Ну ладно Толстой, Достоевский. Но Пруст! После Пруста и правда нужно жениться.

Я редко прихожу в магазин вовремя. Да, ТЦ открывается в девять, и да, без десяти минут я вроде как должен стоять у входа, переминаясь с ноги на ногу, с безудержным желанием снабдить весь мир книгами и дать каждому алкашу денег на опохмел за очередной томик Пикуля. Вот кто-кто, а Валентин Саввич определенно вставал в ранищу и сонным людям втюхивал свои бесконечные опусы, ничем другим я не могу объяснить их наличие на полках в каждой квартире этого города.
Я не Пикуль и в девять часов могу вполне себе мирно спать. Книжная революция это, несомненно, важно, но с утра я плохо соображаю. А ещё вредный и злой, но это всегда, не только утром.
Только не подумайте, что я ленивый, мне просто нужно иногда спать. Сплю я по 5-6 часов в сутки. А после сна могу час накручивать круги по квартире, пытаясь понять, кому так понадобился с самого утра в магазине, что он мне столь настойчиво названивает. Трубку я вряд ли сниму - при всей своей зловредности я довольно гуманен и стараюсь не использовать утреннее нечленораздельное мычание для нанесения психологических травм незнакомым людям посредством телефонных разговоров.
В магазин я прихожу в одиннадцатом часу. И работать прекращаю около двенадцати ночи уже дома. Итого получаем - 5-6 часов на сон, 13-14 часов на работу и 1 час на утреннюю ненависть к человечеству. Естественно, это время включает в себя также потребление еды и прочие физиологические потребности. Да, ненавидеть человечество можно сидя на унитазе (это, кстати, лучшее место для подобного чувства), а есть во время работы. При жёстком ограничении количества часов в сутках быстро учишься сочетать и гораздо более несочетаемые вещи. В любом случае, остаётся ещё целых 3-4 часа на чтение перед сном. Днём я, конечно, тоже читаю – просматриваю статьи, листаю свежедобытые книги, иногда пробегаю глазами новости. Но ночь - это время настоящей художественной литературы. Той самой, из-за которой хочется изо дня в день, из года в год вставать с кровати, ненавидеть весь мир и при этом наивно мечтать его изменить. Хотя бы с помощью хороших книг. Хотя бы самую его малость.
Поэтому прежде, чем набрать мой номер, поглядите на часы. Не звоните книжнику с утра. Дайте ему поспать.

Обожаю этот стандартный вопрос-приветствие «Ну, как бизнес?». Запомните, бизнес – это когда «Господин гендиректор, кажется, нашей компании пора выходить на IPO». А когда «Господин гендиректор, можно я две книжки по тридцать рублей за полтинник возьму, мне на проезд не хватает?», то это не бизнес, это хуйня какая-то.

