Баум сделал неплохую партийную карьеру в ГДР. Кстати, именно ему весной 53-го поручили озвучить идею «добровольного» повышения трудовых норм при одновременном снижении зарплат почти на треть. Все помнят, чем это закончилось.

Еще Баум был известен своими воспоминаниями о пребывании в Освенциме. Оказывается, храбрый электрик возглавил подпольную группу, собиравшую в концлагере важные разведданные и передавшую их по коротковолновому передатчику в Лондон. Вместе с отважным польским офицером Витольдом Пилецким, Бруно Баум является основным источником о происходившем в Освенциме.

(Пилецкий, как утверждается, был заслан в Освенцим польским сопротивлением, чтобы узнать, что же там такое творят немецкие нелюди. Пан Штирлецкий провел там три года, всё заснял, записал, запомнил и в 1943 году лагерь преспокойно покинул. «Через вход». По итогам пребывания в Освенциме он подготовил т.н. «Доклад Пилецкого», благодаря которому союзники узнали новый термин: «лагерь смерти». Правда, общественности столь важный документ почему-то показали лишь в 2000 году в виде «реконструкции» некоего польского историка. В отличие от Баума, который написал аж три версии лагерных мемуаров, Пилецкий поколебаться с линией партии не успел: его довольно грубо ликвидировали еще в 1948 году)

С Хонеккером вышло еще интереснее: его отправили в ту же тюрьму, что и Баума, посадив в одиночную камеру. Это уже довольно комфортные условия. Спустя полгода его перевели в приличную камеру на трех человек, а сам Хонеккер стал помощником тюремного врача (думаю, никому не стоит объяснять, насколько это выгодная должность). Полагаю, что с Баумом все было примерно так же, просто в биографии Хонеккера такие моменты описаны подробнее.

Все в том же 1943 году режим смягчили и Хонеккеру: его отправили в ремонтную бригаду, которая занималась восстановлением берлинских домов, поврежденных бомбежками. Сам Хонеккер позже рассказывал, что еще им поручали поиск неразорвавшихся бомб, а также разбор завалов. Может быть, хотя даже при таких условиях работа в городе уж точно приятнее сидения в четырех стенах. А потом, весной 1944 года, бригаду Хонеккера переводят в… женскую тюрьму. Дальше я, извините, рассказывать не буду – как-то совсем не мой формат. Неловко.

(Как и самому Хонеккеру, который отчего-то очень стеснялся того, что его первой женой стала надзирательница этой тюрьмы, Шарлотта Шануэль)

Так что за приложения к делу Баума, которые собрал и хранил Мильке в своем чемодане? Во-первых, речь идет протоколах, из которых следует, что именно неосторожные действия Хонеккера стали причиной разоблачения группировки Хонеккера-Баума-Хагера и арестам ряда других коммунистов. Во-вторых, о показаниях самого Хонеккера, в которых герой антинацистского сопротивления и образец для каждого жителя ГДР сдал абсолютно всех. В-третьих, два прошения отца Хонеккера, поданные в 1939 и 1942 годах. Хонеккер-старший просил помиловать его сына, утверждая, что коммунизм был юношеской придурью, а сейчас Эрих исправился, от коммунистических взглядов отказался, считает, что «его юношеские идеалы реализованы в нынешнем государстве» и вообще готов сражаться за геноссе Гитлера и социалистическую Германию.

О других документах говорится меньше. Упоминаются письма его жен: второй (Эдит Бауманн) и третьей (Маргот Файст, «фиолетовая ведьма» – тоже одна из персонажей «Клео», кстати) к Ульбрихту с довольно типовыми доносами друг на друга, а также всякие свидетельства неизбежного казнокрадства, вроде использования казенных средств для ремонта виллы Хонеккера, записанной на какую-то из его любовниц. В подробности содержимого чемоданчика не вникает даже архив Штази, так что можно предположить, что там имелись и другие документы – но нам их не покажут. Как я уже упомянул, в «Клео» попытались пофантазировать на тему «что же там было», однако именно этот сюжетный поворот у них вышел неинтересным. Предположу, что специально. Это же развлекательный сериал, а не документальный фильм. Да и подлинное содержание чемоданчика могло быть таким, что именно самые смелые фантазии оказались бы наиболее историческими корректными.

/титры, музыка/

Wir sind bereit und halten Wacht für unser Vaterland
Vorwärts, Dzierzynskis Soldaten
Heißes Herz, kühler Kopf und Verstand

В рецензиях пишут, что успех «Клео» объясняется «остальгией» немцев, в том числе и тех, которые в ГДР никогда не жили и относятся к ней примерно так же, как к Средиземью или Азероту. В принципе, это верно, учитывая, что от Восточной Германии там лишь антураж, на фоне которого творится сплошное аниме. Но лично мне «Клео» понравилась именно веселой попыткой перенести на экран самые популярные конспирологические гипотезы о поздней ГДР. Наконец-то люди поняли, что конспирология и спекулятивная история – это такие же литературные жанры, как детектив или фентези, которые можно в т.ч. и экранизировать.

Подобное открывает захватывающие перспективы – представьте, что лет через …цать мы, возможно, увидим сериал про историю России начала XX века, основанный на гипотезах ДЕГа. В стиле «хи-хи, ха-ха, это же просто художественный вымысел». Я бы посмотрел.

Тем временем завершился десятый день Октоберфеста, который впервые за три года провели в классическом формате – на Терезиенвизе, как и завещал своему доброму народу король Макс Йозеф, открывая первый Визн двести с лишним лет назад.

Считается, что в два предыдущих года праздник отменяли из «пандемии коронавируса». На самом деле нет; просто традиционный Октоберфест размазывали как по временной оси, так и по пространственной. Вместо сбора на Терезиенвизе во второй половине сентября почтенной публике предлагалось рассредоточиться по отдельным ресторанам-гаствиртам, а качели-карусели на общественных площадках Мюнхена устанавливались еще летом. Тем не менее, официальная позиция такова: в 2020-м и 2021-м фестиваль не проводили, и это был не настоящий Октоберфест, а «Виртсхаузвизн». «Маскировка и децентрализация».

А в этом году все вернулось на круги своя, в чем многим видятся обнадеживающие знаки. История Германии последних ста с хвостиком лет нам говорит, что отмена Октоберфеста всегда проходит на фоне каких-то мрачных событий, связанных с войной или ее последствиями. Гуляний не было в 1914–1918 годах; в 1919-м и 1920-м их провели в урезанном формате «Осеннего праздника»; в 1923-м и 1924-м они тоже не состоялись из-за гиперинфляции и денежной реформы. Разумеется, Октоберфест отменили во время Второй мировой; а на первые три года после ее окончания он снова стал «Осенним праздником». Возврат к традициям произошел только в 1949 году.

Конечно, проведение классического Октоберфеста в этом году тоже сопряжено с моральными проблемами, но вовсе не теми, о которых вы могли бы подумать. Главным вопросом лета стало вот что: можно ли петь на Октоберфесте «Лайлу»?

Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-Лайла
Ла-ла-ла-ла
Ди вундершёне Лайла!

Тьфу, черт, привязалась. Теперь весь день в голове звучать будет :-(

Это заурядная песенка, выпущенная в конце мая для немецкого диско на Майоре. Но на нее неожиданно взъелись из-за «пропаганды сексизма» и «токсичной маскулинности»; после чего «Лайлу» выучили наизусть даже те, кто такое и не слушает. Итогом стала правительственная рекомендация не исполнять ее публично.

