Каталог по феминистскому видео
Меня вырубило тут недавно. Тело наконец сдалось, голова превратилась в вату. Могу только лежать и смотреть. Идти и смотреть больше не могу тоже.
Если вы в такой же ситуации, то у меня есть кое-что для вас — отличная подборка феминисткого видео. К сожалению, многие из работ надо заморочиться, чтобы найти, но клево, что они все тут в каталоге (прикреплен).
В общем, в HKW идет отличная выставка, отличность ее в том, что наконец феминистское выходит за рамки тех, кто себя так называли, а потому на ней в одном пространстве Барбара Хаммер и Кейт Миллет, и Эсфирь Шубь с фильмом о собрании Международной женской демократической федерации и изумительные Кристина Гричеловская и Хелена Амирадзиби. Фильм Кристины просто «Неделя как неделя» только сильно раньше, а Хелены — «Женщина слабый пол»— просто супер-ироничная советская Аньес Варда. Рекомендую, короче, поискать их фильмы — все в каталоге, который приклеплен.
Там много других захватывающих работ, но и само соположение разных регистров критического феминисткого вызсказывания в пространстве тоже очень информативно. Мое любимое сближение — это зажатый фильм Шубь про МДФЖ (с моей любимой Ниной Поповой) между работой Сары Гомез с жалобами кубинских женщин на невыполненые обещания революции и работой Летисии Паренте, которая вешает себя в шкафу на плечиках в диктаторской Бразилии. Летисия еще страшно похожа на Попову, но последняя себя на видео не снимала, если вешалась на плечиках.
Короче, смотрите каталог для ваших личных открытий, а, если будете в Берлине до конца августа, то обязательно идите на выставку. Кстати, на сайте есть еще одна киношка про девушек в ГДР и серия подкастов про феминистское видео.
Меня вырубило тут недавно. Тело наконец сдалось, голова превратилась в вату. Могу только лежать и смотреть. Идти и смотреть больше не могу тоже.
Если вы в такой же ситуации, то у меня есть кое-что для вас — отличная подборка феминисткого видео. К сожалению, многие из работ надо заморочиться, чтобы найти, но клево, что они все тут в каталоге (прикреплен).
В общем, в HKW идет отличная выставка, отличность ее в том, что наконец феминистское выходит за рамки тех, кто себя так называли, а потому на ней в одном пространстве Барбара Хаммер и Кейт Миллет, и Эсфирь Шубь с фильмом о собрании Международной женской демократической федерации и изумительные Кристина Гричеловская и Хелена Амирадзиби. Фильм Кристины просто «Неделя как неделя» только сильно раньше, а Хелены — «Женщина слабый пол»— просто супер-ироничная советская Аньес Варда. Рекомендую, короче, поискать их фильмы — все в каталоге, который приклеплен.
Там много других захватывающих работ, но и само соположение разных регистров критического феминисткого вызсказывания в пространстве тоже очень информативно. Мое любимое сближение — это зажатый фильм Шубь про МДФЖ (с моей любимой Ниной Поповой) между работой Сары Гомез с жалобами кубинских женщин на невыполненые обещания революции и работой Летисии Паренте, которая вешает себя в шкафу на плечиках в диктаторской Бразилии. Летисия еще страшно похожа на Попову, но последняя себя на видео не снимала, если вешалась на плечиках.
Короче, смотрите каталог для ваших личных открытий, а, если будете в Берлине до конца августа, то обязательно идите на выставку. Кстати, на сайте есть еще одна киношка про девушек в ГДР и серия подкастов про феминистское видео.
Пост-знакомство
Нас тут собралось уже 2000, я такого никогда не ожидала и кажд_ой из вас очень рада!
Расскажу тут впервые по этому случаю про себя и свою работу чуть больше. Меня зовут Саша Талавер, учусь в докторантуре Центрально-Европейского Университета, где пишу диссертацию о борьбе Комитета советских женщин за репродуктивную справедливость (право на аборт, но и на материнство) в СССР после Второй Мировой войны. Да, да, про тот самый Комитет советских женщин, который так долго возглавляла Терешкова (и про нее будет один из следующих постов).
До этого сюжета я занималась историей диссидентского феминизма, в результате чего стала со-редакторкой книги «Феминистский самиздат. 40 лет спустя»(вместе с Оксаной Васякиной и Дмитрием Козловым). Во время работы над историей диссидентского альманаха я решила почитать официальную советскую женскую прессу и меня поразило, что в 1975 году, за 4 года до выхода альманаха, на страницах журнала «Работница» западные страны критиковались за «сексизм» и представление женщин в качестве «секс объектов». Тираж «Работницы» составлял 13 млн копий. И мне стало страшно любопытно, сколько еще сюрпризов таит история официального женского движения, и их оказалось приятное множество (как и разочарований).
Я уже писала про повторную легализацию абортов в СССР, про то, как Комитет хвалил феминистское движение перед ЦК, рассказывала про тактики и разные пространства женской борьбы за свои права в СССР. Многое еще предстоит (до) рассказать в своей диссертации, которую я надеюсь закончить в обозримом будущем.
Конечно, у Комитета были разные периоды, заслуги и полные провалы, о которых я тоже пишу, но они в меньшей степени меня занимают, да и про последние написано как раз немало — именно этим объясняется мой фокус на том, что же у них получилось. Например, Наталья Львовна Пушкарева пишет о Комитете так: «единственно дозволенной женской организацией был Комитет советских женщин, бывший марионеткой в руках идеологического отдела ЦК КПСС».
А мне интересно исследовать, до какой степени они могли (и хотели) инструментализировать советскую идеологию — во многом мной движет интерес о политических тактиках в авторитарном государстве. Один из примеров такой инструментализации выдержка из письма Комитета в ЦК, в котором отстаивается идея развития женских исследований для идеологических нужд в 1959 году:
«XXI съезд КПСС поставил перед работниками идеологического фронта задачу по усилению пропаганды советской действительности, показе преимуществ советского образа жизни, по усилению разоблачения различных буржуазных реформистских и ревизионистских теорий, направленных на приукрашивание капиталистической действительности, на демобилизацию трудящихся в борьбе с капиталом.
Одним из вопросов этой большой по своему значению проблемы является изучение и освещение с марксистско-ленинских позиций положения женщин во всех областях общественной жизни/политической, экономической, гражданской и культурной/ в СССР и странах народной демократии, с одной стороны, в капиталистических и зависимых странах, с другой стороны, а также изучение вопросов, связанных с положением женщин в странах, становящихся на путь самостоятельного государственного развития.
Все это обуславливает необходимость иметь капитальные научные исследования в области положения женщин как в СССР странах народной демократии, так и в капиталистическом мире.
В настоящее время научная разработка этих проблем ведется совершенно недостаточно. Имеется всего 18 кандидатских диссертаций на темы, касающиеся советских женщин. Большинство из них не опубликовано. <…>»
Буду рада, если вы расскажете о себе, или поделитесь вопросами о гендерной политике/женском движении в СССР, которые у вас есть:)
Нас тут собралось уже 2000, я такого никогда не ожидала и кажд_ой из вас очень рада!
Расскажу тут впервые по этому случаю про себя и свою работу чуть больше. Меня зовут Саша Талавер, учусь в докторантуре Центрально-Европейского Университета, где пишу диссертацию о борьбе Комитета советских женщин за репродуктивную справедливость (право на аборт, но и на материнство) в СССР после Второй Мировой войны. Да, да, про тот самый Комитет советских женщин, который так долго возглавляла Терешкова (и про нее будет один из следующих постов).
До этого сюжета я занималась историей диссидентского феминизма, в результате чего стала со-редакторкой книги «Феминистский самиздат. 40 лет спустя»(вместе с Оксаной Васякиной и Дмитрием Козловым). Во время работы над историей диссидентского альманаха я решила почитать официальную советскую женскую прессу и меня поразило, что в 1975 году, за 4 года до выхода альманаха, на страницах журнала «Работница» западные страны критиковались за «сексизм» и представление женщин в качестве «секс объектов». Тираж «Работницы» составлял 13 млн копий. И мне стало страшно любопытно, сколько еще сюрпризов таит история официального женского движения, и их оказалось приятное множество (как и разочарований).
Я уже писала про повторную легализацию абортов в СССР, про то, как Комитет хвалил феминистское движение перед ЦК, рассказывала про тактики и разные пространства женской борьбы за свои права в СССР. Многое еще предстоит (до) рассказать в своей диссертации, которую я надеюсь закончить в обозримом будущем.
Конечно, у Комитета были разные периоды, заслуги и полные провалы, о которых я тоже пишу, но они в меньшей степени меня занимают, да и про последние написано как раз немало — именно этим объясняется мой фокус на том, что же у них получилось. Например, Наталья Львовна Пушкарева пишет о Комитете так: «единственно дозволенной женской организацией был Комитет советских женщин, бывший марионеткой в руках идеологического отдела ЦК КПСС».
А мне интересно исследовать, до какой степени они могли (и хотели) инструментализировать советскую идеологию — во многом мной движет интерес о политических тактиках в авторитарном государстве. Один из примеров такой инструментализации выдержка из письма Комитета в ЦК, в котором отстаивается идея развития женских исследований для идеологических нужд в 1959 году:
«XXI съезд КПСС поставил перед работниками идеологического фронта задачу по усилению пропаганды советской действительности, показе преимуществ советского образа жизни, по усилению разоблачения различных буржуазных реформистских и ревизионистских теорий, направленных на приукрашивание капиталистической действительности, на демобилизацию трудящихся в борьбе с капиталом.
