Вот такая история. «В черно-желтом городе стоял коричневый дом…». В качестве эпилога немного затрону послевоенную историю «нехорошего особняка».

Во время бомбардировок Мюнхена Коричневый дом сильно пострадал. Тем не менее, восстанавливать его не стали – в 1947 году он был снесен. И это довольно странно.

Ну как же, воскликнете вы. Денацификация же. Германию освободили от коричневой чумы, и символы бесчеловечной диктатуры были закономерно пущены на слом.

Понимаете, какое дело… Я не буду указывать на фиктивность денацификации в послевоенной Германии (особенно в английской зоне оккупации :-), но даже при разборе одного-единственного случая Коричневого дома вылезет много вопросов.

Придя к власти, нацисты объявили Мюнхен «Столицей движения» (т.е. «Колыбелью революции») и начали активно его перестраивать. Обербургомистром города в 1933 году стал Карл Филер, у которого были поистине наполеоновские планы по изменению облика Мюнхена. Например, он всерьез хотел возвести на площади у вокзала огромный национал-социалистический монумент (учитывая почти полное отсутствие вкуса у нацистов, страшно даже представить, как это могло выглядеть). До вокзала руки Филера не дотянулись, зато нацисты успели «улучшить» площадь Кёнигсплатц. Там возвели Храмы почета в честь погибших участников путча 1923 года, а также Административное здание НСДАП и Фюрербау.

(Последние два, на мой взгляд, ужасно уродливы и сильно портят ансамбль Кёнигсплатц)

Кроме того, возле южной оконечности Английского сада был построен Дом германского искусства.

Как вы думаете, что из этого было денацифицировано? Ну, Храмы почета, понятное дело, снесли – все же нацистское капище в центре города это как-то перебор. А Административное здание НСДАП? А Фюрербау? Может Фюрербау хотя бы переименовали?

Не-а. Все стоит, ничего не тронули. С Фюрербау пылинки сдувают. Там сейчас Мюнхенская высшая школа музыки и театра, внутри – полный порядок. Только конференц-зал, где подписали Мюнхенское соглашение переделали в концертный (с отличной акустикой, доложу я вам).

\0 \0 \0

То есть, в рамках архитектурной денацификации были уничтожены Храмы почета (вопросов нет) и Коричневый дом, который виноват лишь в том, что в нем 15 лет находилась штаб-квартира НСДАП. Сам особняк, как вы помните, был построен еще при Людвиге I, когда и Гитлеров-то никаких не было – только Хидлеры и Хюттлеры. Т.е. наступил 1993 год, и в Москве взорвали Большой театр, потому что там проводились коммунистические съезды.

Но, может быть, Коричневый дом все-таки снесли заслуженно? Ну не было у людей сил терпеть здание, оскверненное нацистами.

А почему же тогда не тронули прежнюю штаб-квартиру НСДАП на Шеллингштрассе? Дом номер 50, где на протяжении пяти лет (1925-1930) заседали нацисты, стоит как новенький. Там даже имперский орел над входом остался, правда, без головы и свастики (идеальный символ «денацификации по-американски»).

Думаю, что особняк на Бриннер-штрассе снесли именно потому, что он был «нехорошим домом». Знаете, как в Варкрафте – чтобы победить демонов, нужно уничтожить портал, откуда они лезут. Сто с лишним лет вокруг Дворца Метивье царила какая-то чертовщина, вот американцы и решили не рисковать.

Очень показательно, что участок, где стоял Коричневый дом не застраивался почти 65 лет. В 2012 году наконец начали строительство Центра документации национал-социализма (хорошее название!). Получилась огромная бетонная коробка, которой портал в ад и придавили.

(Когда строительство только начали, просочились слухи о каких-то нехороших находках под разрушенным домом. Упор, разумеется, делался на нацистское прошлое особняка – дескать, «многого мы еще не знаем» о том, чем там Гитлер&Co занимались в подвале. Но вообще-то дом был «нехорошим» еще за сто лет до Гитлера. Что бы нацисты в подвале не вытворяли, едва ли бы это сильно удивило Барлоу, Паллавичини или Лотцбека)

P.S.

Чуть не забыл: у «нехорошего дома» был брат-близнец, стоявший буквально через улицу. Назывался он… «Дворец Лотцбек». Помните спортсмена-наездника Ойгена, внука Карла Лотцбека-младшего? Вот он жил там.

А какова история этого особняка? Вы будете смеяться, но почти такая же:

- В начале XIX века его возводит архитектор Карл фон Фишер, столь же малозаметный на фоне Кленце и Гертнера, как и Метивье.

- Первым владельцем становится барон Франц Вильгельм фон Асбек, генеральный комиссар по делам округа Нижний Майн (северо-запад Баварии). Особняк долгое время носит его имя: «Дворец Асбек».

- В 1835-1849 годах там располагается резиденция французского посла – барона Поля Шарля Амабля де Бургуэна. Большого друга Тютчева, кстати.

- Потом собственником особняка становится Фердинанд фон Лотцбек: брат того Карла, что жил в «нехорошем доме» напротив.

- Особняк перестраивают. С этого момента он известен как «Дворец Лотцбек», что вносит некоторую путаницу – ведь многие еще помнят, что раньше так назывался «Дворец Барлоу».

- Как минимум до 1931 года недвижимость находится в собственности семьи Лотцбек. Но после прихода к власти нацистов, там с комфортом располагается уже знакомый нам казначей НСДАП Франц Ксавьер Шварц, а также ряд ведомств, связанных с телекоммуникациями и печатью.

- Особняк получает повреждения из-за бомбежек, но не восстанавливается, а уничтожается. Потом общественность будет чесать в затылке – как же так получилось, что из 36 зданий, возведенных Карлом фон Фишером, не сохранилось практически ничего? Между прочим, дом самого Фишера снесли нацисты, чтобы возвести один из Храмов почета.

- И, наконец, остатки «Дворца Лотцбек» тоже утаптывают бетонной коробкой – «Америка-хаусом», американским культурным центром. Изначально «Америка-хаус» располагался в Фюрербау, где заокеанские освободители организовали курсы перевоспитания для «нацистских немцев из нацистской Германии». В пятидесятые американцы согласились переехать, так что для них построили отдельное здание. Довольно забавно, что одного из архитекторов звали Карл Фишер.

Как говорится, repetitio est mater studiorum. Один «нехороший дом», гм, хорошо, а два...

А мораль тут такая – не стоит недооценивать малоизвестных архитекторов. Они построят, а вам потом с этим жить :-)

Выборы состоялись, и Меркель ритуально скормили попугаям – таковы законы ауспиций; иначе рассчитать будущую коалицию не получится. Лори очень удачно раскрашены: в их оперении есть цвета всех партий-кандидатов, годящихся для коалиции (если, конечно, считать цветом Союза синий, а не традиционный черный). Так что уже в ближайшее время авгуры огласят правильную комбинацию красок.

Я же не буду рассуждать, что лучше – «Светофор» или «Ямайка», потому что и CDU и SPD – это, по сути, два крыла одной и той же партии, успевшие за последние восемьдесят лет несколько раз обменяться программами. Тем не менее, модный вопрос последнего времени звучит так: «Какой сейчас год?». Ну, знаете, вышла «Дюна», новый альбом ABBA, в России голосуют за коммунистов – какой сейчас год? То же самое с немецкими выборами: SPD обошла Союз, подошла к концу эпоха долгожителя из CDU. Это 1969-й? 1998-й? Может быть.

Но у меня есть альтернативный вариант – это 1949 год:-) Дело в том, что в бундестаг впервые за последние 72 года вернулась SSW: Südschleswigsche Wählerverband, Союз южношлезвигских избирателей. У нее есть целое одно место.

При всей своей внешней незначительности, SSW старая и почтенная партия, имеющая к тому же исключительную льготу – она освобождена от преодоления пятипроцентного барьера (который, к слову не осилили коммунисты из Die Linke, но их 4,9% были спасены тремя одномандатными округами). А пятипроцентный барьер на SSW не распространяется, потому что речь идет о партии этнического меньшинства. Дело в том, что SSW – это датская партия.

После Второй мировой консенсус по германскому вопросу был выработан не сразу, и победители обсуждали самые разные идеи, среди которых было развинчивание Германии на отдельные государства по образцу XIX века. От этой мысли позже отказались, но у государственных процессов большая инерция. Поэтому в американском секторе возникла «Баварская партия», а в английском – SSW. Последняя была создана по прямому приказанию английской оккупационной администрации в 1948 году: «для представления интересов датского меньшинства». Через год, на первых выборах в бундестаг SSW получила то самое одно место.

Успех повторить не удалось, а после 1961 года SSW больше не участвовала в выборах на федеральном уровне, ограничиваясь маленькой, но гарантированной частью мест в ландтаге Шлезвиг-Гольштейна, где она играла роль важной гирьки при формировании коалиций (как FDP в бундестаге). К шестидесятым все региональные партии из бундестага вымыло – кроме CSU, которая, впрочем, всегда выступала как часть Союза.

И вот, региональные партии возвращаются в политику на федеральном уровне. Представлять датские интересы в немецком бундестаге будет Штефан Зайдлер: сын датчанина, учившийся в датской школе и окончивший датский университет. Политический опыт у него тоже датский – он состоял в социал-либеральной партии Radikale Venstre. Это стандарт для любого функционера SSW – например, ее глава, как вы уже поняли, датчанин (Флемминг Майер, член SSW во втором поколении).