Результат: весь Октоберфест хором ла-ла-лайлает.

Зи ист шёна, юнга, гайла
Ла-ла-ла-ла, ди вундершёне Лайла
Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-Лайла

Ох уж эти немцы. Любят хором всякое непотребство петь.

А истосковавшаяся по празднику пресса радует читателей обилием прочих подробностей с Октоберфеста:

- первое «пивное тело» (т.е. посетителя, упившегося до отключки) вынесли с Терезиенвизе спустя 127 минут после открытия

- молодежь, которая целых два года не могла поучаствовать в полноформатном Октоберфесте, с удовольствием наверстывает упущенное (см. выше)

- традиционно приехал Шварценеггер

- за два года сидения по домам народ растолстел и перестал влезать в любимые кожаные шорты. Так что в сентябре все бросились покупать вторую пару

- как и прежде, на празднике работают панъевропейские бригады полицейских из Германии, Франции и Италии

- из-за прохладной погоды организаторы разрешили продавать глинтвейн. Ужасное кощунство, конечно

- в этом году почти нет туристов из Азии; а гости из-за пределов ЕС представлены в основном американцами и англичанами.

Вот лично меня больше всего заинтересовал последний пункт. Статистика по Октоберфесту служит неплохим индикатором того, что многолетний проект по сворачиванию внешнего туризма в ЕС осуществляется с железной последовательностью. Поэтому, конечно, любопытна мотивация американцев, для которых Октоберфест так важен несмотря ни на что (англичане-то пролезут под любой занавес, да и выпить на Острове не дураки). Американцы объясняют это так:

- Так ведь евро подешевел! Выгодно, можно больше пива выпить. Но это не главное, вообще мы приезжаем, чтобы побывать на изначальном Октоберфесте. У нас в каждом штате свой проводят, но это все не то… А тут – Священный Исток.

То есть, американские туристы на Октоберфесте – это в каком-то смысле религиозные паломники:-)

Страшно подумать, что они привезут домой из пивного хаджа в этом непростом году.

Ла-ла-ла-ла, ди вундершёне Лайла

(Да как же тебя выключить?)

На носу очередной День германского единства, и дата обязывает сказать что-нибудь уместное, не повторяя старые посты. Мы помним, что разделение Германии на Запад и Восток – атавизм Холодной войны; мы знаем, что в 1990 году объединились три Германии, а не две; мы рассуждали о сложившемся консенсусе в отношении ФРГ, ГДР и Рейха как составных частей современной Германии. Теперь предлагаю поговорить о ГДР – насколько ее сорокалетнее существование было естественным или неестественным в контексте германской истории.

Ведь за пределами Германии, в т.ч. и в России, достаточно распространена такая точка зрения на случившееся: пришли советские варвары и сорок лет мучали восточных немцев противоестественным им социализмом. Мол, если бы не Ялтинско-Потсдамский мир, то вся Германия каталась бы на Мерседесах и «пила баварское» – но на восточных землях зачем-то провели странный эксперимент.

Такой взгляд в целом верен, но неполон, потому что исходит из гомогенности Германии: дескать, есть «Германия», там живут «немцы», они все плюс-минус одинаковые. Те, кто меня читают давно, заметили, что я очень люблю спорить с этим тезисом. Не будем изменять традициям и в этот раз.

Давайте посмотрим, когда была проведена сепарация двух Германий. В 1945 году победители создали оккупационные зоны; в 1949 году возникли ФРГ и ГДР. «Единый немецкий народ» к этому момент сложиться едва ли успел: даже экономическая интеграция германских регионов была худо-бедно завершена лишь в начале тридцатых годов. Формальное объединение германских государств в Рейх произошло в 1871 году; однако, как вы помните, речь шла о достаточно рыхлой федерации с широкой автономией для ряда ее членов (например, Баварии, Вюртемберга, Саксонии и пр.). Централизация была запущена только после свержения кайзера и усугублена при нацистах, которые окончательно превратили Германию в унитарное государство. Таким образом, ко второй половине сороковых годов в Германии имелось лишь одно поколение, прожившее всю жизнь в действительно единой стране (причем в самый ее неудачный период); и еще, вероятно, были живы люди, заставшие полностью независимые Гессен, Баден, Брауншвейг, etc. Следовательно, особого шока у немцев от раздела страны не было: «Германии естественно быть разделенной». Чем независимость, допустим, Баварии должна принципиально отличаться от независимости Австрии?

Аналогичным образом преувеличивается и недовольство немцев ГДР своим правительством. Да, уже через четыре года после образования восточной республики, в ней произошло восстание. Да, имея возможность, люди сбегали из социалистического рая в капиталистический ад. Да, в 1989 году никто не встал на защиту правительства Хонеккера, а объединение Германий большинство восточных немцев восприняли положительно или нейтрально. Но неверно было бы сказать, что власть СЕПГ держалась только на штыках Красной армии и машине Штази. Между недовольством и одобрением существует множество градаций и сводить все к бинарной логике – ошибка.

Но, в конце концов, возможно дело в политической системе? Ну не могут немцы жить под социализмом-коммунизмом, противоестественно для них это. Пришли завоеватели, заставили бедных гансов ходить на руках. Те честно старались: перчатки придумали толстые, чтобы ладони не сбивать; карманы перешили, чтобы деньги не вываливались; к шляпам завязочки приделали, чтобы не падали. А в 1989 году им сказали: «Эксперимент закончен». И немцы, облегченно разошлись по домам. На ногах. Так?

Конечно же, нет. Коммунистическая идеология никогда не была полностью чуждой для Германии – ее, на секундочку, и придумали два бородатых немца, опираясь, среди прочего, на труды других немцев, в частности, Гегеля и Фейербаха. Более того, большинство ранних толкователей Маркса были немцами – Ленин тут скорее неожиданное исключение, особенно с учетом мнения самого Маркса о русских. Впрочем, Ленин его явно разделял, так что «люди друг друга нашли».

Тогда, может быть, сама концепция ГДР противоречила хотя бы немецким культурным и историческим особенностям? Ну, давайте разберемся.

Я как-то касался устройства Боннской республики, созданной вокруг ядра из четырех высокоранговых земель. Теперь посмотрим, из чего была сделана ГДР.

Большую часть территории ГДР до 1945 года занимала Пруссия; другими, существенно более мелкими образованиями были Саксония, Мекленбург и Тюрингия. Мекленбург был образован после объединения Мекленбург-Шверина и Мекленбург-Штрелица, а Тюрингию создали из россыпи мелких саксонских экс-княжеств в 1920 году, назвав именем выдуманного легендарного государства из XV века.

В целом, такой же ситуация была до 1918 года (Пруссия, два Мекленбурга, Саксония, саксонские княжества) и до 1871 года. Мекленбурги, как и большая часть саксонских княжеств, находились в сфере влияния Пруссии; Саксония поддерживала Австрию и Баварию, что в дальнейшем определило расстановку сил в Немецкой (Австро-прусской) войне 1866 года. Таким образом, около 60% территории ГДР – это бывшая Пруссия, остальное – ее союзники или зависимые от нее государства. И, конечно, стоявшая наособицу Саксония.

Здесь читатель, уже догадавшийся, к чему я веду, может воскликнуть:

- Но позвольте! Ведь еще огромная часть Рейнской Германии входила в состав Пруссии. Если ГДР – это Пруссия, почему ею не стала Рейн-Вестфалия? Что-то там подобной исторической преемственности не наблюдается.

