Пока притих Иван Мясов, вот немного музыки и текста, душу рвущих.
https://www.youtube.com/watch?v=tu3EcAHdHlE

О город! Ты – прореха, через которую виден ум.

Так действие тысяч сознаний просачивается в нечто – без творца. Видится ум мириад и эпох: в устройстве городского быта, форме и цвете пространств, людских потоках. Город, как смысл, есть божество.

Внутри него живут тысячи. Город – то, что выражено, что создано ими, но и то, что они каждый день внедряют в себя, потребляют, прожёвывают умами через дыры органов чувств.

И я пожираю тебя, о город, как ты пожрал меня.

Сегодня Иван Валерович – почётный клошар.

Душа его объята тряпьём и смрадом. Голос сорван от немого крика. Плечи истёрты о прохожих до костей.

Иван потерял рубежи.

Хлеб и вода не претворились плотью и вином ни в одном ресторане Парижа.

Иван есть конь в пустоте. Вопль средь рукотворных, обжитых скал.

Если буду я завтра в строю,
То — в каком?
Колесница меж мной и врагом,
В колеснице сидит светлый Бог,
Или просто окоп, пустота поперёк?

Есть ли строй, есть ли враг,
Есть ли шаг —
Между этой и той стороной?

Если буду я завтра, то — встану,
Окажусь со своими — иль здесь, или там,
И пойдём мы вперёд, умирать за ура.
Почему бы и нет?

Я песок, я волна,
Шум травы,
Отблеск, квант,
Наблюдатель себя самого.
Так нас два, а где два — вот уже и не счесть.

Пыль есть всё. Всё есть фронт, фронта нет.
Только я (меня нет) —
Встану в строй (его нет)
И пойду (нет и ног, и земли,
Нет и пуль, нет и слов).

7.10.18

Одна из самых важных преград на моем пути сама рушилась благодаря чисто научному событию. Это было разложение атома. Оно отозвалось во мне подобно внезапному разрушению всего мира. Внезапно рухнули толстые своды. Все стало неверным, шатким и мягким. Я бы не удивился, если бы камень поднялся на воздух и растворился в нем. Наука казалась мне уничтоженной: ее главнейшая основа была только заблуждением, ошибкой ученых, не строивших уверенной рукой камень за камнем при ясном свете божественное здание, а в потемках, наудачу и на ощупь искавших истину, в слепоте своей принимая один предмет за другой.

Ступени -- Василий Кандинский

Две или три души, множество, сонм.
Не всё ли одно?
Нет ни одиночества, ни смерти. Некого, нечего отделять: все одно.
И самая далёкая звезда — танцует. Что ей делать ещё?
И снадобье, что мы так жадно принимаем внутрь, — давно висит над головой, разложенное на мельчайшие планеты. Глотай!

Они собрались, усталые, кто в чём был: белая рубашка и бритые щёки менеджера по продажам, большие руки и кожаный фартук мясника, бармен в рваных штанах...

Сели на скрипучие табуреты, зажмурились и стали играть.

Они играли с упоением, без стеснения переходя от виртуозности к полной простоте.

Тянули ноту, повторяли любимый мотив самозабвенно, и всё искали в нём, расширяли, окружали мелодию.

Не сговариваясь, завершали одну тему и начинали другую. Гитара только что плакала — и вот смеётся, а теперь задумчиво погружается сама в себя. С ней меняет ритм флейта, а вот руки отпустили флейту и взяли бубен и шейк.

На щеках румянец подчёркивает бледность, усталость людей. Красные веки закрыты, слеза защищает воспалённые от недосыпа глаза. Или нет, это уже другая, чувственная слеза. Немытые головы становятся потусторонне прекрасны.

Музыка захватывает и меня.

Чем ярче боль, чем отчётливее потребность и чем сильнее необходимость, –
тем шире шум, изощрённей дезинформация, навязчивей реклама.

Силы эти – уводят от интереса. Питаются им.

Нездоровье и инстаграм-докторы, жажда праздника и кока-кола, стремление к познанию и википедия.

Множится подлог. Тем дороже подлинность.

Ночью Иван, Пророк этого мира, опустился на землю меж сосен и заплакал.

