Все еще мучаю книжку Daring Greatly (автокоррект меняет на Dating Greatly), в ней рассказывается о том, что vulnerability — одна из главных человеческих сил, которые у нас есть, потому что это значит, быть человеком.
Вся весна этого года — про то, как быть человеком, и про то, как найти мужество им оставаться.
Там есть термин vulnerabilty hangover, когда сделал или сказал что-то важное или настоящее, а потом сползаешь по стенке и думаешь, ну зачем, зачем я это сказал. С марта у меня не то чтобы hangover, у меня vulnerability binge, я просто не выхожу из запоя человечности.
Когда-то я, и мы все, думали о том, кем мы станем, когда вырастем. У меня есть про это текст, в нем я задаю глупые вопросы, предлагаю идиотские решения и называю некогда любимых людей странными именами, чтобы они не узнали себя. Мне кажется, что многие мрачные настроения возникают в нас, когда в начале наших двадцатых, когда мы еще не выросли, но уже тянемся, мы становимся не теми, кем планировали — мы или наши родители.
Всю жизнь казалось, что мы — особенные и нас ждет необычная судьба. А потом оказалось, что мы нужны только сами себе. Когда ты не стал тем, кем хотел, то становится сложно иметь дело с неудачниками. Нам всего двадцать один - двадцать три - двадцать пять, и тут уже, конечно, ничего не поправишь.
И оказывается, что если относиться к себе как к человеку, а не к отдельной рабочей единице в картотеке, может получиться что-то новое. Что-то живое. Мы ни к кому так плохо не относимся как к себе. Почему-то бездомных кошек мучить нельзя, а себя можно.
Кажется, что книжка “Баранкин, будь человеком” не совсем детская по своему названию. Быть человеком, живым, уязвимым, настоящим, называть свои слабости своими именами, у моих это часто мужские имена — растения или бывшие. Можно бояться называть уязвимость уязвимостью, и назвать ее как фикус Василий. Так вот, Василий въехал ко мне в начале весны. Он учит меня быть человеком, а не куском пластмассы, не брикетом прессованного дерева и не стаканом для виски, а это самая сложная из человеческих задач. И у нее нет дедлайна. А рабочим единицам без дедлайна, как без любви — не прожить.
Вся весна этого года — про то, как быть человеком, и про то, как найти мужество им оставаться.
Там есть термин vulnerabilty hangover, когда сделал или сказал что-то важное или настоящее, а потом сползаешь по стенке и думаешь, ну зачем, зачем я это сказал. С марта у меня не то чтобы hangover, у меня vulnerability binge, я просто не выхожу из запоя человечности.
Когда-то я, и мы все, думали о том, кем мы станем, когда вырастем. У меня есть про это текст, в нем я задаю глупые вопросы, предлагаю идиотские решения и называю некогда любимых людей странными именами, чтобы они не узнали себя. Мне кажется, что многие мрачные настроения возникают в нас, когда в начале наших двадцатых, когда мы еще не выросли, но уже тянемся, мы становимся не теми, кем планировали — мы или наши родители.
Всю жизнь казалось, что мы — особенные и нас ждет необычная судьба. А потом оказалось, что мы нужны только сами себе. Когда ты не стал тем, кем хотел, то становится сложно иметь дело с неудачниками. Нам всего двадцать один - двадцать три - двадцать пять, и тут уже, конечно, ничего не поправишь.
И оказывается, что если относиться к себе как к человеку, а не к отдельной рабочей единице в картотеке, может получиться что-то новое. Что-то живое. Мы ни к кому так плохо не относимся как к себе. Почему-то бездомных кошек мучить нельзя, а себя можно.
Кажется, что книжка “Баранкин, будь человеком” не совсем детская по своему названию. Быть человеком, живым, уязвимым, настоящим, называть свои слабости своими именами, у моих это часто мужские имена — растения или бывшие. Можно бояться называть уязвимость уязвимостью, и назвать ее как фикус Василий. Так вот, Василий въехал ко мне в начале весны. Он учит меня быть человеком, а не куском пластмассы, не брикетом прессованного дерева и не стаканом для виски, а это самая сложная из человеческих задач. И у нее нет дедлайна. А рабочим единицам без дедлайна, как без любви — не прожить.
Вчера был день удивительной красоты, как внешней, так и внутренней.
Берлинцы сидели в кафе, в шпети, под кронами деревьев и практически друг у друга на головах, и я давно не видела такого скопления людей, которые бы смеялись, улыбались и настолько были рады друг друга видеть.
Такое ощущение, что мир на один вечер стал таким же, как раньше.
И кажется, что многим это чувство было по душе.
Я ехала на велосипеде по улице и не могла перестать пялиться на людей. Как будто пошел в хорошую картинную галерею и хочется про каждый портрет узнать побольше.
Хочется спросить у жителей города, где переполнены психиатрические клиники, как им вообще превью (а не throwback) обыкновенной жизни. И кажется, я еще никогда не видела столько горящих глаз.
Город без уполномоченного по одиночеству — он теперь не нужен. Это город, где человеку нужен человек, и вот они все, на улицах.
И есть чувство что началось лето — не липкое и приторное, как дешевое мороженое, без красителей и консервантов. Не душное, как июль перед ливнем, не удушающее, как неудачное первое свидание. Уверенное, бескомпромиссное, слегка едкое, наглое лето.
Потом, как в хорошей книжке, увлекающее за собой настолько, чтобы хотелось читать его на ходу.
Последний раз, я так читала “Безгрешность” Франзена, шла по улице, читала и смотрела на улицу только там, где интуитивно чувствовала светофор.
Тогда мне хотелось, чтобы эта книжка, как лето не кончалось. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и начинается что-то другое. Не обязательно лучше, но всегда интереснее, потому что интересную книгу можно написать самому.
Берлинцы сидели в кафе, в шпети, под кронами деревьев и практически друг у друга на головах, и я давно не видела такого скопления людей, которые бы смеялись, улыбались и настолько были рады друг друга видеть.
Такое ощущение, что мир на один вечер стал таким же, как раньше.
И кажется, что многим это чувство было по душе.
Я ехала на велосипеде по улице и не могла перестать пялиться на людей. Как будто пошел в хорошую картинную галерею и хочется про каждый портрет узнать побольше.
Хочется спросить у жителей города, где переполнены психиатрические клиники, как им вообще превью (а не throwback) обыкновенной жизни. И кажется, я еще никогда не видела столько горящих глаз.
Город без уполномоченного по одиночеству — он теперь не нужен. Это город, где человеку нужен человек, и вот они все, на улицах.
И есть чувство что началось лето — не липкое и приторное, как дешевое мороженое, без красителей и консервантов. Не душное, как июль перед ливнем, не удушающее, как неудачное первое свидание. Уверенное, бескомпромиссное, слегка едкое, наглое лето.