Возвращение региональных партий в бундестаг, на мой взгляд, куда более интересная тема, чем подсчет потерянных/полученных процентов у партий федеральных. И, конечно, любопытно, что первыми кресло получили именно датчане. Впрочем, отношение к датскому меньшинству в послевоенной Германии всегда было особенным – например, SSW отдельно освободили от пятипроцентного барьера на территории Шлезвиг-Гольштейна в рамках Боннско-Копенгагенского соглашения 1955 года. И лишь в следующем году был принят закон о выборах, освобождавший от барьера все партии нацменьшинств. Такая избирательность объясняется необходимостью пойти на уступки послевоенной Дании, чтобы остановить дискриминацию немецкого меньшинства по другую сторону границы.

(Видите, как плохо проигрывать мировые войны? По возможности, избегайте этого)

В общем, поздравляю датскую партию с успехом. En skøn dag!

(А может и не совсем датскую. Видите ли, то самое соглашение содержит такие строки: «Принадлежность к датскому народу и датской культуре является свободной. Она не может оспариваться или проверяться властями» :-)

Рассмотреть итоги недавних выборов можно и под другим углом. Вернувшиеся в бундестаг датчане – это, вероятно, ласточки будущей регионализации. А чем является ужасный скандал с организацией выборного процесса в самом сердце бундесреспублики, в Берлине? Скорее всего, тем же самым.

Вообще, «Берлин» в Германии в принципе ругательное слово, хотя Север и Юг вкладывают в него несколько разные смыслы. Но общим консенсусом является мнение, что Берлин – это всегда «невезение, неудача, незадача». И в минувшее воскресенье Берлин потерпел фиаско на самом чувствительном с точки зрения современных СМИ фронте – демократическом. Берлинский «хаос на выборах» на несколько дней стал для прессы темой номер один. Dit is Berlin, какой позор.

Как многие уже, наверное, слышали выборы в Берлине действительно прошли неважно. На одних участках не было бюллетеней; на других их неправильно отсортировали; курьеры, которые должны были привезти новые, застряли в пробках (из-за Берлинского, ха-ха, марафона); кроме того, плохая организация привела к тому, что избиратели выстроились перед участками в очереди, продолжая голосовать, когда в вечерних новостях уже показывали первые результаты.

Первые головы полетели быстро: например, почти сразу в отставку была отправлена Петра Михаэлис, руководившая проведением выборов в Берлине. Она попыталась оправдаться, объяснив, что окружные избирательные комиссии были перегружены – параллельно с выборами проходил референдум о раскулачивании берлинских домовладельцев (точнее, домовладельца – речь шла в первую очередь о компании Deutsche Wohnen). Но поскольку «у каждой аварии есть имя, фамилия и должность», Михаэлис, проводившую выборы в Берлине в 2010 года, попросили написать заявление об уходе.

С другой стороны, во время разбора полетов прозвучали комментарии, показывающие реальное отношение к демократическим процедурам в наше время. Глава канцелярии берлинского сената Кристиан Гэблер – который, кстати, одним из первых заявил, что власти города не имеют никакого отношения к факапу на выборах и спрашивать нужно с Михаэлис и ее подчиненных – прокомментировал историю с Берлинским марафоном и стоявших в пробках курьерах. По мнению Гэблера, это не марафон помешал выборам, а выборы мешают марафону. И вообще, дурацкую возню с киданием бумажек в урну можно было бы проводить в какой-нибудь другой день, когда марафона нет.

- С нашей точки зрения, проведение марафона не было проблемой для города, - заметил Гэблер. А когда кто-то пискнул, что, наверное, стоило бы его перенести, поднял палец вверх и наставительно продолжил: - Берлинский марафон – это часть международного спортивного календаря, и его нельзя просто взять и перенести на другой день.

Вот так одной фразой был продемонстрирован реальный статус выборов. Немного ниже марафона или, скажем, футбольного матча. Самое смешное, что в 2017 году выборы в Берлине проходили точно также – вместе с марафоном, поэтому Гэблер всерьез озвучил предложение начать уже проводить выборы в Берлине в какой-нибудь другой день.

(Кстати, удивительно точный комментарий мне попался в Шпигеле. Его колумнист так и пишет: «Думаю, что мы, берлинцы, живем в потешной демократии. Не имеет особого значения, кто правит, а кто нет; это неважно – все равно ничего не работает». В общем, Берлин, как столица, уже познал дзен и просто не совершает лишних движений)

Неизбежный вывод, который из происходящего делает пресса – а пресса в Германии в большинстве своем региональная – «Берлин опять не смог». И хотя проблемы на выборах были у федеральной земли Берлин, в статьях, посвященных берлинскому конфузу, сознательно подчеркивается, что речь идет именно о столице. А как столица может эффективно управлять остальными землями, если она не в состоянии даже провести у себя выборы? Значит, нужно активнее внедрять регионализацию: больше федерализма, меньше централизма. Если есть какие-то вопросы – датчане в бундестаге готовы на них ответить :-)

В очередную годовщину праздника Единства (германского, но не немецкого), позволю себе еще раз напомнить, что современная Германия не состоит лишь из западной и восточной половин, которые, к тому же, сами по себе являются искусственным конструктом Холодной войны и имеют очень далекое отношение к реальному делению Германии.

Более того, сама Боннская республика (так сейчас все чаще называют «старую ФРГ») представляла собой помесь ужа с ежом – рейнский обрубок Пруссии, кадавр Баден-Вюртемберга и почти не тронутую Баварию. И тут важно понимать, что в 1910 году Бавария с Пруссией соотносились так:

- Пруссия: население – 40 миллионов, площадь – почти 350 тысяч км².

- Бавария: население – почти 7 миллионов, площадь – 76 тысяч км².

А спустя сорок лет ситуация была такой:

- Вся ФРГ минус Бавария: около 38 миллионов, площадь – 175 тысяч км². И это при том, что речь уже шла не про централизованную (пусть и разношерстную) Пруссию, а про пеструю федерацию заметно отличавшихся друг от друга земель.

- Бавария: население – более 9 миллионов, площадь – более 70 тысяч км².

(Кстати, при нацистах Бавария слегка выросла в размерах – ей отдали австрийские полуэкславы Юнгхольц и Кляйнвальзерталь. Первый – треугольник австрийской территории, соприкасающийся с собственно Австрией лишь одним углом на вершине горы Зоргшрофен. Второй – небольшая долина, в которую можно доехать лишь через Баварию, так как от Австрии ее отрезают горы. После 1945-го все, разумеется, пришлось вернуть откуда взяли)

В такой ситуации статус Баварии заметно вырастал. Конечно, территория и население имеют лишь косвенное отношение к экономическим показателям, но нужно так же помнить, что Баварии во время войны пострадала достаточно незначительно и там, в отличие от Рейнской Германии, боевые действия практически не велись. Но я отвлекся.

О том, что современная Германия создана из ФРГ, ГДР и «Призрачного Рейха» я уже упоминал. Теперь я напомню, из чего состояла сама «старая ФРГ». В 1949 году были созданы следующие земли: Бавария, Баден, Бремен, Вюртемберг-Баден, Вюртемберг-Гогенцоллерн, Гамбург, Гессен, Нижняя Саксония, Рейнланд-Пфальц, Северный Рейн-Вестфалия и Шлезвиг-Гольштейн. Позже Вюртемберги и Баден сшили вместе (полагаю, чтобы избежать чрезмерного французского влияния). Таким образом, земель стало девять.

(Еще можно вспомнить, что в 1952-м Великобритания вернула немцам Гельголанд, который, кстати, с точки зрения налогового законодательства до сих пор имеет статус не входящей в ЕС – или хотя бы в ФРГ – территории. Британская метка:-)

В 1957 году в состав республики вернулся отрезанный французами Саар, причем экономическая интеграция завершилась лишь два года спустя. ФРГ получила десятую бундесземлю, почти миллион населения и примерно 2,5 тысячи км² территории.

Многими справедливо отмечается совершенная произвольность границ нынешних бундесземель, не имеющих ничего общего с историческими государствами – исключение, разумеется, составляют Бавария и плюс-минус Баден-Вюртемберг. Поэтому уже после объединения звучали предложения внести изменения в административное деление новой Германии. Вот они. Что? Кто сказал «еврорегионы»?

(Замечу также, что лишь один вариант предусматривал явное сокращение Баварии. В четырех баварские границы не менялись и в еще двух речь шла о неравноценном обмене территориями в пользу Баварии)

Пусть даже эти проекты не были реализованы, альтернативное деление Германии – как правило, без оглядки на действующие границы – существует де-факто у различных учреждений и ведомств: у ARD, у федеральной полиции, у Бундесбанка и так далее. Опять же, Бавария почти везде выступает как отдельный и цельный регион.

Итак, Боннская республика состояла из десяти земель. Все? Да.

- А как же Западный Берлин?

О, это замечательный вопрос. Конечно, нельзя забывать о Западном Берлине. Однако, дело в том, что Западный Берлин не входил в состав «старой ФРГ». Возможно, это для кого-то прозвучит неожиданно, но Западный Берлин фактически был полунезависимым городом-государством, воссоединившимся с остальной Германией лишь в 1990 году и ставшим, таким образом, четвертым кусочком паззла.