Верно. Но Пруссия получила эти территории достаточно поздно – по итогам Наполеоновских войн. Их полноценная ассимиляция началась еще позднее, большей частью во время бисмаркского культуркампфа, и так до конца и не завершилась. Несмотря на все попытки, для Пруссии Рейн остался чужой землей, где жили совершенно иные люди, с другой культурой и религией. Вроде Польши. Не случайно, что наиболее известным немецким противником прусской государственности стал уроженец Рейна Конрад Аденаэур.

(Сама передача Рейнских земель Пруссии после 1815 года – это довольно забавный курьез. Пруссии нарезали территории по принципу «что нам негоже». Ничего стоящего на Рейне, кроме нескольких известных угольных месторождений не было; при этом, тогда – до индустриализации – особой ценности в угле еще не видели. А в середине XIX века выяснилось, что Пруссии передали не пустые земли, а настоящее Угольное Эльдорадо, благодаря которому окраинное аграрное королевство сумело с невероятной прытью провести индустриализацию и выйти на один уровень даже не с Баварией, а с Австрией)

Что такое Пруссия в XIX веке? Загибайте пальцы: это централизованное и милитаристское (за исключением периода 1815–1848) государство с мощным полицейским аппаратом, активно вмешивающееся в большинство сфер жизни своих подданных. Перенести эти качества на Германский Рейх после 1871 года полностью было невозможно – тот существовал как союз почти равных государств – но отдельные элементы прорывались на федеральный уровень в силу главенствующей роли Пруссии – например, культ армии. А во время Первой мировой в Германии был включен настоящий социализм, с карточной системой, распределением и планом.

Можно возразить, что из схемы выпадает Саксония – как оппонент Пруссии, едва ли разделявшая ее подход. Чай саксонцы не пруссы, их, наверное, карлой-марлой не обманешь. Да нет, Саксонию в последние десятилетия существования Кайзеррейха называли «Красным королевством» – настолько хорошие результаты там демонстрировали социалисты.

На самом деле, в идее проводить параллели между ГДР и Пруссией нет ничего нового. Называть восточную республику «Красной Пруссией» начали почти сразу после ее создания. Мне нравится этот термин, хотя, на мой взгляд, слово «красный» тут лишнее. Просто «Пруссия», почему бы и нет? Пруссия 2.0.

(Кстати, если не ошибаюсь, то первым в ход это словосочетание запустил Леопольд Шварцшильд, назвав «красным пруссом» Карла Маркса. Характеристика не очень уместная – ну какой из Маркса прусс? – но, все же, ставшая своего рода мемом. А вообще, впервые красный цвет и Пруссия встретились в 1822 году, когда химик Леопольд Гмелин получил «красную кровяную соль», которую иногда называют «прусский красный». Наверное, гексацианоферрат(III) калия можно назвать материальным воплощением «крови и железа»)

А что такое Пруссия в XVIII веке? Это абсолютистское, чрезвычайно милитаристское государство, отличавшееся... крайней веротерпимостью и толерантностью. Фридрих Великий как-то сказал, что если в Пруссию приедут турки, то пусть молятся Аллаху и строят мечети, почему нет? Лишь бы в армии служили и налоги платили. Спустя сто лет ситуация изменится: Пруссия начнет онемечивать Польшу, а после создания Рейха примется и за католиков. Тем не менее, если мы относим к особенностям Пруссии поздний примат государства над личностью, то нельзя выбрасывать и раннюю терпимость к некоторым особенностям этой личности. Удивительным образом, ГДР прекрасно совмещала обе прусских традиции из разных эпох.

То есть, с одной стороны: Штази, диктатура и служение государству. А с другой…

Например, в ГДР не преследовали гомосексуалистов. Мужеложство осуждалось, но вообще в 1957 году норма классического законодательства Рейха была смягчена: однополые отношения между мужчинами старше 21 года больше не являлись преступлением. В 1968 году «возраст согласия» снизили до 18 лет. Для сравнения: в ФРГ декриминализация геев началась лишь год спустя, а окончательная отмена § 175 произошла лишь после Объединения.

(Более того, в семидесятые годы в Восточном Берлине существовала настоящая ЛГБТ-организация; она называлась «Берлинская группа гомосексуальных интересов», HIB. И это был не какой-то притон в подвале, где усатые геи прятались от агентов Штази. Группа действовала открыто и, внимание, честно пыталась добиться от властей ГДР официального статуса – наравне с другими обществами. «Тут пионеры радиоприемники собирают, а тут - … кхм… м-да...». А правительство, вместо того, чтобы проклятых содомитов разогнать, а группу – запретить, несколько лет делало, что рассматривает их заявку. HIB участвовала в демонстрациях и общественных мероприятиях, причем не прячась, а именно как социалистическое объединение геев. В 1980 году лавочку неожиданно свернули. Понятно чьи уши торчат за этой организацией – но, всё же, оцените простоту нравов)

Также можно вспомнить, что в ГДР не наказывали за просмотр западного телевидения: любой восточный немец с прямыми руками мог поставить себе антенну и смотреть ARD или ZDF. Существуют разные объяснения этого феномена – лично я вижу в этом доказательство того, что о готовящемся объединении знали заранее по обе стороны железного занавеса и по возможности готовили жителей Востока к реалиям Запада – но, как бы там ни было, это уникальная ситуация для социалистического блока. Что-то приблизительно похожее было в Эстонской ССР, где, по рассказам местных, удавалось ловить финское ТВ.

Неожиданная терпимость к (некоторым) аспектам личности вкупе с идеологией военного лагеря дает нам типичную Пруссию осьмнадцатого столетия. И это не обязательно плохо, были и плюсы – скажем, эмансипация женщин, несвойственная другим немецким государствам той эпохи. В ФРГ и Австрии замужняя женщина достаточно долгое время не могла без согласия мужа открыть личный счет в банке или просто устроится на работу. Социалистическая же ГДР, нуждавшаяся в рабочих руках, дала женщинам все права. Не из гуманистических побуждений, конечно, а чтобы было кому укладывать шпалы. Но тем не менее.

И какая же Пруссия без милитаризма? Жителей ГДР готовили к тому, чтобы стать солдатами. Как в любой стране соцлагеря в образование обязательно входили элементы военной подготовки и идеологическая накачка: «Нужно быть готовыми бороться с врагами королевства социализма». Одновременно с этим, в ГДР был создан огромный мобилизационный резерв, который бы привел в восторг короля Фридриха: в случае ЧЕГО Восточная Германия немедленно выставляла около миллиона штыков. И это при населении в ~17 миллионов человек.

(Я не ошибся. Давайте посчитаем вместе. Примерно 160 тысяч – Национальная народная армия, 47 тысяч – Пограничные войска, еще тысяч пять – силы Штази. Но еще были Боевые группы рабочего класса, их численность оценивали по-разному: от двухсот тысяч до полумиллиона. И, наконец, военизированное «Общество спорта и техники», немецкий ДОСААФ: еще около полумиллиона человек)

Еще одной общей чертой ГДР и Пруссии является протестантизм. Если Боннская республика была скорее католической, то в ГДР абсолютное большинство имели протестанты. Как и в самой Пруссии, если понимать под ней классические восточные земли. А протестантизм – это самый подходящий вариант христианства для государства, которое пытается добиться тотального контроля во всех сферах общества. Протестантизм – лучший друг социализма.

