Спасибо, лето, что ты все.

По обыкновению я уезжаю куда-нибудь в самом конце августа. В прошлом году это было море, в этом получилась антропологическая экспедиция. Мне нравится смотреть на людей - на вокзалах, в трамваях, в прогулочном катере, на выставках, на блошиных рынках. Смотреть как они едят, пьют колу и вино, танцуют, как кривится их рот, когда они плачут, какие звуки они издают, когда смеются. Мне нравится смотреть, как они лежат на полу и держат ровно спину.

Местные не сетуют на погоду, втягивая голову в дождевик. Я бросаю вещи после восьми часов в поезде и на полустанках, пешком иду в центр и мной можно осветить все фонари. Не то, чтобы я чувствую себя здесь как дома, дома - это вообще часто не про комфорт, здесь я чувствую себя настоящей и живой, как будто мне нечего бояться или стесняться, можно выпрямить спину. Мне хочется, чтобы лето закончилось, а канал, упирающийся в Амстел не кончался никогда.

Я хожу гулять ночью и рассматриваю местных - кошек, гуляющих самих по себе, пару на первом свидании, пару на предпоследнем, вот они на одном велосипеде едут домой, распевают песни, у них в подвале убегает кофе. У мальчика печенье упало на асфальт, и он ищет у очереди подтверждение того, что итальянский рогалик с уличной плитки есть все-таки можно.

Всегда кажется, что ночью должны происходить какие-то чудеса, как в Новый год или в день рождения. Ночью нет ничего магического, у магического нет часов работы, оно круглосуточное. Без дней недели. Без выходных.

Пока я ищу дорогу домой, я вырисовываю для себя тезис, что хочется жить без дураков и по-настоящему. Научиться договариваться с собой, не вступая в компромиссы. Делать то, что хочется, но не назло себе, а на благо. И эта мысль ведет меня домой до полуночи.

Понимаю, почему мне хорошо в Амстердаме - тут погода как мое настроение, по пять раз на дню то плохо, то хорошо, то хмуро, то все осветилось, а то и хорошо и плохо одновременно.

Следующей ночью все еще выхожу гулять по пустым улицам, выпила полтора бокала вина в безымянном баре. За соседним столиком голландка рассказывает своему дейту о своем знании русского языка. Я тоже заинтересовалась. Она говорит: “Я очень вежливо разговариваю, и у меня нет акцента” - и, действительно, у нее очень нежное произношение, и голос.

Пока она репетирует мастерство вежливости и извинений, я тренирую навык держать себя в руках. “Я в порядке,” - пишу смс. “Все ок,” - говорю по телефону.

Выхожу к Музейной площади, на ней никого нет. Ни людей, ни чаек, ни мусорных пакетов. Два пацана терзают баскетбольшое кольцо. Я ложусь в плетеные качели на детской площадке, где, как мне кажется, меня никто не видит. Раскачиваюсь сильнее, как в детстве, чтобы наебать гравитацию. Не надо пытаться никого наебать, чувство невесомости должно прийти с другой стороны.

Включаю трек, раскачиваюсь и прыгаю из воскресенья в понедельник, из лета в осень, из вне себя в себя и обратно. Отпуск закончился.

Идут титры.

Заметила, что я перестала писать про Берлин, как появился повод с приближением зимы. Карантин отступил, все вышли на тропу дейтинга. Нелегальные рейвы в Хазенхайде (парк с дилерами в кустах в Кройцберге) с похолоданием перетекут в клубы, где большими буквами везде написано “танцевать запрещено”. Остается только онлайн-дейтинг, бессмысленный и беспощадный.

В Амстердаме я открыла Бамбл, ну там фотографии уровня Rijksmuseum, не в том смысле что старье, а в том, что все очень красивые, хочется в рамку повесить и рассматривать на досуге с удовольствием. В Берлине это выставка современного искусства - все фотографируются кто во что горазд, используют mixed media - от чужих детей и котик до гор, от описания себя как на листовке с эссе куратора до абсолютной пустоты в профиле - сама реши, что хотел сказать автор. Я написала, что я за любой кипеш в рамках немецкого уголовного кодекса и прикрепила фотографию чучела медведя в парадном костюме - если это вас не рассмешило, сорри бейсикалли. Кстати, я как-то раз сходила на три свидания с очень несмешным чуваком, но верила в наличие чувства юмора, пока он не признался, что медведь не вызвал у него никаких чувств. И это взаимно.