Есть такие люди (обычно это мужчины в возрасте от 35 до 45), которых можно охарактеризовать словосочетанием «коллекционер невероятный». Они приходят в магазин, устало бродят, вздыхают и расстроено восклицают – «Это всё не то!».
Этакий королевский осетр, случайно приплывший на нерест в речку-срачку, а теперь оскорбленный и сомневающийся.
Спросишь, что «осетр» ищет, и получишь в ответ взгляд, полный негодования – «Да откуда у ВАС может быть ХОТЬ ЧТО-ТО, что нужно МНЕ?» Как такое в голову придти может, эй?
И вот он страдает, брезгливо обходя стороной кучи «мусора», фыркая, бормоча «Боже, что за хлам!», бросая в мою сторону фразы из разряда «Я собираю только первые прижизненные издания, только с автографом автора и только с иллюстрациями одного единственного художника, и чтоб всё было сразу в одной книге, иначе какой смысл? Ах, как я несчастен».
Попытки с ним заговорить провальны. Да и о чем ему со мной говорить? Ведь я не способен понять тоски истинного коллекционера, который ужасным обманом был затянут в жуткий подвал с горами книг, где всё-всё не то. Осетр ноет, я скучаю.
Но ведь одних вздохов, всхлипов и упавшего голоса недостаточно, чтобы показать, как прекрасен он, и как ужасно несправедлив мир вокруг. И вот он поворачивается и осторожно начинает – «Знаете, хотя откуда вам знать, но в энном году энным издательством была выпущена энная книга, которую я уже много лет не могу найти ни в каком виде. И хоть это не совсем мой профиль, но книга мне очень нужна. Она невероятно редкая...» Он что-то продолжает говорить об ее уникальности, но я уже не слушаю. Если верить в предназначение и судьбу, то, похоже, моя доля бить "осетров" веслом по голове. И молча вручаю ему величайшую реликвию на свете, предварительно извлеченную из горы «на выброс». Взрыв эмоций, руки дрожат, голос срывается. О Боже, алмаз среди говна! Как так! Откуда? Осетр растерян, пришиблен, озадаченно листает редчайший том, выпущенный в энном году энным издательством невъебэнным тиражом. Крутит его так и сяк. А сколько стоит? Как пятьдесят? Мечта всей жизни за пятьдесят рублей? Это тогда какой же он осетр? Чехонь он сушёная тогда! Царапина! Царапина на корешке! О, нет, он совсем забыл сказать, что берет книги только в идеальном состоянии. Поэтому увы. Очень жаль. Он сразу понял, что что-то не так, и книга не может стоить полтинник. Главное, в момент душевного горя успеть вклиниться с предложением «Ну забирайте за тридцать тогда». Нет, нет и нет! Перестаньте! Ужасная царапина! И хоть на самом деле она маленькая и видна только под определенным углом к свету, но рана на сердце от неё огромна! Ах, как он несчастен. Всё не то. Горю нет предела. Отдает книгу и поспешно прощается. А то мало ли, ещё без царапины найдут, совсем нехорошо выйдет.

Быть владельцем книжного магазина – это как застрять на первых минутах голливудского фильма, когда главный герой, задолбанный всеми и вся, неистово стучит руками по рулю. Только без возможности в конце, победив невзгоды, оказаться крутым парнем с кучей денег, домом в Пасадене и без идиотов вокруг. Бесконечный цикл от "Эта история о лучшем книжном магазине города" до "Сука, да как так то?!", повторяющийся порой по десять раз на день. А у тебя даже руля нет. Посидел, зубами поскрипел, выдохнул и по-новой. Так себе кино, если честно.

Решил Иван книгу написать. «Дай, думаю, напишу! Федор Михайлович писал, Лев Николаевич писал, даже Николай Васильевич, чудак-человек, и тот писал – вон сколько их томов в шкафу стоят! А почему писали? Потому что мысль у них была, и надобность эту мысль свою донести. И у меня имеется. Мысль с надобностью».
Сидит Иван, над листком склонился, а как писать, не знает. Вроде мысль – есть, надобность – есть, пример – есть, а сюжета нет. А нужен страсть как. Мысль без сюжета - это же так, пара строчек, а с сюжетом – книга весом в килограмм. А если меньше, то что толк бумагу марать? Ведь любой дурак знает, чем книга тяжелее, тем уважаемей автор. «Серьезное произведение!», скажут. И если и читать не будут, то хоть посмотрят почтительно.
Сидит Иван, голову ломает, а мысль-то свербит, на волю просится. Волнуется Иван. Так и с ума сойти можно, тома начать жечь. Прям как Николай Васильевич. Только Николаю Васильевичу было что жечь, а перед Иваном пустой лист лежит, и его жги не жги, а никакого литературного величия Ивану это не принесет. Лишь вонять будет, да проветривать придется.
Думал Иван, гадал, страдал неистово, и, по прошествии часов трёх мучительных раздумий, решил рассказать о том, как он собственно книгу-то пишет. Мол, вот сел, вот подумал, вот записал, а вот перечитал написанное. После ещё написал, что прочитал, перечитал заново и об этом опять в литературной форме уведомил. И так хорошо дело у него пошло, и так творчество его увлекло, что Иван за две недели аж полтора килограмма бумаги извел.
А мысль свою сократил и в названии поставил, чтоб каждому ее видно было.
Отнес издателю, тот название прочёл, мысль прочувствовал, труд двухнедельный полистал и говорит «Очень это знаете ли оригинальный подход!». Руку Ивану пожал и денег пачку целую сунул. Ну, а дальше как по маслу - напечатали, издали, несомненный фурор, приемы, туда зовут, сюда приглашают, «Ах, приходите!» - «Ах, право не стоит!», а сам приходит и вина дорогого к обеду требует. Ведь пока задаром потчуют и гений литературный его уважают, то чего же и не прийти.
Конечно, и на премию номинировали. За особую глубину мысли и новаторство. Победил единогласно. Во время Ивановой благодарственной речи присутствующие в зале от умиления рыдали, а после аплодировали стоя пятнадцать минут и громко восхищались...
Пятый свой роман Иван сжёг. Трехкилограммовый труд горел долго, сильно коптил, но неминуемо сближал автора с классиками. За шестую книгу с описанием постраничного сожжения задаток ему на тот момент уже выдали.