Потом, как в хорошей книжке, увлекающее за собой настолько, чтобы хотелось читать его на ходу.
Последний раз, я так читала “Безгрешность” Франзена, шла по улице, читала и смотрела на улицу только там, где интуитивно чувствовала светофор.
Тогда мне хотелось, чтобы эта книжка, как лето не кончалось. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и начинается что-то другое. Не обязательно лучше, но всегда интереснее, потому что интересную книгу можно написать самому.
В Esquire была рубрика правила жизни, мне кажется, что в неё отлично ляжет инструкция, которую каждый раз рассказывают перед вылетом: пристегивайте ремни, аккуратно давайте по съебам в случае опасности, если опасности не миновать, просто пригнитесь и просто ждите, сначала маску на себя, потом на всех остальных, не носите нейлоновые колготки, на взлёте поменьше пользуетесь гаджетами, чтобы не отвлекаться, дышите глубже, все будет хорошо.
Недавно я шла домой поздно вечером, и почувствовала что наступило самое лучшее время: когда в десять вечера светло так же как и в пять утра. Колется свитер, коленки загорели, в наушниках что-то шестнадцатилетнее, не по треку, по ощущениям, и он обнимает, как лето. Иду по частному сектору, волосы и одежда пропахли костром и цветущим дачным садом, так как будто бы весь валялась на газоне. Думаю, как хорошо быть именно здесь именно сейчас, и как сейчас красиво, и снаружи, и внутри.
Сегодня ночью я ехала домой на велосипеде, и подумала о том, второе лето подряд я стараюсь не возлагать на лето больших надежд. Лето, особенно после локдауна, похоже на Новый год и день рождения. Перед новым годом адски устал, потому что все время что-то доделываешь, перед днем рождения сводишь дебет с тем, с кем стал с тем, кем бы хотел стать. В лето нужно успеть в него все и сразу, но где бы взять столько сил, чтобы быть счастливым три месяца подряд.
Мои амбиции на это лето невелики: праздную каждый вечер то, что пережила еще один рабочий день, сворачиваю шею от красоты и стереозвука, стараюсь не сточить ноги об босоножки, не опаздывать на работу, ездить исключительно на зеленый, плавать в озере, как в теплом молоке, гладить кота, есть черешню, смотреть на берлинцев, стыкующихся друг с другом - теперь-то можно, и все это настоящее удовольствие. Без того, чтобы отыграться за все предыдущие полгода, когда всегда холодно и ничего нельзя.
Первого июня я еще вышла на новую работу, и чувствую себя как тюбик зубной пасты: sensitive professional. Это в жизни я могу разговорить пень, но на работе я интроверт, а тут половину рабочего времени нужно голосом задавать уточняющие вопросы, говорить по-немецки, писать емейлы и снова задавать уточняющие вопросы. Так что теперь я каждый день делаю то, что я либо не знаю как делать, либо боюсь это делать, либо и то, и другое, но это, как ни странно, мне нравится.
Еще я подумала о том, что все лучшее в моей жизни получалось, когда я не старалась - тогда оно все само складывалось. Я не к тому, что ничего не надо делать а к тому, что когда я долго еду на велосипеде, выжимая из себя максимум, а потом просто по инерции, и думаю, какое же все красивое, и настоящее. Хочется, чтобы летом было бы все и сразу, но эпиграфом к первому июня 2021 года от первого июня 2020 года стала бы фраза Луи Си Кея: “Give it second, it's going to space".
Сегодня ночью я ехала домой на велосипеде, и подумала о том, второе лето подряд я стараюсь не возлагать на лето больших надежд. Лето, особенно после локдауна, похоже на Новый год и день рождения. Перед новым годом адски устал, потому что все время что-то доделываешь, перед днем рождения сводишь дебет с тем, с кем стал с тем, кем бы хотел стать. В лето нужно успеть в него все и сразу, но где бы взять столько сил, чтобы быть счастливым три месяца подряд.
Мои амбиции на это лето невелики: праздную каждый вечер то, что пережила еще один рабочий день, сворачиваю шею от красоты и стереозвука, стараюсь не сточить ноги об босоножки, не опаздывать на работу, ездить исключительно на зеленый, плавать в озере, как в теплом молоке, гладить кота, есть черешню, смотреть на берлинцев, стыкующихся друг с другом - теперь-то можно, и все это настоящее удовольствие. Без того, чтобы отыграться за все предыдущие полгода, когда всегда холодно и ничего нельзя.
Первого июня я еще вышла на новую работу, и чувствую себя как тюбик зубной пасты: sensitive professional. Это в жизни я могу разговорить пень, но на работе я интроверт, а тут половину рабочего времени нужно голосом задавать уточняющие вопросы, говорить по-немецки, писать емейлы и снова задавать уточняющие вопросы. Так что теперь я каждый день делаю то, что я либо не знаю как делать, либо боюсь это делать, либо и то, и другое, но это, как ни странно, мне нравится.
Еще я подумала о том, что все лучшее в моей жизни получалось, когда я не старалась - тогда оно все само складывалось. Я не к тому, что ничего не надо делать а к тому, что когда я долго еду на велосипеде, выжимая из себя максимум, а потом просто по инерции, и думаю, какое же все красивое, и настоящее. Хочется, чтобы летом было бы все и сразу, но эпиграфом к первому июня 2021 года от первого июня 2020 года стала бы фраза Луи Си Кея: “Give it second, it's going to space".
Вчера я увидела знаменитый стихийный рейв в парке Хазенхайде, плотно заселённым зайцами и дилерами: сначала все тихонько попивают пиво на клеенчатых подстилках, к вечеру народ привозит колонки и стробоскоп, к полуночи на заячьей поляне прыгает пара сотен человек. Приехали менты, включили дальний свет. Рейв начал аплодировать, потом свистеть, потом забили, стали дальше танцевать.
Менты выключили свет и уехали решать, что делать: танцевать теперь вроде можно, но местная фауна охуевает от стереозвука. Не знаю, вернулись ли, я пошла домой.
Вспомнила как на заре своей тиндер карьеры пошла с мальчиком в августе валяться в Хазенхайде, стемнело, идти никуда не хочется, хочется только целоваться. Из ниоткуда появился милицейский пазик и интеллигентно включил прожектор в романтический момент.
Дейт спросил: останемся на природе или выключим свет?
Из парка выходили группками: немного влюблённые пары и дилеры.
Думаю, что зайцы ликовали.
Менты выключили свет и уехали решать, что делать: танцевать теперь вроде можно, но местная фауна охуевает от стереозвука. Не знаю, вернулись ли, я пошла домой.