Моя подружка сейчас активно ходит на собеседования - она гуманитарий, и во-первых это Берлин, гуманитарии были нужны вчера, во-вторых рынок труда еще сильнее просел, и теперь непонятно, что более действенно - название компании куда ты хочешь податься у дейта в профиле или эйчара на Линкдине. Мы с ней прошли мимо парочки, которая явно переживала то ли первое, то второе свидание - фаза была неясна, но парень сидел с закрытым, слегка экзаменаторским видом, сцепив руки в замочек, пока девушка что-то ему увлеченно рассказывала. Подруга говорит мне - “Представляешь, чтобы устроиться в этот стартап нужно пройти еще четыре интервью”. Я подумала, что дейтинг от собеседования по сути мало чем отличается. Есть у тебя пять встреч по нарастающей важности и одна идиотская фраза портит все. Часто берлинские эйчары, как и дейты, не утруждают себя ответом соискателям - ну напишут тебе через пару недель "I am really sorry to tell you that I decided to move further with other candidates”, если вообще напишут. Прикиньте, что у эйчаров в Бамбле происходит?

Вы не поверите, но в Берлине даже на начальной стадии дейтинга очень большое значение имеют политические взгляды. Если посмотреть на карту Берлина с голосованием, то в целом можно понять где мужик будет топить за левых, где за свободный капитал, а где за традиционные ценности. Раньше мне это казалось не очень важным, но если товарищ мне симпатичен, то я не полезу в этот брод, и вам не советую, ну только если не несут откровенную ересь.

Моя другая подруга очень любит обсудить глобальные политические взгляды, и представьте себе сколько русских программистов и швабов утонуло в бурной реке марксизма-ленинизма. Я ей говорю: “Может быть это не так уж и важно?”, а она ответила: “Что может быть горше, чем провести ночь с хорошим человеком и узнать, что он топит за неолиберализм?”. Я говорю: “Не знаю, может только плохо сваренный черный кофе?”

“Мне недавно в руки попал Капитал Маркса. Солидно. Индустриализация там, то, се. Я тут увидела жирную моль, летающую по квартире, и как ебнула по ней Капиталом, почувствовала смысл в этой книге,” - говорит она.

Взять, что ли, почитать.

Если у Чехова в пьесе есть ружье, которое стреляет раз в год, то у меня есть кошелек, который я теряю раз в году. 

Иногда это увлекательное приключение - один раз очень приятный режиссер документального кино, с которым мы встретились выпить кофе, помог мне найти мой кошелек, объездив со мной в дождь на мопеде пол-Берлина, от бюро находок до автобусного парка (Артем, привет!).

Иногда это просто фестиваль тупости - ходишь и планомерно блокируешь все карты. А потом делаешь новые ключи. Новый паспорт. Снова делаешь новые ключи. Потом первая пара находится в квартире, а вторая у знакомых, которым я зачем-то эти ключи дала, типа на всякий случай. Паспорт находится в сумке, которую я собиралась выбросить, но заглянула туда за день, до получения нового. 

Месяц назад я вышла из поезда, сходила в супермаркет и на кассе я поняла, что со мной нет чемодана. Пока я ходила по Восточному вокзалу, я подсчитывала убытки - любимое платье, пара лоферов и шоколадки с малиной. Он оказался у дежурного по станции, потому что мне захотелось доехать до конечной. Бог, храни Дойчебан и мои шоколадки.

В понедельник я купила себе гладиолусы. Вчера собираясь на работу, поняла что нет бумажника. Сейчас конец месяца и там лежало три евро, проездной и карточка с моим адресом. Я потратила час, чтобы залезть в каждый угол своей квартиры, восстановила проездной, заблокировала карту, пропустила скупую слезу по повода пропуска в музей и поехала на работу. Когда я приехала на работу, выяснилось, что я оставила дома коробочку с жареным фаршем и сумочку, куда я складываю все, чтобы ничего не забыть. Ну вы поняли. 

"Надо было в кошелек положить свой номер телефона. Жаль только, что ни пыль, ни угол кровати, ни дверца шкафа, которые возможно держат мой кошелек в заложниках, не смогут мне позвонить," - подумала я. 

Вечером меня дома не было, вместо меня был мой друг. В дверь позвонили, пришел мужик, ему открыл мой друг. Аккуратно поинтересовался, где я. 
"А вы муж?" - спрашивает мужик. 
"А, в чем, собственно дело?" спрашивает мой друг. "Она потеряла кошелек, но если вы ее доверительное лицо, то я вам оставлю. Пусть больше не теряет". 

В общем бумажник остался на кассе районного супермаркета, но все карточки пришлось перевыпустить. В рамках немецкого культурного кодекса расплатиться за тупость коробкой шоколада - нормальная тема, я погуглила сегодня на немецком "какое вознаграждение надо дать за нахождение кошелька с ни чем".

Из зеркала на меня смотрит рыбка Дори с головой человека. 
Я смотрю на нее.
До выхода осталось пять минут.
Надо пойти поискать ключи.