По моему скромному наблюдению, большинство любителей эзотерики - люди чрезвычайно озлобленные. И если задуматься, этому есть логичное объяснение - сожрать тонну навоза ради сладкого зёрнышка истины, которого ты и не заметишь за навозным послевкусием - я бы тоже злой был.
Хотя, я и так злой, без эзотерики. Зерно, наверное, горьким оказалось.

Тот случай, когда воздействие наркотиков и гомосексуализма на Джимми Пейджа оказалось всё же недостаточным для того, чтобы он стал колдуном.

Я разлил чай. Нет, не по фарфоровым чашечкам, а по кафельному полу. У меня бывает. Ловкость и внимательность не мои сильные стороны. Книги, как правило, при этом не страдают, страдаю я. Во-первых, чай приходится наливать заново и опять ждать, когда он остынет. Во-вторых, лужа. Иногда на мне, но и когда на полу, тоже неприятно.
Сижу. В подвале холодно, над кружкой и лужей парит. Надо бы вытереть, да и вообще бы прибраться, но сначала завершить до сих пор не начатое чаепитие. В вопросах приборки не стоит торопиться. В конце концов, лужа в состоянии и сама высохнуть. Пусть уже физические законы поработают, а я пока отдохну.
Шаги с присвистом, шляпа, плащ, очки, рост два с лишним и дыра в ботинке. Спортивная сумка через плечо. Интеллигент поддато-бомжеватого вида, но смотрит с достоинством и откуда-то с высоты не только своего роста, но и принципов.
- Книги принимаете?
- Принимаю.
- У меня редкие!
- У всех редкие.
- Я их дёшево не отдам!
Молча смотрю на него. Отпиваю чай. Сжигаю язык. Новый термос слишком хорош. Вместо взгляда, полного ещё большего достоинства, демонстрирую интеллигенту перекошенную рожу с нотками тяжелого безумия в глазах. Интеллигент заметно вздрагивает и ставит сумку на пол.
Здесь нужно сделать небольшое отступление и сказать, что у меня рядом со столом стоит сейф. Большой такой. Денег в нём нет. Да и откуда у книготорговца деньги, да ещё и в таком количестве, чтобы их в сейф складывать? На сейфе у меня лежат свежеприбытые книги, которые я потом на нём же и фотографирую. А ещё он на метр отгораживает меня от посетителей. Незаменимая штука. Чайная лужа (вы ведь не забыли про неё?) находится с моей стороны, интеллигент с раритетами с другой. Раритеты выкладываются на сейф, интеллигент молчит, я молчу, тишина, только дом от проезжающего поезда метро потряхивает. Последним из сумки извлекается нечто завёрнутое в пакет, газетку и тряпочку.
- Вот за эту книгу мне предлагали 500 рублей, но я её не отдал!
Молчу. Смотрю в монитор. Редкими у интеллигента пока что оказались только зубы. Где-то высоко раздается шубуршание разворачиваемого шедевра. И внезапное:
- Ыть!!!
Причем «ыть» не простой, а паникующий, на вдохе. Когда человек высоко над вами говорит «ыть» на выдохе, значит он вам сейчас по голове чем-то ударит. «Ыть» же, произнесенный на вдохе, означает, что он вам на голову сейчас что-то уронит. Не смотря на то, что в любом случае есть шанс получить по башке, звучат оба «ытя» совершенно по разному.
К счастью, заветный метр сейфа всё ещё оберегал меня и, когда мгновение спустя с потолка прилетела толстая небольшого формата книжечка в мягкой обложке, она ударилась о стопку раритетов, раскрылась, разлетелась на несколько частей и приземлилась в лужу. Следующие секунд десять мы вместе с Ытем наблюдали, как остатки перестроечной малотиражной краеведческой книги поглощают мой чай.
- У вас тут лужа.
- Да, я знаю.
- Мне за неё пятьсот рублей давали, а я не взял...
Собираю загубленую редкость с пола и подаю ему.
- Что ж, надо было брать.