Вспомнила как на заре своей тиндер карьеры пошла с мальчиком в августе валяться в Хазенхайде, стемнело, идти никуда не хочется, хочется только целоваться. Из ниоткуда появился милицейский пазик и интеллигентно включил прожектор в романтический момент.
Дейт спросил: останемся на природе или выключим свет?
Из парка выходили группками: немного влюблённые пары и дилеры.
Думаю, что зайцы ликовали.
На новый год я уехала смотреть на атлантический океан, просто потому что в стену стало тошно смотреть, а в москву страшно. Я посмотрела на океан впрок, чтобы на остаток зимы было куда вернуться, когда физически вернуться некуда: думала про океан, про вековые дома с маленькими окошками, про крабиков, прячущихся от людей и солнца в илистые камни, про угольного цвета магнитный песок, прилипающий к любым электронным предметам.
Так и летом всегда хочется надышаться впрок: чтобы ночи были светлыми и долгими, клубника меняется на черешню, спаржа на тыкву, бессонные ночи от романтических зазноб на бессоницу от жары. Днем хочется лежать на полу, ночью носиться козлом, чувствую себя как кот, оба ходим по углам и орем в стену. Хочется, чтобы в хорошее лето, как в хорошую книжку, было куда возвращаться. Не в то, что там происходило, а как там чувствовалось.
Я живу в Нойкельне уже почти семь лет, за это время я сменила только две квартиры, (почти) каждое лето успевала влюбиться, вспыхнуть в июле от солнца под увеличительным стеклом своих внутренних заебов, которые конечно же обнажаются в такие моменты, покрыться пеплом, тиной и обратно приобрести человеческий облик.
От моей первой квартиры до нынешней пара кварталов, к метро я продолжаю ходить одной и той же дорогой. Здесь время законсервировалось: скоро начнется что-то новое, я сижу на балконе на выцветающем синем бархатном диване, спасибо жаре, что не хочется есть, потому что не на что, посматриваю на своего соседа по квартире и с опаской высчитываю разницу в возрасте. Как выясняется позже, он делает тоже самое. Эти кварталы все так же пахнут липой, среднего качества пивом из бара на углу и нормальным рислингом, приторностью арабских кондитерскими, старыми коврами, веет прохладным камнем - один вариант это старый фонд (краска, дерево, старость), второй - пахнет как подвал или погреб, и почему-то всегда трюфельным маслом.
Каждой такой истории можно присвоить свой номер, кодовое название или плейлист, можно читать какие угодно книги и писать какие угодно тексты, работать на любой работе или маяться без денег (но нам удается работать и все равно оставаться без денег), и как-то аккуратно по запросу поднимать эти истории, но.
У любых запахов есть преступное и прекрасное свойство машины времени: хлоп, ты идешь по улице, и мимо кто-то прошел кто-то с тем же парфюмом, который ты узнаешь не по названию, а по конкретному человеку. Не ты сейчас выбрал эту историю, это сейчас история выбрала тебя.
Так же и с Нойкельном: мне может быть двадцать один, а может быть двадцать семь, хлоп: июнь, спасительная прохлада подвала, липа, трюфельное масло, проснись, это любовь, смотри, это любовь, проснись, это любовь.
Так и летом всегда хочется надышаться впрок: чтобы ночи были светлыми и долгими, клубника меняется на черешню, спаржа на тыкву, бессонные ночи от романтических зазноб на бессоницу от жары. Днем хочется лежать на полу, ночью носиться козлом, чувствую себя как кот, оба ходим по углам и орем в стену. Хочется, чтобы в хорошее лето, как в хорошую книжку, было куда возвращаться. Не в то, что там происходило, а как там чувствовалось.
Я живу в Нойкельне уже почти семь лет, за это время я сменила только две квартиры, (почти) каждое лето успевала влюбиться, вспыхнуть в июле от солнца под увеличительным стеклом своих внутренних заебов, которые конечно же обнажаются в такие моменты, покрыться пеплом, тиной и обратно приобрести человеческий облик.
От моей первой квартиры до нынешней пара кварталов, к метро я продолжаю ходить одной и той же дорогой. Здесь время законсервировалось: скоро начнется что-то новое, я сижу на балконе на выцветающем синем бархатном диване, спасибо жаре, что не хочется есть, потому что не на что, посматриваю на своего соседа по квартире и с опаской высчитываю разницу в возрасте. Как выясняется позже, он делает тоже самое. Эти кварталы все так же пахнут липой, среднего качества пивом из бара на углу и нормальным рислингом, приторностью арабских кондитерскими, старыми коврами, веет прохладным камнем - один вариант это старый фонд (краска, дерево, старость), второй - пахнет как подвал или погреб, и почему-то всегда трюфельным маслом.
Каждой такой истории можно присвоить свой номер, кодовое название или плейлист, можно читать какие угодно книги и писать какие угодно тексты, работать на любой работе или маяться без денег (но нам удается работать и все равно оставаться без денег), и как-то аккуратно по запросу поднимать эти истории, но.
У любых запахов есть преступное и прекрасное свойство машины времени: хлоп, ты идешь по улице, и мимо кто-то прошел кто-то с тем же парфюмом, который ты узнаешь не по названию, а по конкретному человеку. Не ты сейчас выбрал эту историю, это сейчас история выбрала тебя.
Так же и с Нойкельном: мне может быть двадцать один, а может быть двадцать семь, хлоп: июнь, спасительная прохлада подвала, липа, трюфельное масло, проснись, это любовь, смотри, это любовь, проснись, это любовь.
Германия включила Россию в список Virusvariantengebiet, а это значит, что по возращению из России, с 29 июня мы должны будем сидеть в карантине 14 дней, неважно переболели мы или привились, без досрочного освобождения в виде отрицательного теста.
Вероятно, этот пост будет стоить мне подписчиков, и моего мнения никто не спрашивал, но если вы молоды и (относительно) здоровы, ходите тусоваться, на работу и видитесь с друзьями, пожалуйста, идите вакцинироваться.
Ради ваших родителей, бабушек, дедушек, антипрививочников (особенно, если вы их любите), ради тех, кто должен был получить плановую медицинскую помощь и не получит ее, потому что в больницах нет свободных мест, ради ваших друзей, которые не могут привиться по медицинским показаниям.
Конечно, у прививки могут быть последствия. И даже с ней можно заболеть. Но с тем, как мы с вами живем, до наступления этих противопоказаний можно и не дожить.
Я сама бахнулась Спутником и пойду ревакцинироваться в Германии осенью.
У нас есть большие проблемы с тем, чтобы позаботиться о себе. Если вы не хотите позаботиться о себе, вакцинируйтесь ради тех, кто вам дорог, кто не хочет заботиться о себе, или хотел бы, но не может этого сделать.