Одним из вопросов этой большой по своему значению проблемы является изучение и освещение с марксистско-ленинских позиций положения женщин во всех областях общественной жизни/политической, экономической, гражданской и культурной/ в СССР и странах народной демократии, с одной стороны, в капиталистических и зависимых странах, с другой стороны, а также изучение вопросов, связанных с положением женщин в странах, становящихся на путь самостоятельного государственного развития.
Все это обуславливает необходимость иметь капитальные научные исследования в области положения женщин как в СССР странах народной демократии, так и в капиталистическом мире.
В настоящее время научная разработка этих проблем ведется совершенно недостаточно. Имеется всего 18 кандидатских диссертаций на темы, касающиеся советских женщин. Большинство из них не опубликовано. <…>»
Буду рада, если вы расскажете о себе, или поделитесь вопросами о гендерной политике/женском движении в СССР, которые у вас есть:)
Бессмертный пол pinned «Пост-знакомство Нас тут собралось уже 2000, я такого никогда не ожидала и кажд_ой из вас очень рада! Расскажу тут впервые по этому случаю про себя и свою работу чуть больше. Меня зовут Саша Талавер, учусь в докторантуре Центрально-Европейского Университета…»
«Я надеюсь, что когда государства станут разоружаться, деньги, которые тратятся на военные цели, пойдут в фонд оздоровления человечества.»
Из выступления на пленуме Комитета советских женщин Зинаилы Виссарионовны Ермольевой, той самой ученой, которая впервые синтезировала пеницилин в СССР в 1942 году, которая провела полгода в осажденном Сталинграде и знала, что такое настоящая война, а не фантазировала, как нынешние российские политики, развязавышие уже не первую кровавую войну, и знала, сколько средств требуется на развитие медицины.
Говорила она это в подходящий исторический момент, как она отметила: «Недавно в печати было опубликовано Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о дальнейшем улучшении медицинского обслуживания и охраны здоровья населения. Это постановление было опубликовано вслед за решением Верховного Совета СССР об одностороннем снижении численности вооруженных сил /миллион 200 тыс.человек/ и в этом заложен глубочайший смысл. Средства раньше уходившие на вооружение пойдут для охраны здоровья советского человека.»
Война имеет очень долгий след и требует большой работы по демилитаризации — и политики, и экономики, и в том числе сознания. И это одна из больших проблем, которая досталась нам в наследство: милитаризм на уровне риторики и коммеморации ВОВ.
Но это выступление Зинаиды Виссарионовна напоминание нам о разнице между памятью, что такое Великая Отечественная война, и теми, для кого она — имперская идеологема.
Десять лет назад я писала диплом о репрезентации памяти о Великой Отечественной войне на российском экране — и уже давно было понятно, что это один из самых токсичных и опасных мифов современной России.
Опасность его заключалась не только в том, что он построен на замалчивании военного насилия, в том числе со стороны советской армии, и отрицании любого разговора о травме апелляцией к Победе, и разухабистом милитаризме, но и в его парадоксальной конструкции. Он настаивает на том, что «это наша война» на уровне языка и практик коммеморации, но все больше отдаляется от переживания содержания этого утверждения с утратой «живой» памяти о событиях. В кино это выражалось в фантастических элементах сюжета, в попытках сделать изображение гиперреалистичным за счет эффектов и материальности — если собирательно, то значительная часть поддержанных государством российских фильмов о ВОВ в нулевые — это кровавый шутер по музею Брестской крепости с вылетающими из-за угла наци-зомби, убивать которых надо с помощью калаша или иконы. Оказалось, что видео-стимуляций недостаточны для разрешения этого парадокса.
Но это не наша война, и никогда ей не была, нет войне. Да независимости Украины.
Из выступления на пленуме Комитета советских женщин Зинаилы Виссарионовны Ермольевой, той самой ученой, которая впервые синтезировала пеницилин в СССР в 1942 году, которая провела полгода в осажденном Сталинграде и знала, что такое настоящая война, а не фантазировала, как нынешние российские политики, развязавышие уже не первую кровавую войну, и знала, сколько средств требуется на развитие медицины.
Говорила она это в подходящий исторический момент, как она отметила: «Недавно в печати было опубликовано Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о дальнейшем улучшении медицинского обслуживания и охраны здоровья населения. Это постановление было опубликовано вслед за решением Верховного Совета СССР об одностороннем снижении численности вооруженных сил /миллион 200 тыс.человек/ и в этом заложен глубочайший смысл. Средства раньше уходившие на вооружение пойдут для охраны здоровья советского человека.»
Война имеет очень долгий след и требует большой работы по демилитаризации — и политики, и экономики, и в том числе сознания. И это одна из больших проблем, которая досталась нам в наследство: милитаризм на уровне риторики и коммеморации ВОВ.
Но это выступление Зинаиды Виссарионовна напоминание нам о разнице между памятью, что такое Великая Отечественная война, и теми, для кого она — имперская идеологема.
Десять лет назад я писала диплом о репрезентации памяти о Великой Отечественной войне на российском экране — и уже давно было понятно, что это один из самых токсичных и опасных мифов современной России.
Опасность его заключалась не только в том, что он построен на замалчивании военного насилия, в том числе со стороны советской армии, и отрицании любого разговора о травме апелляцией к Победе, и разухабистом милитаризме, но и в его парадоксальной конструкции. Он настаивает на том, что «это наша война» на уровне языка и практик коммеморации, но все больше отдаляется от переживания содержания этого утверждения с утратой «живой» памяти о событиях. В кино это выражалось в фантастических элементах сюжета, в попытках сделать изображение гиперреалистичным за счет эффектов и материальности — если собирательно, то значительная часть поддержанных государством российских фильмов о ВОВ в нулевые — это кровавый шутер по музею Брестской крепости с вылетающими из-за угла наци-зомби, убивать которых надо с помощью калаша или иконы. Оказалось, что видео-стимуляций недостаточны для разрешения этого парадокса.
Но это не наша война, и никогда ей не была, нет войне. Да независимости Украины.
«Когда в начале перестройки Михаил Горбачев назвал освобождение женщин от двойной нагрузки (на работе и дома), явившейся, по его мнению, причиной многих общественных проблем, и возвращение их к своему «истинному предназначению» одной из перестроечных целей, он выражал именно эту общественную озабоченность [кризис маскулинности в СССР]. Характерно, что параллельными задачами были объявлены гласность и демократизация, т.е. все буржуазные ценности — традиционная семья и свобода слова — оказались в «одном флаконе», — пишет Елена Гапова в своей книге «Классы наций».
Очень рекомендую текст «О гендере, нации и классе в посткоммунизме», в котором Елена Гапова показывает, как экономическое неравенство необходимо для производства бинарного гендерного порядка, который кодируется как «нормальный»=«западный»=«человеческий». Текст дает отличную критическую оптику для обсуждения того, что в СССР был кризис маскулинности или женщины не были достаточно «женщинами».
Комитет советских женщин, кстати, просто на стенку лез, пытаясь показать западным гостям, что они достаточно «женщины» — и постоянно наталкивались на издевки и критику: то им привезут мыло и чулки, то расспрашивают улыбаются ли они, то называют роботами, да и в повседневных взаимодействиях многие из них отмечали свою инаковость даже на физическом уровне.
Вот, как суммировала стояющую за этим логику, Валентина Вавилина: «Мы знаем, что среди буржуазии пытаются сказать, что да, женщина в Советском Союзе добилась равного положения с мужчиной в труде, но это обернулось трагедией, потому что представление об идеале женственности, потому что труд, которым занята женщина, отвлекает ее от семейных обязанностей и превращает женщину в человека, который несет двойной груз.»
Ловушка этой критики: либо «двойная нагрузка», либо «истинное предназначение» — и привела нас в тупик традиционных ценностей, а идея обобществления репродуктивного труда оказалась погребена кошмарами о кризисе маскулинности, андрогинности советских женщин и пр. Мне же кажется, что в этой неженственности и немужественности есть большой потенциал — и его интересно исследовать. Хотя прокладки, разумеется, должны быть доступны всем и бесплатно.
Очень рекомендую текст «О гендере, нации и классе в посткоммунизме», в котором Елена Гапова показывает, как экономическое неравенство необходимо для производства бинарного гендерного порядка, который кодируется как «нормальный»=«западный»=«человеческий». Текст дает отличную критическую оптику для обсуждения того, что в СССР был кризис маскулинности или женщины не были достаточно «женщинами».
Комитет советских женщин, кстати, просто на стенку лез, пытаясь показать западным гостям, что они достаточно «женщины» — и постоянно наталкивались на издевки и критику: то им привезут мыло и чулки, то расспрашивают улыбаются ли они, то называют роботами, да и в повседневных взаимодействиях многие из них отмечали свою инаковость даже на физическом уровне.
Вот, как суммировала стояющую за этим логику, Валентина Вавилина: «Мы знаем, что среди буржуазии пытаются сказать, что да, женщина в Советском Союзе добилась равного положения с мужчиной в труде, но это обернулось трагедией, потому что представление об идеале женственности, потому что труд, которым занята женщина, отвлекает ее от семейных обязанностей и превращает женщину в человека, который несет двойной груз.»
