Аристотель не только добрыми словами вспоминал Архита за его изобретение, т.н. «архитову погремушку», но и ценил его за точные философские определения. Немногие из предшествующих философов были отмечены Аристотелем за это умение. Одним из них был Сократ, который «первым пытался дать общие определения» и потому «искал суть вещи» (Metaph.1078b20-25).
Однако определения вещи, которые охватывают лишь формальную или материальную сторону, Аристотель не считает сколь-нибудь полными. Совсем иное дело определения, включающие в себя оба эти аспекта. И в этом отношении Аристотелю Архит гораздо ближе.
Аристотель в полном восторге от архитовских  примеров идеальных определений (1043а20-25): «безветрие» (νηνεμία) и «спокойствие на море» (γαλήνη), которые, на его взгляд, сочетают в себе и намек на «материальную» причину (воздух и море), и на «формальную» (неподвижность, ровность). Однако К.Хаффмен обращает внимание, что Аристотель, подавая архитовские определения сквозь свою призму материи и формы, немного тенденциозен. Архит все же пифагореец и, скорее всего, фундаментом его определений являются характерные для пифагорейцев число и числовая пропроция. Архит, возможно, ориентируясь на Филолая, формулирует определения через соотношение двух принципов - неопределенного и определенного. Первый принцип представляет собой бесконечный континуум, а второй - налагаемый на него «ограничитель». По отношению к бесконечной воздушной стихии ее ограничителем выступает спокойствие (ἠρεμία), а для бесконечной водной стихии (или моря) – ровность (ὁμαλότης). Определение Архита "схватывает" единство этих двух противоположных принципов. Хаффмен замечает, что Архиту было важно подчеркнуть, что отдельное существование ограничителя и неограниченного невозможно, а это близко Аристотелю, который рассматривает определяемую вещь сквозь призму материальной и формальной причин, взаимно  предполагающих друг друга.

Архит и Гёте.

Разбор Аристотелем арихтовских определений морского штиля (γαλήνη) и безветрия (νηνεμία) вызывает поистине платоновский анамнесис: где-то нам встречалась уже эта пара - штиль и безветрие, определяемая через покой и ровность… Но где же?..  – У Гёте! В его хрестоматийном Meeresstille (Штиль на море).
Meeresstille, Tiefe Stille – γαλήνη
Glatte Fläche - ὁμαλότης θαλάττης
Keine Luft von keiner Seite – νηνεμία, ἠρεμία ἐν πλήθει ἀέρος.
Это стихотворение, вероятно, стало поэтическим переживанием события, описанного Гёте в "Итальянском путешествии".
14 мая 1787 г., возвращаясь на корабле из Палермо в Неаполь, Гёте восхищается прекрасными морскими видами, открывшимися в тихую безветренную погоду. Постепенно его умиротворенное любование пейзажем сменяется тревогой: полный штиль (tiefe Stille) оказывается смертельным штилем (Todesstille) и роковой ловушкой, ибо их судно при отсутствии ветра неумолимо сносится течением к Капри и рискует разбиться о его скалистые берега. Если обманчивый покой, вселяющий тревогу и ощущение опасности, отражены в "Штиле на море" (1795), то чудесное спасение благодаря внезапно подувшему слабому ветру - в "Счастливом плавании" (Glückliche Fahrt). Они часто публикуются вместе, образуя как бы сюжетное единство.
17 мая того же года, осмысляя свои сицилийские переживания, Гёте замечает, что все увиденное им – море, берега, заливы, бухты, луга и горы – оживили в его воображении античные литературные сюжеты, а книжное греческое слово, напитавшись живых впечатлений, стало словом живым. И подтверждением тому является, как можно заметить, словоупотребление Гёте, почти идентичное словам уроженца Тарента Архита, который не раз отправлялся в морские путешествия, наблюдал штиль и безветрие и, скорее всего, неоднократно попадал в ситуации, аналогичные пережитой Гёте.
Впрочем, если доверяться Горацию (I, 28), избежать ловушки моря Архиту, в конце концов, все же не удалось.

👇
Записки Гёте и оба его стихотворения см. в комментарии.