Иначе скоро мои рассказы о москвичах в Берлине превратятся в мифы и сказки древней Греции, как один москвич хотел заплатить картой в арабской жральне, да у него ничего не вышло. Зато сейчас мог бы плечом расплатиться.
Вероятно, этот пост будет стоить мне подписчиков, и моего мнения никто не спрашивал, но если вы молоды и (относительно) здоровы, ходите тусоваться, на работу и видитесь с друзьями, пожалуйста, идите вакцинироваться.
Ради ваших родителей, бабушек, дедушек, антипрививочников (особенно, если вы их любите), ради тех, кто должен был получить плановую медицинскую помощь и не получит ее, потому что в больницах нет свободных мест, ради ваших друзей, которые не могут привиться по медицинским показаниям.
Конечно, у прививки могут быть последствия. И даже с ней можно заболеть. Но с тем, как мы с вами живем, до наступления этих противопоказаний можно и не дожить.
Я сама бахнулась Спутником и пойду ревакцинироваться в Германии осенью.
У нас есть большие проблемы с тем, чтобы позаботиться о себе. Если вы не хотите позаботиться о себе, вакцинируйтесь ради тех, кто вам дорог, кто не хочет заботиться о себе, или хотел бы, но не может этого сделать.
Иначе скоро мои рассказы о москвичах в Берлине превратятся в мифы и сказки древней Греции, как один москвич хотел заплатить картой в арабской жральне, да у него ничего не вышло. Зато сейчас мог бы плечом расплатиться.
Сегодня ночью три космонавта высадились в аэропорту Берлин - Бранденбург и бродили с велосипедами по зоне вылета среди туристов, отправляющихся на Майорку первым рейсом.
До этого они топтали песок на секретной вечеринке, где можно было закинуться чем угодно, но перед этим нужно было показать негативный тест или прививочный паспорт.
Двести чуваков в космических одеяниях во внеземном состоянии ищут телефоны, ключи и возлюбленных. Двести космонавтов пьют дешевое шампанское, закусывают черешней и аккуратно убирают за собой мусор в пакеты.
Дорога до аэропорта извилиста и зыбка, такое ощущение, как будто бродишь по другой планете. Электричка на другую цивилизацию отходит раз в полчаса.
Утром от солнца режет глаза. Кудри вьются как у блядей. Иду по Обербаумбрюке.
Шура: выбирай, у реки два берегааааа
До этого они топтали песок на секретной вечеринке, где можно было закинуться чем угодно, но перед этим нужно было показать негативный тест или прививочный паспорт.
Двести чуваков в космических одеяниях во внеземном состоянии ищут телефоны, ключи и возлюбленных. Двести космонавтов пьют дешевое шампанское, закусывают черешней и аккуратно убирают за собой мусор в пакеты.
Дорога до аэропорта извилиста и зыбка, такое ощущение, как будто бродишь по другой планете. Электричка на другую цивилизацию отходит раз в полчаса.
Утром от солнца режет глаза. Кудри вьются как у блядей. Иду по Обербаумбрюке.
Шура: выбирай, у реки два берегааааа
Сегодня утром ехала через пустое лётное поле: в почте разрываются билетики в Jira, дома воет обиженный кот, во сне я закрыла пару задач, в стекло бьется шмель, открой, слышь, открой. Закрыть окна невозможно, окна на юг, открыть — соседи с восьми утра слушали ебучую Мари Каллас, и только вечером поставили Cocteau Twins. Is it Heaven or Las Vegas? Это Нойкельн или оперный театр?
Я подумала что разговоры с интеллектуалами это как раз про Cocteau Twins, много красивых звуков в богемном обрамлении, но ничего непонятно.
Ехала по полю обратно, бросила велик, прыгнула в мокрое сено: сверху на меня сыпятся билетики в Jira, шмели делают комплименты слегка забродившему Byredo Pulp, пахнет дачей, пылью, клевером и влажной землей. От этих пяти минут уже ничего не изменится, а полежать утром в газоне, это когда ещё будет.
Я подумала что разговоры с интеллектуалами это как раз про Cocteau Twins, много красивых звуков в богемном обрамлении, но ничего непонятно.
Ехала по полю обратно, бросила велик, прыгнула в мокрое сено: сверху на меня сыпятся билетики в Jira, шмели делают комплименты слегка забродившему Byredo Pulp, пахнет дачей, пылью, клевером и влажной землей. От этих пяти минут уже ничего не изменится, а полежать утром в газоне, это когда ещё будет.
Для жителей Берлина и гастролирующих хочу поделиться лучшими местами этого лета, где нет музейной красоты, но есть обыкновенное чудо:
Прокат лодок в Kanuliebe на острове Юности, запрятанный в кармане Treptower Park. Лучше всего туда ехать на велосипеде, взять наличные и приезжать сытыми, либо с кульком еды: готовят здесь по-хипстерски плохо. Катамараны и лодки можно забронировать онлайн, уплыть можно хоть до Обербаумбрюке, хоть в Руммельсбухт - идеально рассчитать время с 18 до 20, чтобы не так жарило солнце, а еще с каждый днем лето будет приближаться закат, так что отплавав, нужно отправляться на западную часть острова (там есть пирс) и тихонько предаваться гедонизму.
Kусочек земли около Arena между Schlessisches Tor и Treptower Park, нужно пройти (лучше проехать около километра), ориентир страшная башня в лучших традициях лужковской москвы Twin Tower и ржавая лодка, на которую постоянно заплывают гондольеры. Лучшее время пребывания с 19 до 21 (рассчитывайте закатное время), возьмите на чем сидеть и что выпить. Поесть лучше брать у Шлези, у станции Трептов парк есть посредственная, но добротная китайская лавка и турецкие обветренные бутерброды.
Неожиданно красивое место для трейнспоттинга в Карлсхорсте. Нет ни души, роскошный вид на закат и на техническую станцию Rummelsburg с бесконечным числом железнодорожных путей и спящих ICE.
Для тех, кто не боится Нойкельна есть два варианта Elsensteg, ажурный пешеходный мост через Ландверканал - все сидят на мосту, раньше была лавочка, унесли, либо есть "домашний" мост Hobrechtbrücke, на котором постоянно кто-то тусуется (просто менее запруженый и модный чем Admiralbrücke).
Если мосты это не ваше - в двухстах метрах от моста есть Aldi с парковкой на крыше, где можно свесить ножки вниз и пить игристое, в соседнем Лидле есть и лед, и нормальное просекко.
Modersohnbrücke - место, где сидит весь цвет Фридрисхайна за десять дней до зарплаты. Шумно, людно, высок риск быть отпизженным велосипедистами (скорее всего справедливо).
Langenscheidtbrücke, перекопанный вдоль и поперек, можно залезть чуть выше и смотреть как едет одинокий поезд ветки S1, или если нет сил куда-то лезть, в соседнем Barkett есть отличное белое вино.