Ловушка этой критики: либо «двойная нагрузка», либо «истинное предназначение» — и привела нас в тупик традиционных ценностей, а идея обобществления репродуктивного труда оказалась погребена кошмарами о кризисе маскулинности, андрогинности советских женщин и пр. Мне же кажется, что в этой неженственности и немужественности есть большой потенциал — и его интересно исследовать. Хотя прокладки, разумеется, должны быть доступны всем и бесплатно.
www.academia.edu
Классы наций: феминистская критика нациостроительства. М.: НЛО, 2016 [The Classes of Nations: the Feminist Critique of Nationbuilding]
http://www.nlobooks.ru/node/7501
Историческая политика и милитаризация материнства
Развернула для ПОСЛЕ.МЕДИА свою короткую заметку про орден Мать-героиня. В ходе размышлений о смысле учреждения награды cегодня пришла к неутешительному выводу, что это может быть сигналом о предстоящем серьезном ограничении репродуктивных прав:
«Как пишет Синтия Энло, «милитаризировать можно все что угодно», и материнство не исключение. Мы уже несколько лет наблюдаем, как по случаю 9 мая детей наряжают в военную форму и украшают детские велосипеды и коляски военно-патриотической атрибутикой. Однако после российского вторжения в Украину 24 февраля пропаганда материнства как службы по воспитанию солдат приобрела иной масштаб и только набирает обороты. Например, нашумевшая рекламная кампания «Защити меня сегодня. Я смогу защитить тебя завтра» недвусмысленно отводит женщине роль производительницы пушечного мяса, а заодно и продвигает ограничение репродуктивных прав во имя безопасности России.
Возвращение ордена времен ВОВ со всей очевидностью продолжает эту коммуникационную стратегию. Поощряя экстремальное, особенно в современных условиях, репродуктивное поведение, «Мать-героиня» продолжает логику кампаний против абортов, ведь рождение большого числа будущих солдат приближает женщин к «Героям России». Более того, сталинские годы, из которых воскрешен сам этот орден, отмечены возвращением запрета на аборты и их криминализацией.
Современный российский режим, несмотря на декларативные заявления о важности «сбережении народа», последовательно создавал условия только для роста показателя, фиксирующего убыль населения. Нынешняя война в Украине — с ее большими потерями, экономическим спадом и социальной незащищенностью — создаст лишь демографическую дыру, которую, судя по всему, намереваются залатывать нелепыми орденами и мерами, призванными регулировать репродуктивное поведение. На этом фоне очередная попытка вывести аборты из ОМС выглядит все более реалистично — и все более пугающе. В этом смысле возвращение ордена «Мать-героиня» не предвещает женщинам ничего, кроме возможных ограничений репродуктивных прав.»
Развернула для ПОСЛЕ.МЕДИА свою короткую заметку про орден Мать-героиня. В ходе размышлений о смысле учреждения награды cегодня пришла к неутешительному выводу, что это может быть сигналом о предстоящем серьезном ограничении репродуктивных прав:
«Как пишет Синтия Энло, «милитаризировать можно все что угодно», и материнство не исключение. Мы уже несколько лет наблюдаем, как по случаю 9 мая детей наряжают в военную форму и украшают детские велосипеды и коляски военно-патриотической атрибутикой. Однако после российского вторжения в Украину 24 февраля пропаганда материнства как службы по воспитанию солдат приобрела иной масштаб и только набирает обороты. Например, нашумевшая рекламная кампания «Защити меня сегодня. Я смогу защитить тебя завтра» недвусмысленно отводит женщине роль производительницы пушечного мяса, а заодно и продвигает ограничение репродуктивных прав во имя безопасности России.
Возвращение ордена времен ВОВ со всей очевидностью продолжает эту коммуникационную стратегию. Поощряя экстремальное, особенно в современных условиях, репродуктивное поведение, «Мать-героиня» продолжает логику кампаний против абортов, ведь рождение большого числа будущих солдат приближает женщин к «Героям России». Более того, сталинские годы, из которых воскрешен сам этот орден, отмечены возвращением запрета на аборты и их криминализацией.
Современный российский режим, несмотря на декларативные заявления о важности «сбережении народа», последовательно создавал условия только для роста показателя, фиксирующего убыль населения. Нынешняя война в Украине — с ее большими потерями, экономическим спадом и социальной незащищенностью — создаст лишь демографическую дыру, которую, судя по всему, намереваются залатывать нелепыми орденами и мерами, призванными регулировать репродуктивное поведение. На этом фоне очередная попытка вывести аборты из ОМС выглядит все более реалистично — и все более пугающе. В этом смысле возвращение ордена «Мать-героиня» не предвещает женщинам ничего, кроме возможных ограничений репродуктивных прав.»
Telegram
ПОСЛЕ.МЕДИА
15 августа по указу Владимира Путина в наградную систему России был возвращен орден «Мать-героиня». О чем сигнализирует этот необязательный шаг, сделанный в разгар преступной войны с Украиной? Можно ли говорить о наращивании господдержки в период острого…
Единственный разрешенный гендер — быть топливом великорусского шовинизма
Финальный кадр трансляции речи преступника, который называет себя президентом РФ, оказался очень выразительным.
До синевы сжатые ладони, террористическая и преступная братская порука, преисполненная открытого гомоэротизма, дана неожиданно крупным планом — что символизирует этот комок мужских рук? видна ли нам ладонь путина, или она надежна скрыта новыми захваченными ладонями? какие отношения проглядывают за синевой одних ладоней и лишь легком касании других? что за отношения символизирует такая интенсивная физическая близость?
Сложно представить более удачную метафору антигендерных движений, чем этот комок плотно переплетающихся мужских ладоней, синеющих от желания, вырастающих из манжет своих дорогущих рубашек и ремешков часов по цене регионального бюджета здравоохранения. Но интересно, что в большинстве европейских антигендерных движений борьба с «гендерной» диктатурой запада/Брюсселя почти всегда увязывается с диктатурой (нео-)марксизма, а ЕС сравнивается с СССР. В путинской версии этот момент совершенно опущен, и тем самым он прячет под традиционными ценностями важный аспект антигендерной мобилизации, который гораздо более заметен в других странах — это его логика защиты существующего экономического порядка, его правая экономическая логика.
Почему гендер оказывается бичом новой антизападной мобилизации? Потому что он позволяет создавать искусственную конфронтацию, сохраняя или даже усиливая капиталистический статус кво, мобилизовать массы для борьбы за то, в карман каких элит пойдут принадлежащие людям богатства.
Именно на бесплатном преимущественно женском труде заботы держится экономическая система, эта система уже давно начала скрипеть, и борьба с «гендерной идеологией» тут пришла на помощь. «Традиционные ценности» удачно маскируют бесчеловечную эксплуатацию тех, кто рожает новых людей задаром, заботится о них «по своей природе», а сейчас и станет тянуть на себе последствия этой бесчеловечной войны. Символические крошки с барского стола в виде исторических миссий по охране форпостов «традиционных ценностей» должны надежно защищать от вопроса, почему человеческая жизнь в лучшем случае оценивается в одного барана.
Хочу верить, что нерешительность Путина, в отличие от его подельников, соединить антигендерную мобилизацию с антисоциалистической, его постоянные отсылки к СССР точат «барашек», который подарит вечный покой этому узелку олигархических рук.
Финальный кадр трансляции речи преступника, который называет себя президентом РФ, оказался очень выразительным.
До синевы сжатые ладони, террористическая и преступная братская порука, преисполненная открытого гомоэротизма, дана неожиданно крупным планом — что символизирует этот комок мужских рук? видна ли нам ладонь путина, или она надежна скрыта новыми захваченными ладонями? какие отношения проглядывают за синевой одних ладоней и лишь легком касании других? что за отношения символизирует такая интенсивная физическая близость?
Сложно представить более удачную метафору антигендерных движений, чем этот комок плотно переплетающихся мужских ладоней, синеющих от желания, вырастающих из манжет своих дорогущих рубашек и ремешков часов по цене регионального бюджета здравоохранения. Но интересно, что в большинстве европейских антигендерных движений борьба с «гендерной» диктатурой запада/Брюсселя почти всегда увязывается с диктатурой (нео-)марксизма, а ЕС сравнивается с СССР. В путинской версии этот момент совершенно опущен, и тем самым он прячет под традиционными ценностями важный аспект антигендерной мобилизации, который гораздо более заметен в других странах — это его логика защиты существующего экономического порядка, его правая экономическая логика.
Почему гендер оказывается бичом новой антизападной мобилизации? Потому что он позволяет создавать искусственную конфронтацию, сохраняя или даже усиливая капиталистический статус кво, мобилизовать массы для борьбы за то, в карман каких элит пойдут принадлежащие людям богатства.
Именно на бесплатном преимущественно женском труде заботы держится экономическая система, эта система уже давно начала скрипеть, и борьба с «гендерной идеологией» тут пришла на помощь. «Традиционные ценности» удачно маскируют бесчеловечную эксплуатацию тех, кто рожает новых людей задаром, заботится о них «по своей природе», а сейчас и станет тянуть на себе последствия этой бесчеловечной войны. Символические крошки с барского стола в виде исторических миссий по охране форпостов «традиционных ценностей» должны надежно защищать от вопроса, почему человеческая жизнь в лучшем случае оценивается в одного барана.
Хочу верить, что нерешительность Путина, в отличие от его подельников, соединить антигендерную мобилизацию с антисоциалистической, его постоянные отсылки к СССР точат «барашек», который подарит вечный покой этому узелку олигархических рук.
Потеряет ли когда-нибудь актуальность борьба за право на аборт?
К сожалению, нет, пока существует капитализм уж точно, потому что эксплуатация бесплатного женского* труда по рождению и воспитанию позволяет ему здорово экономить на воспроизводстве населения, читай, рабочей силы (просто сравните стоимость смесей для младенцев и грудного молока и все сразу станет прозрачным). И не зря, например, в Германии после объединения в качестве образца для всей страны было подхвачено не более прогрессивное законодательство Восточной Германии, а более консервативный подход — Западной. Кстати, здесь, в Германии, аборт до сих пор нелегален и может наказываться тюремным сроком до трех лет, несмотря на разные крутые кампании. Например, как эта обложка журнала Stern 1971 года «Мы делали аборты» — кампания, в рамках которой 374 женщины, в том числе звезды кино заявили о том, что они нарушили 218 статью криминального кодекса. Про это рекомендую зарегистрироваться на дискуссию «Право на аборт» о ситуации в Германии, Польше и России, что пройдем в эту среду, 19 октября в 17:00 (по Москве) на английском и русском языках.