Ты такой: Берлин воняет. Я такой: Берлин бесит. Мы вместе такие: Лучший город на земле

Самому можно сделать здесь: https://wir.berlin/de/der-wirsindeinberlin-generator

Пять лет назад мне пришлось встать в шесть утра для того, чтобы успеть в школу.

Той осенью время остановилось. Автобус девять часов вез меня через всю Германию в глухую немецкую деревню, где вторым по популярности после мэра человеком был мясник.

Все вокруг говорили на диалекте кроме нас троих - моего тогдашнего возлюбленного, его отца и меня, и это потому что я по-немецки могла сказать фраз пятьдесят.

Возлюбленный уезжал в какую-то мастерскую работать или копался под тачкой, шурша брезентом. Отец со скрипом вспоминал со мной английский, но когда вспоминал - говорил на чистейшем британском. Я писала диплом на древнем компьютере, как на печатной машинке и глаголы, на немецкий манер, убегали в конец предложения.

"В нашей деревне вечеринки происходят только тогда, кто-то умирает", - сказал отец возлюбленного.

Кроме диплома и растапливания камина делать было абсолютно нечего. Немецкий телевизор бубнил новости, продавец в лавке бубнил на диалекте, я делала вид, что я все понимаю и чувствовала себя марсианкой из песни Агузаровой.

Конец лета - это вечер воскресенья и проводить его в швабской глуши - штука на любителя.

Тем летом у меня развился ценный талант - когда надо делать вид, что все понятно, и когда нужно, делать вид, я не понимаю ни слова. Пока мужчина ездил на работу, а я больше не могла печатать чушь со скоростью 180 знаков в минуту, я бродила по кукурузным полям и читала книжку под чужими яблонями. Яблоки падали в грязь, бродили и лужи тоже пахли сырой землей и сидром.

Через пять дней нам нужно было возвращаться обратно и я абсолютно не понимала как я буду жить в Берлине, а главное на что. У меня не было ничего, за что я могла бы зацепиться, кроме как работы гардеробщицей на техно вечеринке, но сезон пальто еще не начался.

Вечером позвонила бывшая подруга моего возлюбленного, которой я не особо нравилась. У нее трое детей и ей надо их с кем-то оставить на пару дней. Не хотела бы я провести сутки с незнакомыми немецкими детьми?

Не хотела бы, но у меня, что, есть выбор?

Обратно мы ехали через всю Германию, покупали на заправках обветренные бутерброды, запивали их дорогим, но дешевым кофе, слушали оперу и какую-то попсу. Я пополнила свой словарный запас Эллочки-людоедки еще на несколько изысканных матерных выражений на немецком, пока мы стояли в пробке.

Мужик выжимал из своего мини-фургона 150 километров в час, я выжимала из себя пару слов в минуту, и с каждым километром к Берлину, становилось сложнее представить, что я буду делать после того, как завтра наконец-то наступит.

Спустя две недели отшельничества с перерывом на горы, чаепитий на диалекте у немецких родственников и слабоалкольных луж, Нойкельн определенно опьянял оркестром собачьего дерьма, аперолями в баре у дома, арабской кондитерской и аюрведической лавкой. В деревне кипел только чайник, а на нашей улице в двадцать домов булькала жизнь.

Если самый волнительный момент знакомства с родителями я пережила, теперь мне надо было пережить знакомство с чужими детьми. Я не всегда понимала, что от меня хотят на обычном немецком, не то, чтобы на детском. Но вы помните, я научилась делать вид, что я понимаю все.

Дети были милые, но хитрые. Четыре, шесть, десять. Я люблю детей и умею с ними договариваться, они, в отличие от берлинских взрослых, не умеют притворяться. Я для них - пришелец, они для меня - граната с выдернутой чекой. Удивительным образом, я проводила вечер в компании детей, в этот раз трезвых.

Меня показали в каждом учебном заведении, выдали два детских велосипеда и на ужин попросили пожарить рыбные палочки. Дети мне что-то рассказывали, мы играли на пианино и рассматривали иллюстрации к сказкам, и мне стало казаться, что я действительно их понимаю.

Дети легли спать, а я никак не могла уснуть - все казалось сюрреалистичным - за стеной чужие дети, ворочаюсь в чужой кровати и на день нахожусь в другой жизни.

Все мои тревоги про будущее и о том дне, когда истечет моя виза стали прозрачными.

Только страх проспать школу стал настоящим.

После того, как моя подруга Карина забрала диван от детектива, она решила купить кота. Если обставлять квартиру, так по полной программе.

Коты в Германии такие же дорогие, как и диваны. Любой дворовый кот в Берлине стоит от ста евро. Породистый - от трехсот. Поэтому мы решили искать его в Бранденбурге. Карина купила переноску, два кофе и билет до деревни на севере, и мы поехали его забирать.

Деревня выглядела как садоводческое товарищество "Дружба", только ни у кого не было заборов.

