Forwarded from Анна Хегай/соцработа чуточку лучше
Если вы будете работать в горячих точках, службах психологической поддержки, или в принципе, где угодно, вам могут пригодиться такие вопросы:
* (Как) вы стремились защитить себя, физически и эмоционально?
* (Как) вы защищали других и заботились о них?
* Кто-нибудь заботился о вас? (Каким образом?)
* (Как) вы заботились о себе сами?
* Вы делали что-нибудь для того, чтобы сохранить достоинство и гордость? (Что именно?)
* Что-либо помогало вам сохранить надежду? (Что именно?)
* Поддерживал ли вас духовный и религиозный опыт (какой?), были ли для вас опорой ваши верования и убеждения (какие)?
* (Как) в этой ситуации проявились ваши храбрость и мужество?
* (Каким образом) вы ободряли и воодушевляли других?
* (Каким образом) вы сохраняли контакт с другими людьми?
* (Каким образом) вы сохраняли контакт с тем, что для вас важно и драгоценно в жизни?
Взяла их у @Дарья Кутузова
* (Как) вы стремились защитить себя, физически и эмоционально?
* (Как) вы защищали других и заботились о них?
* Кто-нибудь заботился о вас? (Каким образом?)
* (Как) вы заботились о себе сами?
* Вы делали что-нибудь для того, чтобы сохранить достоинство и гордость? (Что именно?)
* Что-либо помогало вам сохранить надежду? (Что именно?)
* Поддерживал ли вас духовный и религиозный опыт (какой?), были ли для вас опорой ваши верования и убеждения (какие)?
* (Как) в этой ситуации проявились ваши храбрость и мужество?
* (Каким образом) вы ободряли и воодушевляли других?
* (Каким образом) вы сохраняли контакт с другими людьми?
* (Каким образом) вы сохраняли контакт с тем, что для вас важно и драгоценно в жизни?
Взяла их у @Дарья Кутузова
Если вы сейчас помогаете людям, пострадавшим от войны и других трагедий, пожалуйста, не работайте без супервизии! Это может быть небольшая группа коллег или людей, чьей этике и нравственности вы доверяете, в кругу и при поддержке которых вы можете осознать собственные идеи, предубеждения, предпосылки, на которые опираетесь, работая с другими.
Это большая помощь для помогающих специалисток, потому что так мы замечаем как свои слепые зоны и слабые места, и можем вовремя с этим что-то сделать, так и обретаем больше ясности в отношении того, что мы делаем и как можем быть полезны. Это большая помощь, которая приходит через маленькие шаги, через отмечание не только действий, но и движения мысли и чувства.
Вопросы, которые могут пригодиться на таких супервизиях (записала их за Gene Combs):
— Что мной руководило, когда я говорила или действовала определенным образом?
— Какие допущения, предположения я делала, или, может быть, что я додумала?
И еще, пожалуйста, помните, что сравнивать страдания — опасная тенденция.
Ниже цитат из подкаста Брене Браун. Я писала про это в начале пандемии.
К сожалению, даже наша боль не защищена от того, чтобы мы ее ранжировали и оценивали. Не задумываясь, мы начинаем сравнивать собственное страдание с другими, пользуясь этим для того, чтобы проигнорировать его или запретить себе это чувствовать. Но эмоции так не работают. Они не исчезают просто потому, что мы отправляем сообщение: “Эти чувства неуместны и не набрали достаточно баллов на шкале страдания. Пожалуйста, удалите все чувства, связанные с ними, вы страдаете недостаточно. Спасибо”.
Брене отмечает, когда мы отрицаем свои эмоции, а не только усиливаются, но еще сопровождаются растущим чувством вины. Мы оказываемся в ситуации, когда чувствуем себя плохими людьми, ведь нам грустно, мы напуганы, одиноки, испытываем фрустрацию, разочарованы и злы, а ведь другим живется еще хуже.
Это опасная тенденция, растущая из заблуждения, что сочувствие как пицца: если мы возьмем себе кусочки побольше, другим достанется меньше. Это ошибка. Уставшим докторам в больницах не станет легче, если мы проявляем доброту только к ним. Надежный способ проявлять сочувствие к другим — позаботиться о своих чувствах. Эмпатия — это противоядие от чувства вины.
Это большая помощь для помогающих специалисток, потому что так мы замечаем как свои слепые зоны и слабые места, и можем вовремя с этим что-то сделать, так и обретаем больше ясности в отношении того, что мы делаем и как можем быть полезны. Это большая помощь, которая приходит через маленькие шаги, через отмечание не только действий, но и движения мысли и чувства.
Вопросы, которые могут пригодиться на таких супервизиях (записала их за Gene Combs):
— Что мной руководило, когда я говорила или действовала определенным образом?
— Какие допущения, предположения я делала, или, может быть, что я додумала?
И еще, пожалуйста, помните, что сравнивать страдания — опасная тенденция.
Ниже цитат из подкаста Брене Браун. Я писала про это в начале пандемии.
К сожалению, даже наша боль не защищена от того, чтобы мы ее ранжировали и оценивали. Не задумываясь, мы начинаем сравнивать собственное страдание с другими, пользуясь этим для того, чтобы проигнорировать его или запретить себе это чувствовать. Но эмоции так не работают. Они не исчезают просто потому, что мы отправляем сообщение: “Эти чувства неуместны и не набрали достаточно баллов на шкале страдания. Пожалуйста, удалите все чувства, связанные с ними, вы страдаете недостаточно. Спасибо”.
Брене отмечает, когда мы отрицаем свои эмоции, а не только усиливаются, но еще сопровождаются растущим чувством вины. Мы оказываемся в ситуации, когда чувствуем себя плохими людьми, ведь нам грустно, мы напуганы, одиноки, испытываем фрустрацию, разочарованы и злы, а ведь другим живется еще хуже.
Это опасная тенденция, растущая из заблуждения, что сочувствие как пицца: если мы возьмем себе кусочки побольше, другим достанется меньше. Это ошибка. Уставшим докторам в больницах не станет легче, если мы проявляем доброту только к ним. Надежный способ проявлять сочувствие к другим — позаботиться о своих чувствах. Эмпатия — это противоядие от чувства вины.