Более того, женское тело часто стоит в центре мифологий национальных государств — женщины часто представлены как носительницы национальной культуры и традиционных ценностей — и тем самым женское тело будто принадлежит «нации», а не ей самой. В общем, бороться с абортами в отрыве от других систем угнетения — тухлый номер, и случай США, где конституционное право на аборт недавно было отозвано, отличная тому иллюстрация.
В общем, только последовательный антикапитализм и интернационализм помогут феминизму гарантировать право на аборт, про это я немного рассказала клевому подкасту НОРМ.
К сожалению, нет, пока существует капитализм уж точно, потому что эксплуатация бесплатного женского* труда по рождению и воспитанию позволяет ему здорово экономить на воспроизводстве населения, читай, рабочей силы (просто сравните стоимость смесей для младенцев и грудного молока и все сразу станет прозрачным). И не зря, например, в Германии после объединения в качестве образца для всей страны было подхвачено не более прогрессивное законодательство Восточной Германии, а более консервативный подход — Западной. Кстати, здесь, в Германии, аборт до сих пор нелегален и может наказываться тюремным сроком до трех лет, несмотря на разные крутые кампании. Например, как эта обложка журнала Stern 1971 года «Мы делали аборты» — кампания, в рамках которой 374 женщины, в том числе звезды кино заявили о том, что они нарушили 218 статью криминального кодекса. Про это рекомендую зарегистрироваться на дискуссию «Право на аборт» о ситуации в Германии, Польше и России, что пройдем в эту среду, 19 октября в 17:00 (по Москве) на английском и русском языках.
Более того, женское тело часто стоит в центре мифологий национальных государств — женщины часто представлены как носительницы национальной культуры и традиционных ценностей — и тем самым женское тело будто принадлежит «нации», а не ей самой. В общем, бороться с абортами в отрыве от других систем угнетения — тухлый номер, и случай США, где конституционное право на аборт недавно было отозвано, отличная тому иллюстрация.
В общем, только последовательный антикапитализм и интернационализм помогут феминизму гарантировать право на аборт, про это я немного рассказала клевому подкасту НОРМ.
Сопротивление: От Афганской войны до вторжения в Украину
Встретилась с Наталией Малаховской, которая была одной из со-редакторок альманаха «Женщина и Россия» (1979). Мы с коллегами его вот переиздали с дополнительными статьями и комментариями два года назад.
В 1980 году вместе с единомышленницами женского клуба «Мария» она выступала против советских войск в Афганистане. За неподцензурный феминизм, за неофициальный пацифизм Анне Наталии пришлось покинуть СССР уже летом 1980 года.
Продолжаем борьбу и обязательно справимся!
Встретилась с Наталией Малаховской, которая была одной из со-редакторок альманаха «Женщина и Россия» (1979). Мы с коллегами его вот переиздали с дополнительными статьями и комментариями два года назад.
В 1980 году вместе с единомышленницами женского клуба «Мария» она выступала против советских войск в Афганистане. За неподцензурный феминизм, за неофициальный пацифизм Анне Наталии пришлось покинуть СССР уже летом 1980 года.
Продолжаем борьбу и обязательно справимся!
Материнство как долг и мука: к истории декриминализации абортов в СССР в 1955 году
К документам, лоббировавшим декриминализацию абортов в СССР были прикреплены письма советских женщин. Меня в них приятно поразило, что ни одно из них материнство не идеализировало — напротив, даже, если и рассуждало о нем в категории общественной обязанности женщин, все же очень неприглядно его представляло.
И это, конечно, наследие идей социалистического феминизма, например, Коллонтай — для которой репродуктивный труд не был воплощением «предназначения» женщины, но тяжелой, а иногда и «отупляющей» общественно значимой работой.
На фотографиях фрагменты из женских писем.
Но история абортов высвечивает и другие важные стороны социалистического подхода к репродуктивной справедливости. Подключайтесь сегодня в 16:20 к стриму РСД, я там расскажу побольше. А до меня будет целый парад суперколлег — в том числе разговор о подходах к гендерному насилию в СССР от Марии Старун.
К документам, лоббировавшим декриминализацию абортов в СССР были прикреплены письма советских женщин. Меня в них приятно поразило, что ни одно из них материнство не идеализировало — напротив, даже, если и рассуждало о нем в категории общественной обязанности женщин, все же очень неприглядно его представляло.
И это, конечно, наследие идей социалистического феминизма, например, Коллонтай — для которой репродуктивный труд не был воплощением «предназначения» женщины, но тяжелой, а иногда и «отупляющей» общественно значимой работой.
На фотографиях фрагменты из женских писем.
Но история абортов высвечивает и другие важные стороны социалистического подхода к репродуктивной справедливости. Подключайтесь сегодня в 16:20 к стриму РСД, я там расскажу побольше. А до меня будет целый парад суперколлег — в том числе разговор о подходах к гендерному насилию в СССР от Марии Старун.
Почему путина так тревожит гендер и при чем тут советский опыт?
Посмотрела речь путина в валдайском клубе — и снова там гендеры, принесенные Западом — и противопоставляется этом «традиционная семья». И так почти каждый раз. Конечно, прагматически это понятно — мы являемся очень удобным козлом отпущения — уязвимым, маргинализованным, бесправным — но, я считаю, что такое обсессивное внимание к нам выдает страх поглубже.
Феминизация как способ унижения широко используется российским государством против Украины и других политических противников, а также как средство расизации, как пишет Елизавета Гауфман. «Другой» помечен женственностью, он демаскулинизирован. В одном из своих недавних выступлений Путин заявил, что борется за «традиционную семью» против семьи с «родителем №1» и «родителем №2» — это сразу стало причиной для многих мемов. Но что это говорит?
Что страшного в родителях под номерами? А то, что между ними нет очевидной иерархии — той самой базовой иерархии, которая создается и воспроизводится в «традиционной семье», где женщина занята неоплачиваемым трудом по дому, неоплачиваемым рождением и воспитанием детей, неоплачиваемым сексуальным и эмоциональным обслуживанием мужа — а потому оказывается зависима, уязвима, подчинена. «Родитель №1» и «родитель №2» открывают пространство для принципиального вопрошания, неразборчивости, демократии и радикальной эмансипации, в том числе от идеи обогащения/процветания/развития кого-то за счет более уязвимых.
«Традиционная семья» — это не просто символическая форма, это необходимый экономический фундамент российского фашистского капитализма. «Традиционная семья» путинской идеологии это ведь не древняя семья — это нуклеарная городская патриархальная семья, ряженая в исторические и этнические костюмы. Интересно, что этот троп аисторического представления «буржуазной семьи» критиковал еще Энгельс в «Происхождение семьи, частной собственности и государства»: «Патриархальную форму семьи, изображенную там подробнее, чем где бы то ни было, не только безоговорочно считали самой древней формой, но и отождествляли - за исключением многоженства - с современной буржуазной семьей, так что семья, собственно говоря, вообще не переживала, якобы, никакого исторического развития.»
Семья, конечно, переживала развитие, и гендер тоже. И в России.
В 1968 году в советской «Литературной газете» выходит известная статья «Берегите мужчин!», которую обычно рассматривают как непонятный мне «кризис маскулинности» в СССР — и открывается она словами «Издревле повелось считать женщин «слабым полом». <…> Но если поставить вопрос в демографическом плане, то есть все основания назвать «слабым полом», наоборот, мужчин.» Как пишет Елена Гапова, кризис гендерных ролей в СССР был связан с другой экономической системой, которая не позволяла накопления капитала, соотвтественно, воспроизводства патриархальной маскулинности — в конце концов, экономическое и патриархальное господство зависимы друг от друга. Советских женщин же часто попрекали в недостаточной женственности — как зарубежные медиа, так и соотечественники (об это расскажу больше позже). Но пока можно вспомнить ужасное стихотворение Роберта Рождественского:
Мне с тобою —
такой уверенной —
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье —
я прошу,
робея, —
помоги мне
в себя поверить,
стань
слабее.
Роберт Рождественский, «Будь, пожалуйста, послабее…» (1962)
Так что в некотором смысле, «родитель №1» и «родитель №2» и есть часть «традиций» семьи в России, только той, что декларировала отказ от капитализма и обещала эмансипацию. Всем праздничный привет от Любы Дыбенко, плиточницы, со страниц журанла «Советская женщина»!
Посмотрела речь путина в валдайском клубе — и снова там гендеры, принесенные Западом — и противопоставляется этом «традиционная семья». И так почти каждый раз. Конечно, прагматически это понятно — мы являемся очень удобным козлом отпущения — уязвимым, маргинализованным, бесправным — но, я считаю, что такое обсессивное внимание к нам выдает страх поглубже.
Феминизация как способ унижения широко используется российским государством против Украины и других политических противников, а также как средство расизации, как пишет Елизавета Гауфман. «Другой» помечен женственностью, он демаскулинизирован. В одном из своих недавних выступлений Путин заявил, что борется за «традиционную семью» против семьи с «родителем №1» и «родителем №2» — это сразу стало причиной для многих мемов. Но что это говорит?
