Джисон доходит куда-то до глуби сада и натыкается на небольшой холм, который сразу сильно бросается в глаза. Почти полностью он состоит из белых бутонов, покачивающихся из стороны в сторону на своих тонких ножках.

– Тут так много цветов... – говорит он, но почти сразу замолкает, когда слышит позади себя шаги.

– Это паучья лилия, – тихо произносит Минхо, волоча за собой метлу. Он обходит холм и начинает подметать дорожки вокруг от опавших листьев.

– Они белые... Почему они одни настолько белые во всем саду? – Джисон подходит ближе, желая рассмотреть чуть шевелящиеся бутоны.

Он очень надеялся, что и эти цветы откроют ему историю, которую скрывает расцветший человек, но лилии даже не шелохнулись. Обычно, бутоны выпускают пыльцу, которая сразу же ярко светится и показывает самые красивые моменты из жизни души, собираясь в силуэты и движущиеся картинки. А сами цветы поднимают свои головы вверх, откуда звучат самые разные мелодии. Но лилии молчат.

Джисон смотрит не понимающе. Он осторожно, кончиком пальца, дотрагивается до лепестка, думая, что, может быть, цветы просто спят, но нет, они почему-то совсем не реагируют.

– Почему они не... – не успевает закончить парень, как Минхо его перебивает.

– Эти не умеют.

– Почему? Я думал, что все цветы в могильнике поют... – он разочаровано смотрит то на Минхо, то обратно на холм.

– Все. Но эти не поют.

Минхо останавливается около растений и застывает на месте. Зубы его незаметно сжимаются, а сам он становится серьезнее, чем обычно. Он теперь тоже смотрит на цветы, хотя совсем не любит эту часть могильника. Со скорбью и печалью.

– А почему? – Джисон все не унимается. – Ты знаешь все души, которые тут находятся?

– Да, все. Это цветы души, покончившей с жизнью добровольно, – Джисон и изумленно и испуганно одновременно смотрит на Минхо, а тот даже не повел бровью.

– В сад никогда не попадают души самоубийц. Их не приводят сюда, а сразу отправляют в чистилище. Но эта душа все равно оказалась здесь.

– Ты знаешь, что это была за душа? – смотрит Джисон на высокую фигуру рядом, а сам Минхо крепко сжимает руки за спиной. Напрягается.

– Знаю, – он не может рассказать подробнее. Не сейчас. – Красивые цветы, правда? – Минхо подходит ближе, и касается бутона. – Они никогда не завянут. Сколько бы веков не прошло.

– Ты говорил, что если цветы увядают, то это значит, что душа скоро переродится.

– Говорил.

– Значит эта?.. – Джисон замолкает.

– Да. Она никогда не сможет обрести новую жизнь. Это ее посмертное проклятье, – он осторожно гладит бутон, который почти не реагирует на его прикосновения. – Она будет радовать глаза каждого, встречать и провожать новые души. Цветы ее будут вечно цвести и навсегда останутся такими красивыми. Но она больше не увидит ничего другого, кроме прощального сада.

«Потому что эти лилии и есть моя душа», – Минхо отходит от холма, коротко поклонившись цветам, разворачивается и следует в направлении, откуда пришел с самого начала.

Скворцы по одному вылетают из зеленой арки и, как один, напевают свою веселую мелодию, передавая ее друг другу по всему саду. Минхо поднимает взгляд на птиц, которые то кружатся над ним, то рассаживаются на ветки вдоль тропы, выстраивая путь. В сад скоро пребудет новая душа.

И он оборачивается. Джисон все еще стоит напротив лилий, протирая глаза рукавом свитера.

– Пойдем! Не тревожь души лишний раз, – негромко кричит он. – И захвати метлу!