Telegram
Boston Bridge
У Брене Браун, американской профессорки, исследовательницы смелости, уязвимости, стыда и эмпатии, появился подкаст Unlocking Us. https://brenebrown.com/unlockingus/
Сделала для вас конспект одного эпизода, продолжая тему последних дней.
Потеря того,…
Сделала для вас конспект одного эпизода, продолжая тему последних дней.
Потеря того,…
Forwarded from Daily Reminder
Как сохранить личность, когда привычный мир вокруг рушится? Моральное право отвечать на этот вопрос есть лишь у тех, кто прошел такое испытание. Поэтому в последних постах мы обращались к опыту людей, переживших (настоящий) нацизм. Сегодня наши герои — психолог Бруно Беттельгейм, который выжил в концлагере и написал научную работу «Индивидуальное и массовое поведение в экстремальных ситуациях». И филолог Виктор Клемперер, который в гитлеровские времена был вынужден много лет скрываться от «расового» преследования, но сумел выжить и завершить фундаментальное исследование «Язык Третьего Рейха». Вот что они советуют.
- Не переносите на себя психологию осажденной крепости, даже если вам кажется, что все вокруг слились в однородную враждебную массу. Уравнение и обобщение — это орудия пропаганды, которая стремится сплотить общество, внушая, что «мы в кольце врагов». Единственный способ противостоять этой лжи — видеть индивидуальность каждого человека. Бруно Беттельгейм объясняет это так: когда мы создаем обобщенный образ враждебного окружения, мы делаем его более могущественным и устрашающим, чем оно есть на самом деле. Если же вы отдаете себе отчет, что конкретное зло совершает конкретный человек, вы освобождаетесь от неконтролируемого страха перед абстрактным злом.
- Не теряйте фокус и правильно расставляйте приоритеты. Бытовые проблемы и потери — это ничто по сравнению с общественным кризисом, из которого нам нужно найти выход. «В лагере, — пишет Беттельгейм, — не было ничего хуже, чем попасть в окружение пессимистов, поскольку среди них очень трудно поддерживать достоинство. Угнетающе действовали и люди, которые постоянно жаловались на мелкие проблемы и лишения, как будто они совершенно не понимали, что на самом деле с нами происходит».
- Не зарывайте голову в песок. Игнорирование реальности может дать облегчение на короткой дистанции, но на длинной — разрушает личность и угрожает безопасности. Бруно Беттельгейм приводит в пример судьбу Анны Франк. «Ее семья хотела лишь одного — продолжать свою обычную жизнь с наименьшими потерями. Но продолжение привычной жизни в экстремальных обстоятельствах — самоубийство. Если бы они набрались смелости и взглянули в лицо реальности, они могли бы выжить. Анна погибла в концлагере потому, что ее родители не хотели верить в Освенцим».
- Поставьте перед собой четкую цель и реализуйте свой проект. Австрийский философ Людвиг Витгенштейн написал в окопах Первой мировой «Логико-философский трактат». А Бруно Беттельгейм нашел спасение в научных наблюдениях. Однажды утром в лагере он почувствовал, что обсуждение тревожных слухов эмоционально опустошает. С этого момента он решил «не реагировать на слухи эмоционально, а вместо этого попытаться понять, что происходит в душе тех, кто их слушает или распространяет». «Эти наблюдения стали для меня психологической защитой, которая базировалась на моем профессиональном образовании и опыте. И хотя поначалу я не задумывался об этом, именно новое отношение к происходящему вокруг уберегло мою личность от разрушения».
- Ведите дневник, как Виктор Клемперер. Это не только отличный способ самоанализа и сохранения осознанности, но и возможность честного диалога — даже если это диалог с самим собой. Виктор Клемперер писал: «В часы отвращения и безнадежности я всегда черпал силы в наблюдении, изучении и фиксации происходящего». По его словам, именно дневник стал для него той опорой, без которой он мог бы «разбиться вдребезги сотни раз».
- Не переносите на себя психологию осажденной крепости, даже если вам кажется, что все вокруг слились в однородную враждебную массу. Уравнение и обобщение — это орудия пропаганды, которая стремится сплотить общество, внушая, что «мы в кольце врагов». Единственный способ противостоять этой лжи — видеть индивидуальность каждого человека. Бруно Беттельгейм объясняет это так: когда мы создаем обобщенный образ враждебного окружения, мы делаем его более могущественным и устрашающим, чем оно есть на самом деле. Если же вы отдаете себе отчет, что конкретное зло совершает конкретный человек, вы освобождаетесь от неконтролируемого страха перед абстрактным злом.
- Не теряйте фокус и правильно расставляйте приоритеты. Бытовые проблемы и потери — это ничто по сравнению с общественным кризисом, из которого нам нужно найти выход. «В лагере, — пишет Беттельгейм, — не было ничего хуже, чем попасть в окружение пессимистов, поскольку среди них очень трудно поддерживать достоинство. Угнетающе действовали и люди, которые постоянно жаловались на мелкие проблемы и лишения, как будто они совершенно не понимали, что на самом деле с нами происходит».
- Не зарывайте голову в песок. Игнорирование реальности может дать облегчение на короткой дистанции, но на длинной — разрушает личность и угрожает безопасности. Бруно Беттельгейм приводит в пример судьбу Анны Франк. «Ее семья хотела лишь одного — продолжать свою обычную жизнь с наименьшими потерями. Но продолжение привычной жизни в экстремальных обстоятельствах — самоубийство. Если бы они набрались смелости и взглянули в лицо реальности, они могли бы выжить. Анна погибла в концлагере потому, что ее родители не хотели верить в Освенцим».
- Поставьте перед собой четкую цель и реализуйте свой проект. Австрийский философ Людвиг Витгенштейн написал в окопах Первой мировой «Логико-философский трактат». А Бруно Беттельгейм нашел спасение в научных наблюдениях. Однажды утром в лагере он почувствовал, что обсуждение тревожных слухов эмоционально опустошает. С этого момента он решил «не реагировать на слухи эмоционально, а вместо этого попытаться понять, что происходит в душе тех, кто их слушает или распространяет». «Эти наблюдения стали для меня психологической защитой, которая базировалась на моем профессиональном образовании и опыте. И хотя поначалу я не задумывался об этом, именно новое отношение к происходящему вокруг уберегло мою личность от разрушения».