Общая карта по Берлину с моими комментариями — здесь.
P.S. Про Темпельхоф не забыла — лучшие закаты в этом городе будут в конце августа - начале сентября, пока что там носятся дети и разбивают коленки скейтеры, ленивым и бездетным там делать пока что нечего.
Прокат лодок в Kanuliebe на острове Юности, запрятанный в кармане Treptower Park. Лучше всего туда ехать на велосипеде, взять наличные и приезжать сытыми, либо с кульком еды: готовят здесь по-хипстерски плохо. Катамараны и лодки можно забронировать онлайн, уплыть можно хоть до Обербаумбрюке, хоть в Руммельсбухт - идеально рассчитать время с 18 до 20, чтобы не так жарило солнце, а еще с каждый днем лето будет приближаться закат, так что отплавав, нужно отправляться на западную часть острова (там есть пирс) и тихонько предаваться гедонизму.
Kусочек земли около Arena между Schlessisches Tor и Treptower Park, нужно пройти (лучше проехать около километра), ориентир страшная башня в лучших традициях лужковской москвы Twin Tower и ржавая лодка, на которую постоянно заплывают гондольеры. Лучшее время пребывания с 19 до 21 (рассчитывайте закатное время), возьмите на чем сидеть и что выпить. Поесть лучше брать у Шлези, у станции Трептов парк есть посредственная, но добротная китайская лавка и турецкие обветренные бутерброды.
Неожиданно красивое место для трейнспоттинга в Карлсхорсте. Нет ни души, роскошный вид на закат и на техническую станцию Rummelsburg с бесконечным числом железнодорожных путей и спящих ICE.
Для тех, кто не боится Нойкельна есть два варианта Elsensteg, ажурный пешеходный мост через Ландверканал - все сидят на мосту, раньше была лавочка, унесли, либо есть "домашний" мост Hobrechtbrücke, на котором постоянно кто-то тусуется (просто менее запруженый и модный чем Admiralbrücke).
Если мосты это не ваше - в двухстах метрах от моста есть Aldi с парковкой на крыше, где можно свесить ножки вниз и пить игристое, в соседнем Лидле есть и лед, и нормальное просекко.
Modersohnbrücke - место, где сидит весь цвет Фридрисхайна за десять дней до зарплаты. Шумно, людно, высок риск быть отпизженным велосипедистами (скорее всего справедливо).
Langenscheidtbrücke, перекопанный вдоль и поперек, можно залезть чуть выше и смотреть как едет одинокий поезд ветки S1, или если нет сил куда-то лезть, в соседнем Barkett есть отличное белое вино.
Общая карта по Берлину с моими комментариями — здесь.
P.S. Про Темпельхоф не забыла — лучшие закаты в этом городе будут в конце августа - начале сентября, пока что там носятся дети и разбивают коленки скейтеры, ленивым и бездетным там делать пока что нечего.
Вчера разговаривала с другом, мы пили вино напротив Боде музея, и он говорит: “вот бы в Берлине всегда было бы такое лето”.
“Да оно всегда вроде такое,” говорю я.
“Нет, чтобы круглый год таким было”.
Но лето надо ждать, летом надо попадать под ливень, прятать телефон на дно рюкзака, рвать лямки на босоножках, прыгать в озеро, раскачиваться на лодке посередине озера, прятаться от жары в альтбау и в овощных отделах супермаркета, снимать картинки, чтобы потом их себе, как диафильмы показывать. Летом, как на вечеринке, может быть и весело, и грустно, и так с тактом в десять минут.
В Берлине постоянно хочется слушать русскую музыку. Речи хватает - на улицах, на кухнях, в гостях. Хочется, чтобы кто-то не проговаривал, а пропевал эти смыслы - это не рок-н-ролл, это Зоопарк. Что тебе снится, блуждающий биоробот?
Недавно разогнала свой тяжеленный велосипед до двадцати километров в час на промзоне в Руммельсбурге, и подумала, что вроде бы все слушали Муджуса в Москве лет десять назад, а нет, до этого шептания оказывается нужно было дорасти.
Его юность - мое детство.
Моя юность - его молодость.
Моя молодость - его купленная квартира, такое фиговое лето, большая любовь, кризис среднего возраста, молнии из глаз не помогут нам.
Это лето не вспомнит нас, лето это прохожий, это толпа на вокзале, пассажир в вагоне метро. Лето в Берлине абсолютно пропорционально по своей красоте мерзотности местных зим. Иначе никак не получится. Не вынесут берлинцы столько красоты - либо сопьются, либо сойдут с ума от перепроизводства смыслов на кухнях и вечеринках. Дайте уже кто-нибудь индульгенцию ничего не делать и ни с кем не видеться, а, нет сейчас же лето - нужно делать все, сразу и сейчас.
В Берлине что-то цветет, пахнет елочками на зеркале заднего вида. Теперь это приторный конфетный запах, порозовевший закат, небо - сахарная вата, палочка - углеродный след от самолета.
Вьются сверкая злятся тоскуют скорость цветы электричество юность.
Юность. Навсегда юность.
“Да оно всегда вроде такое,” говорю я.
“Нет, чтобы круглый год таким было”.
Но лето надо ждать, летом надо попадать под ливень, прятать телефон на дно рюкзака, рвать лямки на босоножках, прыгать в озеро, раскачиваться на лодке посередине озера, прятаться от жары в альтбау и в овощных отделах супермаркета, снимать картинки, чтобы потом их себе, как диафильмы показывать. Летом, как на вечеринке, может быть и весело, и грустно, и так с тактом в десять минут.
В Берлине постоянно хочется слушать русскую музыку. Речи хватает - на улицах, на кухнях, в гостях. Хочется, чтобы кто-то не проговаривал, а пропевал эти смыслы - это не рок-н-ролл, это Зоопарк. Что тебе снится, блуждающий биоробот?
Недавно разогнала свой тяжеленный велосипед до двадцати километров в час на промзоне в Руммельсбурге, и подумала, что вроде бы все слушали Муджуса в Москве лет десять назад, а нет, до этого шептания оказывается нужно было дорасти.
Его юность - мое детство.
Моя юность - его молодость.
Моя молодость - его купленная квартира, такое фиговое лето, большая любовь, кризис среднего возраста, молнии из глаз не помогут нам.
Это лето не вспомнит нас, лето это прохожий, это толпа на вокзале, пассажир в вагоне метро. Лето в Берлине абсолютно пропорционально по своей красоте мерзотности местных зим. Иначе никак не получится. Не вынесут берлинцы столько красоты - либо сопьются, либо сойдут с ума от перепроизводства смыслов на кухнях и вечеринках. Дайте уже кто-нибудь индульгенцию ничего не делать и ни с кем не видеться, а, нет сейчас же лето - нужно делать все, сразу и сейчас.