В 1949 году был принят Основной закон ФРГ. Он содержал статью 127, которая звучала так:

Федеральное правительство с согласия правительств заинтересованных земель может в течение одного года после обнародования настоящего Основного закона ввести в действие в землях Баден, Большой Берлин, Рейнланд-Пфальц и Вюртемберг-Гогенцоллерн право, на основе которого осуществлялось управление Объединенной экономической зоной, если оно согласно статье 124 или 125 продолжает действовать в качестве федерального права.

Но на территории Берлина Основной закон так и не вступил в силу, потому что для этого требовалась прекратить его оккупацию. А прекратить оккупацию могло лишь соответствующее четырехстороннее соглашение. Западный Берлин остался сам по себе: юридически – независимый, фактически – оккупированный Францией, Великобританией и США.

(Четырехстороннее соглашение в итоге было подписано… только, речь в нем шла о подтверждении независимости Западного Берлина от ФРГ. Одновременно с этим сама ФРГ продолжала считать Берлин своей территорией, что не признавалось даже ее союзниками. В общем, если вы вдруг считаете, что Крымский казус – это что-то страшное и нерешаемое, то почитайте об истории Берлина после 1945 года. «Все это уже было в Симпсонах»)

В чем выражался статус Берлина на практике? В 1950 году Берлин принял собственную конституцию, в одностороннем порядке провозгласившую город бундесземлей ФРГ, а также вводившую на его территории положения Основного закона ФРГ. Однако та же конституция объявляла эти положения временно недействующими, а законы ФРГ на территории Берлина принимались только после одобрения берлинским ландтагом. Жители Западного Берлина не могли голосовать на федеральных выборах (однако могли на них избираться, потому что ФРГ считала их своими гражданами). Берлинцы были освобождены от призыва, так что любой немец, не желавший служить в бундесвере, немедленно переезжал в Берлин. Иногда их ловили и с позором возвращали домой. Ну, и, наконец, у жителей Западного Берлина были собственные паспорта, где скупо указывалось «Владелец данного документа является немецким гражданином» (но не уточнялось, какого именно государства). И между ФРГ и Берлином существовал паспортный контроль.

Поэтому 3 октября 1990 года ФРГ поглотила не одно, а целых два немецких государства, причем, в отличие от объединения 1871 года, когда де-факто был создан тесный союз немецких государств под вывеской «империи», объединение трех Германий стало аншлюсом в пользу ФРГ. Это не хорошо и не плохо; просто в 1871 году немецкие государства вошли в Рейх в качестве самих себя, а ГДР приняли в ФРГ ворохом кое-как (и непонятно кем) нарезанных бундесземель.

3 октября отмечается, вероятно, последний аншлюс в истории Германии. До 1990 года в Основном законе ФРГ была статья 23, благодаря которой Боннская республика имела юридическое основание для присоединения других немецких земель (а кроме ГДР и Западного Берлина таковыми являлись Австрия, Лихтенштейн, Люксембург и, скажем, Швейцария). После объединения эта статья была из Основного закона убрана и заменена так называемой «Европейской статьей» (что весьма показательно). Среди прочего, это означает, что если из состава ФРГ кто-то выйдет, легального повода вернуть его назад не будет.

(Напомню так же, что возможность повторного аншлюса Австрии была заблокирована, как только завершилась ее оккупация – австрийская Декларация о независимости содержит пункт, прямо запрещающий ей входить в состав Германии)

Prost!

Пользователям анонимных имиджборд хорошо известен мем про либератора. Многие даже знают, что узнаваемая физиономия взята с картины немецкого художника Герберта Смагона «Оккупация города Рёссель в Восточной Пруссии» (NSFW). Ее лубочный натурализм вводит многих в заблуждение – распространено мнение, что картина была написана то ли в последний год войны (в рамках геббельсовской пропаганды «Эндзига»), то ли вскоре после ее окончания (и тогда перед нами горький ресентимент). Но это не так.

«Оккупация Рёсселя» – лишь один из нескольких рисунков лубков Смагона, посвященных финалу войны. Все они были созданы в девяностые годы одним комплектом. На тех картинах, которые не обрезаны снизу, можно разглядеть даты: 94-й год, 95-й… Девятка (вероятно, сознательно) выведена как четверка, что создает иллюзию написания картин в военное время.

Читатель может в этом случае пожать плечами: «Ну и что? Наверное, Смагон насмотрелся всяких ужасов под конец войны и спустя полвека решил создать картины на основе своих воспоминаний». Исчерпывающим ответом могла бы стать биография Смагона, но… Понимаете, с информацией о смелом художнике, рубившем правду-матку, не отходя от холста, все настолько плохо, что впору задаться вопросом – а был ли такой человек на самом деле?

Дело в том, что нет ни нормальной биографии Смагона, ни хотя бы его фотоснимков. Картины есть (хотя там тоже все довольно странно), а человека – нет. Тут, конечно, можно сослаться на пример Бэнкси, но, во-первых, Смагон – отнюдь не Бэнкси.

(А во-вторых, Бэнкси – это очень неудачный пример. Никакого Бэнкси, скорее всего, нет: на это указывает сам его псевдоним. Бэнкси – это банксия, такое австралийское растение с очень характерными шишками. Их часто путают с мелкими животными или птицами; а в старых шишках многие видят человеческие лица с глазами, носом и ртом. И, похоже, как минимум одна шишка удачно выдает себя за художника-граффитиста)

Смагона пару раз вскользь упоминают третьи лица, но без контекста совершенно невозможно установить, о том ли самом человеке идет речь. Существует очень отрывочное описание его жизни, написанное, почему-то, на итальянском – и все прочие источники так или иначе ссылаются на это житие или переводы с него.

Из этой оборванной биографии следует, что Смагон родился в 1927 году в городе Карвин. Он расположен в Восточной Силезии, и был частью не Германии, а Австро-Венгрии (сейчас это восточная окраина Чехии). Считается, что семья Смагона прожила там десять лет, а потом была вынуждена уехать в Берлин, не выдержав дискриминации по отношению к немцам. Это все, конечно, хорошо, но Смагон – ни разу не немецкая фамилия.

В Берлине Смагоны не задерживаются и переезжают в Вену (это как раз-таки имеет смысл, Вена – бывшая столица многонациональной Австро-Венгрии, где славянской фамилией никого не удивишь). И там молодой и талантливый Герберт становится студентом Академии изобразительных искусств. Правда, как-то рановато – всего в 16 лет. Наверное, он был гений? Гитлера в свое время туда не взяли, а вот Смагона – без проблем.

Считается, что Смагон рисовал чуть ли не с пеленок, благодаря дедушке-иллюстратору, который смог вовремя заметить талант внука. И уже в 1941 году (в 14 лет!) у Герберта была первая выставка: в Тешине (это то самое Заользье, которое Польша отгрызла у Чехословакии в 1938-м). И работы молодого студента венской академии были настолько выдающимися, что их выставляли в Хофбурге – бывшей резиденции Габсбургов. То есть, это прямо какой-то Моцарт от живописи.

В 1943 году юного гения призвали во «флакхельферы» – помощники ПВО. В перерывах между отражением налетов «летающих крепостей», Смаргон написал эпическое полотно «Помощники Люфтваффе», закрепив холст, за неимением мольберта, на стене казармы. Эта картина якобы попалась на глаза аж гауляйтеру Вены Бальдуру фон Шираху и привела того в восторг – вплоть до того, что он повесил ее у себя в кабинете (!), а Смагон получил протекцию фон Шираха и стал чуть ли не главным художником гитлерюгенда. У нацистов, конечно, было плохо со вкусом, но не настолько же…

Итак, к весне 1945 года восемнадцатилетний Герберт был сверхпопулярным художником, обласканным руководством Вены с ног до головы. Но затем прилетели американские бомбардировщики и все работы Смагона сгорели (включая продемонстрированных выше «Помощников Люфтваффе» :-). И упоминания о них тоже сгорели. И у фон Шираха случился провал в памяти, так что талантливого юношу из Вены он больше никогда не упоминал. Война – страшная вещь.

Затем безвестный биограф пытается намекнуть, что Смагона мучали в плену американские изверги, а он мужественно из этого плена бежал, но в действительности все должно быть намного проще. У Смагона было имперское (т.е. немецкое гражданство), которое Австрия перестала признавать после войны. Поэтому был вынужден уехать в Германию, а именно – в Штутгарт. Там он открыл художественное ателье (о его существовании упоминает пара других художников, которые в нем стажировались и работали). В 1950-м году 23-летний Смагон заявляет, что не будет сотрудничать с советской прессой принимать участие в совместных выставках с другими художниками. И… все. На этом биография Великого Немецкого Художника заканчивается. Он настолько велик, что даже неизвестно, жив ли он еще. Дожить до 94 лет в Германии, конечно, можно, но что-то мне подсказывает, что это не тот случай.

(С большей степенью вероятности, Смагон – если такой человек реально существовал – умер в конце нулевых)

Итак, мы имеем художника, о котором ничего не известно и которого никто не видел. Одновременно утверждается, что он получал призы за свою графику, устраивал выставки и так далее. Хорошо, но ведь есть его работы. Их очень мало, но ведь подлинный мастер должен брать качеством, а не количеством, не так ли? И тут возникает вторая проблема. Демонстрируемые (в интернете) работы – плохие. Все имеющиеся в сети картины можно разделить на три группы: лубок (на уровне американских комиксов или северокорейских агиток), откровенные карикатуры и утипусечная открыточная живопись.