- Ведите дневник, как Виктор Клемперер. Это не только отличный способ самоанализа и сохранения осознанности, но и возможность честного диалога — даже если это диалог с самим собой. Виктор Клемперер писал: «В часы отвращения и безнадежности я всегда черпал силы в наблюдении, изучении и фиксации происходящего». По его словам, именно дневник стал для него той опорой, без которой он мог бы «разбиться вдребезги сотни раз».
Forwarded from Смерть-просвет (Sasha Wickenden)
Сейчас не время мериться горем.
Никогда не время, на самом деле. Но сейчас, когда почти все мы проживаем разные потери – САМОЕ неподходящее время.
Нет такой линейки горя, которой можно измерить глубину и объём горя человека, размер его боли, остроту его страданий в соотношении с конкретной потерей.
То, как каждый проживает горе, зависит от предыдущих опытов потерь, от психики человека, от того, в каком состоянии человек был на момент потери, от культуры горевания в семье, от системы поддержки и кучи ещё факторов.
За последний год я видела очень близко горе 250+ разных человек. И да, так бывает, что глубина горя человека, потерявшего домашнее животное, сильно глубже горя другого человека, потерявшего родителя или партнёра. Но это не говорит о том, что второй не любил своих родителей/ партнёра или что первый был слишком привязан (можно ли вообще слово "слишком" ставить рядом со словом "привязан"?) к домашнему животному.
Спектр потерь сейчас гигантский. Настолько, что с одного конца крайне сложно увидеть другой. Такой спектр крайне редко бывает в мирное время в таких масштабах, одновременно затрагивающих стольких людей сразу. Тем сложнее проживать своё "небольшое" горе. Тем сложнее НЕ ненавидеть из своего "большого" горя тех, кто горюет по "малому".
На деле же для работы (проживания) горевания важно два условия: безопасное пространство и ресурс на работу горя.
Когда мы встречаемся с теми, кто говорит "Как ты можешь горевать по [ПОДСТАВЬТЕ СВОЁ ГОРЕ, КОТОРОЕ КАК БУДТО МЕНЬШЕ], когда я/они [ПОДСТАВЬТЕ СВОЁ ГОРЕ, КОТОРОЕ КАК БУДТО БОЛЬШЕ]?" мы сразу же лишаемся безопасного пространства для проживания горя. Оно как будто становится неуместно, стыдно, порицаемо – нелегально. Испытывая эти чувства, мы сами у себя забираем право на горе и возможность его прожить, даже когда появится ресурс.
Горевать проще вместе. Да, иногда хочется одиночества для своих процессов. Но насильная изоляция в горе может быть невыносима. А то, что я описала выше – это как раз про изоляцию в горе, когда твоё горе перестаёт быть легальным.
В острой фазе горевания почти каждый второй (представляете?) человек встречается с мыслями 'не хочу больше жить, потому что не знаю как' – и это считается нормальной частью горевания, если эти мысли не переходят в конкретные действия/ попытки по их воплощения. Изоляция же в горе приближает переход из мыслей о нежелании жить и невозможности продолжать в действия.
Горе может быть разное, но процессы у всех горюющих идут похожие, хотя может отличаться интенсивность и длительность. Возможность увидеть горе другого и тоже дать ему ПРАВО горевать – это про соединение. Про то, чтобы вместе оплакивать то, что каждый потерял, не оспаривая право на горе в зависимости от размера.
Запертое горе (любого размера) без возможности его разместить и прожить – это про замораживание. Это про то, какими были годы после второй мировой с холодными нечувствующими людьми. И ой как не хочется снова жить в таком мире. Страшно.
Признавая чужое горе, независимо от его размера, мы легализуем и своё.
Это не Олимпийские игры по страданию: горевать имеют право не только те, кто занял призовые места по масштабу потерь. Право на горе имеют все.
Но очень важно перестать мериться горем, перестать думать, что мы знаем, с какой глубиной другой может проживать свою потерю – не знаем мы.
Всегда найдётся тот, кому сейчас хуже, сложнее, больнее. Всегда найдётся тот, кому сейчас лучше, комфортнее, безопаснее. Но ни то, ни другое – не должно быть поводом для обесценивания ни своего горя, ни чужого.
Пожалуйста, не приближайте людей к действиям по поводу их мыслей о невыносимости справиться с их потерей, какая бы она сейчас ни была.
Никогда не время, на самом деле. Но сейчас, когда почти все мы проживаем разные потери – САМОЕ неподходящее время.
Нет такой линейки горя, которой можно измерить глубину и объём горя человека, размер его боли, остроту его страданий в соотношении с конкретной потерей.
То, как каждый проживает горе, зависит от предыдущих опытов потерь, от психики человека, от того, в каком состоянии человек был на момент потери, от культуры горевания в семье, от системы поддержки и кучи ещё факторов.
За последний год я видела очень близко горе 250+ разных человек. И да, так бывает, что глубина горя человека, потерявшего домашнее животное, сильно глубже горя другого человека, потерявшего родителя или партнёра. Но это не говорит о том, что второй не любил своих родителей/ партнёра или что первый был слишком привязан (можно ли вообще слово "слишком" ставить рядом со словом "привязан"?) к домашнему животному.
Спектр потерь сейчас гигантский. Настолько, что с одного конца крайне сложно увидеть другой. Такой спектр крайне редко бывает в мирное время в таких масштабах, одновременно затрагивающих стольких людей сразу. Тем сложнее проживать своё "небольшое" горе. Тем сложнее НЕ ненавидеть из своего "большого" горя тех, кто горюет по "малому".
На деле же для работы (проживания) горевания важно два условия: безопасное пространство и ресурс на работу горя.