В Берлине что-то цветет, пахнет елочками на зеркале заднего вида. Теперь это приторный конфетный запах, порозовевший закат, небо - сахарная вата, палочка - углеродный след от самолета.
Вьются сверкая злятся тоскуют скорость цветы электричество юность.
Юность. Навсегда юность.
Для берлинцев, которые догуливают август в городе, пока ещё легально — давайте встречаться. Десятое августа, 19:30, Бар Barkett.
У меня есть несколько рассказов, которые я не публиковала, пару текстов из канала и Патреона я тоже прочитаю.
Приходите с тестами или привитыми. Тут отличное вино и оливки, и мост, кстати тоже супер.
Из-за ограничений по ковиду, нужна регистрация (имя и емейл): https://bit.ly/375pKE2
UPD. Неожиданно, но из-за ограничений, вечеров будет два. Всем напишу письмо. 🖤
У меня есть несколько рассказов, которые я не публиковала, пару текстов из канала и Патреона я тоже прочитаю.
Приходите с тестами или привитыми. Тут отличное вино и оливки, и мост, кстати тоже супер.
Из-за ограничений по ковиду, нужна регистрация (имя и емейл): https://bit.ly/375pKE2
UPD. Неожиданно, но из-за ограничений, вечеров будет два. Всем напишу письмо. 🖤
Хотела написать про семь лет в Берлине и десять вне России, но вместо этого пишу техническую документацию так, как будто я в ней что-то понимаю, и емейлы в бесконечных сослагательных наклонениях. Первые год вообще не очень понятно зачем нужны все эти танцы с would you, should you, would you mind и так далее, через три года я перечитала свои емейлы и ужаснулась — сейчас они кажутся мне ужасно грубыми.
Потом на работе, сначала я работала с немцами, потом в основном с англичанами. У немцев все немного прямее — "берешь и делаешь".
У моего бывшего начальника-немца просто огромными буквами было написано на доске в кабинете "get shit done", поэтому в целом указания, смягченные словом "bitte", были мне очень понятны. Потом я начала встречаться с немцами, а немцы в любви и в работе, это две разные вещи. В немецком любовь имеет сослагательное наклонение, потому что в отношениях немцы много рефлексируют, а в работе нет, у них подход — "хули думать, надо делать".
Потом я начала работать с англичанами, и в начале я просила присылать мне все задания текстом, потому что не понимала ни североирландский, ни ливерпульский акцент своих коллег. Потом я узнала, что слово interesting это не то, что кажется. Потом научила свою подружку британку русской прямоте, попросив ее, "can you please stop being so british and just go straight to the point". Больше у нас нет проблем о том, чтобы договориться о времени и места встречи. В отношениях британцы, как оказалось, не очень рефлексируют. Впервые в жизни мне прямо о своей симпатии сказал парень из Лондона, прямым текстом "ты мне нравишься, поехали куда-нибудь вместе". Это было удивительно, потому что такой прямоты я не видела ни у русских, ни у немцев.
Два месяца назад я вышла на новую работу, тут очень разный национальный состав. Если в жизни я произвожу впечатление слегка отмороженной и суровой русской женщины, то на работе я автоматически начинаю улыбаться на встречах, когда отжимаю мьют. Вообще я люблю больше писать чем говорить, но сейчас выбора особо нет.
На первой неделе я включала камеру, улыбалась и думала, главное не спалиться, что я их всех очень боюсь. Ненавязчивый вопрос 'alles gut?' от коллег вызывал у меня ужас, потому что я думала что моя суровая и невротичная русская женщина вышла наружу.
Потом я поняла, что ее дебют это просто вопрос времени, и начала все переводить в шутку. На недавней встрече фоном орал кот, коллеги аккуратно спросили: "это кот?", я ответила, "no, it's me screaming inside", и сразу как-то стало позвонче. На прошлой недеде я написала два экрана в Фигме, но поскольку я в ней не очень разбираюсь, я приписала дизайнеру заметку ‘I feel like a blind kitten here lol’ и это вылезло на презентации этих экранов.
На четвертой неделе я подгрузила в себя набор максимально вежливых сослагательных наклонений во время обсуждения правок, но стала увереннее им пользоваться. Grammarly, через которую я прогоняю свои тексты, прислал мне отчет за месяц и написал: new tone detected - nervous. Да, Грэммэрли, а кому сейчас легко?
Сложнее всего потом выходить с работы перестраиваться с вежливого европейского обратно на четкий русский. Потому то, что для европейцев звучит как нормальное общение, для русских звучит как жалобная просьба - "не затруднит ли вас...", “а не могли бы вы…”. Не могли бы, давайте конкретнее, кто виноват и что делать, с остальным позже разберемся.
Потом на работе, сначала я работала с немцами, потом в основном с англичанами. У немцев все немного прямее — "берешь и делаешь".
У моего бывшего начальника-немца просто огромными буквами было написано на доске в кабинете "get shit done", поэтому в целом указания, смягченные словом "bitte", были мне очень понятны. Потом я начала встречаться с немцами, а немцы в любви и в работе, это две разные вещи. В немецком любовь имеет сослагательное наклонение, потому что в отношениях немцы много рефлексируют, а в работе нет, у них подход — "хули думать, надо делать".
Потом я начала работать с англичанами, и в начале я просила присылать мне все задания текстом, потому что не понимала ни североирландский, ни ливерпульский акцент своих коллег. Потом я узнала, что слово interesting это не то, что кажется. Потом научила свою подружку британку русской прямоте, попросив ее, "can you please stop being so british and just go straight to the point". Больше у нас нет проблем о том, чтобы договориться о времени и места встречи. В отношениях британцы, как оказалось, не очень рефлексируют. Впервые в жизни мне прямо о своей симпатии сказал парень из Лондона, прямым текстом "ты мне нравишься, поехали куда-нибудь вместе". Это было удивительно, потому что такой прямоты я не видела ни у русских, ни у немцев.
Два месяца назад я вышла на новую работу, тут очень разный национальный состав. Если в жизни я произвожу впечатление слегка отмороженной и суровой русской женщины, то на работе я автоматически начинаю улыбаться на встречах, когда отжимаю мьют. Вообще я люблю больше писать чем говорить, но сейчас выбора особо нет.
На первой неделе я включала камеру, улыбалась и думала, главное не спалиться, что я их всех очень боюсь. Ненавязчивый вопрос 'alles gut?' от коллег вызывал у меня ужас, потому что я думала что моя суровая и невротичная русская женщина вышла наружу.