Существует точка зрения, что к социализму тяготеют скорее католические общества. Одни вспоминают о «протестантской трудовой этике», якобы поощряющей частное предпринимательство, другие приводят примеры католических стран с социалистическим или близким к нему устройством. На любую из этих точек зрения можно привести контраргументы. Тезис Вебера о большей успешности протестантских стран элементарно разбивается статистикой по Германии: католический юг богаче и успешнее протестантского севера. И протестантизм нисколько не помешал строительству «скандинавского социализма».

Более того, сам генезис обеих конфессий говорит об обратном. Католицизм – это буквально частная корпорация, управляемая конклавом директоров и его Генеральным Святейшеством. Католические священники – сотрудники Фирмы, с которой вы можете заключить Пользовательское Соглашение об оказании Услуг. В то же время, протестантские церкви интегрированы в государство, а их пасторы де-факто являются госслужащими, мало отличающимися от учителей или полицейских. Вы же помните, с чего вообще начиналась Реформация в любой европейской стране? Правильно, с национализации церковной собственности. Суть протестантизма – передача частной церкви в надежные государственные руки.

(В качестве контрпримера, конечно, можно привести США, где протестантские церкви являются частными лавочками. Но что в США не является частной лавочкой? Такова особенность этой страны. Там даже Центральный банк частный)

На католических территориях Германии социализм приживался плохо. Пресловутая Баварская советская республика просуществовала чуть больше месяца и никогда не реально не контролировала что-то за пределами Мюнхена. В веймарские времена социалисты – и красные, и коричневые – набирали стабильно мало голосов в католических землях: на юге и в рейнском регионе. И наоборот, протестантизм – оказался подходящей средой как для всеобъемлющего прусского государства, так и столь же тотальной ГДР.

Что ж, попробую резюмировать изрядно растянутую мысль. Разделение Германии в 1945–1949 годах, несмотря на всё пренебрежение её историческими границами, не стало для немцев Трагедией: Германий всегда было много. Не стал издевательством над немецким народом и эксперимент с ГДР, потому что та имела много черт существовавшей на тех же территориях Пруссии. Названия меняются, а традиции муштры и бережливости остаются (не говоря уже о том, что до этого на протяжении двенадцати лет при военном социализме успела пожить вся Германия целиком).

Пруссию ликвидировали в 1947 году решением Союзнического Контрольного Совета. Но уже через два года на востоке Германии возникло новое государство, парадоксальным образом сочетавшее в себе особенности Пруссии как XVIII века, так и XIX – то есть, в каком-то смысле, являвшееся большей Пруссией, чем она сама. Спустя сорок с небольшим лет оно растворилось в Германии, повторив на ускоренной перемотке судьбу изначальной Пруссии: объединение 1871 запустило процесс растворения Пруссии в Рейхе; победители в 1947 году не сделали ничего такого, к чему однажды бы не пришли сами немцы.

Может ли Пруссия возникнуть еще раз? А почему бы и нет. Прусский фундамент никуда не делся: на востоке живут все те же люди, едва ли сильно отличающиеся от своих предков. Так что можно примерить пикельхаубе и в третий раз. Закончится всё предсказуемо, но ведь главное не результат, а удовольствие от процесса. И непременный праздник по завершению очередной итерации. Чтобы отмечать объединение, нужно сначала разъединиться :-)

Ihr Glück ist Trug und ihre Freiheit Schein:
Ich bin ein Preuße, will ein Preuße sein.

Выдержав должную паузу, выскажусь и я.

На севере Болотины взорвали одну из полос Тандольского моста. При этом, совершенно неважно, как дварфы из клана Темного Железа это провернули – при помощи телеги с гоблинской взрывчаткой или в дело пустили всамделишного дракона из Грим Батола. Бронзобороды не сумели защитить критический элемент своей инфраструктуры, связывающий их королевство с аванпостами в Альтераке. Впрочем, вся кампания в Болотине демонстрирует такой невероятный уровень некомпетентности Бронзобородов, что я – как идеалист – предпочитаю думать, что они это делают нарочно. И не по своей воле.

(Что кланом Темного Железа управляет Рагнарос, т. е. – Старые Боги, знают все. Поэтому те воюют лучше, чем от них ожидалось. Причина некомпетентности Бронзобородов, думается мне, та же)

Извините, больше не могу писать. Король Ринн тут начал спецоперацию в Нортренде и меня мобилизовали мехводом паровой мортиры. В легион к лорду Фордрагону, к Вратам Гнева. Вы не волнуйтесь, у нас тут тихо, нежити вообще не видно.

Очередная кухонная беседа неожиданно свернула на обсуждение вот какого вопроса: отчего события последнего года чаще всего сравнивают со Второй мировой войной? Почему условный П-н (ну или З-ский) – это именно Гитлер? Почему одни люди видят в букве Z – вольфсангель (вполне невинный символ, кстати), а другие ищут на украинцах свастики, а главное, даже находят их? Почему мы до сих пор говорим языком ВМВ, используем её символику, и раз за разом опять переживаем одни и те же события эпохи Hearts of Iron?

Мой собеседник предположил, что речь идет об обыкновенной лености ума. Есть некое массовое явление, более-менее знакомое всем, поэтому даже образованные люди будут испытывать искушение применить пошлое сравнение. Такова сила стереотипов, вложенных массовой культурой. Но меня такое объяснение не устроило.

- Тогда почему же массовая культура делает такой упор именно на той войне? – спросил я. – Восемьдесят лет прошло, в конце-концов; успело родиться и умереть целое поколение. А война всё не кончается. И даже я иногда не удерживаюсь от проведения затасканных аналогий.

Мы стали разбираться и пришли к следующему выводу.

Вторая Мировая стала основанием нынешней реальности и точкой отсчета всех событий. Наш мир был сотворен между февралем и августом 1945 года, когда триединый Дух Божий (Черчилль–Сталин–Рузвельтруман) носился над руинами Европы между Ялтой и Потсдамом. Столь вольная метафора использована здесь не просто так: события того конфликта являются предметом не истории, но религиозного культа: со Святыми, Великомучениками, Пророками, Чудесами и, конечно, грешниками и слугами Сатаны. Почти восемь десятилетий назад Рать Божия победила Антихриста и его дьявольских приспешников; с этого дня отсчитывается новый мировой порядок: вечный, неизменный, справедливый.

Подобное сравнение, конечно, можно назвать преувеличением. Но задумайтесь вот о чем: в большинстве европейских стран трактовка событий, отличная от Святого Писания, наказывается законом – примерно как четыре века назад наказывали за богохульство и ересь. В США ситуация несколько иная, поскольку еретики эту страну во многом и основали, однако даже там за сомнения в подлинности Писания вам перестанут подавать руку. Существует множество точек зрения на Наполеоновские войны: есть люди, которые рассматривают происходившее как оборону старых европейских монархий от банды террористов, захвативших главное государство континента; есть люди, которые говорят о защите передовой Франции от реакционных монархических сил. Довольно свободно ведется полемика вокруг причин и событий Гражданской войны в США, Франко-прусской войны или даже Первой Мировой. Но как только добираются до ВМВ, все встают по стойке смирно и нараспев читают псалмы. Ведь Вторая мировая война изучена досконально, там нет белых пятен или неясных моментов. Читайте Книгу, там все написано.