Что страшного в родителях под номерами? А то, что между ними нет очевидной иерархии — той самой базовой иерархии, которая создается и воспроизводится в «традиционной семье», где женщина занята неоплачиваемым трудом по дому, неоплачиваемым рождением и воспитанием детей, неоплачиваемым сексуальным и эмоциональным обслуживанием мужа — а потому оказывается зависима, уязвима, подчинена. «Родитель №1» и «родитель №2» открывают пространство для принципиального вопрошания, неразборчивости, демократии и радикальной эмансипации, в том числе от идеи обогащения/процветания/развития кого-то за счет более уязвимых.
«Традиционная семья» — это не просто символическая форма, это необходимый экономический фундамент российского фашистского капитализма. «Традиционная семья» путинской идеологии это ведь не древняя семья — это нуклеарная городская патриархальная семья, ряженая в исторические и этнические костюмы. Интересно, что этот троп аисторического представления «буржуазной семьи» критиковал еще Энгельс в «Происхождение семьи, частной собственности и государства»: «Патриархальную форму семьи, изображенную там подробнее, чем где бы то ни было, не только безоговорочно считали самой древней формой, но и отождествляли - за исключением многоженства - с современной буржуазной семьей, так что семья, собственно говоря, вообще не переживала, якобы, никакого исторического развития.»
Семья, конечно, переживала развитие, и гендер тоже. И в России.
В 1968 году в советской «Литературной газете» выходит известная статья «Берегите мужчин!», которую обычно рассматривают как непонятный мне «кризис маскулинности» в СССР — и открывается она словами «Издревле повелось считать женщин «слабым полом». <…> Но если поставить вопрос в демографическом плане, то есть все основания назвать «слабым полом», наоборот, мужчин.» Как пишет Елена Гапова, кризис гендерных ролей в СССР был связан с другой экономической системой, которая не позволяла накопления капитала, соотвтественно, воспроизводства патриархальной маскулинности — в конце концов, экономическое и патриархальное господство зависимы друг от друга. Советских женщин же часто попрекали в недостаточной женственности — как зарубежные медиа, так и соотечественники (об это расскажу больше позже). Но пока можно вспомнить ужасное стихотворение Роберта Рождественского:
Мне с тобою —
такой уверенной —
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье —
я прошу,
робея, —
помоги мне
в себя поверить,
стань
слабее.
Роберт Рождественский, «Будь, пожалуйста, послабее…» (1962)
Так что в некотором смысле, «родитель №1» и «родитель №2» и есть часть «традиций» семьи в России, только той, что декларировала отказ от капитализма и обещала эмансипацию. Всем праздничный привет от Любы Дыбенко, плиточницы, со страниц журанла «Советская женщина»!
О войне, гендере в политике, феминизме как образе жизни
Имела счастливую возможность много часов говорить с замечательной Анаит Сагоян, из чего получился получасовой фильм, в котором я попыталась сформулировать важные для себя штуки о понимании и значении феминизма сегодня. Приглашаю вас его посмотреть!
Имела счастливую возможность много часов говорить с замечательной Анаит Сагоян, из чего получился получасовой фильм, в котором я попыталась сформулировать важные для себя штуки о понимании и значении феминизма сегодня. Приглашаю вас его посмотреть!
Написала текст о том, как связаны гендерное насилие и война для проекта She is an expert. Текст об очень простой и очевидной вещи: военное насилие не может существовать без гендерного насилия в обществе. Важный вывод — поддержка кризисных центров в России тоже служит антимилитаристским/антивоенным целям. Пожалуйста, пройдите по ссылке.
57 школа и 64 мотострелковая бригада
Феминистские исследования настаивают на связи повседневного гендерного насилия и войны. Для феминизма война — это не событие, которое начинается с первыми выстрелами и заканчивается с подписанием мирного договора. Это континуум патриархатного насилия, которое пронизывает общество и интенсифицируется задолго до активных боевых действий сокращением бюджета на социальные нужды, культивацией милитаризированной маскулинности, терпимостью и поощрением насилия. Война продолжается после мирных переговоров насилием со стороны вернувшихся с фронта, их реабилитацией, поддержкой тех, кто пережил сексуализированное насилие в армии, оккупации, плену — и она не заканчивается, пока пережившие насилие не получают справедливости, а авторы — наказания. Но и это не означает конца войны, которая продолжает бродить в обществе в маске гендерного насилия.
Как пишет Мари Каприоли, исследования показывают «корреляцию между уровнем милитаризма государства и сексизмом, проявляющимся в неравенстве женщин по отношению к мужчинам», — а более высокий уровень гендерного равенства увеличивает вероятность разрешения международных споров мирным путем. В сравнении с другими показателями: уровень демократичности, уровень экономического развития и идентичность — уровень физической безопасности женщин* в стране больше коррелирует с мирной международной политикой государств.
Связь гендерного равенства и внешней политики государства демонстрирует не «природное миролюбие женщин», но то, насколько связаны идеи о том, что значит быть мужчиной и женщиной* в обществе. Как пишет Рейвин Коннел, «учитывая концентрацию оружия и практики насилия среди мужчин, гендерные модели кажутся стратегически важными. Мужественности — это формы, в которых отливаются многие динамики насилия». При всем многообразии гендерных ролей в современном мире — едва ли можно поспорить, что наиболее привилегированная «мужественность» в большинстве обществ связана с физической силой, соперничеством, напористостью, амбициозностью — и, как отмечает Синтия Кокберн, «сами эти качества даже в “мирное время” склоняют мужчин к драке».
Это вовсе не означает, что все мужчины = насильники. Напротив, многие мужчины страдают от насилия со стороны других мужчин: на улице и работе, в тюрьме и в армии, на фронте, что только иллюстрирует тезис о том, что в обществах есть разные типы «мужественности» и самый «уважаемый» (читай привилегированный) из них утверждает свое превосходство через насилие над более уязвимыми мужчинами, женщинами*, небинарными персонами.
<…>
Война показывает, до чего может разогнаться то насилие, в котором многие из нас живут каждый день в «мирное время» — и которое невозможно больше игнорировать. Наказание военных изнасилований и справедливость для выживших невозможны без работы над сокращением гендерного насилия в самом российском обществе. И чем больше людей будет возвращаться с фронта, тем более очевидным будет становиться отсутствие границы между тем насилием, что происходит на войне, и тем что — дома. Они принесут с войны уродливую и экстремальную версию той бытовой нормализации насилия, которая пронизывает наше общество.
<…>
Текст целиком на сайте.
57 школа и 64 мотострелковая бригада
Феминистские исследования настаивают на связи повседневного гендерного насилия и войны. Для феминизма война — это не событие, которое начинается с первыми выстрелами и заканчивается с подписанием мирного договора. Это континуум патриархатного насилия, которое пронизывает общество и интенсифицируется задолго до активных боевых действий сокращением бюджета на социальные нужды, культивацией милитаризированной маскулинности, терпимостью и поощрением насилия. Война продолжается после мирных переговоров насилием со стороны вернувшихся с фронта, их реабилитацией, поддержкой тех, кто пережил сексуализированное насилие в армии, оккупации, плену — и она не заканчивается, пока пережившие насилие не получают справедливости, а авторы — наказания. Но и это не означает конца войны, которая продолжает бродить в обществе в маске гендерного насилия.
Как пишет Мари Каприоли, исследования показывают «корреляцию между уровнем милитаризма государства и сексизмом, проявляющимся в неравенстве женщин по отношению к мужчинам», — а более высокий уровень гендерного равенства увеличивает вероятность разрешения международных споров мирным путем. В сравнении с другими показателями: уровень демократичности, уровень экономического развития и идентичность — уровень физической безопасности женщин* в стране больше коррелирует с мирной международной политикой государств.
Связь гендерного равенства и внешней политики государства демонстрирует не «природное миролюбие женщин», но то, насколько связаны идеи о том, что значит быть мужчиной и женщиной* в обществе. Как пишет Рейвин Коннел, «учитывая концентрацию оружия и практики насилия среди мужчин, гендерные модели кажутся стратегически важными. Мужественности — это формы, в которых отливаются многие динамики насилия». При всем многообразии гендерных ролей в современном мире — едва ли можно поспорить, что наиболее привилегированная «мужественность» в большинстве обществ связана с физической силой, соперничеством, напористостью, амбициозностью — и, как отмечает Синтия Кокберн, «сами эти качества даже в “мирное время” склоняют мужчин к драке».
Это вовсе не означает, что все мужчины = насильники. Напротив, многие мужчины страдают от насилия со стороны других мужчин: на улице и работе, в тюрьме и в армии, на фронте, что только иллюстрирует тезис о том, что в обществах есть разные типы «мужественности» и самый «уважаемый» (читай привилегированный) из них утверждает свое превосходство через насилие над более уязвимыми мужчинами, женщинами*, небинарными персонами.
<…>
Война показывает, до чего может разогнаться то насилие, в котором многие из нас живут каждый день в «мирное время» — и которое невозможно больше игнорировать. Наказание военных изнасилований и справедливость для выживших невозможны без работы над сокращением гендерного насилия в самом российском обществе. И чем больше людей будет возвращаться с фронта, тем более очевидным будет становиться отсутствие границы между тем насилием, что происходит на войне, и тем что — дома. Они принесут с войны уродливую и экстремальную версию той бытовой нормализации насилия, которая пронизывает наше общество.
<…>
Текст целиком на сайте.
Традиционные киборги
На первом канале рассказали о грядущем царстве искусственной матки и киборгов в Европе (феминистские мечты Харауэй и Файерстоун), особенно акцентировав внимание на том, что детей собираются лишить полностью контакта с матерью(!). Россия вместе с Марокко (сюжет связан с победой Марокко над Португалией и последовавшими событиями в Европе) встают на защиту традиционных ценностей. Вот только снова все их традиции ломаются о советский проект, для которого освобождение женщины от труда материнства было важной (но, увы, никогда не выполненной) задачей.