(Любопытно сравнить стиль Смагона с работами Герберта Бёкля, который преподавал «любимцу Шираха» живопись в Вене. Или, скажем, со стилем Эрхарда Шютце, стажировавшегося в штутгартском ателье Смагона. В обоих случаях – даже не рядом)

Так как наиболее известны именно военные лубки Смагона, поговорим про них. В живописи я, прямо скажем, не разбираюсь, поэтому сделаю лишь три замечания.

Замечание первое: брутальные сцены на этих картинах не являются личными переживаниями Смагона. Где разбомбленная Вена? Где полотно «Красноармеец откусывает голову младенцу у дворца Шёнбрунн»? Смагон использует не собственный опыт (потому что он ничтожен или даже полностью выдуман), а раздутые до гротеска чужие сюжеты, одновременно верифицируя их задним числом. «Живые факелы», «Убийство племянницы фрау Хуртингер», «Удачная охота»: все это иллюстрации крайне эмоциональных, но ничем не подтвержденных историй, которые должны убедить зрителя в их подлинности.

Замечание второе: мировая публика узнала о замечательном художнике Смагоне лишь в конце нулевых – начале десятых, когда в Сети появились те самые лубки о похождениях либератора. Такое случается, например, после смерти художника. Однако утверждается, что у Смагона были выставки – в Германии, Италии, Англии… Тем не менее, он оставался совершенно неизвестен – нет даже его фотографий. Да и картин у художника, работавшего более полувека, на удивление мало: если убрать у Смагона военные лубки и всю его глазуновщину времен Объединения, останется шиловщина. Буквально дюжина картин неопознанного периода.

Замечание третье: военные лубки Смагона, как я упомянул выше, написаны примерно в одно время – и это середина 90-х годов. Здесь нужно задаться вопросом, отчего у уже немолодого (и вроде бы известного) художника вдруг появилась такая острая тяга проиллюстрировать статьи из андерграудной «ультраправой» прессы, посвященные событиям пятидесятилетней давности?

Думаю, что я смогу ответить на этот вопрос. Как вы помните, биография Смагона обрывается в Штутгарте в 1950 году. Именно там в том же самом году создается «Витикобунд» – объединение депортированных судетских немцев, названное в честь главного героя романа австрийского писателя Адальберта Штифтера.

(Нельзя сказать наверняка, входил ли в него Смагон. Однако в списке членов «Витикобунда» есть некий Альберт Смагон, окружной глава НСДАП и советник немецкого посольства в Прессбурге, то есть – в Братиславе. В принципе, родственные связи между двумя Смагонами могли бы объяснить и косвенно подтвердить ту самую «выставку в Тешине» в 1941 году – если мы всерьёз рассматриваем версию, что Герберт Смагон это реальный человек, а не мистификация. Более того, послевоенные отзывы о Смагоне-художнике написаны практически исключительно членами «Витикобунда»)

Одним из способов фильтрации неблагонадежных элементов в ФРГ были (и остаются) различные союзы и объединения, куда люди записываются сами. Самообслуживание. Допустим, вы – правительство Западной Германии, которое хочет держать под наблюдением бывших членов СС. Как это сделать проще всего? Элементарно – создать, условно говоря, «Союз ветеранов СС». Бывшие эсэсовцы сами туда запишутся, а агентам тайной полиции останется только собирать показания на регулярных встречах. Руководство такой организации, разумеется, тоже должно состоять из кадровых сотрудников BfV. Таким образом, неблагонадежные элементы останутся в гетто компактных группах, которыми удобно управлять, и, одновременно, будут исключены из политической жизни.

Именно так был создан «Витикобунд», состоявший в момент основания на 95% из бывших национал-социалистических функционеров. Официально его создателями числились ближайшие соратники Конрада Генлейна – лидера Судето-немецкой партии, представлявшей до 1938 года немецкое меньшинство в Чехословакии.

Чем занимался «Витикобунд»? Насколько можно судить, главной его задачей была радикализация – и одновременно маргинализация – всех организаций, объединявших судетских немцев. После войны и декретов Бенеша судетские немцы большей частью осели в Баварии, где их включили в список «коренных народов» наравне с баварцами, швабами и франконцами. Тем не менее, судетские немцы не стали хоть сколько-то заметной политической силой хотя бы на уровне Баварии – в созданное ими «Землячество судетских немцев» записалась лишь небольшая часть переселенцев, поскольку их отталкивала резкая и реваншистская риторика землячества. А резкой и реваншистской эта риторика стала благодаря сильнейшему влиянию «Витикобунда» и инфильтрации землячества его членами. То же самое случилось и с остальными организациями судетских немцев.

Представьте себе – выступает представитель интересов судетских немцев; говорит, в общем-то, правильные и справедливые вещи: чехи устроили этнические чистки, имущество немцев было незаконно отобрано, Чехии следует хотя бы извиниться и выплатить компенсации. Только этот представитель стоит под портретом Гитлера и после каждой фразы зигует. Крайне немногие беженцы из Судет были согласны ассоциировать себя с подобным.

Кроме надзора за бывшими нацистами, организации вроде «Витикобунда» выполняли и другую задачу – их можно было использовать для давления на Чехию в случае дипломатических проблем (например, если чешская сторона поднимала вопрос репараций). В этом случае государство ненадолго выключало «прижим», и выдавало крик меньшинства за vox populi.

(Нужно отметить, что подобное обращение для судетских политических сил было не в новинку. Разменной монетой они стали ещё при Гитлере. После присоединения Судет, Берлин распустил Судето-немецкую партию, одновременно отказав ее членам в автоматическом приеме в НСДАП – им пришлось писать заявления и подавать их на общих основаниях. Более того, в 1940 году прошел Дрезденский процесс, на котором различные сроки получили почти все более-менее заметные политические фигуры Судет, включая бывших функционеров распущенной Судето-немецкой партии. Последним инкриминировали, ха-ха, гомосексуализм. «Дер мор хат зайне арбайт гетан...»)

Как развивались послевоенные отношения ФРГ и Чехословакии? Да никак. Вот с ГДР у чехов все получилось просто замечательно – в 1950 году две братских республики заключили Пражское соглашение: Восточная Германия согласилась с тем, что немцев из Чехословакии выселили справедливо и за дело. Ведь каких немцев выгнали из Судет? Западных: неонацистов и реваншистов.

/бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в 1968 год/

Вопрос же с ФРГ так и не был улажен де-юре. Союзная комиссия предложила просто оставить все, как есть – Чехословакия не требует от ФРГ репараций, но оставляет себе имущество изгнанных немцев, а компенсации депортированным из Судет выплачивает сам Бонн. Тем не менее, никакого документа, закрепляющего это, подписано не было, а созданная Союзниками структура, занимавшаяся вопросами репараций, прекратила свою работу в 1959 году. Уладить вопрос самостоятельно ФРГ и Чехословакия не смогли: как только одна сторона поднимала тему компенсаций, вторая тут же начинала требовать репарации – и наоборот.

Подобная неопределенность могла существовать во время Холодной войны, когда оба государства имели ограниченную самостоятельность и числились по разные линии фронта. Но в девяностые счастливо объединившейся Германии и благополучно разъединившейся Чехословакии требовалось, наконец, решить все вопросы официально. Фактически, речь шла о полноценном восстановлении дипломатических отношений.

Первым шагом стало заключение договора о добрососедстве в 1992 году. Однако это был лишь пробный шар. Настоящий документ канцлер Коль и премьер Клаус подписали в 1997 году – так называемую Чешско-германскую декларацию, которая должна была открыть Чехии путь в ЕС, а Германию – избавить от чешских претензий за ВМВ. И отношения Германии и Чехии в начале девяностых во многом вращались именно вокруг этой декларации – как и на каких условиях она будет принята. Оба государства начали позволять себе неожиданно жесткую риторику: скажем, в Чехии поднялась волна антинемецких настроений в ответ на претензии бывших жителей Судет.

А в Германии проснулись, казалось, уже давно потерявшие значение «Витикобунд» и «Судетское землячество». Они потребовали от немецких властей проявить жесткость на предстоящих переговорах, а от чешских – «вернуть все взад». Позиция судетских немцев была косвенно поддержана Колем и баварским премьер-министром Штойбером: в 1995 году они выступили в бундестаге, высоко отметив заслуги судетских немцев перед ФРГ и, по сути, призвали Чехию отменить декреты Бенеша. Чехи же с возмущением отметили, что Коль и Штойбер в своем выступлении никак не затронули тему компенсаций чешским жертвам нацизма.

(Кстати, один из тезисов «Витикобунда» звучал так: чехи просто физически неспособны жить в одном государстве с кем-то еще; и депортация судетских немцев – очередное доказательно чешской неуживчивости. В качестве аргумента приводилось недавнее разделение Чехословакии: «Чехи, от вас даже словаки сбежали, настолько вы никуда не годитесь!»)

И вот на фоне предстоящих германо-чешских переговоров, художник, тесно связанный с радикальным крылом судетского землячества (которое не могло быть неподконтрольно немецкой тайной полиции), пишет серию крайне эмоциональных картин, напоминающих немцам, что с ними, возможно, обошлись не лучшим образом. Причем особый упор делается именно на Чехию – как минимум два чрезвычайно заряженных рисунка из этой серии посвящены судьбе немецкого меньшинства в Чехословакии. После окончания войны прошло пятьдесят лет; выросло уже два поколения, которым эти дедовские проблемы до лампочки. Но тут появляется герр Смагон и крайне вовремя напоминает, о чем, собственно, идет речь.