И поскольку всё вокруг пропитано единственно верным учением, вы не сможете от него убежать – даже если осознаете, что речь идет о религии. Вы можете сколько угодно быть атеистом, но если перед этим вы десять лет отходили в воскресную школу и вызубрили катехизис от корки до корки, вам везде будут мерещиться параллели с библейскими сюжетами. В Европе XVII века всё вращалось вокруг христианства, люди не выпускали Библию из рук. И каждое событие получало соответствующую отсылку к Библии (как вариант – к античной мифологии. Вот вопрос, кстати: насколько хорошо тогда одно отличали от другого?). «Магдебургская свадьба»? Да это же падение Иерихона! «Шведский потоп»? Казни египетские! Глава Католической лиги? Сам Сатана. Евангелической унии? Антихрист.

Даже понимая, что точка отсчета выбрана случайно – и, скорее всего, неверно – вы все равно будете обращаться к ней, сравнивая происходящее сейчас с тем, что было тогда, в идеальный «Час ноль». Избавиться от этой практики очень сложно – как вы могли заметить, я занимаюсь этим прямо у вас на глазах, пусть и в другом контексте. Потому что, как и все, я ходил в воскресную школу и тоже сдавал экзамены на знание катехизиса. Нельзя жить в XVII веке и быть «вне религии».

Наше отношение ко Второй мировой во многом является следствием такого же религиозного воспитания. Мейнстримное изложение событий примерно таково: человечество погрязло во грехе, так что в мир пришло Абсолютное Зло: Гитлер и нацизм. Нечестивая рать Сатаны попыталась поработить всех людей, но праведники объединились и разбили ее.

(Любопытно, что, как и в случае, с христианством, довольно быстро произошел раскол единой веры на несколько течений, которые с переменным успехом обвиняют друг друга в ереси и даже пособничеству Врагу рода человеческого. Вот например:

- Восточная Ортодоксия: «СССР в одиночку одолел фашистскую Германию, благодаря готовности принести себя в жертву поствоенному Царству Божиему»

- Атлантический Евангелизм: «Чистые помыслы – свобода, демократия и социальный прогресс – победили косных европейских реакционеров»

- Европейский Католицизм: «Господь за наши грехи наслал на нас шесть лет войны, давайте молиться чаще и искренней, чтобы этот ужас больше не повторился».

Однако степень зла, с которым боролись силы добра, ни в одной из конфессий обсуждению не подлежит. Никогда. Более того, недостаточная святость одной из сторон лишь подчеркивает драматизм момента: «Видите, насколько были плохи дела, что нам пришлось вступить в союз с русскими/американцами?»)

Если вас десятилетиями учили, что самым ужасным человеком в мире был Гитлер, вы неизбежно начнете сравнивать тех, кто вам не нравится, с Гитлером. И если эталоном зла объявлена идеология нацизма, плохих людей, разумеется, будут называть «нацистами». Столетия назад, выступая перед войском, военачальник объяснял солдатам, что они – Войско Христово, которое идет бить слуг Сатаны. Сегодня объяснение звучит так: «вы антифашисты, идущие бороться с нацизмом». Только вот сами термины «нацист» и «фашист» уже давно не несут никакого значения, превратившись в абстрактные оскорбления Самыми Страшными Словами.

Кстати, это работает и в обратную сторону. Раньше, чтобы бросить вызов системе, нужно было принести торжественную клятву Сатане, нарисовать пентаграмму кровью и осквернить церковный алтарь. Сейчас с той же целью кричат «Зиг хайль!», набивают тату со свастикой и поджигают синагогу. Это чисто ритуальные действия, совершаемые просто потому, что само общество считает их наиболее ужасными. А считает оно так оттого, что священник в воскресной школе прочитал краткий курс Второй Мировой.

(В этом смысле чрезвычайно набожные Россия и Украина, конечно, друг друга нашли. Каждая из сторон позиционирует себя воином-крестоносцем, бьющимся за Гроб Господень. «Deus Vult! Защитим догматы Вселенского собора 1945 года!». А противника объявляет мерзким дьяволопоклонником, который грозит небу кукишем и орет „Ave Satanas!“)

Тут можно задаться вопросом: сколько продлится эта эпоха? Скажем, в XVIII веке уже позволялось быть атеистом, хотя большинство людей смотрело бы на вас с осуждением. В следующем столетии атеизм начали доказывать «научно»: дескать, если вот в земле нашли динозавровые кости, то как быть с сотворением мира за семь дней? Ну а после XX века значительная часть людей не то, что перестала воспринимать Библию всерьез, а просто ее никогда и не читала. Однако я не думаю, что придется ждать несколько столетий. Сейчас ход истории ускоряется. Религиозные войны, вызванные разными трактовками ялтинско-потсдамского писания мы наблюдаем прямо сейчас. Затем должна начаться эпоха Просвещения, пропитанная цинизмом и богоборчеством. И далее по списку.

Но почему именно Вторая мировая война легла в основу религиозного культа? Что в ней особенного?

Дело в том, что после победы Союзники повели себя не по протоколу. Произошло немыслимое: по итогам войны проигравшие были физически уничтожены победителями, а побежденное государство полностью ликвидировано.

В этом месте я должен сделать неизбежную ремарку, поскольку и так уже наговорил много двусмысленностей. Я не поддерживал и не поддерживаю нацизм; нацистский режим я оцениваю как вредный и гибельный для Германии. Гитлер – это бедность, военный социализм, антиинтеллектуализм, плохой вкус, диктатура, война со всем миром без шансов на победу и смерть под бомбами. Холокост я тоже, упаси Господь, не отрицаю.

(Кстати, все вышесказанное – это Abrenuntiatio Diaboli в чистом виде. Так называется часть христианской литургии, когда прихожанин должен публично осудить дьявола, например – при крещении. « - Отрекаешься ли ты от Сатаны и искушений Зла? - Я отрекаюсь». Подумайте самостоятельно, почему подобный дисклеймер не нужен при рассуждениях об итогах Наполеоновских войн или ПМВ)

Так вот, проигравших просто убили. А на каких основаниях? Конечно, они были плохими людьми, но одно это не является основанием для физического уничтожения. Теоретически, их могла бы судить Германия за нарушение немецких законов, но такой страны больше не существовало. Побежденных судили победители на основе только что подготовленных документов, которые неожиданно обладали обратной силой. Одного этого факта достаточно, чтобы считать Нюрнбергский трибунал фарсом. Причем под раздачу попали не только люди, которых, честно говоря, не особо и жалко, но и даже офицеры генштаба. Воевали? Значит, виновны. Конечно, нехорошо убивать людей – и на войне, и вне ее – но речь шла отнюдь не справедливости, а о ликвидации побежденных по спискам. О причинах этой ликвидации я рассуждать не буду, чтобы не отклоняться от темы.

Был бы результат тем же, если бы роли поменялись? Не знаю. Вообще, уничтожение Германии во Второй Мировой напрямую следовало из ее поражения в Первой. Проиграв в 1918 году, она подписалась под разгром 1945-го. Но если бы события вдруг сложились иначе, то наверное можно представить себе, как победившая в Первой Мировой Германия спустя двадцать лет добила бы Великобританию – ликвидировав ее как государство и разделив на оккупационные зоны. В Оксфорде прошел бы международный трибунал, где повесили бы Черчилля. Ну а зачем он убил три миллиона бенгальцев? Это все человеконенавистническая идеология тори! Мы бы жили в мире, где оппонентов обзывают «тори» и «черчиллями» . А неоторийские отморозки отрицали бы геноцид бенгальцев и щеголяли бы в татуировках с «викторией».