Кот не очень хотел покидать отчий дом. Пока Карина ловила его по комнате, я в брандебургском поле пыталась поймать сотовую связь. Это мы еще не знали, что у кота будет такой же характер, как у немецкого Водафона.

Мать его, видимо, тоже подозревала, что сейчас его заберут и занервничала. И даже обняла его. Я думаю она сказала: "Покажи этим кожаным ублюдкам, сынок".

Так у Карины появились поводы для седых волос, а у меня появился шерстяной пасынок.

Следующим квестом после его покупки стало его имя. Мы тонули в океане изобретательности, выбирая между именами первых любовников, красивых имен типа "аркадий" и "вениамин", советских вождей и всяких странных вариантов типа "юбилей" и "инжир". Так как вдали от Родины, мы стали больше материться, а имя коту мы так и не придумали, мы дали ему техническое имя "пиздюк".

Когда коту вроде бы даже понравилось, но скоро должны были приехать ближайшие родственники Карины. Карина была близка к пролетарскому Ваське, но я была не готова так быстро сдаться. Дедлайн уже поджимал, мы пили чай и я, сидя в другом конце комнаты, спросила как она его все-таки назвала.

"Пиздюк", - ответила Карина из дальнего угла.
"Изюм?" - переспросила я.
Так кот обзавелся новым именем.

Очень скоро стало понятно, что Карина купила не кота, а люберецкого гопника с заячьим сердцем.

Квартира находится на первом этаже и кот сразу понял, что трава у соседей реально зеленее. Стал вести себя как подросток - ушел на весь день, потом пару раз тихо прошел мимо "родителей" опустошить миску и уходил опять, только что денег не просил. Признаться, я даже завидовала коту, потому что у меня вместо прогулок в подростковом возрасте были репетиторы и музыкальная школа.

В знак благодарности за кров, он приносил жирных мышей из сада и жеваных воробьев. Иногда мыши были очень живые, тогда они с писком носились по кухне от раздухаренного хищника. Надо отметить, что Карина живет с бойфрендом, но составить компанию коту в охоте за надкусанной, но еще живой мышью, ему не хотелось, он предложил вызвать 911.

Изюму умилялся весь сад, но он ему удалось показать свой деревенский характер. Во время домового собрания - это такое тягучее и бессмысленное мероприятие, где вы решаете обрезать ли ветки у единственного дерева во дворе и искусственно налаживаете социальные контакты. Кот тоже пришел на собрание, потерся вокруг стульев, а потом отправился на детскую площадку, где на глазах у всех жильцов сделал свои кошачьи дела и удалился прочь, оставив соседям чувство зависти - ведь кот просто так может уйти с собрания (насрав на все), а они нет.

Потом кот исчез. Догадки в нашем штабе были самые разные: местная лиса поужинала Изюмом, его забрали соседские дети или он просто тупо забыл дорогу домой.

Скоро каждая крыса, живущая вдоль речки Панке знала его имя, так как мы орали его в каждые кусты. Так же его мордоворот смотрел на жителей Вединга на каждой улице. Нам позвонили и сказали, что видели похожего кота на соседней улице. Чтобы вы понимали, у него абсолютно дефолтная морда. Карина пошла кыскыскать в сквер, я стала залезать под каждую машину на парковке и звать его оттуда. Мне удалось напугать велосипедиста, восстав из темноты, он дернулся, а все что я успела сказать "я не такая ебнутая", но он убыстрился.

Через пять дней кот стал местной знаменитостью и вернулся сам, тощий и измученный.

Посмотрев на то, как Изюм ворвался в нашу грешную жизнь, я тоже подумала о том, чтобы завести кота. Во-первых это был бы повод не возвращаться к бывшему еще лет пятнадцать - у него мгновенная аллергия. Я долго залипала на страницах приютов и нашего аналога Авито. Я думала завести черепашку и назвать ее "Кот". Брала котов на передержку. Коты приходили ко мне во снах, прыгали в велосипедные корзинки и заходили ко мне домой. Они царапали мне мозг изнутри. Я даже влюбилась в одного огромного кота и почти была готова увезти его с собой из Москвы. Потом я подумала - если я найду кота на улице и он за мной увяжется, тогда я возьму его домой и мы заживем.

Вчера соседская кошка очень уверенно запрыгнула ко мне в квартиру и абсолютно не хотела уходить. Я подумала - может быть это знак?

А потом Карина крикнула мне с кухни: Даш, ты вообще цветы поливаешь?

За девять лет жизни вне Москвы, москвичка из меня выветрилась. Я стала чаще пользоваться картой, путаться в переулках, с трудом могу отличить сосну от липы, и когда я посмотрела на Останкинскую башню, она показалась мне недостаточно круглой.

