю. Кремль продолжает возделывать полый монолит безальтернативности, которая стоит на газе, насилии, и раздавленных, беспомощных, лишённых всякого энтузиазма гражданах.
За подлостью убийства следует мерзость реакции на него: что пафосные всхлипы тех, что злопыхательства этих – жужжит над трупом мошкара.
Историю, меж тем, творят народы, классы, люди, и никакой террор не отменяет этот факт. История не знает ни бессмертных царей, ни вечных режимов. Внутри любой заперти и, по сути, лишь мнящейся непроходимости, всегда имеется потенциал обратного – желание дышать. И это прорастёт, не сомневайтесь.
@dadakinder