(Впрочем, учитывая малоизвестность Смагона, можно предположить, что его рисунки предназначались для, так сказать, внутреннего употребления – в «Витикобунде» и «Судетском землячестве». Проблема смены поколений неизбежно должна была коснуться и их)

Дорога к декларации 1997 года заняла несколько лет. В итоге был подписан документ, подводящий черту под взаимными претензиями. Чехи, наконец, выдавили, что поступили с судетскими немцами неправильно и вообще коллективная ответственность – это нехорошо. Тем не менее, декреты Бенеша они отменять не стали. Немцы же сказали, что очень сожалеют о событиях 1938 года, но платить не будут. Собственно, это главный посыл декларации – обе стороны официально оформили статус-кво, отказавшись от любых взаимных претензий (но не права трактовать события прошлого в удобном для себя ключе).

«Обе стороны согласны с тем, что совершенные несправедливости [тут интересный момент – в чешском тексте стоит слово křivdy, в немецкой же версии используется более сильное Unrecht, – Б.] остаются в прошлом; и поэтому они сосредоточат свои отношения на будущем. Именно потому, что они знают о трагических главах своей истории, они полны решимости и впредь отдавать приоритет пониманию и взаимному согласию при построении своих отношений; при этом каждая сторона остается привержена своей правовой системе и уважает тот факт, что другая сторона придерживается иной правовой концепции. Поэтому обе стороны заявляют, что они не будут обременять свои отношения политическими и правовыми проблемами, имевшими место в прошлом».

Судетских немцев такой исход переговоров возмутил, но их мнение опять оказалось никому не интересно. Зато Чехия пополнила список стран, с которыми Германия благополучно решила вопрос поствоенных претензий.

Смагон (если он реально существовал) – это лишь один из винтиков, задействованных в государственной машине, которая решала сугубо практические вопросы: как нормализовать отношения с соседней страной, не в ущерб себе и с перспективой расширения Евросоюза на восток?

А его «военные» рисунки – это побочный продукт сложных германо-чешских отношений девяностых годов. Если бы не нижний Интернет, где лубки Смагона открыли для себя тролли с Форчана, о нем бы никто и не вспомнил. Да и сами рисунки вызвали интерес не из-за сочувствия к немцам, а из-за смешных рожиц soviet liberators, словно сбежавших из какой-то пародийной клюквы а ля серия Red Alert. Кроме того, ими оказалось весело троллить публику. На русских имиджбордах либератора вообще приняли как родного, воспользовавшись классическим блоковским приемом: «Да, скифы – мы!..»

Кем был Смагон на самом деле и существовал ли он в реальности, мы, скорее всего, не узнаем – просто из-за общей ничтожности его фигуры. Атрибуция его рисунков в будущем, вероятно, окончательно расплывется, и веке в XXII их всерьез будут считать реальными свидетельствами финала Второй мировой. Кто бы ни скрывался под именем Смагона, он мог бы собой гордиться: «Шалость удалась!».

(В завершение скажу, что проблема атрибуции и датировки «свидетельств эпохи» намного серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Для примера можно взять отлично задокументированный XX век. Ни для кого не секрет, что некоторые исторические фотографии являются подделками; однако в отдельных случаях речь идет именно об ошибке атрибуции – когда за реальный снимок выдается кадр из художественного фильма, рекламный постер или, например, фото, сделанное на исторической реконструкции. Спустя годы художественный вымысел имеет все шансы стать частью истории – и частью убедительной, подкрепленной доказательствами. Вот же фото, как можно ему не верить? Отслеживать подобное сейчас более-менее возможно благодаря интернету и отчасти периодической печати. Но очевидно, что такая проблема существовала примерно всегда. И когда речь заходит об источниках, скажем, XVI века, становится как-то неуютно.

Впрочем, историкам в будущем будет еще тяжелее – им-то предстоит разгребать тонны нейрофейков. Наше прошлое еще никогда не было настолько непредсказуемым)

Братья во Христе! Соборный град Кёльн пал под свирепым натиском сарацинов, и зеленое знамя Пророка уже полощется над святыми водами Рейна. Воистину, настали последние дни: обербургомистр Кёльна Генриета «Расстояние вытянутой руки» Рекер дозволила муэдзинам созывать магометан на молитву с минаретов. Нашивайте же кресты на плащи, братья, и включайте Сабатон: грядет последний Поход! Deus Vult!

(Еще раньше пал Дюрен, но этого почему-то никто не заметил)

Новости о том, что теперь над Кёльном будут раздаваться крики муэдзинов немного удивили даже немцев; так что я почти уверен, что к востоку от Одера подобное воспринимается исключительно как еще одно доказательство скорой и неизбежной гибели Европы. Однако у этого события есть некий контекст, который было бы неразумно игнорировать.

Во-первых, можно включить режим зануды и отметить, что речь идет об экспериментальной программе, которая будет действовать два года. Кёльнские мечети, решившие созывать правоверных на молитву так же, как это делают на Ближнем Востоке, должны будут подать заявку. После этого специальная комиссия определит допустимый уровень шума (он будет зависеть от местоположения мечети) и выдаст разрешение на пятиминутное включение муэдзина один раз в неделю: по пятницам, с 12:00 до 15:00.

(С момента принятия этого судьбоносного решения прошло целых две недели, но даже в эту пятницу азана над Кёльном так и не услышали. Кёльнские чиновники смущенно объясняют, что до сих пор не получили ни одной заявки от мечетей. Да и громкоговорителей у большинства из них попросту нет. АстагфируЛлах!)

А во-вторых, дело даже не в технических ограничениях. В реальности уступка мусульманам со стороны местных властей – продиктованная положениями о равенстве религий – неизбежно ведет к более глубокому вмешательству государства в работу мечетей и, соответственно, в сам ислам (по примеру Франции и «хартии Макрона»). Ведь не успели правоверные восславить Аллаха за славную победу над кафирами, как немецкая пресса задалась вопросом: правильно ли это, что на пятничную молитву в мечети приглашают лишь мужчин? Разве это инклюзивно? Может быть, в мечетях нужно что-то поменять?

И это только начало. Затем государство может поинтересоваться соблюдение квот в мечетях. Есть ли там женщины-муллы? А вот муэдзинов разрешили – сколько среди них женщин? Достаточно ли инклюзивны мечети? Вопросы, вопросы…

В общем, как пишут в соседнем канале, «будет Еврохалифат, будет, иншааЛлах». С евроисламом, по заветам дедушки Хабермаса. А евроислам неизбежно вытекает из подобного государственного вмешательства, потому что подгонка исламского духовенства и культовых сооружений под евронормы потребует внесения корректив в Документы, то есть – создания Еврокорана. И на месте мусульман я бы не рассчитывал, что правки ограничатся добавлением гендерно-нейтральных окончаний (Prophet*in Mohammed :-) и необходимых комментариев (как в последнем издании «Майн Кампф», где пояснения занимают две трети книги).

Да, и читая новости по теме, встретил замечательную статью колумниста «Фокуса» Ахмада Мансура, в которой тот как мусульманин критикует решение кёльнских властей как поспешное. Ведь право на бонусы должны быть только у тех исламских общин, которые согласились обсудить (и осудить!) угнетение женщин, гомофобию и антисемитизм. После подобного всегда хочется узнать об авторе побольше. И автор не разочаровал.

Ахмад Мансур родился в 1974 году в израильской Тире, в семье «непрактикующего» мусульманина. Во время учебы вошел в контакт с имамом-фундаменталистом и через него сблизился с радикальными исламистами (я напомню, что все это происходит в «израильском» Израиле – даже не в Палестине). Но, слава Всевышнему, все обошлось: Мансур выучился в Тель-Авиве на психолога, что помогло ему порвать с исламизмом. А потом он переехал в Германию и стал ведущим экспертом по радикальному исламу. Мансур активно призывает к реформации ислама, чтобы привести его к европейским нормам, и осуждает единоверцев за приверженность теориям заговора и антисемитизму.

Не Паллавичини, конечно, но тоже круто. Действительно, «Бюро легенд».

Несколько дней назад ознакомился с рекомендацией Гринписа заменить ближние авиарейсы поездами. Вообще, заявление Зеленого Интернационала выглядит больше как констатация факта: этот процесс давно уже идет полным ходом в Испании и Франции (двух странах ЕС с самой развитой системой скоростных поездов). Реально претензия Гринписа адресована Германии, где из последних подвижек я могу вспомнить только отмену Люфтганзой рейса Мюнхен-Нюрнберг, о которой так и говорят: «Продиктовано политическими соображениям».

(Вместо самолета Люфтганза запустила автобус. С точки зрения комфорта разницы никакой; время прибытия практически такое же. Так что это тот же самолет, только «нызенько-нызенько»)

Несмотря на то, что на дворе Европейский год железных дорог, в Германии развитие скоростной ж/д сети идет довольно неторопливо. Поспекулировать о причинах можно на примере все того же Нюрнберга, где Deutsche Bahn решил построить новый комплекс по обслуживанию и ремонту экспрессов ICE. Для бесперебойной перевозки пассажиров требуется больше поездов, которые нужно где-то чинить и проверять. Нюрнбергский комплекс должен будет принимать по 25 поездов в сутки.