Когда мы встречаемся с теми, кто говорит "Как ты можешь горевать по [ПОДСТАВЬТЕ СВОЁ ГОРЕ, КОТОРОЕ КАК БУДТО МЕНЬШЕ], когда я/они [ПОДСТАВЬТЕ СВОЁ ГОРЕ, КОТОРОЕ КАК БУДТО БОЛЬШЕ]?" мы сразу же лишаемся безопасного пространства для проживания горя. Оно как будто становится неуместно, стыдно, порицаемо – нелегально. Испытывая эти чувства, мы сами у себя забираем право на горе и возможность его прожить, даже когда появится ресурс.
Горевать проще вместе. Да, иногда хочется одиночества для своих процессов. Но насильная изоляция в горе может быть невыносима. А то, что я описала выше – это как раз про изоляцию в горе, когда твоё горе перестаёт быть легальным.
В острой фазе горевания почти каждый второй (представляете?) человек встречается с мыслями 'не хочу больше жить, потому что не знаю как' – и это считается нормальной частью горевания, если эти мысли не переходят в конкретные действия/ попытки по их воплощения. Изоляция же в горе приближает переход из мыслей о нежелании жить и невозможности продолжать в действия.
Горе может быть разное, но процессы у всех горюющих идут похожие, хотя может отличаться интенсивность и длительность. Возможность увидеть горе другого и тоже дать ему ПРАВО горевать – это про соединение. Про то, чтобы вместе оплакивать то, что каждый потерял, не оспаривая право на горе в зависимости от размера.
Запертое горе (любого размера) без возможности его разместить и прожить – это про замораживание. Это про то, какими были годы после второй мировой с холодными нечувствующими людьми. И ой как не хочется снова жить в таком мире. Страшно.
Признавая чужое горе, независимо от его размера, мы легализуем и своё.
Это не Олимпийские игры по страданию: горевать имеют право не только те, кто занял призовые места по масштабу потерь. Право на горе имеют все.
Но очень важно перестать мериться горем, перестать думать, что мы знаем, с какой глубиной другой может проживать свою потерю – не знаем мы.
Всегда найдётся тот, кому сейчас хуже, сложнее, больнее. Всегда найдётся тот, кому сейчас лучше, комфортнее, безопаснее. Но ни то, ни другое – не должно быть поводом для обесценивания ни своего горя, ни чужого.
Пожалуйста, не приближайте людей к действиям по поводу их мыслей о невыносимости справиться с их потерей, какая бы она сейчас ни была.
Forwarded from Geffenarium
Мало, кто знает, что я уже 3 года работаю подростковым психологом. И сейчас помогаю как волонтер подросткам, которые остались в Украине. Плачу вместе с ними, еду в поезде от Днепропетровска до Львова, ищу слова, которых нет. И вы знаете, что очень круто помогает? Музыка! Это портал в другую реальность. Ты надеваешь наушники и оказываешься в безопасном пространстве. Оно защищено, у него четкие границы. И внутри него можно просто быть. Внутри него можно чувствовать. Мы слушаем вместе музыку и дышим. Рассказываем про то, на какие концерты обязательно сходим, когда все это закончится. Какие песни напишем.
В прошлом году мне попалось хорошее исследование, в результате которого выяснилось, что во время прослушивания любимой музыки у нас выделяется много дофамина. Мы чувствуем удовольствие, появляется мотивация что-то делать.
Послушайте сегодня любимую музыку.
А я вам покажу несколько треков, от которых мне всегда становится лучше. Конечно, это всего 4 трека, но вот они меня спасали несколько раз. Эти треки совершенно не связаны друг с другом, но они были настоящей опорой в разные периоды жизни.
https://youtu.be/qs2CvVob8Dc
https://youtu.be/VAVkyRK4lm4
https://youtu.be/c5QfXjsoNe4
https://youtu.be/pZ6viB_htwE
В прошлом году мне попалось хорошее исследование, в результате которого выяснилось, что во время прослушивания любимой музыки у нас выделяется много дофамина. Мы чувствуем удовольствие, появляется мотивация что-то делать.
Послушайте сегодня любимую музыку.
А я вам покажу несколько треков, от которых мне всегда становится лучше. Конечно, это всего 4 трека, но вот они меня спасали несколько раз. Эти треки совершенно не связаны друг с другом, но они были настоящей опорой в разные периоды жизни.
https://youtu.be/qs2CvVob8Dc
https://youtu.be/VAVkyRK4lm4
https://youtu.be/c5QfXjsoNe4
https://youtu.be/pZ6viB_htwE
YouTube
Blockhead - The Strain
Album - Uncle Tony's Coloring Book
Blockhead - The Strain
Blockhead - The Strain
У нас появились новые имена
Мы прожили четыре недели, в которые происходило то, к чему мы не были готовы. Горе, смерть, потери, страх и ужас, разрыв отношений, гнев и ярость, неверие, недоверие. А также в эти недели мы могли чувствовать любовь и сопричастность, надежду, силу, признательность, благодарность, контакт с другими, с миром. Каждая и каждый из нас столкнулись с трудностями и сильными чувствами, и все они очень разные.
У нас появились новые имена. Я теперь называюсь диаспора, кого-то называют беженцами, эмигрантами, волонтерами, солдатами, кого-то называют врагом, а другого — союзником. Мы оказались в новом месте и в новых отношениях. Это место — физическое и духовное. Телом находясь в одной точке земли, сердцем и умом мы можем жить сейчас совсем в другом месте.
Я хочу сказать, что какие бы новые имена у нас ни появились, и какие бы предыдущие имена и статусы мы ни утратили, они не описывают всю нашу индивидуальную ситуацию. Эти названия не рассказывают нашу личную историю. Мы больше, чем слова, которыми ситуация быстро предлагает описать наши переживания и положение. Все эти новые статусы — это просто ЕЩЕ ОДНО определение. Но оно не единственное и не исчерпывающее. Мы имеем право чувствовать, переживать, хотеть, стремиться, делать что-то еще, что в очерченные рамки не вписываться.
Быть и волонтеркой и, например, возлюбленной. Иметь статус беженки и осознавать себя как человека на пути к делу своей мечты. Быть и вдовой и создательницей сообщества и хозяйкой любимого питомца.