Как пламенно выступала в 1971 году Валентина Вавилина, многолетная главная редакторка журнала «Работница»: «..сеть дошкольных учреждений, практика воспитания в дошкольных учреждениях — это величайшее наше завоевание, на него равняются, на которое так сильно обрушивается зарубежная капиталистическая педагогика. Не случайно все эти разговоры везде, куда бы ни приехали мы, буржуазные теоретики, психологи говорят: вот, посмотрите, биологичекми женщина должны быть связана с ребенком, отрыв ребенка от матери ведет к трагедии и т.д. <…> Может быть я не совсем на тему говорю сегодня на праздничном юбилейном собрании, но мне кажется, что это те проблемы, которые мы не должны забывать, если мы, коммунисты, <…> если мы боремся и всегда будем бороться с буржуазными вылазками, которые направлены на то, чтобы очернить и наши достижения и наши успехи, в том числе, успехи и в образовании и в создании целой сети учреждений, позволяющих женщине оставаться матерью и быть работником.»
Так что в духе наших традиций, Нового года и мандаринов, полетов женщин в космос и признания права на аборт, будет построить искусственную матку.
На первом канале рассказали о грядущем царстве искусственной матки и киборгов в Европе (феминистские мечты Харауэй и Файерстоун), особенно акцентировав внимание на том, что детей собираются лишить полностью контакта с матерью(!). Россия вместе с Марокко (сюжет связан с победой Марокко над Португалией и последовавшими событиями в Европе) встают на защиту традиционных ценностей. Вот только снова все их традиции ломаются о советский проект, для которого освобождение женщины от труда материнства было важной (но, увы, никогда не выполненной) задачей.
Как пламенно выступала в 1971 году Валентина Вавилина, многолетная главная редакторка журнала «Работница»: «..сеть дошкольных учреждений, практика воспитания в дошкольных учреждениях — это величайшее наше завоевание, на него равняются, на которое так сильно обрушивается зарубежная капиталистическая педагогика. Не случайно все эти разговоры везде, куда бы ни приехали мы, буржуазные теоретики, психологи говорят: вот, посмотрите, биологичекми женщина должны быть связана с ребенком, отрыв ребенка от матери ведет к трагедии и т.д. <…> Может быть я не совсем на тему говорю сегодня на праздничном юбилейном собрании, но мне кажется, что это те проблемы, которые мы не должны забывать, если мы, коммунисты, <…> если мы боремся и всегда будем бороться с буржуазными вылазками, которые направлены на то, чтобы очернить и наши достижения и наши успехи, в том числе, успехи и в образовании и в создании целой сети учреждений, позволяющих женщине оставаться матерью и быть работником.»
Так что в духе наших традиций, Нового года и мандаринов, полетов женщин в космос и признания права на аборт, будет построить искусственную матку.
Демилитаризация России
Весной этого года мои товарищ_ка, которые находились в Киеве, в ответ на мое пожелание победы Украине, ответили, что победы в войне для антимилитарист_ок не бывает. Это замечание мягко намекнуло, что мне надо внимательнее следить за своим языком и мышлением. Не пускать в себя милитаризм, особенно, если ты занимаешься антивоенным активизмом. А товарищ_ка в этот момент были под обстрелами и помогали ЗСУ — но, в отличие от меня, держали критическую перспективу.
Войне нельзя противостоять войной. От войны нужно защищаться. Люди, природа, инфраструктура Украины сейчас защищаются. Про это много говорили украинские феминистки — и это перекликается с курдской идеей вооруженной защиты революции от войны и государства.
Демилитаризация языка, общества, коллективной памяти и экономики России (и я говорю только о России) — важная задача антивоенного движения (на то оно и антивоенное). В конечном итоге, только последовательный отказ от идеи того, что военные и силовые методы могут быть способом решения проблем — самая верная гарантия того, что они не будут применяться снова и снова. Ведь во Второй Мировой войне «плохая сторона» была разгромлена. НО отсутствие демилитаризации, публичной рефлексии о цене «победы», о военных травмах и преступлениях в том числе сделали возможной нынешнюю российскую агрессию.
Пока писала этот пост зарелизили проект «Возрождение», который просто отлично иллюстрирует то, что я имею в виду: даже самые лучшие побуждения милитаризм превращает в дремучий имперский кошмар.
За что же тогда бороться? За поражение российского оружия, реабилитацию и поддержку переживших насилие в этой войне, их защиту, преобразования и изоляцию авторов насилия, демилитаризацию российской экономики, общества, культуры и, важно, версий нашего прошлого.
Весной этого года мои товарищ_ка, которые находились в Киеве, в ответ на мое пожелание победы Украине, ответили, что победы в войне для антимилитарист_ок не бывает. Это замечание мягко намекнуло, что мне надо внимательнее следить за своим языком и мышлением. Не пускать в себя милитаризм, особенно, если ты занимаешься антивоенным активизмом. А товарищ_ка в этот момент были под обстрелами и помогали ЗСУ — но, в отличие от меня, держали критическую перспективу.
Войне нельзя противостоять войной. От войны нужно защищаться. Люди, природа, инфраструктура Украины сейчас защищаются. Про это много говорили украинские феминистки — и это перекликается с курдской идеей вооруженной защиты революции от войны и государства.
Демилитаризация языка, общества, коллективной памяти и экономики России (и я говорю только о России) — важная задача антивоенного движения (на то оно и антивоенное). В конечном итоге, только последовательный отказ от идеи того, что военные и силовые методы могут быть способом решения проблем — самая верная гарантия того, что они не будут применяться снова и снова. Ведь во Второй Мировой войне «плохая сторона» была разгромлена. НО отсутствие демилитаризации, публичной рефлексии о цене «победы», о военных травмах и преступлениях в том числе сделали возможной нынешнюю российскую агрессию.
Пока писала этот пост зарелизили проект «Возрождение», который просто отлично иллюстрирует то, что я имею в виду: даже самые лучшие побуждения милитаризм превращает в дремучий имперский кошмар.
За что же тогда бороться? За поражение российского оружия, реабилитацию и поддержку переживших насилие в этой войне, их защиту, преобразования и изоляцию авторов насилия, демилитаризацию российской экономики, общества, культуры и, важно, версий нашего прошлого.
Природа устарела и к тому же плохо организована: секс и революция
Думаю, тут многим известна концепция «сексуальной революции», но не уверена, что все в курсе, что предложил ее Вильгельм Райх на основе анализа советского опыта. Если упрощать его тезис, то нет политической революции без революции сексуальности, и (этого он еще не знал) сексуальная революция превращается просто в модернизацию сексуальных практик без политической революции. Про это я рассказываю в подкасте для Арзамаса со всякими примерами о рекомендации физкультуры вместо секса в СССР и вырождении сексуальной революции в требование удовольствия в США.
Как всегда, мне очень важно откапывать в казалось бы из будущего предопределенных процессах дерзких комсомолок — и авторка письма под именем Нина Вельт одна из них. Дело происходит в 1927 году на страницах журнала «Смена», который публикует переписку комсомолки Лиды и тов. Смидович о любовных дилеммах молодежи. Лида спрашивает у старой революционерки, бывшей главы Женотдела, Софьи Смидович совета: «В ячейке я встретилась с одним комсомольцем и как-то неожиданно увлеклась им, то же самое я встретила с его стороны. Возвращались вместе с собраний, заседаний бюро и т.д. Заходили, как полагается, в темные уголки сквера, сада, улиц и тоже, как всегда, целовались.» Дальше история разворачивается драматически, ведь дело доходит до желания секса — и вот перед Лидой встает серьезная дилемма: «Не то жить под кустом, не то уходить и кончать все». Софья Смидович, которая представляла консервативное направление в работе Женотдела, отвечает ей в каменеющем партийном стиле. И удовольствие здесь доставляет реакция комсомолки Нины Вельт на эту переписку.
Нина изображает их диалог в своем письме, в котором защищает идеи свободной любви, абортов и контрацепции. Приведу ее пародию ниже.
«Я представляю себе разговор между доверчивой Лидой и тов. Смидович, если бы из не разделяло 3500 километров.
— Вместе с отмиранием последних остатков хозяйственных функций семьи,— поучает тов. Смидович, отомрут и последние отношения к женщине, как к слуге, существу низшего порядка. Таким образом…
— Позвольте вас перебить, тов. Смидович, — не выдерживает Лида. — Это все верно — то, что вы говорите. Это все хорошо, но я и сама это знаю, и, поверьте, слышу не первый раз. Я знаю, через 100 лет жизнь будет прекрасна. Да ведь я-то живу не в 2026 г. Мне интересно, что бы вы посоветовали мне сейчас, когда я вернусь в свой клуб, к своим мучительным сомнениям. Ужель итти ложиться под первое дерево?
— Нет, что вы, — отвечает тов. Смидович. Нет, конечно. «Любовь под кустом»— это отрыжка буржуазного мира, который брызжет ядовитой слюной на нашу новую, пролетарскую общественность. Это все — гниль и разложение, которыми все еще дышит на нас издыхающая, проклятая, смердящая буржуазия. Мы постараемся возможно скорее справиться с этим злом.
— Вот и я так думаю….— задумчиво говорит Лида, теребя кончик косынки. — Но мне бы, товарищ Смидович, хотелось, если вам не трудно, услышать не дешевое морализирование, а что-нибудь более конкретное.