Но в итоге проект подвис в воздухе. DB отобрал девять перспективных мест под Нюрнбергом. Шесть из них тут же оказались заповедными участками Нюрнбергского Имперского леса, что дало баварским властям возможность отказать DB в продаже (то есть, можно говорить о вполне очевидном споре между земельным руководством и федеральным центром). В оставшихся трех участках продолжаются протесты местных жителей.

В комментариях к статьям об этих протестах местных упрекают в узколобости и зашоренности - дескать, глупые деревенские не хотят чуть-чуть подвинуться ради общего блага. И вообще, это прекрасная иллюстрация того, что в Баварии называют «Принцип святого Флориана».

(Святой Флориан – покровитель пожарных и защитник домов от огня. Существует шуточная молитва: «Святой Флориан, сохрани мой дом, подожги другие». Это и называется «Принцип святого Флориана»: «Где угодно, только не у меня». Такой эквивалент not in my backyard, короче говоря)

Естественно, жители нюрнбергских пригородов ничего не имеют против ICE. Просто они хорошо понимают, насколько шумным станет этот соседство. Достаточно сказать, что комплекс будет работать даже по ночам, а регламент проверки состава требует включения гудка (125 децибел умноженных на 25 поездов в сутки).

Поскольку мотивация «нам не нравится» не считается (и никогда не считалась, честно говоря) достаточной, местные жители вынуждены апеллировать к высоким мотивам. Высоким мотивом в XVII веке был защита Христианства, в XVIII - защита Просвещения, в XIX - защита Прогресса, в XX - защита Демократии.

(Не помню, у кого я поглядел эту мысль)

Современная риторика вполне очевидна – это защита Климата. Поэтому местные не ограждают себя от шума и падения цен на недвижимость – нет, они спасают древний Имперский лес. А DB, соответственно, сражается с потеплением и климатическими изменениями (а отнюдь не зарабатывает деньги в условиях меняющейся конъюнктуры).

Любой диалог на хоть сколько-то значащем уровне ведется в рамках актуальной Высокой темы, потому что те, кто ее игнорируют или даже начинают с ней бороться, превращаются в изгоев и законные цели для экспансии. «Нехристианство» в XVII делало страну легальной добычей других государств, точно также как и «Недемократичность» в XX. Четыреста лет назад жители нюрнбергских пригородов обнаружили бы на выбранных участках мироточащую статую Девы Марии или отпечаток ступни апостола Петра. Сегодня они находят редких летучих мышей и лягушек. Не из-за любви к природе, а просто потому, что неохота терять деньги и портить сон.

Скорее всего, комплекс для ICE все же построят (чему я лично рад, ибо Принцип Флориана), но вопрос с его размещением остается пока открытым. Два из трех оставшихся мест – это территория бывшей «Муны» и участок вплотную к ней. «Муна» – это Munitionsanstalt, так обозначались военные объекты Рейха, где собирались и хранились боеприпасы. В случае с Нюрнбергом речь идет о «Муне» возле местечка Фойхт. Местные жители уже обрадовали руководство DB, что отнюдь не все боеприпасы взорвались в 1946-м (когда рванул состав, нагруженный боеголовками Фау-2) или в 1948-м (когда американцы уничтожили большую часть бункеров со снарядами). Там, дескать, много чего лежит в земле, включая химические снаряды. Одумайтесь! Будете копать, и в грунтовые воды попадет какой-нибудь табун: рыбки умрут, белочки облысеют, а Грета предаст вас анафеме. В общем, «У вас несчастные случаи на стройке были?».

Так или иначе, в планах DB стоит увеличение флота ICE до 600 составов (сейчас их чуть больше трехсот). И это можно только приветствовать. На коротких дистанциях – тех самых, о которых говорит Гринпис – поезд во всем превосходит самолет. Чтобы сесть в поезд, не надо час ехать за город, проходить утомительные проверки и ждать посадки. А еще в вагонах больше места для ног, есть нормальный ресторан, розетки и возможность пройтись. Так что, при всем уважении к праведной борьбе нюрнбержцев, хотелось бы все же пожелать DB успехов – чтобы они уже где-нибудь построили эту свою мастерскую для ICE (но, дорогой Флориан, только не у меня под окнами! :-)

(В статье про рекомендации Гринписа приводится интересная схема, которой я с удовольствием делюсь – я вообще люблю схемы. На ней показаны самые популярные маршруты в Германии, время следования в часах и количество пассажиров в год. Нетрудно заметить, что главными узлами являются Франкфурт, Мюнхен и Берлин – именно в таком порядке. До ковида аналогичная ситуация была с авиасообщением: тремя наиболее загруженными маршрутами были Берлин-Мюнхен, Берлин-Франкфурт и Гамбург-Мюнхен. Люди вполне успешно пересаживаются на поезда – не без вмешательства ковида, ну что поделать! – осталось лишь наладить инфраструктуру и оптимизировать расписание. Поездка из Мюнхена в Гамбург должна занимать не шесть часов, а, скажем, четыре. И лично мне кажется несколько несправедливым, что Франкфурт в смысле ж/д сообщения находится к Брюсселю ближе, чем Берлину. Или к Мюнхену :-)

«Дюна» стала очень подходящим поводом сходить в кино, где я не был уже полтора года. Назад, так сказать, к нормальности – через старомодную экранизацию классического американского ретрофутуризма.

Это уже второй фильм Вильнёва, на котором я не уснул: первым было «Прибытие».

(А конфуз в свое время произошел на «Блейдраннере 2049». Видимо, тест на репликанта я не прошел)

С сеанса я вышел в некотором смятении. Много лет назад я смотрел экранизацию Линча и хорошо запомнил свое возмущение тем, как вольно режиссер обращался с первоисточником. В самом деле, ну зачем все это? Ведь есть книга, там сюжет и персонажи, к чему вся эта отсебятина? После фильма Вильнёва я понял сразу две вещи:

- Линч имел веские причины так поступить

- Линч, как ни крути, был совершенно прав

Постраничная экранизация книги в случае «Дюны» действительно неуместна. В первую очередь потому, что сквозь линзу большого экрана видна внутренняя противоречивость и нелогичность мира самого Герберта, удачно спрятанная в тексте за счет намеков и недоговорок. Знакомясь с историей через книгу, читатель сам строит ее вселенную у себя в голове, устраняя ее проблемы или просто не замечая их. Вильнёв добросовестно перетащил все недостатки Герберта на экран, даже не попытавшись их решить (как это сделал в свое время Линч).

Вообще, несамостоятельность Вильнёва – это серьёзная проблема. Он не смог (или не решился) сделать свой мир «Дюны» и поехал по проложенной Линчем колее. Костюмы, эстетика, дизайн – все это так или иначе было у Линча. Там где Вильнёв пытался делать что-то свое, выходило только хуже. Например, Линч сделал Бене Гессерит лысыми. Вильнёв проявил творческий подход (или допустил ошибку при списывании?) и сделал лысыми уже Харконеннов.
¯\_(ツ)_/¯ На какую-нибудь прикольную деталь, вроде брежневских бровей у ментатов, Вильнёва уже не хватило.

(Хотя местами были забавные моменты, демонстрирующие, как культура-эпигон влияет на первоисточник. Короткая сцена на Салузе Секундус – это чистейший Вархаммер, вселенная которого была создана, в том числе, и под влиянием книг Герберта и, спустя полвека, уже сама обогатила «Дюну». Похожая история произошла с «Властелином колец» и, допустим, Варкрафтом)

Другой серьезной ошибкой Вильнёва, на мой взгляд, являются персонажи. Фишкой Герберта были герои в духе античного театра – с четким разделением на хороших и плохих (на уровне положительный = красивый, отрицательный = уродливый). Линч намеренно гиперболизировал их, сделав максимально театральными. Это, конечно, превратило «Дюну» в космический «Твин Пикс», но зато персонажи стали яркими и оригинальными. Вильнёв же (видимо, зная о будущем немного больше нашего) решил снимать не для людей, а сразу для репликантов; поэтому в его фильме все ходят с Серьезными Лицами и говорят Важные Слова без малейших эмоций. Сравните это с жизнерадостным безумием Линча. Серьезно, есть люди, которые на полном серьезе хвалят вильнёвского барона Харконнена – дескать, надо же, как сделано! Да, жирный Волдеморт под седативами – это, безусловно, новый образ. Не то, что линчевский Егор Просвирнин хохочущий рыжий маньяк. А Гэрни Хеллека и Дункана Айдахо у Вильнёва я путал весь фильм – настолько они одинаковые.

С точки зрения графики Вильнёв, конечно, молодец. Но вообще удивлять графикой в 2к21 – это как хвастаться взрывами в фильмах 90-х. И бой за Арракин для такого фильма удивительно скуп и неизобретателен. Тут можно вспомнить экранизацию «Властелина колец», где из трех абзацев Толкиена («Они засели в крепости, потому что врагов было в десять раз больше, но все равно победили, так как вовремя подошла подмога. Боже, читатель, какая же это скукота. Давай я лучше расскажу про гондорскую кухню») Джексон выжимал эпичное сражение на час.

(Смелость и дерзость Вильнёва хороши видны на крупных планах Червей. Сразу становится понятно, что человек поставил себе задачу: хотя бы здесь не копировать Линча. И справился – знаменитая тройная губа у Шаи-Хулуда теперь внутри, за зубами. /аплодисменты, овации, Оскары/)

Так что автор хорошего канала «Кино и немцы» оказался совершенно прав.