О жуки и птицы, свидетели слёз!
Скройтесь в норах, притихните в гнёздах и щелях:
Иван вспомнил, что он человек, и это – слёзы человека о других людях.

Укладываясь на хвойное лежбище, смыкая веки, Иван смеялся.

Мрак отомрёт. Сон отоснится до пустоты.
Утром Пророк встретит своих.

Было пророчество: война. Ты можешь спастись.

После летней вьюги, когда великий город твой застынет и никто не захочет пошевелиться, ты – беги.

Возьми свою семью, скажи, что так надо, и уезжай дальше, дальше от великих городов.

Поможет дальний, забытый, несуществующий родственник – поманит беглецов.

Когда снаряды древних полетят, и прекратится связь, и дым горящих городов, как дым лесных пожаров, затянет небо, – беги дальше, беги к тому, чего бежал раньше.

Деревни ждут. Дома целы и пусты. Утварь на месте. Земля, как прежде, бедна.

И добудешь хлеб свой потом и кровью.

Вот спасение.

Исследование книг на полке подводит к идее трёх видов аргументации: провидчески-философская (аксиоматическая), логическая (схоластическая), бытовая (эмпирическая).

- Хайдеггер, Кант, Флоренский, Бердяев, Штайнер пишут о том, что мир им открылся с какой-то стороны и вот таков он.

- Околоматематические книги выводят одно из другого так, будто оно сферическое и висит в вакууме, аналогично и книги с большими количествами отсылок к авторитетам и источникам (например, Мир-Система Модерна).

- Великое множество книг опираются на примеры, ср. "Стратегия непрямых действий" – сплошные примеры военных операций, "Повседневная жизнь Москвы" – бытовые ситуации, и пр., где есть пример из жизни, на который и может опираться жизнеописание.

Известны ли вам примеры аргументации в книгах, помимо аксиоматической, схоластической и эмпирической?

Безумству храбрых поём мы славу!

Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истёк ты кровью... Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!

Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!

Безумству храбрых поем мы песню!..

Песня о Соколе (фрагмент) – Максим Горький

В фильме "Весна, лето, осень, зима, и снова весна" показан оборот колеса: невинный ребёнок, живущий в буддийском храме, обнаруживает в себе жестокость; она доходит до предела и становится запредельной, приводит к беде; но он изживает её в себе, и через годы, преодолев себя сам, начинает новую страницу своей жизни как буддийский монах; и встречает ребёнка.

Я смотрел этот фильм снова и снова. Два мужчины, молодой и старый, в плавучем доме, и в них пламя жестокости и жестокий лёд. Меня завораживала естественность и неизбежность поднимающейся в мужчине волны, его страсть и отчаяние.

Но теперь я понимаю, что ключом была женщина: отсутствующая мать. Русло в душе мальчика, по которому устремился бесконтрольно поток его чувств -- это отсутствие внутренней преграды, которой мог стать образ любящей матери. И какие в нём чувства: радость власти над слабым; похоть -- стремление телесно слиться; бунт против наставника; ревность; месть; и море, море страха.

Ведь это увеличившийся в размерах брошенный мамой мальчик.

А приняв урок -- сквозь Сутру Сердца -- он видит себя целиком. Это боль инициации. То, что делает мальчика мужчиной.

Биографически, женщина – весь мир, мужчина – творение и воля к жизни.

Женская плоть при внутренней беременности является полной мембраной между нами и миром. Всё есть Она, всё вокруг. При внешней беременности женщина – мембрана души, внешний орган чувств, посредник. Сопровождение, разделение на "внутри, под контролем" и "снаружи, чужое" остаётся за матерью ещё несколько лет.

Мужчина никогда не бывает так же близок другому человеку. Мужчина сирота в своём теле, оно окончательно. Мужчина осиротел и в своей душе, в эмоциях. Эта невольная отстранённость выражена в чуткости к абстракциям и пренебрежению к быту.

Материя воспринимается как вывернутая мать. Небо – образ отца.

Как догнать отца, как его достигнуть? Он столь недостижим, что во многих культурах обожествляется.

Влечение к женщине подобно желанию вернуться, и в то же время – в более взрослом, зрелом сценарии – вырваться наружу.

Влечение к мужчине – это тоска небытия по возникновению.