Я очень хорошо знаю, каково это — попадать в новую среду и встречаться с категориями или, иначе говоря, с коробочками, в которые тебя сразу хотят поместить. Знаю, как эти коробочки не подходят, как обедняют знакомство, обкрадывают в возможности выразить себя, адаптироваться в новой ситуации, найти новое дело, собрать круг близких по духу людей.
Потому что коробочки стирают всякую индивидуальность, уникальность, мешают рассказать нашу историю полно, и потому может быть сложно получить на нее нужный именно нам отклик, силу, поддержку. Через коробочки новая среда пробует общаться с нами так, будто мы — это что-то стандартное, и нам положено по протоколу чувствовать и вести себя стандартно, в соответствии с ожиданиями, заложенными в эти коробочки.
Но мы люди, опыт наших жизней не описать ни одним словом, ни даже одной историей, потому что он намного больше и богаче. Когда-то я писала текст “Самозванка и горжусь” про практику самоназывания и про то, какую силу она в себе содержит. Сейчас хочу сказать, что в шоковых условиях нынешнего времени мне видится, что эта задача и для личной работы и для сообщества.
Я имею в виду, что когда адаптируемся в новых условиях, мы можем обращать внимание на эти новые или изменившиеся имена и выбрать, как к ним относиться. Мы можем искать или приглашать других, кто могли бы разделить с нами этот опыт, кого-то, кто силой своего внимания укрепит нас в новом желаемом статусе. И мы можем делать это для других. Для тех, с кем чувствуем связь.
Мы прожили четыре недели, в которые происходило то, к чему мы не были готовы. Горе, смерть, потери, страх и ужас, разрыв отношений, гнев и ярость, неверие, недоверие. А также в эти недели мы могли чувствовать любовь и сопричастность, надежду, силу, признательность, благодарность, контакт с другими, с миром. Каждая и каждый из нас столкнулись с трудностями и сильными чувствами, и все они очень разные.
У нас появились новые имена. Я теперь называюсь диаспора, кого-то называют беженцами, эмигрантами, волонтерами, солдатами, кого-то называют врагом, а другого — союзником. Мы оказались в новом месте и в новых отношениях. Это место — физическое и духовное. Телом находясь в одной точке земли, сердцем и умом мы можем жить сейчас совсем в другом месте.
Я хочу сказать, что какие бы новые имена у нас ни появились, и какие бы предыдущие имена и статусы мы ни утратили, они не описывают всю нашу индивидуальную ситуацию. Эти названия не рассказывают нашу личную историю. Мы больше, чем слова, которыми ситуация быстро предлагает описать наши переживания и положение. Все эти новые статусы — это просто ЕЩЕ ОДНО определение. Но оно не единственное и не исчерпывающее. Мы имеем право чувствовать, переживать, хотеть, стремиться, делать что-то еще, что в очерченные рамки не вписываться.
Быть и волонтеркой и, например, возлюбленной. Иметь статус беженки и осознавать себя как человека на пути к делу своей мечты. Быть и вдовой и создательницей сообщества и хозяйкой любимого питомца.
Я очень хорошо знаю, каково это — попадать в новую среду и встречаться с категориями или, иначе говоря, с коробочками, в которые тебя сразу хотят поместить. Знаю, как эти коробочки не подходят, как обедняют знакомство, обкрадывают в возможности выразить себя, адаптироваться в новой ситуации, найти новое дело, собрать круг близких по духу людей.
Потому что коробочки стирают всякую индивидуальность, уникальность, мешают рассказать нашу историю полно, и потому может быть сложно получить на нее нужный именно нам отклик, силу, поддержку. Через коробочки новая среда пробует общаться с нами так, будто мы — это что-то стандартное, и нам положено по протоколу чувствовать и вести себя стандартно, в соответствии с ожиданиями, заложенными в эти коробочки.
Но мы люди, опыт наших жизней не описать ни одним словом, ни даже одной историей, потому что он намного больше и богаче. Когда-то я писала текст “Самозванка и горжусь” про практику самоназывания и про то, какую силу она в себе содержит. Сейчас хочу сказать, что в шоковых условиях нынешнего времени мне видится, что эта задача и для личной работы и для сообщества.
Я имею в виду, что когда адаптируемся в новых условиях, мы можем обращать внимание на эти новые или изменившиеся имена и выбрать, как к ним относиться. Мы можем искать или приглашать других, кто могли бы разделить с нами этот опыт, кого-то, кто силой своего внимания укрепит нас в новом желаемом статусе. И мы можем делать это для других. Для тех, с кем чувствуем связь.
Telegram
Boston Bridge
Самозванка и горжусь
На встрече с коллегами я говорила, что освоенная профессия коуча не отменяет всех накопленных знаний и опыта из другой карьеры, скорее они друг друга дополняют и обогащают.
Знаете, что отменяет? Переезд. А еще, как мне представляется…
На встрече с коллегами я говорила, что освоенная профессия коуча не отменяет всех накопленных знаний и опыта из другой карьеры, скорее они друг друга дополняют и обогащают.
Знаете, что отменяет? Переезд. А еще, как мне представляется…
Столько горя я еще никогда не испытывала. Одно помогает — я его принимаю. Больно, больно так, будто перестало существовать вообще все. Потом окружающий мир возвращается, снова начинаю его замечать и выбираю впустить горе, быть с ним внутри. Оно занимает место, я даю ему место и буду с ним жить, и буду его помнить.
Forwarded from Женщина пишет
«Смотрим на чужие страдания» Сьюзен Сонтаг
Цитата из этого текста американской писательницы Сьюзен Сонтаг кочевала из блога в блог 3 апреля - в этот день мир увидел фотографии из украинского города Буча. Я видела эти фотографии и многие другие. Они свидетельствуют, также как и рассказы выживших. Я не избегаю ни кадров, ни текстов. От них не отмахнуться, от них не спрятаться. Они не могут усилить ужас, они лишь его фиксируют, увеличивают количество свидетелей среди самых разных людей.