То, что произошло с Германией в 1945-46 годах, настолько грубо противоречило действовавшей до этого триста лет Вестфальской системе, что пришлось принимать меры. И главная мера была такой: запретить дискуссии о произошедшем. Есть Библия, там все написано. А чтобы обсуждать написанное в ней, нужно иметь сан. Есть у вас сан? Ну вот и молчите. В Америке действуют чуть тоньше; в Европе это буквально прописано в законах: обсуждать нельзя. «Тридентский Собор запретил толковать Священное Писание вразрез с общим мнением Отцов Церкви». Подобный подход, когда никакие дискуссии невозможны – есть только догматы, которые предлагается учить наизусть – неизбежно порождает религиозное сознание, которое обильно подпитывается массовой культурой. Не случайно эпоха Второй мировой и связанные с ней события – абсолютный лидер по количеству книг/фильмов/игр. Как и четыреста лет назад, когда творцы обязательно обращались к Библии, черпая оттуда антураж, сюжеты и отсылки.

В завершение замечу, что догматическая версия ВМВ – не единственная религиозная доктрина наших дней. Их много, а будет еще больше. Приводить примеры не стану, чтобы не оскорблять чувства верующих. Остается лишь вести экуменистический диалог, призывать к гуманизму и ждать новую эпоху Просвещения. Но ждать с опаской – прошлая закончилась плохо, а ее последствия, мы пожинаем до сих пор.

- Forsachistû diabolae?
- Ec forsacho diabolae.

К рассуждениям геноссе @begleita о сходстве христианского катехизиса с катехизисом "либерального" "мирового" "порядка" стоит добавить, что середина 17 в. и середина 20 в. схожи сменой информационного строя. В середине 17 в. закончилась эпоха гипоинформации благодаря распространению периодической прессы, а в середине 20 в. началась эпоха гиперинформации благодаря распространению телерадиовещания.

Точно также как изобретение печатного станка позволило закрепить церковные догмы, начать готовить священнослужителей по стандартным учебным планам, а затем и воевать за истинную веру, изобретение электрических средств передачи информации позволило, с одной стороны, добиться оперативной связности в пределах одного государства, а с другой, значительно сократить время прохождения приказов и новостей между метрополиями и их колониями. Отсюда рост национализма и колониализма, отсюда мировые войны.

Проводя параллели между двумя сменами информационного строя, можно также догадаться, когда на самом деле было изобретено книгопечатание. Мы знаем, что электрический телеграф был изобретен в середине 19 в., за сто лет до Второй мировой, когда вовсю стала использоваться радиопропаганда. Значит, печатный станок появился не ранее середины 16 в., за сто лет до Вестфальского мира.

Электрический телеграф появился, конечно, не из ничего. В 18 в. были и опыты с электричеством, и даже государственный оптический телеграф. Но о скорости передачи информации, которую дал электрический телеграф, еще нельзя было говорить. И не говорят, т.к. эпоха гипоинформации к тому времени уже закончилась, и выдумывать уникальный сказочный подводный кабель из Парижа в Филадельфию было бы стыдно.

Аналогично, в 15 в. можно искать металлургические опыты, которые столетием позже привели к промышленному литью шрифтовых матриц, и можно искать гильдии переписчиков, обслуживающие растущую потребность в копировании как отдельных документов , так и целых томов, но не мифического "Гутенберга".

Я бы не был столь умеренно оптимистичен, как уважаемый коллега https://t.me/begleita. Линейность исторических аналогий, даже с поправкой на скорость, обманчива. «Просвещение» уже в разгаре, и его даже стали канализировать в массы почти сразу после «Великой Войны» и «Страшного суда» Нюрнберга: подлинный моральный релятивизм (а не по линии «свой-чужой»), эмансипация до- и внегосударственных идентичностей («деколонизация»), полная амнистия в сфере индивидуальной репродукции («сексуальная революция»), десуверенизация суверена — это и есть черты новой нерелигии будущего (а не только лишь франко-британские придуривания для охмурения мирового гегемона). И вот мы видим как эти потоки рассеиваются — ничего кроме анахроничного манихейства, дискретного косплея аврамических религий и «самообслуживания» (общества самоконтроля) господствующей социал-демократической религии (франкмасонерия), заменившей аврамизм, нечего предложить пользователям. То есть мы наблюдаем даже не контрреформацию, хотя и ее частично тоже, но переход к какому-то иному укладу. Именно Просвещение породило франкомасонерию (криптовласть бюрократии, слуг народа и братьев человечества) как мондиалистский конструкт. Эта новая религия окончательно утвердилась именно по итогам 30-летней войны 1914-1945 гг., сейчас эта религия в кризисе.

Пожалуй поправлю очень интересную аналогию @begleita изложенную вот здесь:
https://t.me/begleita/731

Уже по результатам ПМВ союзники начали пилить большие страны. Перестала существовать Австро-Венгрия. Да и стоявшая на стороне победителей Российская Империя вместо приобретения проливов - потеряла территории.

Лига Наций, и позже ООН,  это и есть поствестфальский мир, с правом наций на самоопределение, и как следствие с иногда внезапной смертью любой державы.

Серия игр от шведской студии Paradox породила немало мемов, и один из них – border gore: уродливые извивающие границы государств или множество эксклавов. Что в играх, что в реальной жизни подобное неизбежно ведет к проблемам. Любой эксклав – абсолютно любой! – это дипломатическая бомба, которая всегда может взорваться, даже если последние десятилетия с ней ничего не происходило. Внешняя политика построена на взаимодействии агентов между собой, поэтому рано или поздно найдется добрая душа, имеющая возможности и желание превратить пыльный кусок металла в заряженный снаряд.

Потенциальный ущерб, понятное дело, зависит от значимости эксклава, его размеров и местоположения. Сложно представить кровавую войну между Германией и Швейцарией за Бюзинген – небольшой городок, приписанный к Баден-Вюртембергу, но полностью окруженный территорией Швейцарии. Тем не менее, даже такой пустяк потребовал экстраординарных мер: в городе ходит швейцарский франк, работает швейцарская полиция, а сам Бюзинген не является частью таможенной зоны ЕС. Вот сколько телодвижений требует небольшое село, оказавшееся не в том месте.

Двумя самыми известными эксклавами XX являются Восточная Пруссия и Западный Берлин. Сухопутный доступ к первой стал формальной причиной начала очередной мировой войны. Второй активно использовался для того же, но конфликт с большим трудом удалось пресечь. Вот давайте про них и поговорим. С чего начать? Пруссия или Берлин?

/подбрасывает монетку/

Пруссия! Ну ладно.

Хотя мне тут же следует сделать оговорку, что в этой части Восточная Пруссия будет участвовать в повествовании косвенно. Но мы к ней еще вернемся, честное слово. Пока же речь пойдет о территории, отрезавшей ее от основной Германии – Данциге. Который, кстати, сам по себе являлся полуанклавом на польской территории.

(Оцените изящество идеи: отделить немецкие земли от Германии при помощи немецкой же земли)

Все знают, что Польша храбро сопротивлялась Гитлеру осенью 1939 года. Есть пример героической обороны Хельской косы, есть битва под Визной (про которую Сабатон целую песню спели – признание!), есть действия группы «Полесье». Но рядом с крупными сражениями польская историография неожиданно ставит и такие скромные вещи, как оборону Вестерплатте или почтамта в Данциге.