Последний раз в Москве я была в марте. Я купила непростой парфюм, который разбудил во мне детство и шла по проспекту Мира. Зимняя пыль стояла столбом, и все еще было залито солнцем. Прошла мимо Мещанского загса - как вообще иронично назвать загс Мещанским, где поженились и развелись мои родители в один день с разницей в четыре года. Мимо мест, в которых мы плясали каждое лето и гуляли ночью, пока родители уезжали на дачу. В моем икеевском мире с мебелью с улицы не хватало как раз такого парфюма - чтобы пахло дизелем, рельсами метрополитена, мякотью бородинского хлеба, старым железным лифтом, мраморными лестницами и старой бумагой.

Для меня Москва такое место, где родился, но не пригодился. Детство я потратила в музыкальной школе, мама водила меня рассматривать каждый особняк в центре, дед водил меня в музеи, бабушка водила в гости и научила меня кататься на велосипеде. Юность в Москве прошла отрывочно. Я слонялась по городу каждое лето с одной работы на другую, за лето их иногда было несколько. Родители уезжали на дачу, я убеждала их, что ложусь спать и бежала на последний поезд метро. Мы лазили по крышам, влюблялись в друг друга, не особо запоминая имен, немедленно тратили заработанное и очень мало спали, потому что поспать это для тех кому за 25.

Недавно я вышла утром из гостей и включила “Радио Африка” - на мне кожаная куртка, как первая, за спиной рюкзак и я почувствовала, как будто мне снова семнадцать - в голове освежающая пустота, и я с упоением начинаю прогуливать школу в пользу своих новых друзей, репетиторов по английскому и финскому. По субботам я прогуливала что-то вверх по Бульварному кольцу от Тверского до Покровского и на репите вызывала Капитана Африка. В семнадцать лет вообще ничего не страшно, но это не потому что бесстрашный, а потому что еще не знаешь ничего. Каждый день рождения я желаю себе легкости и бесстрашия, и мне кажется, что эти двое отлично сочетаются вместе.

Чувство “дома” как-то разделилось на два адреса и год назад, пока я набивала шаги вокруг Чистых прудов, обратно интегрируясь в мерзлую московскую реальность, я поняла, что меня реально тянет обратно в мою вытянутую как пенал кухню. Москва стала мне дальней родственницей с которой хочется созваниваться по праздникам и близость чувствуется на непосредственном расстоянии. Когда времени проведенного становится слишком много, ты с облегчением с ней прощаешься и говоришь “до скорого”, но надеешься, что длину скорого удастся оттянуть на как можно дольше.

Сижу сегодня в своей комнате, работаю. И отчетливо слышу бой часов с родительской кухни. Потом слышу запах одеколона, который мой отчим носит уже лет пятнадцать. И думаю: “ну подсознание, бессердечная ты сука”.

Вчера в Berlin Auslander Memes вышел скриншот про сдачу ванной в Кройцкельне за сто евро в неделю. Выражаю надежду, что Ангела Меркель как-то прокомментирует ситуацию на рынке берлинского жилья, ведь всем известно, что туалеты в альтбау так же холодны, как взгляд маклера, принимающего ваши документы. Очень надеюсь, что это объявление настоящее, потому что падать тогда уже некуда.

Наблюдая противостояние между берлином искусства и насколько это возможно, экономически-успешным берлином, мой мозг подкинул мне смешную аналогию. Из этого всего вырисовывается какой-то Вишневый сад, и один мой друг-писатель уже это упоминал, и мы его уже проиграли.

Вот Раневская: арт-критикесса, переехала в Берлин еще при царе горохе, удачно сняла квартиру на первом этаже с садом за 400 дойчемарок, вышла замуж, уехала в 2014, а вернулась в успешный берлин. Всех соседей-немецких дедов практически выдавили, по пренцлаубергу фланируют молодые пары, пьют латте на кокосовом молоке, нянчат отпрысков и публично кормят их грудью. После отъезда квартплату подняли почти в восемь раз, что с этим со всем делать непонятно, воевать нет сил, бродит по блошкам и думает куда бы деть всю прорву винтажной мебели.

Вот Гаев: закончил философский факультет, невпопад цитирует Адорно и Жижека, планирует свою карьеру диджея, но вот играть зовут только в какие-то смрадные дыры Берлина. Просит тетку из швабской деревни выслать ему денег, а то жилье в Кройцберге растет с каждым годом, а профессия философа так и не нашла признания на мели берлинского рынка труда.

Вот Лопахин: вполне успешный айти-инженер, нормальный “русский мужик”, который ошалело крутит головой в водовороте европейских ценностей: то есть например, он понимает, что нужно сортировать мусор, но не понимает зачем. Все никак не может найти нормальную квартиру: в Митте - шумно, в Нойкельне - грязно и шумно, в Шарлоттенбурге - чересчур буржуазно. В Пренцлауберге ему не сдают, а так хочется дворянское гнездо с деревянными полами и потолком в четыре метра.