Мой ребёнок кричит: играй! Рисуй! Кричи и пой! Давай узнаем, что можно с этим миром поделать радостного!

И как же быть взрослым, не дав мальчику во мне насытиться. И разве это возможно: доиграть, допеть, надышаться так, чтоб хватило на остаток жизни.

Бывает так: мы изобретаем и делаем, а сливки снимает кто-то другой. Почему?

Изобретение – новое решение задачи в ограниченных условиях, реализованное хотя бы в одном экземпляре.

Внедрение же – это изменение образа жизни, подкреплённое ресурсами и концепцией.

Обсуждение образа жизни, проектирование жизни людей и обществ нам часто кажется не прикладным, не содержательным моментом. Вижу два варианта: утопия и обесценивание.

Утопия – помещение обсуждения в ситуацию, которой здесь нет, например "а в развитых странах" или "а при коммунизме!.."
Проблема – в оторванности от реальности. Необходимо изменить сразу многое, чтобы оказаться в мечте. Утопические идеи не предполагают внедрения, по существу. Они пока дискуссионны. Разрыв между идеалом и реальностью мы аврально перекрыть – не умеем.

Обесценивание же проявляется в отношении к тому, что связано с живыми чувствующими людьми, а не машинами. Звучат слова: религия, маркетинг, булшит, впаривать. Словно нет смысла говорить об изменении жизни всерьёз, надо срочно что-то делать. На чувства времени нет.

Но именно здесь, в образе будущего – и внедрение, и ресурсное обеспечение.

Вместо осуществления волевого мечтания о будущем – нам свойственно соскакивать, уходить от темы. Это и есть "слепое пятно" концептуального управления. Мы не играем на поле неутилитарного. Там нас и пользуют.

Беспредельное vs. Имеющее предел

Свойство природы – баланс.

Сила действия рождает силу противодействия. Поток тепла рождает работу. Одно переходит в другое, и так без конца.

Баланс – свойство предела: по одну сторону предела и по другую что-то становится однородным, это и зовётся балансом. Укажите на луну, на её пределы, и становится возможным беспрестанное обращение луны по небу, – но только так, как заведено: в балансе.

То, что лишено баланса, быстро кончается – или входит в другой баланс, более высокого уровня. Когда лиса поедает горную козу, это нарушение баланса жизненных токов козы, но в отношениях коз и лис всё идёт как нужно.

Другое дело: ум, контроль, организация. Иллюзорное.

Безграничны, несбалансированны, внематериальны, но связаны с материей, как тень с кошкой или как кошка с тенью. Тень уходит за горизонт вечером, тень сжимается под лапами в полдень. Но кошка не тень и тень не кошка.

Наше тело требует баланса: заставляет дышать (попробуйте не), есть, спать. Наш ум, общение, управление – баланса не требуют: мы привносим его искусственно, на благо или нет.

Предел в организации может быть только динамическим: предел – выражение борьбы, а не баланса. И ум, и сердце могут только идти к чистоте или к грязи, но не стоять на месте. И помыслам положен предел только в той мере, в которой мы готовы его превзойти.

Тело приспосабливается к теплу и холоду, к нагрузкам и отдыху. Ум, психика – приспосабливаются к общественным силам, к выживанию среди людей, технологий, властей. Ум способен бросить тело на высочайшую гору ради фотографии в инстаграм – это ли не власть беспредельного над имеющим предел?

О как логично производство вещей, как оно отчерчивается материальными силами: логистика, склад, завод, станок, пролетарий! Но материальные силы стремятся к балансу, тяготеют к земле.

А управление материальными силами кажется потусторонним, магическим, беспредельным, идущим от неба.

Контроль, иллюзорность сложнее, важнее, человечнее. В ней человек проявляется как человек, а не брус или прах.

Оглянитесь: как рухнула тридцать лет назад наша страна, как она была окружена безумием! Как мы живём в безумии сейчас, не нащупывая пределов контроля, как люди не могут приложить свои наличные силы к созиданию потому, что у них нет суррогата контроля – денег! Как мы окружены запретами, но только теми, что нарушаются. Запрет, как предел в беспредельном, налагается только потому, что будет нарушен.

Пределен как тело, беспределен как ум: я учусь различать, объединять, быть в гармонии.

天地人和