— Ах, конкретное…— задумывается в свою очередь тов. Смидович. — <…> работать по организации нового быта, бороться за создание нового человека — подумайте, Лида, какое это для нас величайшее счастье…
Но Лида только грустно качает головой.»
Думаю, тут многим известна концепция «сексуальной революции», но не уверена, что все в курсе, что предложил ее Вильгельм Райх на основе анализа советского опыта. Если упрощать его тезис, то нет политической революции без революции сексуальности, и (этого он еще не знал) сексуальная революция превращается просто в модернизацию сексуальных практик без политической революции. Про это я рассказываю в подкасте для Арзамаса со всякими примерами о рекомендации физкультуры вместо секса в СССР и вырождении сексуальной революции в требование удовольствия в США.
Как всегда, мне очень важно откапывать в казалось бы из будущего предопределенных процессах дерзких комсомолок — и авторка письма под именем Нина Вельт одна из них. Дело происходит в 1927 году на страницах журнала «Смена», который публикует переписку комсомолки Лиды и тов. Смидович о любовных дилеммах молодежи. Лида спрашивает у старой революционерки, бывшей главы Женотдела, Софьи Смидович совета: «В ячейке я встретилась с одним комсомольцем и как-то неожиданно увлеклась им, то же самое я встретила с его стороны. Возвращались вместе с собраний, заседаний бюро и т.д. Заходили, как полагается, в темные уголки сквера, сада, улиц и тоже, как всегда, целовались.» Дальше история разворачивается драматически, ведь дело доходит до желания секса — и вот перед Лидой встает серьезная дилемма: «Не то жить под кустом, не то уходить и кончать все». Софья Смидович, которая представляла консервативное направление в работе Женотдела, отвечает ей в каменеющем партийном стиле. И удовольствие здесь доставляет реакция комсомолки Нины Вельт на эту переписку.
Нина изображает их диалог в своем письме, в котором защищает идеи свободной любви, абортов и контрацепции. Приведу ее пародию ниже.
«Я представляю себе разговор между доверчивой Лидой и тов. Смидович, если бы из не разделяло 3500 километров.
— Вместе с отмиранием последних остатков хозяйственных функций семьи,— поучает тов. Смидович, отомрут и последние отношения к женщине, как к слуге, существу низшего порядка. Таким образом…
— Позвольте вас перебить, тов. Смидович, — не выдерживает Лида. — Это все верно — то, что вы говорите. Это все хорошо, но я и сама это знаю, и, поверьте, слышу не первый раз. Я знаю, через 100 лет жизнь будет прекрасна. Да ведь я-то живу не в 2026 г. Мне интересно, что бы вы посоветовали мне сейчас, когда я вернусь в свой клуб, к своим мучительным сомнениям. Ужель итти ложиться под первое дерево?
— Нет, что вы, — отвечает тов. Смидович. Нет, конечно. «Любовь под кустом»— это отрыжка буржуазного мира, который брызжет ядовитой слюной на нашу новую, пролетарскую общественность. Это все — гниль и разложение, которыми все еще дышит на нас издыхающая, проклятая, смердящая буржуазия. Мы постараемся возможно скорее справиться с этим злом.
— Вот и я так думаю….— задумчиво говорит Лида, теребя кончик косынки. — Но мне бы, товарищ Смидович, хотелось, если вам не трудно, услышать не дешевое морализирование, а что-нибудь более конкретное.
— Ах, конкретное…— задумывается в свою очередь тов. Смидович. — <…> работать по организации нового быта, бороться за создание нового человека — подумайте, Лида, какое это для нас величайшее счастье…
Но Лида только грустно качает головой.»
Arzamas
СССР и США: марши нудистов, свободная любовь и золотой век порнографии (18+)
Чем сексуальная революция в СССР отличалась от американской и почему секс — это тоже политика
Приходите завтра поболтать!
Вот уж чего я не ожидала от жизни, так это того, что кумиры детства, которые до сих пор вызывают исключительно восхищение и уважение, решат со мной разговаривать не в моих снах.
Приходите завтра на мой эфир с Татьяной Лазаревой, поговорим про историю и реальность женского сопротивления. Времена тяжелые, но вместе больше шансов пережить.
Вот уж чего я не ожидала от жизни, так это того, что кумиры детства, которые до сих пор вызывают исключительно восхищение и уважение, решат со мной разговаривать не в моих снах.
Приходите завтра на мой эфир с Татьяной Лазаревой, поговорим про историю и реальность женского сопротивления. Времена тяжелые, но вместе больше шансов пережить.
Феминистское любопытство (фрагмент перевода текста Синтии Энло; она очень клево пишет, рекоемндую)
Почему отсутствие интереса к тому, как была сделана пара модных кроссовок, так удобно? Что в нежелании знать, как военные базы влияют на жизнь мирных городов, расположенных рядом с ними, кажется таким естественным? Я пришла к мысли, что поддержание в нас нелюбопытства и незаинтересованности служит чужим политическим интересам. Я также пришла к пониманию того, что сама являюсь сообщницей своего собственного нелюбопытства. Нелюбопытство опасно своим удобством и легко прячется за утончённой маской прагматизма и сбережения интеллектуальных сил: «Всей правды мы никогда не узнаем».
В чём отличие феминистского любопытства? Один из базовых тезисов феминизма — восприятие женщин всерьёз. «Всерьёз» — значит внимательно слушая, глубоко исследуя, сохраняя фокус внимания на длительный срок, при этом будучи готовыми удивляться. Принимать женщин — всех женщин, независимо от времени и места, — всерьёз — не то же самое, что превозносить женщин. Многие женщины, безусловно, заслуживают одобрения и даже преклонения. Но множество женщин, которых мы должны воспринимать серьёзно, выглядят слишком активно участвующими в насилии и угнетении других, или слишком уютно устроившимися благодаря относительным привилегиям, чтобы вызывать одобрение и сострадание. Тем не менее, феминистское любопытство находит всех женщин достойными пристального внимания, поскольку только так мы сможем точно оценить явное и скрытое политическое влияние феминности и маскулинности.
«Супруги военнослужащих», «дети-солдаты», «фабричные управляющие», «фабричные работники», «сотрудники гуманитарной помощи», «пережившие насилие», «борцы за мир», «военачальники», «оккупационные власти». Каждое из этих конвенциональных гендерно-нейтральных определений необходимо для того, чтобы скрыть политическое влияние феминности и маскулинности. Каждое подавляет наше желание выяснить, где же здесь мужчины, а где женщины, кто поместил мужчин и женщин в эти позиции, кто получает выгоду от того, что женщины находятся именно в этом положении, а не в каком-то ещё, что сами женщины думают об отведённом им месте и как обращаются с этими мыслями, вступая в отношения с мужчинами или другими женщинами. Каждый раз, когда мы не настаиваем на ответах, мы рискуем упустить из виду патриархат. Он будет скользить мимо нас, как нефтяной танкер в тумане. Этот туман — нелюбопытство. Вместе с тем, если мы упускаем его из виду, тогда как именно он является наиважнейшей структурой власти, все наши объяснения того, как устроен мир, будут неточными.
Патриархат — структурная и идеологическая система, который закрепляет привилегии за маскулинностью. Все типы социальных систем и институций могут стать патриархальными. Целые культуры могут становиться патриархальными. Это реальность, которая вдохновила феминистские движения стать национальными по своему размаху, мобилизуя энергию на многих уровнях одновременно. Семьи, городские администрации, армии, банки, полиция входят в число институций, особенно печально известных своей склонностью к патриархальным ценностям, структурам и практикам. Больницы, школы, фабрики, законодательные учреждения, политические партии, музеи, газеты, театры, телеканалы, религиозные организации, корпорации и суды — вне зависимости от того, насколько современной выглядит их внешняя атрибутика — ретранслируют такие взгляды и поведение как по отношению к своим сотрудникам и клиентам, так и по отношению к миру вокруг, которые исходят из презумпции того, что маскулинность заслуживает большего вознаграждения, продвижения, восхищения, подражания, приоритета в повестке и финансировании. Патриархальная направленность может быть обнаружена и в пацифистских и правозащитных движениях, так же как и в редакциях прогрессивных журналов, просветительских фондах или глобальных негосударственных организациях — все они могут быть, или становиться, патриархальными.
Почему отсутствие интереса к тому, как была сделана пара модных кроссовок, так удобно? Что в нежелании знать, как военные базы влияют на жизнь мирных городов, расположенных рядом с ними, кажется таким естественным? Я пришла к мысли, что поддержание в нас нелюбопытства и незаинтересованности служит чужим политическим интересам. Я также пришла к пониманию того, что сама являюсь сообщницей своего собственного нелюбопытства. Нелюбопытство опасно своим удобством и легко прячется за утончённой маской прагматизма и сбережения интеллектуальных сил: «Всей правды мы никогда не узнаем».
В чём отличие феминистского любопытства? Один из базовых тезисов феминизма — восприятие женщин всерьёз. «Всерьёз» — значит внимательно слушая, глубоко исследуя, сохраняя фокус внимания на длительный срок, при этом будучи готовыми удивляться. Принимать женщин — всех женщин, независимо от времени и места, — всерьёз — не то же самое, что превозносить женщин. Многие женщины, безусловно, заслуживают одобрения и даже преклонения. Но множество женщин, которых мы должны воспринимать серьёзно, выглядят слишком активно участвующими в насилии и угнетении других, или слишком уютно устроившимися благодаря относительным привилегиям, чтобы вызывать одобрение и сострадание. Тем не менее, феминистское любопытство находит всех женщин достойными пристального внимания, поскольку только так мы сможем точно оценить явное и скрытое политическое влияние феминности и маскулинности.