Вот Трофимов: студент-ветеран Гумбольда, по заветам своих немецких товарищей уже десятый семестр мучает своего мастера по немецкой литературе, подрабатывает ассистентом профессора и никак не может начать практику в издательстве. Находится в постоянной фантомной борьбе студенческого союза, уговаривает всех участвовать в забастовках, тайно присоединяется в Die Partei.

Вот Аня: получает аттестат в Метрополитен-Скул, а что дальше делать не очень понятно: то ли ехать поднимать черепах в Мексике или учить монахов английскому за деньги родителей, то ли пойти учиться на Gender Studies. Жалеет, что не может присоединиться к Fridays for Future, потому что школа уже закончилась, а бунтарский дух еще не выветрился.

Вот Варя: вырастила в саду чилийские перцы, монстеру и еще кучу каких-то неведомых растений, устраивает во дворе ужины с местными художниками, ходит на тиндер-свидания с районным контингентом, но понимает, что айти-инженер ей подходит больше чем изнеженные швабские мальчики. Ходит на собрания жильцов и пытается доказать домоуправлению, что Раневским не нужен лифт за 600 евро, так как они живут на первом этаже.

Вот Шарлотта: она вообще приехала по work and travel, чтобы поучить немецкий, поработать с детьми, а сама она грезит карьерой иллюстратора. Никто не понимает её новозеландский акцент, поэтому она рисует на всех карикатуры.

***

Слышно, как экскаватор инвестора роет котлован.

Через пару недель из аэропорта Тегель вылетит последний самолет.

Можно сколько угодно ругать берлинские аэропорты - и вообще-то есть за что - это два грустных серых барака в разных концах города: один со Старбаксом, другой без, но когда было нужно, они все время нас выручали.

Меня с ним связывают только сентиментальные воспоминания. В нем я приземлилась с одним чемоданом шесть лет назад и вообще оттуда началась моя история, и он стал моим первым знакомством с Berliner Schnauze (выражение лица коренного берлинца как у продавщицы из московского ларька на углу, которая вместо “здравствуйте”, говорит - что?”) Когда я спросила где здесь поезд до центра города, Мне сказали, что ближайший поезд из аэропорта в Шенефельде, и дальше я спрашивать уже не стала.

В нем я много плакала, провожая своих любимых друзей и бабушку с братом, и в него же я торопилась, чтобы их встретить. В него я бегала от себя в самолеты, увозящие меня в самых разных состояниях в другие города, там я разбила экран телефона за полчаса до посадки и заклеила его скотчем. Туда же я приезжала после ночных смен, чтобы потом отоспаться где-нибудь еще, в самолетах я встречала самые лучшие рассветы и закаты, а еще самым классным было прилетать в него из Москвы и рассматривать город за семь минут, потому что Берлин было видно как на ладони.

В Тегеле был самый ненавистный мной паспортный контроль, пару раз доводивший меня до слез - хаос, бардак и километровые очереди на трех пограничных офицеров.

Когда я жила на два дома, один из них был в Веддинге - по самолетам, летающим регулярными рейсами я могла понять опаздываю ли я на работу - если летел самолет Люфтганзы, то все еще нормально, а если садился Изиджет, то мне нужно было ускориться минут десять назад. Самый последний рейс садился около двенадцати и если ночью последние двадцать минут не было слышно самолетного гула - это верный знак недосыпа.

Горожане решили, что Тегелю придется еще поработать, даже после того, как откроется многострадальный аэропорт Вилли Брандт. Если в Берлине что-то любят, это с одинаковым удовольствием будут и ругать - это применимо к сквотам, вечеринкам у ночных ларьков, демонстрациям и аэропортам. В этом плане берлинцы очень похожи на русских - своим можно и ругать, и любить, а всем остальным любить, а если ругать, то молча.

В ожидании BER Тегель работал, но скорее стоял грустным в углу на вечеринке, в ожидании когда уже все разойдутся.

Вечеринка не заканчивается, но Тегель пойдет домой.

Берлинский тиндер и зимой и летом as it is. Иногда читаешь такие новости как в Адонеже и думаешь - наверное это "Панорама". Правда, потом быстро находится источник, впрочем в 2020 неудивительно.

Окунь из океанариума в Хельсинки регулярно сьедает своих соседей, а потом впадает в депрессию от одиночества

Так из Москвы я уехала довольно давно, меня каждый раз поражает то, что курьер приезжает вовремя. А иногда даже отдает из руки в руки посылку. Берлинские курьеры это просто особенный удивительный вид. Это лохнесское чудовище. Посылка - это Антлантида. Была когда-то где-то, но канула в океане единственного работающего почтового отделения.