(О последнем вы могли прочитать если не в Википедии, то, скажем в «Жестяном барабане»)

А почему говорится об обороне портового склада (Вестерплатте) или здании почты, но не об обороне всего Данцига? Взять город штурмом – дело непростое и достаточно долгое. И при этом немцы заняли Данциг, столь важный для соединения Восточной Пруссии с остальной Германией, в первый же день войны.

Объясняется это так:

- Поляки не концентрировали свои силы в районе Данцига. Как это ни удивительно, они не собирались обороняться в городе, несмотря на все преимущества такого решения. Если посмотреть на диспозицию польских сил, то легко увидеть, что основные части армии «Поморье» размещены южнее Данцига, а сам город вообще ничем не прикрыт. Главное сражение в «Польском коридоре» – битва в Тухольских борах.

Но почему поляки вместо очевидной обороны в городе предпочли вести боевые действия за его пределами? Потому что:

- Население Данцига было немецким и прогерманским; с 1933 года им управлял местный филиал НСДАП. Вступавшие в город части вермахта горожане встречали хлебом-солью, размахивая нацистскими флажками и крича «Хайль Гитлер». Еще до начала боевых действий в Данциге было сформировано подразделение СС, вооруженное на уровне регулярных военных частей. Поляки хорошо понимали, что оборона в Данциге невозможна – им просто будут стрелять в спину. Для сравнения – захват куда менее значимой Гдыни сопровождался полноценными уличными боями, а вся операция по взятию этого города заняла у вермахта около недели.

Ну и теперь мы переходим к основной теме первой части: почему за двадцать лет (почти поколение) Польша не сумела добиться от Данцига лояльности и сделать его органичной частью своего государства? Как так вышло, что жители Данцига, выбирая между Мосцицким и Гитлером, без колебаний решили в пользу последнего?

Чтобы разобраться, отмотаем пленку к 1919 году – дате заключения Версальского мира. Как показали дальнейшие события, этот договор очень продуманно, до мелочей, составили плохо. Для Германии он был унизителен, но ослаблял ее лишь до тщательно выверенного предела – чтобы через двадцать лет немцы попробовали отыграться и окончательно легли в гроб. А центральной проблемой Версальского мира стали не репарации (их тяжесть для Германии преувеличена), а неправильные границы. Заключенный в 1919 году мир содержал в себе россыпь будущих горячих точек, которые обязательно породили бы новую войну. Этого добра в договор напихали с запасом – чтобы полыхнуло уж если не здесь, то где-нибудь еще.

Одной из таких точек стал Данциг, порожденный издевательским применением «14 пунктов» Вильсона. Немцы изначально полагали, что эти 14 пунктов лягут в основу мирного договора, но по отношению к Германии этого не произошло. Зато когда речь заходила о других странах, пункты Вильсона без проблем вступали в силу.

13-й пункт гласит:

«Должно быть создано независимое Польское государство, которое должно включать в себя все территории с неоспоримо польским населением, которому должен быть обеспечен свободный и надёжный доступ к морю, а политическая и экономическая независимость которого, равно как и территориальная целостность, должны быть гарантированы международным договором».

Вот на основании этого пункта польская делегация на Парижской конференции потребовала себе Данциг: крупный порт на Балтийском море.

На что полякам резонно ответили:

- Президент Вильсон пообещал, что в основу мирного договора ляжет право народов на самоопределение. Побойтесь Бога, в Данциге 90% населения немцы!

- Ничего не знаем, хотим Данциг. 13-й пункт. Доступ к морю. Вы написали, вы теперь и думайте.

В ходе конференции США и Франция вели себя как «злые следователи», предлагая не мучиться и просто отдать Данциг Польше целиком. Священный 1793 год был буквально вчера, давайте восстановим историческую справедливость, и т.п. «Добрым следователем» выступали британцы, защищавшие Германию от чрезмерных претензий Польши. Британский ученый Джеймс Хедлам-Морли (который во время войны – только не смейтесь! – занимался антинемецкой пропагандой) провел соответствующие исторические исследования и сделал невероятное открытие: оказывается, в прошлом Данциг был вольным городом! На основании этого удивительного факта он предложил так же поступить и в этот раз: сделать Данциг де-юре независимым городом-государством под протекторатом Лиги Наций, но экономически тесно связанным с Польшей.

(Рядом Кассандрой куковал Ллойд Джордж: «Франция будет сражаться за Эльзас, если кто-то оспорит ее права на него. Но станем ли мы воевать за Данциг?». Видите, британские джентльмены действительно не врут, просто им не верят, даже если они говорят правду)

Так британцы и надели полякам на голову Данциг, будущий запал мировой войны. Не единственный, но фейерверк начался именно благодаря ему. И, конечно, речь идет не о случайности: Данциг как государственное образование был продуман британцами до последней мелочи. Скажем, у Данцига имелась собственная валюта, гульден. Курс гульдена был привязан к британскому фунту: один гульден равнялся 1/25 фунта. Когда в начале тридцатых произошла девальвация фунта, обменный курс гульдена изменился вслед за ним. На ребре гульденов большого номинала была выбит новый девиз вольного города, он же британская программа на ближайшие годы: Nec temere, nec timid – «Ни поспешно, ни робко». А своевременно.

(Считается, что это девиз одного датского адмирала из XVII века. Тем не менее, активнее всего это выражение использовали в Великобритании – было несколько английских родов, выбравших его своим фамильным девизом. А в XX веке пыльный девиз вручили британскому криптопротекторату на Балтике:-)

Кунштюк с вольным городом формально выполнял столь важный для поляков 13-й пункт (свободный доступ к морю) и как бы не нарушал права немецкого населения города. Вроде бы все замечательно, чудесный компромисс.

Однако «гладко было на бумаге». Даже через десять лет после Парижской конференции тогдашние эксперты не могли прийти к единому мнению о реальном статусе Данцига: это суверенное государство, или государство с ограниченным/отсутствующим суверенитетом? Это протекторат Лиги Наций или Польши? В реальности Данциг обладал довольно широкими полномочиями в сфере внутренней политики, которую определяли местный фолькстаг (парламент) и сенат в соответствии с конституцией. Внешняя же политика полностью определялась Польшей, которая, например, представляла Данциг на международных конференциях. Единственной международной организацией, где Данциг мог участвовать самостоятельно, была Лига Наций.

Главой Данцига был президент сената (c 1919 по 1930 год эту должность занимал Генрих Зам, будущий бургомистр Берлин). Польшу в городе представлял генеральный комиссар, который одновременно выполнял роль канала связи с Варшавой и следил, чтобы Данциг соблюдал права Польши. Кроме того, Лига Наций назначала верховного комиссара Данцига, однако реальных полномочий у него не было: его задачи сводились к арбитражу между польской и данцигской сторонами.

Первоначально такая система порождала конфликты. Особенно много трений происходило вокруг данцигского порта, которым управлял совместный польско-данцигский совет. Данциг был единственным крупным портом молодой польской республики, и Варшава предпринимала все усилия, чтобы распоряжаться им по своему усмотрению. Для Данцига же порт являлся главным источником прибыли; вокруг него сосредотачивалась вся жизнь города, поэтому фолькстаг и сенат отчаянно сопротивлялись любым попыткам Польши повысить свой уровень влияния.

Однако со временем противоречия должны были бы разрешиться или сгладиться. По мере того, как Первая мировая уходила в прошлое, конфликт между Данцигом и Варшавой должен был перерастать в экономическую плоскость, а не национальную.

И так начало происходить. Почти.