«Супруги военнослужащих», «дети-солдаты», «фабричные управляющие», «фабричные работники», «сотрудники гуманитарной помощи», «пережившие насилие», «борцы за мир», «военачальники», «оккупационные власти». Каждое из этих конвенциональных гендерно-нейтральных определений необходимо для того, чтобы скрыть политическое влияние феминности и маскулинности. Каждое подавляет наше желание выяснить, где же здесь мужчины, а где женщины, кто поместил мужчин и женщин в эти позиции, кто получает выгоду от того, что женщины находятся именно в этом положении, а не в каком-то ещё, что сами женщины думают об отведённом им месте и как обращаются с этими мыслями, вступая в отношения с мужчинами или другими женщинами. Каждый раз, когда мы не настаиваем на ответах, мы рискуем упустить из виду патриархат. Он будет скользить мимо нас, как нефтяной танкер в тумане. Этот туман — нелюбопытство. Вместе с тем, если мы упускаем его из виду, тогда как именно он является наиважнейшей структурой власти, все наши объяснения того, как устроен мир, будут неточными.
Патриархат — структурная и идеологическая система, который закрепляет привилегии за маскулинностью. Все типы социальных систем и институций могут стать патриархальными. Целые культуры могут становиться патриархальными. Это реальность, которая вдохновила феминистские движения стать национальными по своему размаху, мобилизуя энергию на многих уровнях одновременно. Семьи, городские администрации, армии, банки, полиция входят в число институций, особенно печально известных своей склонностью к патриархальным ценностям, структурам и практикам. Больницы, школы, фабрики, законодательные учреждения, политические партии, музеи, газеты, театры, телеканалы, религиозные организации, корпорации и суды — вне зависимости от того, насколько современной выглядит их внешняя атрибутика — ретранслируют такие взгляды и поведение как по отношению к своим сотрудникам и клиентам, так и по отношению к миру вокруг, которые исходят из презумпции того, что маскулинность заслуживает большего вознаграждения, продвижения, восхищения, подражания, приоритета в повестке и финансировании. Патриархальная направленность может быть обнаружена и в пацифистских и правозащитных движениях, так же как и в редакциях прогрессивных журналов, просветительских фондах или глобальных негосударственных организациях — все они могут быть, или становиться, патриархальными.
syg.ma
Синтия Энло. Наш недостаток феминистского любопытства должен вызывать вопросы
К чему приводит наша неготовность ставить под вопрос вещи, которые преподносятся как естественные, традиционные и существовавшие всегда?
Forwarded from Феминитив. Калининград
В пятницу, 10 февраля, приглашаем вас на онлайн лекцию об истории женских антивоенных движений. Встречу проведёт Саша Талавер — исследовательница истории женского движения в СССР, докторантка Центрально-Европейского Университета (Вена), ведущая telegram-канала «Бессмертный пол».
«Женщины в черном, женщины в белом, женская лига за мир и справедливость, и другие. Отталкиваясь от этих примеров, а также от исследовательской литературы я расскажу об истории женских антивоенных движений, во второй части я приглашу всех к размышлению о том, как связаны патриархат и война», — поделилась Саша.
Перед лекцией Саша порекомендовала прочитать введение из книги феминистской исследовательницы Синтии Энло «The Curious Feminist: Searching for Women in a New Age of Empire».
Встреча пройдёт онлайн. Вы можете подключиться из любой локации. Для Калининграда мы организуем совместную офлайн трансляцию. Пожалуйста, пройдите регистрацию. Вход и участие бесплатные.
Начало в 19:00 (время калининградское).
18+
«Женщины в черном, женщины в белом, женская лига за мир и справедливость, и другие. Отталкиваясь от этих примеров, а также от исследовательской литературы я расскажу об истории женских антивоенных движений, во второй части я приглашу всех к размышлению о том, как связаны патриархат и война», — поделилась Саша.
Перед лекцией Саша порекомендовала прочитать введение из книги феминистской исследовательницы Синтии Энло «The Curious Feminist: Searching for Women in a New Age of Empire».
Встреча пройдёт онлайн. Вы можете подключиться из любой локации. Для Калининграда мы организуем совместную офлайн трансляцию. Пожалуйста, пройдите регистрацию. Вход и участие бесплатные.
Начало в 19:00 (время калининградское).
18+
Forwarded from DOXA
Привет, это Даша Манжура!
Каждый год в приближении 8 Марта я с ужасом выхожу из дома, зная, что сейчас со всех сторон мне будут продавать нежность и женственность. Больше всего меня раздражает, конечно, что праздник женской эмансипации становится всего лишь ещё одним поводом повысить продажи.
По этой же причине мне не нравится читать материалы, в которых раскрывается тайна женственности или даётся 101 совет о том, как наконец эмансипироваться и вырваться из рук патриархата.
Не нравится в том числе потому, что я чувствую в этом упрощение и попытку выдать желаемое за действительное. Мне не кажется, что есть чудодейственная таблетка, которая позволит нам разрушить патриархат и системы, с ним связанные: военный аппарат, авторитарные и диктаторские режимы и все формы неравенства.
Но я уверена, что менять мир возможно, если изучать опыт наших предшественни_ц, брать на вооружение из него полезное и отказываться от токсичного. Это не так просто, но это возможно.
Именно поэтому сегодня я предлагаю вам прочитать текст от гендерной исследовательницы Саши Талавер, которая рассказывает, что оставили нам в наследство советские женщины.
Если ссылка не открывается, читайте на зеркале
Каждый год в приближении 8 Марта я с ужасом выхожу из дома, зная, что сейчас со всех сторон мне будут продавать нежность и женственность. Больше всего меня раздражает, конечно, что праздник женской эмансипации становится всего лишь ещё одним поводом повысить продажи.
По этой же причине мне не нравится читать материалы, в которых раскрывается тайна женственности или даётся 101 совет о том, как наконец эмансипироваться и вырваться из рук патриархата.
Не нравится в том числе потому, что я чувствую в этом упрощение и попытку выдать желаемое за действительное. Мне не кажется, что есть чудодейственная таблетка, которая позволит нам разрушить патриархат и системы, с ним связанные: военный аппарат, авторитарные и диктаторские режимы и все формы неравенства.
Но я уверена, что менять мир возможно, если изучать опыт наших предшественни_ц, брать на вооружение из него полезное и отказываться от токсичного. Это не так просто, но это возможно.
Именно поэтому сегодня я предлагаю вам прочитать текст от гендерной исследовательницы Саши Талавер, которая рассказывает, что оставили нам в наследство советские женщины.
Если ссылка не открывается, читайте на зеркале
Усложнение прошлого как политическая задача
Война очень любит упрощения и однозначность — она от них кормится и растет, захватывая все общество в свои удушливые объятия ложных дихотомий: уехавшие-оставшиеся, патриоты-предатели, свои-чужие, враги-друзья. История служит нередко продуктивной почвой для укоренения этих различий, создание иллюзии, что оно всегда так было или, как минимум, всегда к этому шло. Историю же использует Путин в его объяснении причин войны: его дурацкие теории об «изобретении Украины», фантомные «традиционные ценности», отсылки к нацистам, фашистам, Второй Мировой войне.
Это все делает прошлое, его публичные репрезентации — важным полем политической работы и потенциальным источником субверсии претендующих на гегемонию нарративов и дихотомий. Параллели или уроки из прошлого, конечно, не имеют никакого смысла, но прошлое остаётся для нас тем пространством, где все выглядит намного сложнее (если что, про начало войны все однозначно для меня — Россия атаковала Украину). Благодаря документам и разным источникам, которые доступны только постфактум, можно открыть, например, много интересных моментов в поведении советских «номенклатурщиц», как называли их те, кто не трудились поисследовать что же там все-таки происходило.
Советское прошлое и женское участие в нем показывает богатый спектр политических тактик в авторитарном государстве — например, моя любимая и хитренькая Нина Васильевна Попова, которая очень ловко выворачивала партийные и государственные институты и установки в интересах женщин. У меня наконец вышла про нее глава в книге, в которой вообще много крутого. Но пока на английском. 1 апреля у нас будет презентация книги (инфа на постере).
Война очень любит упрощения и однозначность — она от них кормится и растет, захватывая все общество в свои удушливые объятия ложных дихотомий: уехавшие-оставшиеся, патриоты-предатели, свои-чужие, враги-друзья. История служит нередко продуктивной почвой для укоренения этих различий, создание иллюзии, что оно всегда так было или, как минимум, всегда к этому шло. Историю же использует Путин в его объяснении причин войны: его дурацкие теории об «изобретении Украины», фантомные «традиционные ценности», отсылки к нацистам, фашистам, Второй Мировой войне.
Это все делает прошлое, его публичные репрезентации — важным полем политической работы и потенциальным источником субверсии претендующих на гегемонию нарративов и дихотомий. Параллели или уроки из прошлого, конечно, не имеют никакого смысла, но прошлое остаётся для нас тем пространством, где все выглядит намного сложнее (если что, про начало войны все однозначно для меня — Россия атаковала Украину). Благодаря документам и разным источникам, которые доступны только постфактум, можно открыть, например, много интересных моментов в поведении советских «номенклатурщиц», как называли их те, кто не трудились поисследовать что же там все-таки происходило.
Советское прошлое и женское участие в нем показывает богатый спектр политических тактик в авторитарном государстве — например, моя любимая и хитренькая Нина Васильевна Попова, которая очень ловко выворачивала партийные и государственные институты и установки в интересах женщин. У меня наконец вышла про нее глава в книге, в которой вообще много крутого. Но пока на английском. 1 апреля у нас будет презентация книги (инфа на постере).