Кто-то заказал мне букет цветов. Мне позвонила доставка - а меня пугают незнакомые немецкие номера. Спрашивают - меврау, вы будете дома в ближайшее время? А в это время я иду по пустому зоопарку на свидание с морскими котиками.

- Вообще-то нет, - говорю я.
- А может мы можем кому-то передать? Например, соседям.
- Соседям вряд ли. (Я думаю что если бы соседка снизу могла, она бы врезала мне моим букетом за все тренировки на деревянном полу)
- А во сколько вы будете дома?
- Ну самое раннее в четыре.
- Мммм, в четыре... - не нотка, а симфония разочарования в голосе работницы службы доставки, - Ну, если ничего другого не остается...

Я позвонила в кафе на углу и попросила их принять букет. Тысячу раз извинилась и пообещала прийти за обеденным пирогом. Берлинская доставка, ну вы понимаете.

За стеклом в воде плясали тюлени.
Над бассейном висела табличка "сегодня тюленей не кормим".

Тысяча извинений тюленям. А мне букет белых лилий!

PS. Вечером выяснилось, что мне пришла посылка. Пришла к соседям. Соседка отдает ее, улыбается.

Со всех сторон на коробку были наклеены фотографии тюленей.

Мой немецкий бывший возлюбленный прислал мне посылку (обклееную тюленями, естественно) с подарком на день рождения.

Внутри были две банки консервов (на юге есть такая тема как Fleischkase, его надо греть и есть с хлебом и горчицей) и шоколадки в адвенткалендаре. Он все завернул в старые полотенца с принтом Шотландии, я думаю, что они все в полтора раза старше меня.

Я говорю: о, спасибо, шоколадки сейчас попробую и привези как-нибудь нож для консервов, я думаю, что их дедовским методом запаивал мясник.

Он с неподдельным возмущением спрашивает: как?! ты собралась уже открывать адвенткалендарь?

Я говорю: ну это был подарок на день рождения, а не на рождество, или как ты себе представляешь, чтобы я еще месяц жила с этими конфетами в одном пространстве?

Мхатовская пауза. Чувствую как где-то на другом конце трубки треснул шаблон.

Сегодня товарищ перезванивает обратно и говорит. Слушай, звоню, потому что хотел тебя попросить. Не выбрасывай полотенца. Ну или передари кому-нибудь. Я говорю: ты с дуба рухнул, они такие красивые, я конечно их себе оставлю, любоваться на них буду каждый день.

Он говорит: ну я не знаю... ты же уже начала есть шоколадки из адвенкалендаря!

Чувствую себя русским варваром, не вписавшимся в поворот мультикульти. Я думаю, что люди делятся на две категории - те, как я, что уничтожают адвенткалендарь за три дня, и те, что аккуратно избавляются от него за двадцать четыре.

А как жить дома с коробкой конфет - для меня до сих пор загадка.

Ноябрь в наших краях это молочный мороз - каждый день выставляешь ладонь, вытягивая руку, чтобы понять это у меня действительно глаз в линзах замылился, или холод с влажностью играют в оптическую иллюзию. В мое 27-летие ноябрь сыграл последний теплый аккорд - и все, ребята, время пришивать варежки на веревочку.

Ноябрь это всегда про океан запахов, и ты ходишь, нюхаешь, распознаешь эти запахи как собака. Ветивер, листья, мокрый асфальт, вся гамма Нойкельна - базовые ноты говна, верхние ноты - хипстерская булочная и Santal 33, какая-нибудь мокрая шерсть - от собачей до протертого свитера, а может быть даже и пальто. Осень - это про то, что рано темнеет и если ты вышел до заката на улицу, это подвиг. Ложишься в летаргический сон, где невозможно отличить школьные годы от университетских, а вторник от четверга. Что одно, что другое, все темно, а день это то, что ты видел где-то там в окне.

Берлинские осень и зима беспощадны как московские, и как питерские. В Москве посуше, без молочных морозов и кисельной брусчатки. Небо с обезоруживающе честной облачностью говорит: слушай, ты не дергайся и не жди, это время такое, это пройдет. У всего появляется зимний запах и привкус, и температуру можно измерить только дыханием - если пар идет, то действительно холодно, а у тебя просто нет чувства меры, как и во многом другом.

В Берлине нет природной полярной ночи, но есть внутренняя, часто это осознанный выбор. Полярная ночь имеет свойство заканчиваться в районе марта, перед тем как сойдет последний снег, чтобы потом еще раз пойти опять. А пока живешь в темноте, шаря рукой в поисках выключателя, и ждешь северного сияния как чуда. А иногда падают звезды - их в Берлине видно, и можно загадать желание, не знаешь когда и на них не рассчитываешь. Задираешь голову вверх и чувствуешь себя счастливым, что увидел случайное чудо. Это упакованное чувство “хорошо”, которое не продается в берлинских супермаркетах, а если открыть его, то оно быстро портится.