Что бы произошло с жителями Данцига при максимально благоприятных условиях на долгой дистанции? Они бы стали еще одной немецкой нацией, вроде саксонцев или баварцев австрийцев или швейцарцев. Исторических обоснований для отдельной и самостоятельной данцигской идентичности можно найти сколько угодно даже без помощи добрых британских ученых. Дальше последовали бы данцигский язык, литература, песни, самобытная кухня, костюмы, традиции, и тому подобное. При правильном подходе поляки, возможно, сумели бы даже распространить ареал новой идентичности на прибрежную Пруссию/Померанию и тем самым изящно бы отомстили немцам за создание кашубов :-)

Однако таких благоприятных условий не сложилось. Польский коридор имел огромное значение для Германии, поэтому даже в тяжелые двадцатые Берлин не жалел денег для сохранения Данцига на своей орбите. Германия выделяла значительные средства на поддержание и развитие германской культуры в Данциге, финансируя политехнический институт, театры и различные культурные мероприятия, организуемые немецким консульством. Только в 1927 году министр иностранных дел Германии Густав Штреземан выделил из средств своего ведомства 2,5 миллиона рейхсмарок. Кроме того, Германия выплачивала большую часть пенсий и пособий в Данциге, а также субсидировала зарплаты местным госслужащим. Иными словами, вела себя так, как будто Данциг никуда не уходил и все еще является частью Рейха.

Тем не менее, берлинские деньги не гарантировали немедленную лояльность Данцига Германии. Очень хорошо, что Рейх не бросает своих граждан на произвол судьбы – однако никаких обязательств это на них не накладывало.

К тому же, Данциг не бедствовал. Как единственный порт Польши, он зарабатывал хорошие деньги на транзите грузов и таможенных пошлинах. До 1926 года Данциг получал часть всех таможенных сборов Польши соразмерно доле населения города в республике. Мне попадался показатель 1,3%; и если он правдив, то Данцигу переплачивали как минимум в полтора раза, если не в два. Более того, когда экономическая ситуация в Польше оправилась от кризиса начала двадцатых, эта доля была увеличена аж в шесть раз, составив, таким образом, около 8%. И это все не считая прочих доходов, которыми Данциг снабжал его порт.

Отсюда следует, кстати, очень простой вывод: при нормальных условиях Данцигу было бы невыгодно возвращаться в Рейх. В самом деле, в Польше он – единственный порт, монополист, ему просто не с кем конкурировать, через него идет весь морской траффик страны. В Германии же Данциг стал бы одним из многих, соперничая с Гамбургом, Бремерхафеном, Килем, Ростоком, Штральзундом и другими ганзейскими портами.

Эту идею проталкивала местная социал-демократическая партия, выступавшая за обособленность Данцига (регионализм!) и налаживание отношений с Польшей. Социал-демократы в двадцатые были одной из двух крупнейших партий Данцига (второй была национал-консервативная DNVP, Немецкая национальная народная партия) и, в отличие от остальных, они не зависели от Берлина и действовали самостоятельно. Чем успешнее шли дела в экономике Данцига, тем меньше его жителей волновал национальный вопрос – и соответственно, тем меньше голосов получали националисты. Выборы 1927 года, когда Данциг выходил на свой экономический пик, завершились поражением DNVP и победой социал-демократов. Тенденцию оборвала Великая Депрессия, чьи последствия вынесли наверх национал-социалистов – как это произошло и Германии, где «Адик 2%» в считанные месяцы стал солидным политиком федерального уровня.

Но последующая нелояльность данцигского населения Польше объясняется не только германским влиянием – тем более, что оно-то было вполне логично и ожидаемо. Главную świnię полякам подложили они же сами.

Правительство Пилсудского нервировал немецкий анклав в стратегически важном месте. Оно видело угрозу в его автономии и экономической успешности – ведь раз у Данцига дела идут так хорошо, значит, в один день он просто пошлёт Варшаву ко всем чертям? Поэтому Варшава приняла решение нейтрализовать Данциг, лишив его экономической значимости. Небогатый регион не сможет навредить большой и сильной Польше.

Для этого Польша начала понемногу отжимать порт, выкачивать из Данцига средства и полонизировать его. Последнее происходило, например, так: Польша приняла ряд программ по трудоустройству польских рабочих в Данциге. Увеличение польского населения в городе вызвало недовольство местных, кроме того, приезжие поляки отбирали у жителей Данцига рабочие места – что тоже вело к ухудшению экономической ситуации.

А главным гвоздем в крышку гроба (Варшава думала, что вбивает его в гроб Данцига, но вышло совсем по-другому) стало строительство порта в Гдыне. Экономика Данцига зависит от порта; значит, если построить другой порт и пустить грузопоток через него, этот подозрительный город, населенный немцами, перестанет беспокоить Варшаву. И действительно, уже в начале тридцатых объем перевозок через Гдыню превысил объемы в Данциге. Хитрый польский план сработал!

И поскольку этот план был польским, то сработал он известно как: Данциг понял, что между двух зол надо выбирать меньшее и с удовольствием сначала проголосовал за нацистов, а потом открыл им ворота города. Сопротивление немцам оказали только поляки. Отсюда великая битва за почтамт – почта в городе была польской, ее здания являлись экстерриториальной собственностью Польши и работали там исключительно поляки. А полиция в Данциге была своя, немецкая, поэтому 1 сентября она вместе с частями вермахта и местным СС приняла участие в штурме почтамта.

С вершины нашего послезнания можно предположить, что на короткой и средней дистанции наиболее разумной стратегией для поляков в отношении Данцига была бы накачка города деньгами. Польше следовало бы оставлять максимум собранных денег в Данциге, плюс, вероятно, вкладываться в него дополнительно. Тогда немецкое влияние через субсидии утратило бы смысл, а сам Данциг стал бы витриной для германских немцев, измученных сначала нестабильностью двадцатых, а потом военным социализмом тридцатых. А при игре вдолгую следовало напомнить Данцигу о славном «вольном» прошлом, сформировав новую региональную идентичность: данцигцев.

Прогерманские настроения свелись бы к минимуму:

- политическому руководству были бы без надобности германские деньги

- население не имело бы стимула поддерживать воссоединение с Рейхом.

И уж, конечно, нельзя было строить порт в Гдыне. Как я уже сказал, пока его не было, Данциг мог пользоваться исключительным положением единственного порта в стране – Германия при всем желании не могла бы обеспечить ему подобных условий, там Данциг стал бы лишь одним из многих, да еще и заметно уступавшим таким гигантам как Гамбург и Бремерхафен. Выбор между экономическим процветанием в Польше и возвращением в небогатый Фатерлянд был совершенно не очевиден, пока поляки от большого ума не убрали один из вариантов.

А ведь был иной путь. И тогда бы нацисты оказались маргинальным меньшинством в фолькстаге, а речи Гитлера вызывали бы у жителей Данцига презрительный хохот. Но к перетягиванию данцигского каната подключилась Польша, слишком поздно сообразившая, что всё это время тянула его в немецкую сторону.

(Как этого и ожидали британцы в 1920 году. Восточную Европу Лондон знает отлично, ничего другого от поляков там и не ждали)

Проводить пошлые аналогии с сегодняшним днем я не буду; замечу лишь, что и много лет спустя на «данцигские» грабли периодически наступают то тут, то там. Эта проблема не чужда даже Западной Европе; что уж говорить про Европу Восточную, где 'Gib Clay!' – это не мем из кантриболов, а полноценная политическая программа.