Изображения военных действий и насилия одних человеческих существ над другими - главный предмет пристального взгляда Сонтаг, которая уже обращалась к теме визуальной репрезентации в своей, наверное, самой популярной работе «О фотографии». Книга «Смотрим на чужие страдания» вышла в 2003 году и стала последней из критических работ, опубликованных при жизни писательницы.
В самом начале и на протяжении всей книги Сонтаг цитирует текст Вирджинии Вулф «Три гинеи» 1938 года. В этом тексте Вулф было важно подчеркнуть, что войну устраивают и любят мужчины. Также она предлагала взглянуть на изображения войны и, испытав ужас от увиденного, объединиться против.
Если Вулф делилась мыслями накануне Второй мировой, желая спровоцировать образованный класс на сопротивление, то Сонтаг написала интонационно другой текст. Она фиксирует: какие реакции вызывают в современном мире фотографии зверств в соседних и далеких государствах; как реагируют люди на постоянный поток информации о бедствиях и что реакция на увиденное говорит и не говорит о смотрящих. Кроме ответов на вопросы общечеловеческие, Сонтаг обращается к вполне конкретным. Почему в Америке нет мемориального музея, посвящённого рабству? Почему от войны в Чечне осталось меньше фотографий, чем от обострившегося в 2000 году противостояния между израильтянами и палестинцами?
Чтение этого текста - процесс постоянного раздумывания над сложными контекстами вокруг казалось бы очевидных вещей вроде отношения к насильственному убийству как к абсолютному злу. В тексте нет ни одной фотографии, но их описания способны на многое.
«Обозначить ад — это, конечно, еще не значит сказать нам, как вызволить людей из ада, как притушить адское пламя. Но уже то хорошо, что признано, что нам дано яснее почувствовать, сколько страданий причиняет человеческое зло в мире, который мы делим с другими. Кто вечно удивляется человеческой испорченности, кто продолжает испытывать разочарование (и даже не хочет верить своим глазам), столкнувшись с примерами того, какие отвратительные жестокости способны творить люди над другими людьми, — тот в моральном и психологическом отношении еще не стал взрослым.
После определенного возраста никто не имеет права на такую наивность, на такое легкомыслие, невежество или беспамятство.
Накоплен громадный объем изображений, и ныне трудно сохранять подобную моральную неполноценность. Пусть жестокие изображения преследуют нас. Даже если они только символы и не могут охватить всю реальность, на которую указывают, все равно они выполняют важную функцию. Изображения говорят: вот что способны делать люди — даже добровольно, с энтузиазмом, с сознанием своей правоты. Не забывай».
Цитата из этого текста американской писательницы Сьюзен Сонтаг кочевала из блога в блог 3 апреля - в этот день мир увидел фотографии из украинского города Буча. Я видела эти фотографии и многие другие. Они свидетельствуют, также как и рассказы выживших. Я не избегаю ни кадров, ни текстов. От них не отмахнуться, от них не спрятаться. Они не могут усилить ужас, они лишь его фиксируют, увеличивают количество свидетелей среди самых разных людей.
Изображения военных действий и насилия одних человеческих существ над другими - главный предмет пристального взгляда Сонтаг, которая уже обращалась к теме визуальной репрезентации в своей, наверное, самой популярной работе «О фотографии». Книга «Смотрим на чужие страдания» вышла в 2003 году и стала последней из критических работ, опубликованных при жизни писательницы.
В самом начале и на протяжении всей книги Сонтаг цитирует текст Вирджинии Вулф «Три гинеи» 1938 года. В этом тексте Вулф было важно подчеркнуть, что войну устраивают и любят мужчины. Также она предлагала взглянуть на изображения войны и, испытав ужас от увиденного, объединиться против.
Если Вулф делилась мыслями накануне Второй мировой, желая спровоцировать образованный класс на сопротивление, то Сонтаг написала интонационно другой текст. Она фиксирует: какие реакции вызывают в современном мире фотографии зверств в соседних и далеких государствах; как реагируют люди на постоянный поток информации о бедствиях и что реакция на увиденное говорит и не говорит о смотрящих. Кроме ответов на вопросы общечеловеческие, Сонтаг обращается к вполне конкретным. Почему в Америке нет мемориального музея, посвящённого рабству? Почему от войны в Чечне осталось меньше фотографий, чем от обострившегося в 2000 году противостояния между израильтянами и палестинцами?
Чтение этого текста - процесс постоянного раздумывания над сложными контекстами вокруг казалось бы очевидных вещей вроде отношения к насильственному убийству как к абсолютному злу. В тексте нет ни одной фотографии, но их описания способны на многое.
«Обозначить ад — это, конечно, еще не значит сказать нам, как вызволить людей из ада, как притушить адское пламя. Но уже то хорошо, что признано, что нам дано яснее почувствовать, сколько страданий причиняет человеческое зло в мире, который мы делим с другими. Кто вечно удивляется человеческой испорченности, кто продолжает испытывать разочарование (и даже не хочет верить своим глазам), столкнувшись с примерами того, какие отвратительные жестокости способны творить люди над другими людьми, — тот в моральном и психологическом отношении еще не стал взрослым.
После определенного возраста никто не имеет права на такую наивность, на такое легкомыслие, невежество или беспамятство.
Накоплен громадный объем изображений, и ныне трудно сохранять подобную моральную неполноценность. Пусть жестокие изображения преследуют нас. Даже если они только символы и не могут охватить всю реальность, на которую указывают, все равно они выполняют важную функцию. Изображения говорят: вот что способны делать люди — даже добровольно, с энтузиазмом, с сознанием своей правоты. Не забывай».
Раньше для описания кризиса переезда и адаптации на новом месте я пользовалась метафорой дерева, корней и новой почвы.
Сейчас я вижу иначе: я человек и у меня с собой много разных семян. Я засеиваю их на новой земле. Это разные качества, умения и представления о себе, которые у меня были. Какие-то прорастут, какие-то не приживутся. Но часть из них останется со мной в виде “семян-воспоминаний” или “семян до лучших времен”. Одни взойдут на первый год, другим нужно больше времени. Что-то окажется однолетним, а что-то закрепится на многие годы и даст плоды. Или тень. Или приватность. А что-то просто будет очень красивым.