Но чья же экранизация лучше? Вильнёва, Линча, а может Ходоровски?

(Да, последний ее не снял, но поскольку она изначально задумывалась как коллективный псилоцибиновый трип – то есть, как нечто физически не существующее – со своей задачей он все же справился. Чтобы посмотреть «Дюну» от Ходоровски, нужно вдумчиво прочитать сюжет набросанного им сценария, изучить кастинг и употребить разрешённую в вашей стране порцию Пряности. Внимание: если после начала фильма прошло восемь часов, а финальных титров все ещё нет, немедленно свяжитесь с ближайшим представителем Гильдии)

На мой взгляд, лучшую экранизацию «Дюны» снял Джозеф Кукан.

Много лет назад существовала такая фирма Westwood Studios, создавшая жанр RTS в его современном понимании. Из игры Dune 2 (через которую я и познакомился с миром «Дюны» – книга была прочитана сильно позднее) выросла франшиза C&C, и, собственно, серия Dune. Отличительной чертой игр от Westwood были потрясающие кинематографические ролики между миссиями: с живыми актерами и приемлемой для того времени графикой. Вот их режиссером-то и был Кукан.

(Люди в теме также помнят, что он лично сыграл его живейшество Кейна – бессменного лидера братства NOD.

ONE VISION, ONE PURPOSE
KANE LIVES IN DEATH
PEACE THROUGH POWER
... простите, привычка)

Так вот в своих роликах для Dune 2000 и Emperor Кукан, конечно, вовсю эксплуатировал эстетику Линча – правда, делая это вполне открыто, и копируя стиль полностью, а не как Дени «Списывай, только не точь-в-точь» Вильнёв. При этом из сюжета игр (и, соответственно, видеовставок Кукана) твердой рукой были выброшены все сомнительные моменты мира Герберта. Из него выкинули все ненужное, оставив базовый минимум: императора, спайс и три дома, воюющих за Арракис. И тут Кукан себя показал. Чего стоит один дом Ордос, которым управляет ментальное политбюро и где проштрафившимся сотрудникам отрезают всё ниже шеи, чтобы потом держать их в таком виде живыми, мотивируя остальных? А доведенная до ума идея Линча о звуковом оружии (в детстве я боялся только двух вещей: темноты и звуковых танков Атрейдесов)? А пересмотренная ради геймплея Гильдия, с боевыми навигаторами в НИАБ-танках? А финальные ролики Emperor, где в тридцати секундах больше пафоса и эпичности, чем в трех часах Вильнёва? Кукан, имея крайне скромный бюджет – на пару порядков меньше, чем у Линча – сумел создать смелую, интересную и логичную экранизацию «Дюны». И я бы с удовольствием посмотрел бы гипотетический полный метр – это тот случай, когда фильм по игре всегда будет лучше фильма по книге.

Кстати, раз уже речь зашла о «Дюне». Может показаться, что я критикую не только фильм Вильнёва, но и первоисточник. Это не так. При всех недостатках «Дюны», в ней есть отличные внесюжетные идеи (и, кстати, видно, что Герберту было интересно писать именно о них, а не о противостоянии Атрейдесов с Харконненами). «Защитная миссионерия» (это вообще золото), евгенистические программы, влияние религии на экологию и наоборот; вот тут Герберт показывает себя как отличный фантаст, эзоповым языком «Дюны» рассказывающий нам о том, как делаются дела в реальном мире.

Любопытно, что всё это совсем не американские темы; кроме, может быть, религии – но не в контексте «Дюны». Реально Герберт писал про Британию, ее внутреннюю кухню и колониальную политику (о сходстве «Дюны» с «Лоуренсом Аравийским» не говорил только ленивый). И это весьма необычно.

Дело в том, что Герберт в общении с прессой всегда позиционировал себя как республиканца и эгалитариста – эдакого эталонного американца. Нужно больше демократии, больше сменяемости власти, больше простого народа в правительстве. И это звучало нормально, пока Герберта не просили рассказать подробнее.

Одной из идей-фикс Герберта были одноразовые комитеты с неограниченной властью. Буквально. Допустим, нужно решить какую-то проблему – скажем, построить электростанцию. Мы набираем с улицы дюжину человек, даем им год срока, фиксированный бюджет и неограниченные полномочия – вплоть до расстрелов. И ждем. Если электростанция за год не построится, старый комитет расстреливается распускается и набирается новый из тех, кто не участвовал в старом. Ждем еще год. И так далее. Интересная система (и смутно знакомая).

Также Герберт призывал к резкому ограничению сроков сенаторов, конгрессменов и президентов. Например, он считал, что президента США нужно избирать на один шестилетний срок. Впрочем, Герберта можно понять – в конце концов его юность пришлась на бесконечное правление Рузвельта, которого он очень не любил. Как и Кеннеди, Никсона, Рейгана – и вообще любого американского президента.

С другой стороны, если посмотреть на происхождение Герберта, то его интерес к английским политическим практикам и открытая неприязнь к федеральному правительству США (если называть вещи своими именами) могут предстать несколько в ином свете. Позволю себе опять немного покосплеить Дмитрия Евгеньевича.

У Герберта была интересная молодость и не менее интересное происхождение. Думаю, все знают, что тот самый сенатор Джозеф Маккарти приходился Герберту родственником по материнской линии. Степень родства точно не называется, но Герберт в личной переписке называл сенатора «кузеном Джо». Но это ерунда, милый курьез.

Куда интереснее непосредственно семья Герберта. Его дед, Отто, был сыном эмигрантов из Баварии. Как и полагалось настоящему американцу того времени, он появился на свет посреди Атлантического океана.

(«Гербертами» родители Отто назвались только после прибытия в США. Их подлинная фамилия неизвестна. Полагаю, что и Бавария, как страна происхождения, «записана со слов»)

Подросший Отто вступил в социал-демократическую партию (которой руководил другой «немец» – потомок эльзасских эмигрантов Юджин Дебс), а затем вместе с женой уехал строить коммунизм коммуну на Западном побережье в штате Вашингтон. Вот в этой-то коммуне вырос отец Фрэнка Герберта, да и сам писатель тоже: к моменту его рождения коммуны как таковой уже не существовало, но был основанный на ее базе город и люди там жили все те же. То есть, Герберт происходил из семьи потомственных социалистов.

(Кстати говоря, Фрэнков Гербертов было три. Кроме будущего автора «Дюны», так же звали и его отца – третьего сына Отто. А еще одним Фрэнком Гербертом был младший брат Отто, цирковой артист «Профессор Герберт». Он выступал в амплуа силача: гнул подковы, мял монеты, жонглировал гирями. Как видите, происхождение замечательного писателя становится все праздничнее и праздничнее:-)

Мать Герберта, Эйлин, тоже очень интересна. Она была родом из большой ирландской семьи Маккарти. Согласно семейной легенде (позже изложенной Гербертом и его сыном Брайаном) это были те самые Маккарти, которым некогда принадлежал замок Бларни в Корке. Одновременно с этим рассказывается, как ирландский дедушка Эйлин бунтовал против Ее Величества: зарытое семейное серебро, покупка 700 винтовок для восстания, бегство под вымышленным именем в США через Галифакс. Что ж, зато становится немного яснее, откуда все-таки растут ноги у сюжета «Дюны».

(Забавный лингвистический завиток: главу одной из ветвей ирландских Маккарти – и, если не ошибаюсь, прямого предка многих современных семей с этой фамилией – звали Тейг-ан-Дюна Маккарти. «Ан-Дюна» означает «из замка». Конечно, это просто совпадение; но на подобных мелочах, как вы помните, строится сюжет самой «Дюны». Следовательно, перед нами настоящий иджаз :-)

Но отцом и матерью дело не ограничивается. Это ведь «Дюна». Герою нужен мудрый наставник. Им стал самый настоящий индеец из племени Хо (haw-haw!), практически усыновивший маленького Фрэнка и научивший его охотиться и выживать в дикой природе. «Рольф в лесах», если вы понимаете, о чем я. Звали мудрого лесного фримена… Генри Мартин.

(Генри Мартин – это оперативный псевдоним имя известного английского миссионера, который в разгар Наполеоновских войн разъезжал по Индии и Ирану. Разумеется, исключительно с богоугодными целями: приобщить язычников к Слову Божьему. В 1812 году сырые лондонские Небеса поручили Мартину новое задание, уже на Кавказе. Но Кавказ – это не Индия, поэтому слишком отсвечивающего британского шпиона тут же хлопнули. В дальнейшем британцы, конечно, будут действовать тоньше)

С точки зрения вселенной «Дюны» происхождение вашингтонского Квизац Хадераха будет выглядеть так:

- Отец: сын сотрудника КХОАМ (контрольным пакетом которой, напомню, и по сей день владеет Империя).

- Мать: внучка человека, который участвовал в бунте против Королевы Императора, но никаких серьезных последствий не понес. Возможно потому, что участвовал на правильной стороне.

- И наставник: подготовленная Бене Гессерит гхола.

Би ла каифа.