К полярной ночи, как к зиме в этих декорациях, нужно привыкнуть. На это может уйти зимы три, к четвертой станет попроще. Парадоксально, но местные зимы лучше переносить в одиночестве, так работает железа мужества. Она его вырабатывает и ты только на нем эти четыре месяца выезжаешь.

Нужно разгребать снег вокруг, чтобы тропинку не замело. Чтобы не околеть, нужно топить печку. Чтобы было чем топить печку, нужно рубить дремучий лес у дома. Лес никогда не закончится, но когда-нибудь его станет меньше, и когда случайно поднимешь голову вверх, там будет все - и звезды, и сияние. А там может и рассвет.

Очень волнительно, но я решила завести страницу на Патреоне, чтобы выкладывать туда то, что я по разным причинам не могу выложить сюда - потому что это слишком личное или не подходит по формату в канал.

Все tier ничем не отличаются друг от друга.

Можете меня поддержать чашкой кофе. Или двумя.

Так я оцениваю свою честность.

В стол я пишу чаще в канал. Вот повод разобрать стол.

Нойкельн - место, уникальное не только своей засранностью и классовым разнообразием, но и тем, что здесь постоянно происходят какие-то мизансцены. В Москве люди просто текут по улице, здесь можно просто встать и смотреть на них, на сборник пьес хватит.

У нас страшненькие станции метро, но зато они украшены персонажами, будками с турецкой выпечкой и цветочными лавками.

Сегодня мимо меня прошёл мужик в сильно приподнятом настроении - то ли забыл принять таблетки, то ли вчерашние не выветрились. Ему навстречу шли двое бездомных - с котомкой, полуголыми ногами и завтраком - они тусуются с русскоязычными алкашами у кинотеатра.

Все ждём поезда. Тот, что в приподнятом наворачивает круги по станции, в какой-то момент задевает одного из них. Начинают орать - каждый на своём языке. Потом один толкает другого, начинается махач, но несерьёзно, а по протокольному, типа так надо.

Заводила отбивается и даёт товарищу своего соперника денег. Он УБЕГАЕТ на полусогнутых. Рядом курит (внутри станции метро) бабка, и обращаясь ко мне меланхолично говорит: Смотри какие ржачные.

Приезжает поезд. Бездомный даёт прощального леща заводиле.

Из ниоткуда за моей спиной вырастает джазмен из предыдущих серий и заходит в вагон.

Как вы в своём Пренцлауэрберге живёте, с биохлебом, но без зрелищ.

Раньше я не каталась на велосипеде, если за окном было меньше плюс десяти.

Я нарушила это правило и облачилась в четыре слоя одежды, выехала в плюс два на улицу. Еще я сказала себе, что я леди, и должна меньше материться, но все, что приходило мне в голову было “блять! блять! блять!”

Наверное по сравнению с Москвой или Петербургом, у меня нет морального право возникать по поводу погоды, но я все-таки возникну.

Помните, я писала, что в Берлине хотят ввести уполномоченного по одиночеству? Я думаю, что у него скоро появится много работы, потому что все первые (конечное число вы можете определить сами) свидания теперь проходят на улицах.

И у берлинцев есть два варианта - быть одинокими или замерзнуть на свидании.

Берлинцы народ пугливый, но иногда могут выкинуть разную дичь. Поэтому сразу домой почти никого не приглашают. Единственный теплый вариант развития событий это обзорная экскурсия по ебеням Берлина в круговой электричке. Чувствуешь себя как в школе - когда хочется сходить на свидание, а денег нет даже на кафе, и вы катаетесь в общественном транспорте, чтобы узнать друг друга получше.

Ведь по человеку многое можно сказать, когда именно он встает с места на своей остановке.

И все истории становятся прохладными, если рассказывать их в кусачий декабрьский мороз.

Мужик пришел в кедах и в распахнутом пальто, я в самом начале свидания посетила армейский магазин и купила стельки, чтобы пережить этот вечер. Он несколько раз ненавязчиво спросил пью ли я водку. Наверное, его удивило, что я если я русская, я не заправилась спиртом из своего санитайзера. Но я сдержалась. Я же леди.

К концу свидания мужчина рассказал о том, как он закаляется каждый день, обливаясь холодной водой и пообещал мне скинуть адепта под руководством которого он дошел до такого просветления.

После свидания, я пришла домой и проигнорировав законы физики, залезла под кипящий душ и сказала: “извини, мужик, не в этой жизни”.

От одиночества берлинцев, наверное, может спасти холодный душ, алюминиевые стельки или шерстяные носки.

Но, я, пожалуй, подожду весны.