Чтобы семена взошли, мне нужно наблюдать, каких условиях получается лучше? Что нужно сделать мне, а что получится “само”, потому что вокруг сложилась хорошая ситуация?
И если в этом саду мне чего-то будет не хватать, я могу найти новые семена, которых у меня с собой раньше не было. И посадить их рядом с теми, что я знаю.
С такой метафорой мне легче интегрировать разрозненные части себя, в ней для меня меньше сопротивления и больше кооперации и разнообразия. Она делает видимым разное и живое в нас.
Сейчас я вижу иначе: я человек и у меня с собой много разных семян. Я засеиваю их на новой земле. Это разные качества, умения и представления о себе, которые у меня были. Какие-то прорастут, какие-то не приживутся. Но часть из них останется со мной в виде “семян-воспоминаний” или “семян до лучших времен”. Одни взойдут на первый год, другим нужно больше времени. Что-то окажется однолетним, а что-то закрепится на многие годы и даст плоды. Или тень. Или приватность. А что-то просто будет очень красивым.
Чтобы семена взошли, мне нужно наблюдать, каких условиях получается лучше? Что нужно сделать мне, а что получится “само”, потому что вокруг сложилась хорошая ситуация?
И если в этом саду мне чего-то будет не хватать, я могу найти новые семена, которых у меня с собой раньше не было. И посадить их рядом с теми, что я знаю.
С такой метафорой мне легче интегрировать разрозненные части себя, в ней для меня меньше сопротивления и больше кооперации и разнообразия. Она делает видимым разное и живое в нас.
Привет! На "большие" тексты для канала силы пока только собираются, но я продолжаю выкладывать картиночки и небольшие наблюдения в сторис. Если вам хочется поддерживать контакт, приглашаю туда ❤️
В прошлом году я писала про птичек. Я тогда обнаружила, что в новом районе, где мы живем, их так много! Я не знаю их по именам (на английском или на русском), а некоторых вообще никогда не видела. Они так меня заворожили, что я заметила, как мало знаю об окружающей природе в принципе.
С тех пор я стала записывать наблюдения про погоду и смену сезонов в моем регионе, отмечать, какие цветы появляются. Старалась обращать внимание осенью, какие деревья красиво желтеют, а какие просто сбрасывают листья будто за один день.
Эти наблюдения помогли мне почувствовать себя "местной". Для меня это такой же ценности опыт, как знание языка новой страны. Как на одной из встреч отметила моя собеседница, это тоже общение. Просто не с людьми.
Сегодня я узнала, что мой знакомый из нового района, профессиональный фотограф, еще и любитель птиц. И выкладывает просто потрясающие фото с нашими пернатыми. А что особенно ценно таким неофитам, как я, у фотографий есть подписи с именами пташечек! Посмотреть на наших ребят можно тут.
Я второй день расспрашиваю в инстаграме, что помогает сейчас людям поддерживать себя. Там написала про любимые ролики на YouTube и разглядывание книжек с картинками, а здесь вспомнила историю про птиц. Наблюдения за ними, даже мимолетные (ха-ха, какой каламбур), меня очень поддерживают сейчас. Предлагаю и вам обратить на это внимание.
С тех пор я стала записывать наблюдения про погоду и смену сезонов в моем регионе, отмечать, какие цветы появляются. Старалась обращать внимание осенью, какие деревья красиво желтеют, а какие просто сбрасывают листья будто за один день.
Эти наблюдения помогли мне почувствовать себя "местной". Для меня это такой же ценности опыт, как знание языка новой страны. Как на одной из встреч отметила моя собеседница, это тоже общение. Просто не с людьми.
Сегодня я узнала, что мой знакомый из нового района, профессиональный фотограф, еще и любитель птиц. И выкладывает просто потрясающие фото с нашими пернатыми. А что особенно ценно таким неофитам, как я, у фотографий есть подписи с именами пташечек! Посмотреть на наших ребят можно тут.
Я второй день расспрашиваю в инстаграме, что помогает сейчас людям поддерживать себя. Там написала про любимые ролики на YouTube и разглядывание книжек с картинками, а здесь вспомнила историю про птиц. Наблюдения за ними, даже мимолетные (ха-ха, какой каламбур), меня очень поддерживают сейчас. Предлагаю и вам обратить на это внимание.
Forwarded from Гридасова ділиться
Как поддержать человека, переживающего утрату, и себя, поддерживающего его 🙏
В этой теме не может быть советов «делай раз, делай два». Но есть ключевые принципы, понимая которые, поддержка происходит естественно. Вот они.
Помните, что горе — не патология, не проблема и не болезнь. Когда мы теряем кого-то или что-то, что нам дорого, мы переживаем боль. Эта боль — продолжение любви, просто другая ее форма. А значит не нужно ничего обезболивать. Когда я встретилась со своей первой огромной утратой, мне не хотелось, чтоб перестало болеть. Ведь это бы значило потерять привязанность к человеку, который умер.
Горю можно только давать место. Человек, переживающий горе, не «отряхнется и пойдет дальше». Он будет учиться с этой болью жить. Утрата становится частью жизни, внутреннего опыта, частью нас самих. Если вы сразу будете к этому готовы, у вас не будет ожиданий, что однажды должен настать тот день, когда горюющий перестанет плакать при воспоминании о потерянном, говорить, что все еще скучает и испытывает глубокую боль. А значит у вас не будет ожиданий от себя, что вы должны этому поспособствовать своей поддержкой.
Откажитесь от веры в справедливый мир. Когда мы встречаемся с горем, смертью, крупными потерями, мы можем сильно испугаться и даже не успеть этого осознать. Потому что на помощь приходит рационализация, попытки все разложить в понятные коробочки, и этим как будто дать себе сигнал «с тобой такое не случится». Но на самом деле плохие вещи случаются со всеми, умирает и теряет в конечном итоге каждый. Так устроен наш мир. Отказ от веры в иллюзорную справедливость, когда что-то неприятное случается только с плохими людьми и человек в жизни получает только то, что заслуживает в соответствии со своими личными качествами и поступками, поможет вам быть сострадательнее. Ведь все мы — в одной экзистенциальной лодке.