(Биография Герберта тоже весьма извилиста, но касаться ее я не буду, так как речь вообще-то шла про кино. В качестве эпилога затрону лишь такой эпизод его жизни, как военная служба. Герберта в 1942 году призвали в Seabee – военно-морской стройбат, где юному Атрейдесу вручили не лом, не лопату и даже не кайло. Ему дали фотоаппарат. Казалось бы, идеальные условия службы: под пули лезть не надо, канавы копать не надо, стоять в карауле тоже не надо. Мечта! К фотокамере, кстати, прилагается помещение для проявки фотографий; то есть, в реалиях армии – личный кабинет, куда посторонним хода нет. Как же распорядился Герберт такими роскошным стартом? А вот как: через полгода его комиссовали из-за травмы головы. Учитывая, что после этого он прожил еще 44 насыщенных и плодотворных года, речь едва ли шла о чем-то серьезнее сотрясения. Но нет, человека в разгар мировой войны с невероятной поспешностью списывают на берег.

Если бы это происходило в романе самого Герберта, то сюжет был бы примерно таким – молодой человек уходит в армию, там на него совершенно случайно роняют грузобомбу, после чего заменяют гхолой. Все проходит гладко, правда жена чувствует, что из армии вернулся не ее муж, а кто-то другой. Приходится развестись. Дальше гхола, словно охотник-искатель ввинчивается в американские политические круги, и становится спичрайтером для республиканских конгрессменов. Отчего-то все ее работодатели проигрывают выборы. Поскольку впереди Галактический Джихад с применением ядерного оружия, подозрительного журналиста спихивают в сторону. Но войны не случается; более того, Великие дома решают начать разрядку. Из уха гхолы исчезает свист Бене Тлейлаксу. Лишившись цели и предназначения, та начинает писать фантастические книги, основанные на личном опыте – тайном управлении, политических интригах, колониальном менеджменте и загадочных двойниках…)

Некоторое время назад во время невинной кухонной беседы возник вопрос – почему против чипирования ковидных паспортов и правил 3G не протестуют студенты? Ведь именно студенты считаются наименее конформистским слоем; это бунтари, идеалисты, защитники всего хорошего от злобных планов развращенных старых маразматиков. Студенты свергали королей, прогоняли президентов, возвращали угнетенным меньшинствам права и даже самого Гитлера не боялись. Конечно, выступать против ковидных паспортов и 3G неразумно (осуждаем! не одобряем!); но ведь студенты руководствуются не соображениями разума, а высокими идеалами, чувством справедливости и зовом юного сердца. «Климатические забастовки» и акции в поддержку беженцев – это признак не ума, но доброй души и чувства сострадания. Почему же студенты не выходят на площади и не захватывают университеты, протестуя против 3G?

(осуждаем! не одобряем!)

- А почему вы считаете, - спросил я своего собеседника – что студенты – это нонконформисты и бунтари? Мне кажется, что все как раз наоборот.

Сама суть студенчества – в желании «быть как все». Студент поступает в университет, чтобы а) завязать полезные связи б) подняться выше по социальной лестнице за счет волшебной бумажки приобретенных навыков. В обоих случаях речь идет об упрочении своего положения в обществе, более глубоком встраивании в него. Подлинный нонкомформист намажет ирокез соплями и уйдет жить в сквот; или продаст мамину квартиру, чтобы сбежать в юго-восточную Азию и играть в Варкрафт из дешевого мотеля (тру-стори с плохим концом). Студент – конформист по определению; большим конформистом может быть только школьник, чья жизнь буквально строится по принципу «делай, что сказали».

(Можно зайти и от противного. Например, значительная часть революций начиналась с солдатских бунтов. При этом никто не считает солдат каким-то особенно революционным классом. Солдат-нонконформист – это оксюморон).

Даже ореол «непредсказуемости» и «бунтарства» вокруг студентов есть следствие типичнейшего конформизма. Свои дикие выходки и всяческие безумства студенты как правило устраивают за компанию, по принципу «все побежали и я побежал». Беготня голым по кампусу или надевание трусов на бюст Арнольда Зоммерфельда – это не что иное, как демонстрация желания быть как все.

К этому можно добавить, что значительную часть современного студенчества в Европе составляют иностранцы, которые в целом законопослушнее и аполитичнее своих местных коллег. Выйти на митинг они могут, но больше из желания «интегрироваться» – то есть опять-таки, чтобы «быть как все». «Сейчас мы примем участие в старинном немецком обычае: пятничной акции против изменения климата».

Поэтому студенческие протесты, конечно, никогда не являются студенческими. Это протест (а вернее, «протест») профессоров, которые выражают свою точку зрения через студентов. Те кричат на улице, машут транспарантами, переворачивают машины и дерутся с полицией. Профессор пьет чай с вареньем и удовлетворенно смотрит прямой репортаж.

(Естественно, условный профессор тут не является конечным звеном. Но механизм в целом понятен)

Неудивительно, что на митинги против ковидных ограничений (тоже не вполне понятно, кем организованные) приходят люди уже встроившиеся в общество, но при этом не желающие подстраиваться под новые правила – в отличие от постоянно этим занимающихся студентов. Работающий отец троих детей куда более склонен к бунту, просто потому что уже не так гибок, как хипстер-второкурсник.

В конце ноября появилось неплохое подтверждение искусственности природы студенческих протестов: когда немецкие университеты ввели правило 3G для очного посещения. Чтобы войти внутрь здания – скажем, на лекцию – нужно показать приложение с подтверждением прививки. Как при входе в ресторан. Еще раньше были введены маски. Наверное, свободолюбивое студенчество взбунтовалось? Ведь прогрессивные молодые люди не могут быть не возмущены подобным порядком вещей, который некоторые (не одобряем! осуждаем!) даже называют «дискриминацией».

А вот и нет. Бунтари ходят в масках и исправно показывают сертификаты вместе с удостоверениями личности (одобряем! не осуждаем!). И не снимая масок, возмущаются политикой по отношению к беженцам, наступлением на права ЛГБТ в Восточной Европе, и, конечно же, положением женщин в Афганистане. Впрочем, что же тут удивительного? Сравните студенческое движение в дореволюционной России и в СССР. Студенты, повторюсь, большие конформисты, которые делают то, о чем их просят и не делают того, о чем не просят.

Тем не менее, упрекать студентов в совершенной пассивности и конформности было бы несправедливо. Ведь преподавательский состав университетов неоднороден и у людей могут имется разные мнения о происходящем (или разные… ну, скажем, патроны). И в этом случае может возникнуть непредусмотренное студенческое движение – как правило, довольно слабое, малочисленное и заведомо находящееся под колпаком спецслужб. Такой, например, была мюнхенская «Белая роза», раздутая после войны чуть ли не в заговор против Гитлера. В реальности люди собирались на кухне, пили ячменный кофе и тяжело вздыхали. Однажды разбросали антинацистские листовки в здании университета. По мере ухудшении ситуации на фронтах, в Германии все плотнее завинчивали гайки, поэтому «Розу» подмели. После войны студенческий кружок, разумеется, сделали символом сопротивления – чтобы никто не думал, что университет Мюнхена был как-то связан с нацизмом (осуждаем! не одобряем!). Именами брата и сестры Шолль, а также профессора Хубера – который реально «Розу» и организовал – назвали площадь перед университетом. По программе женских квот Софи Шолль даже досталось место в Вальгалле.

(Не обошлось и без досадных конфузов. Нацистские палачи убили Ганса и Софи Шолль, но не добрались до Ганса и Сюзанны Хирцель. Отважные молодые люди пережили диктатуру и вышли на волю с неплохим наследством – они стали Выжившими Членами «Белой розы». Превосходный трамплин для политической карьеры! Но что-то пошло не так. Уже в девяностые пожилой Ганс поменял почтенную CDU на, прости господи, «Республиканцев» – «правоэкстремистскую» партию на карандаше BfV – а затем сама Сюзанна начала выступать с совершенно огненными речами. Жертва нацизма сначала обвинила американцев в истреблении немецкого народа во время авианалетов, затем сказала, что гитлеровские концлагеря были копией сталинских и английских, а потом вообще сравнила ислам с нацизмом и призвала бороться против исламизации Европы. Люди вокруг ходили кругами и не знали, что делать. Хотели объявить сумасшедшей, но бабуля, как назло, была в полном рассудке. Проклятый Гитлер, ну почему он не тех сиблингов казнил? Кошмар закончился лишь в 2012 году со смертью Сюзанны. И да, вот так и выглядит классический нонконформизм)

Так вот, на введение правил 3G для университетов в Германии отреагировало некое общество Studenten stehen auf (не одобряем! осуждаем!). Ему удалось провести сравнительно успешный митинг в Эрлангене, но затем начались проблемы – на демонстрации почему-то стали являться не студенты, а кверденкеры, а то и сразу «правые экстремисты» с полными карманами свастик. Впрочем, весьма вероятно, что это просто рассогласованность спецслужб, ведь пример неонацистского подполья в ФРГ наглядно демонстрирует, что любая «антиправительственная» организация в Германии на три четверти состоит из агентов тайной полиции. Возможно, анализ настроений показал, что в университетах есть недовольные – но они слишком умны, чтобы идти на митинг кверденкеров под полицейские дубинки, поэтому им предлагают стать частью новой «Белой розы». В том же Мюнхене герои сопротивления пока что лепят веселые стикеры на двери – то есть, находятся в стадии разбрасывания листовок. Впереди казни, чудесные спасения и дивный загробный мир, полный самых невероятных точек зрения на происходящее.

(осуждаем! не одобряем!)