Когда мутишь с образованной

Товарищи книготорговцы, нас рассекретили!

- Молодежь-то не читает, ой не читает сейчас молодежь! - такие причитания я слышу по несколько раз на дню. Страдания по проёбаному поколению, не желающему взять книжку в руки. Я уже не спорю. Мне надоело объяснять, что 90% моих покупателей и есть та самая "нечитающая" молодежь. А все пердуны, ревущие белугой над трупом книгочтения, могут только стенать и заламывать руки, а сами никогда ничего не купят. Но обязательно предложат взглянуть на списочек. Он у них с собой, там все расписано, все томики. В очередях за ними стояли. На морозе и в жару. К книжному достатку стремились. Состояние книг? Корешки выцвели, а так нечитаное. Оставили бы внучкам для школы, но ведь не хотят читать, ой не хотят.
Школьная программа по литературе - отдельная песня, спетая очевидно теми же ностальгаторами. Я школу закончил 15 лет назад, и судя по спискам для чтения летом, вся разница лишь в том, что теперь официально можно почитать "Хоббита" и не читать "Чапаева". Так что родителям ещё долго вопить в интернетах о том, что дети не могут выучить стихи Пушкина, потому что не понимают половины слов. Тот факт, что вопящие сами в своей речи за всю жизнь ни разу таких слов не употребляли, и что язык имеет свойство развиваться, видимо ни родители, ни составители школьной программы не учитывают. Это же дети тупые, а не они в конце-то концов.
Что хотел сказать автор своим произведением? Любой учитель литературы знает. Условный Толстой сильно бы удивился, узнав о чем он на самом деле книгу написал. А если мнение ученика не совпадает с мнением учителя, значит ученик не вдупляет в классику. Попробуйте в сочинении про "Войну и мир" аргументировано расписать, что это хрень в четырех томах про страдания дворян на фоне войны двести лет как минувшей. Получите два балла. Я в свое время именно столько и получил. И не думаю, что сейчас в школе стало больше приветствоваться собственное мнение, будь оно хоть трижды аргументированным.
Проблема классики в том, что в 21ом веке она воспринимается совсем не так, как написано в учебнике. Контекст эпохи потерялся. И в итоге - осилил, прочитал, что-то своё понял, а тебе говорят, что ты еблан тупой, и всё было совсем не так. Из раза в раз. Один ныне покойный букинист как-то сказал мне, что "Мертвые души" Гоголя очень ему полюбились, когда он перечитал их лет в сорок как авантюрный роман. А во время школьных поисков смысла произведение вызывало лишь скуку и отторжение.
Видели когда-нибудь научные издания "Алисы в Стране чудес", где текст произведения занимает процентов двадцать места, а все остальное - комментарии, что Кэрролл подразумевал? Интересны ли они кому-то кроме учёных? Вряд ли. Ребенку гораздо приятнее его читать как сказку без политической подоплёки. Да и в любом случае, никто кроме самого автора не может знать, что он хотел и хотел ли вообще сказать своим произведением. Все остальное - не более чем хорошая тема для диссертации.
"После школьной программы по литературе нужно заново учиться читать" - так мне один местный псих сказал. И это чертовски здравая мысль. Плохо только, что здравые мысли здоровые головы не посещают.