Спрашивайте себя перед тем, как что-то сделать или сказать: вы это делаете для горюющего или для себя? Например, человек может говорить «не унывай, у тебя все впереди», потому что ему тяжело выдержать объемы боли, разворачивающиеся перед ним. И хочется, чтоб человек напротив побыстрее уже снова улыбался и стал «как раньше». Но горюющему это не только не поможет, но и принесет дополнительные страдания. Если вам невыносимо быть рядом с тем, кто переживает такую сильную боль, признайтесь себе в этом и побудьте какое-то время вне этого общения.
Поддержка в горе — это чаще «быть», чем «делать». Давать понять, что вы есть и доступны: «Ты можешь звонить мне в любое время» или «Напиши мне, если тебе захочешь поговорить». Это молчать, плакать вместе, обнять. Приносить воду и салфетки. Слушать истории о потерянном и о том, как человек переживает утрату. Без советов, преуменьшений и всего, что я описывала тут.
Но иногда это и «делать» — что-то очень конкретное. Забрать детей на прогулку, привезти продукты, помочь с переездом, починить кран. Особенно в острый период горя, в первые недели, человек, переживающий утрату, может абсолютно не ориентироваться, о чем именно он мог бы вас попросить. Поэтому здесь важно предлагать конкретно то, что вы готовы дать. В первые дни моей утраты, мне было особенно ценно, когда люди предлагали что-то конкретное: «Я привезу тебе еду в обед, к двум, ты не против?», «Я могу отвезти тебя, куда надо, в любое время. Можешь на меня рассчитывать, звони.»
Давайте поддержку из любви. Не из чувства вины или тревоги, что вас осудят. Нащупайте в себе искру сострадания, мягкости и мудрости. Мы можем развивать в себе мужество свидетельствовать боль, разделять ее, быть рядом и при этом оставаться целыми, не разрушенными ею. Глубоко затронутыми, потрясенными, сочувствующими, болящими — но не разрушенными.
В этой теме не может быть советов «делай раз, делай два». Но есть ключевые принципы, понимая которые, поддержка происходит естественно. Вот они.
Помните, что горе — не патология, не проблема и не болезнь. Когда мы теряем кого-то или что-то, что нам дорого, мы переживаем боль. Эта боль — продолжение любви, просто другая ее форма. А значит не нужно ничего обезболивать. Когда я встретилась со своей первой огромной утратой, мне не хотелось, чтоб перестало болеть. Ведь это бы значило потерять привязанность к человеку, который умер.
Горю можно только давать место. Человек, переживающий горе, не «отряхнется и пойдет дальше». Он будет учиться с этой болью жить. Утрата становится частью жизни, внутреннего опыта, частью нас самих. Если вы сразу будете к этому готовы, у вас не будет ожиданий, что однажды должен настать тот день, когда горюющий перестанет плакать при воспоминании о потерянном, говорить, что все еще скучает и испытывает глубокую боль. А значит у вас не будет ожиданий от себя, что вы должны этому поспособствовать своей поддержкой.
Откажитесь от веры в справедливый мир. Когда мы встречаемся с горем, смертью, крупными потерями, мы можем сильно испугаться и даже не успеть этого осознать. Потому что на помощь приходит рационализация, попытки все разложить в понятные коробочки, и этим как будто дать себе сигнал «с тобой такое не случится». Но на самом деле плохие вещи случаются со всеми, умирает и теряет в конечном итоге каждый. Так устроен наш мир. Отказ от веры в иллюзорную справедливость, когда что-то неприятное случается только с плохими людьми и человек в жизни получает только то, что заслуживает в соответствии со своими личными качествами и поступками, поможет вам быть сострадательнее. Ведь все мы — в одной экзистенциальной лодке.
Спрашивайте себя перед тем, как что-то сделать или сказать: вы это делаете для горюющего или для себя? Например, человек может говорить «не унывай, у тебя все впереди», потому что ему тяжело выдержать объемы боли, разворачивающиеся перед ним. И хочется, чтоб человек напротив побыстрее уже снова улыбался и стал «как раньше». Но горюющему это не только не поможет, но и принесет дополнительные страдания. Если вам невыносимо быть рядом с тем, кто переживает такую сильную боль, признайтесь себе в этом и побудьте какое-то время вне этого общения.
Поддержка в горе — это чаще «быть», чем «делать». Давать понять, что вы есть и доступны: «Ты можешь звонить мне в любое время» или «Напиши мне, если тебе захочешь поговорить». Это молчать, плакать вместе, обнять. Приносить воду и салфетки. Слушать истории о потерянном и о том, как человек переживает утрату. Без советов, преуменьшений и всего, что я описывала тут.
Но иногда это и «делать» — что-то очень конкретное. Забрать детей на прогулку, привезти продукты, помочь с переездом, починить кран. Особенно в острый период горя, в первые недели, человек, переживающий утрату, может абсолютно не ориентироваться, о чем именно он мог бы вас попросить. Поэтому здесь важно предлагать конкретно то, что вы готовы дать. В первые дни моей утраты, мне было особенно ценно, когда люди предлагали что-то конкретное: «Я привезу тебе еду в обед, к двум, ты не против?», «Я могу отвезти тебя, куда надо, в любое время. Можешь на меня рассчитывать, звони.»
Давайте поддержку из любви. Не из чувства вины или тревоги, что вас осудят. Нащупайте в себе искру сострадания, мягкости и мудрости. Мы можем развивать в себе мужество свидетельствовать боль, разделять ее, быть рядом и при этом оставаться целыми, не разрушенными ею. Глубоко затронутыми, потрясенными, сочувствующими, болящими — но не разрушенными.
Помните, я писала про планирование по системе Буллет Джорнал? В военное время заполнение этого блокнота стало для меня практикой поддержки. Планировать сложно, и не всегда находятся силы на задачи. Поэтому мой подход немножко поменялся. Писала об этом в ИГ, публикую здесь скриншоты с примерами.