Потом я поняла, что ее дебют это просто вопрос времени, и начала все переводить в шутку. На недавней встрече фоном орал кот, коллеги аккуратно спросили: "это кот?", я ответила, "no, it's me screaming inside", и сразу как-то стало позвонче. На прошлой недеде я написала два экрана в Фигме, но поскольку я в ней не очень разбираюсь, я приписала дизайнеру заметку ‘I feel like a blind kitten here lol’ и это вылезло на презентации этих экранов.
На четвертой неделе я подгрузила в себя набор максимально вежливых сослагательных наклонений во время обсуждения правок, но стала увереннее им пользоваться. Grammarly, через которую я прогоняю свои тексты, прислал мне отчет за месяц и написал: new tone detected - nervous. Да, Грэммэрли, а кому сейчас легко?
Сложнее всего потом выходить с работы перестраиваться с вежливого европейского обратно на четкий русский. Потому то, что для европейцев звучит как нормальное общение, для русских звучит как жалобная просьба - "не затруднит ли вас...", “а не могли бы вы…”. Не могли бы, давайте конкретнее, кто виноват и что делать, с остальным позже разберемся.
Clubcomission объявил Байонтехно-пати, то есть 09.08, 11.08 и 13.08 можно бесплатно вмазаться прививкой под диджейский сет, даже если у вас нет документов. Лучший повод для похмелья, который вы можете себе позволить на следующее утро. Надевайте все самое красивое 🖤
Я пойду в пятницу.
(Мутабору на заметку)
https://www.instagram.com/p/CSKBgVqsM7P/?utm_medium=copy_link
Я пойду в пятницу.
(Мутабору на заметку)
https://www.instagram.com/p/CSKBgVqsM7P/?utm_medium=copy_link
Думаю о том, куда бы поехать в отпуск на несколько дней, нужно выбрать - небо, море, пляж, airbnb c прохладным полом, ковидные тесты, карантин или не карантин, может успеть выбраться пока есть возможность. Подумала о том, чтобы съездить в Москву - выбрала билеты, договорилась на работе, стала их покупать и поняла, что не хочу никуда ехать.
В 2013 году я посмотрела фильм Frances Ha, с Гретой Гервиг, которая играет 27-летнюю танцовщицу без выдающихся способностей к танцам, которая все не знает чем бы ей таким дельным заняться. Она прилетает из Нью-Йорка в Париж на пару дней, из-за джетлага просыпает весь день в гостинице, и возвращается обратно следующим вечером. Двенадцать часов в самолёте, двенадцать часов в гостинице, час посмотреть на город и двенадцать часов в самолёте.
Необязательно куда-то лететь, чтобы несколько дней проваляться в гостинице, но можно вырваться из золотого треугольника стол-кровать-лидл. Снять в Берлине номер на ночь, и из платьев с каблуками, в которых я ходила выбрасывать мусор весь локдаун, мигрировать в горячую ванную, смотреть на лучший город на земле и представлять себе, что я не в другой стране, а на другой планете.
В 2013 году я посмотрела фильм Frances Ha, с Гретой Гервиг, которая играет 27-летнюю танцовщицу без выдающихся способностей к танцам, которая все не знает чем бы ей таким дельным заняться. Она прилетает из Нью-Йорка в Париж на пару дней, из-за джетлага просыпает весь день в гостинице, и возвращается обратно следующим вечером. Двенадцать часов в самолёте, двенадцать часов в гостинице, час посмотреть на город и двенадцать часов в самолёте.
Необязательно куда-то лететь, чтобы несколько дней проваляться в гостинице, но можно вырваться из золотого треугольника стол-кровать-лидл. Снять в Берлине номер на ночь, и из платьев с каблуками, в которых я ходила выбрасывать мусор весь локдаун, мигрировать в горячую ванную, смотреть на лучший город на земле и представлять себе, что я не в другой стране, а на другой планете.
Вчера вышла из Barkett после чтений и пошла домой полтора часа пешком - где-то потеряла маску, поэтому не зайти в метро, и на таком количестве эмоций уснуть невозможно.
Второй раз в жизни говорила в микрофон, но не басню о вороне и лисице на конкурсе красоты для восьмилеток, а свои тексты — которые я отболела, написала и прочитала вслух.
Это то, что я боялась сделать многие годы - рассказать о серьезном, пошутить над собой и над нами всеми, и потерять страницу текста во время выступления (но это была бы не я, если бы не потеряла). Хочется каждый раз брать такую задачку на смелость, метаться перед ней, а потом ничего, нормально — идеально не будет, и не должно быть.
Огромное спасибо всем, кто пришел, и кто помог этому случиться - команда Barkett 🖤
Встретимся с вами в последний день лета, 31.08 и возможно в сентябре. Из-за ковида все может поменяться, поэтому я постараюсь придумать работающую схему для записи. Всем, кто оставлял контакты в Google Forms должен был прийти емейл! Если нет, то напишите @blauww или на berlinbiased@gmail.com
Here I am, ужаленная эндорфинами с ног до головы.
https://instagram.com/p/CSaVE3cCXbb/
Второй раз в жизни говорила в микрофон, но не басню о вороне и лисице на конкурсе красоты для восьмилеток, а свои тексты — которые я отболела, написала и прочитала вслух.
Это то, что я боялась сделать многие годы - рассказать о серьезном, пошутить над собой и над нами всеми, и потерять страницу текста во время выступления (но это была бы не я, если бы не потеряла). Хочется каждый раз брать такую задачку на смелость, метаться перед ней, а потом ничего, нормально — идеально не будет, и не должно быть.
Огромное спасибо всем, кто пришел, и кто помог этому случиться - команда Barkett 🖤
Встретимся с вами в последний день лета, 31.08 и возможно в сентябре. Из-за ковида все может поменяться, поэтому я постараюсь придумать работающую схему для записи. Всем, кто оставлял контакты в Google Forms должен был прийти емейл! Если нет, то напишите @blauww или на berlinbiased@gmail.com
Here I am, ужаленная эндорфинами с ног до головы.
https://instagram.com/p/CSaVE3cCXbb/
В Берлине есть такие места, в которые, как Алиса в Стране Чудес, открываешь дверцу или калитку и прыгаешь в параллельную реальность, в которой не существует ничего, где ты был десять минут назад. Для того, чтобы свернуть в другой мир, необязательно брать электричку до аэропорта или куда-то ехать, иногда хватает пары улиц или нескольких станций метро.
Как сейчас выглядит реальность - Алиса в Стране Невыполненных Задач. Тикеты колосятся, тревога по любому поводу как пластиковые цветы из икеи: издалека выглядит настоящей, вблизи - глупо. Дома лопаются бутоны лилий, хотя выглядят нарисованными.