- Вот все говорят, что знание – это сила. Мне и жена бывшая так говорила. Она умная. Канта читала, Гегеля. Когда развелись, тяжело было. Думал – поумнею и вернётся. Ну и занялся саморазвитием. Знаете историю про бревно? Ну, парень решил стать сильным и каждый день по утрам пытался поднять огромное бревно, которое у него во дворе лежало. Поднять он его никак не мог, оно же тяжёлое, но когда через несколько месяцев на него напали хулиганы, он их всех легко положил. Так вот. Она когда уехала, книги у меня остались. И я решил тоже Канта почитать. Но не просто прочитать, а ещё и понять. И вот я принял его за хулигана. А Гегеля за бревно. И каждый день по утрам читал страничку из «Науки логики». Вы читали Гегеля? Нет? Вот и нехуй. Это даже не бревно, это как небоскреб пытаться с места сдвинуть. Но я читал. Каждый день. Ни черта не понимал, но ведь его и не обязательно понимать, он же «бревно», главное было потом Канта осилить. Полгода короче угробил на этого блядского Гегеля. Думал, вот как потом Канта прочитаю, как всё пойму, поумнею, и жена сразу вернётся. А в итоге меня как-то вечером отпиздили во дворе. Это не метафора, если что, Кант тут ни при чем, меня самые обычные гопники самыми настоящими ногами били. Я потом когда три месяца в больнице лежал - всё думал, что те, кто утверждают, мол, знание это сила, никогда по морде ботинком не получали. Вот что толку мне от Гегеля, Канта, всей поеботы этой философской? Чего мне обычное бревно не тягалось? Хотя я думаю, что в реальной версии той истории парень тоже бы пиздюлей отхватил. Так что я теперь с травматом хожу. И жену себе попроще нашёл. А Канта так и не стал читать. Разочаровался я в философии.

В детстве, когда я только учился читать, моей самой большой мечтой было читать по-взрослому. Вот сидит большой человек, взгляд в книжке, глаза бегают, только знай странички перелистывает. И молчит как партизан.
- Мам, а что папа делает?
- Читает.
Как читает? Молчит же. Даже губы не шевелятся. Я вот когда читаю, все слышат.
- А он про себя.
Про себя... Вон оно чего. Он про себя, а я про других. Про них вслух надо. И это что же, про папу книгу написали? А про меня напишут? Глаза-то завидущие. Тоже книгу про себя хочу! А вот даже если и напишут, то как же я ее читать-то буду? Я ж не умею про себя-то!
- Про себя это значит не вслух, - объясняет мне мама.
Смотрю на папу. Не, меня так просто не проведешь! Какой же это невслух, если это очевидное про себя? С простым невслухом так интересно не будет.
- Ты чего притих?
- Читаю.
- А почему молча?
- А я как папа.
- Ну-ну.
Вот сразу и ну-ну. Сидит теперь, тетрадки проверяет, а на меня посматривает. Дети-то зачем вслух читают? Чтоб родители слышали, что ты, чудо непоседливое, не просто так в книжку смотришь, выжидая, когда полчаса на чтение закончатся, мысленно круги по стенам наворачивая. Потому что у тебя шило. В непредназначенном для этого месте.
А я знай на полу расселся, книжку перед собой положил и читаю. По-взрослому, между прочим. Доволен до чёртиков. Какая мне беготня - тут Невский с рыцарями на озере сражаться задумал, и без моей помощи ему никак не справиться. Я ж теперь про себя читаю. И несу полную ответственность за успех предстоящей битвы.
Потом меня конечно допросили о том, как мы с князем немцев-то разбили. С пристрастием допрашивали. Ну, я и рассказал. Во всех подробностях. Ещё и от себя немного добавил. Для масштабности. Чтоб любые ну-ну сразу отпали.
Мама наши ратные подвиги оценила и разрешила и дальше по-взрослому читать. Как же я рад-то был!
С тех пор родители знали, что если в доме стало внезапно тихо, это значит я в книгу попал. И не просто так, а в самую гущу событий. Глаза бегают, пальцы странички перелистывают, сам аж вспрел. Про себя читаю. Эх и напридумывали же про меня всякого!

Так как в личку спрашивают, все ли у меня хорошо и почему редко пишу.
Хорошие новости:
1) Я жив и более менее здоров (ухууу!)
2) Мы с Полкой объединяемся (хехеей!)
Не самые хорошие новости:
1) По независящим от меня обстоятельствам мне нужно до конца июня съехать из моего подвальчика.
2) Перевозить книжный магазин то ещё удовольствие.
Переезжаю в Полку (мы же объединяемся, хехеей!).
Посты будут. Даже если все психи города объявят мне бойкот после переезда, материала у меня на года три вперёд есть. Ну и теперь появится возможность рассказать о некоторых людях без боязни испортить с ними отношения (потому что отношения и так испортились, ухууу!). Плюс есть идеи для нескольких интересных проектов. Но пока нет времени. Потому что нервотрёпка и переезд.
Если хотите мне помочь в это непростое время - купите у меня книг. Моя больная спина скажет вам за это спасибо.