Шла тут по городу в босоножках на полулегальный рейв и оказалась в парке Rehberge. Вышла на поляну, а она вся усеяна белым клевером и еще какими-то полевыми цветами. Пройти надо всю по тропинке. Я жалею о некоторых выборах в жизни - двенадцать км в тонких босоножках один из них.
Превращаюсь в себя восемнадцатилетней давности и шагаю по поляне от садоводческого товарищества “Дружба” до выездной молочной лавки. Обожравшись бархатной клубники с куста и декоративного физалиса, а бабушка еще не знает, что я оборвала все, что она выращивала пару лет, я иду полтора километра греметь бидоном до Звездного городка.
Дала с собой несколько пятирублевых бумажек и две по десять, велела принести кило творога и литр молока. Держу руку с деньгами в кармане шорт и думаю: “Интересно, пацаны уже построили шалаш или нет? Хватит ли сдачи на мороженое с заправки? Может быть, бабушка забудет про то, что сегодня еще нужно заниматься музыкой, и меня отпустят к пацанам в шалаш? Может, про физалис тоже не вспомнит? А если вспомнит, даст ли посмотреть мультики?”
Восемнадцать лет спустя то же самое. Хорошо бы не потерять деньги в кармане шорт. Будет классно, если найдется мелочь на мороженое, у нас по-прежнему в ходу только монеты. Нужно посмотреть синтезаторы с рук, так хочется поиграть этюды, сто лет не садилась за инструмент. Кот свил себе шалаш из горы вещей, которые я постирала на прошлой неделе - в комнате до сих пор стоит запах альпийской свежести, но для двоих там места, к моей чести, маловато.
Бабушка обнаружила дырявые, пустые фонарики физалиса и ужасно ругалась. Я гремела бидоном и на обратном пути споткнулась на тропинке, молоко превратилось в пыльную лужу. Бабушка открыла крышку и просто махнула рукой - молоко пусть родители покупают. Пошли с пацанами жевать черноплодную рябину с улицы, есть ее невозможно, только плеваться и показывать друг другу синие языки.
“Восемь вечера”, — друг пишет, — “приходи ужинать”.
“Сейчас”, — отвечаю, — “только мультфильмы досмотрю”.
Как сейчас выглядит реальность - Алиса в Стране Невыполненных Задач. Тикеты колосятся, тревога по любому поводу как пластиковые цветы из икеи: издалека выглядит настоящей, вблизи - глупо. Дома лопаются бутоны лилий, хотя выглядят нарисованными.
Шла тут по городу в босоножках на полулегальный рейв и оказалась в парке Rehberge. Вышла на поляну, а она вся усеяна белым клевером и еще какими-то полевыми цветами. Пройти надо всю по тропинке. Я жалею о некоторых выборах в жизни - двенадцать км в тонких босоножках один из них.
Превращаюсь в себя восемнадцатилетней давности и шагаю по поляне от садоводческого товарищества “Дружба” до выездной молочной лавки. Обожравшись бархатной клубники с куста и декоративного физалиса, а бабушка еще не знает, что я оборвала все, что она выращивала пару лет, я иду полтора километра греметь бидоном до Звездного городка.
Дала с собой несколько пятирублевых бумажек и две по десять, велела принести кило творога и литр молока. Держу руку с деньгами в кармане шорт и думаю: “Интересно, пацаны уже построили шалаш или нет? Хватит ли сдачи на мороженое с заправки? Может быть, бабушка забудет про то, что сегодня еще нужно заниматься музыкой, и меня отпустят к пацанам в шалаш? Может, про физалис тоже не вспомнит? А если вспомнит, даст ли посмотреть мультики?”
Восемнадцать лет спустя то же самое. Хорошо бы не потерять деньги в кармане шорт. Будет классно, если найдется мелочь на мороженое, у нас по-прежнему в ходу только монеты. Нужно посмотреть синтезаторы с рук, так хочется поиграть этюды, сто лет не садилась за инструмент. Кот свил себе шалаш из горы вещей, которые я постирала на прошлой неделе - в комнате до сих пор стоит запах альпийской свежести, но для двоих там места, к моей чести, маловато.
Бабушка обнаружила дырявые, пустые фонарики физалиса и ужасно ругалась. Я гремела бидоном и на обратном пути споткнулась на тропинке, молоко превратилось в пыльную лужу. Бабушка открыла крышку и просто махнула рукой - молоко пусть родители покупают. Пошли с пацанами жевать черноплодную рябину с улицы, есть ее невозможно, только плеваться и показывать друг другу синие языки.
“Восемь вечера”, — друг пишет, — “приходи ужинать”.
“Сейчас”, — отвечаю, — “только мультфильмы досмотрю”.
Когда не знаешь, что делать, можно представить вместо себя кого-нибудь другого. Обычно я пользовалась Моникой Белуччи, как-то она представлялась мне образцом мудрости и женственности. Моника не дура, не потащит на себе шесть полуторалитровых бутылок минералки, она найдет способ поизящнее. В полночь пьяненькая к любовнику не потащится.
Спрашиваю внутреннюю Монику: “скажи, родная, ты бы стала слушать двухчасовую лекцию про угнетение черкесов от дейта, который то и делал, что рассказывал о том, как русские ненавидят его народ?”
“Хорошо все начиналось,” — ответила бы Моника, “но я, конечно, ушла бы раньше — у тебя есть кот, всегда прикрывайся тем, что тебе нужно покормить кота.”
Матерится ли она, когда ударяется мизинцем об угол кровати? Что чувствует, когда рано утром выходит из чужой квартиры и заказывает Убер, думает ли она, как я: "что это было, а главное зачем?".
У Моники много дел, у меня тоже. У меня к ней много вопросов, у нее, я думаю, ко мне не меньше. Жаль, что ее не затащишь на пять рабочих встреч — она не наденет мой любимый свитер из секонда на три размера больше и не скажет: "ну что, коллеги, работаем, хули тут еще делать."
Спрашиваю внутреннюю Монику: “скажи, родная, ты бы стала слушать двухчасовую лекцию про угнетение черкесов от дейта, который то и делал, что рассказывал о том, как русские ненавидят его народ?”
“Хорошо все начиналось,” — ответила бы Моника, “но я, конечно, ушла бы раньше — у тебя есть кот, всегда прикрывайся тем, что тебе нужно покормить кота.”
Матерится ли она, когда ударяется мизинцем об угол кровати? Что чувствует, когда рано утром выходит из чужой квартиры и заказывает Убер, думает ли она, как я: "что это было, а главное зачем?".
У Моники много дел, у меня тоже. У меня к ней много вопросов, у нее, я думаю, ко мне не меньше. Жаль, что ее не затащишь на пять рабочих встреч — она не наденет мой любимый свитер из секонда на три размера больше и не скажет: "ну что, коллеги, работаем, хули тут еще делать."