В этот день 14 апреля 1611 г. в научный обиход вошел новый термин, означающий изобретенный несколькими годами ранее прибор. Речь идет о «телескопе» (τῆλε («далеко») + σκοπέω («смотрю»)). До его введения оптический прибор прозаически назывался «подзорной трубой» или «зрительными стеклами»( ochiale (ит.), perspecillum (лат.)). Галилей, взбудораженный слухом о подзорной трубе, «сконструированной неким бельгийцем» (a quodam Belga Perspicillum elaboratum), при помощи которой предметы, изрядно удаленные, были отчетливо видны как бы вблизи, сконструировал свой прибор, «до такой степени превосходный, что при его помощи предметы казались почти в тысячу раз больше и более чем в тридцать раз ближе». Отметив пользу своего изобретения для дел на земле и на море, Галилей практически сразу «оставил земное» и обратился к «исследованию небесного»: наблюдал Луну, вовсе не обладавшую гладкой поверхностью, как убеждал Аристотель, и звезды - «как блуждающие, так и неподвижные». Впечатляющие результаты своих наблюдений он изложил в «Звездном вестнике» (1610), который имел эффект разорвавшейся бомбы.
Уже 14 апреля 1611 года Галилея чествовали в Риме, куда он прибыл по приглашению князя Ф. Чези, ученого-натуралиста и основателя Академии деи  Линчеи (Академии Рысьеглазых), чтобы продемонстрировать широкой публике, как работает его изобретение.  Торжество  проходило на вершине Яникула, с которого открывается панорамный вид на Рим, и длилось весь день. Там же был установлен прибор Галилея: участники сначала разглядывали базилику Сан-Джованни-ин-Латерано, на которой  с помощью прибора можно было прочитать надпись, высеченную по приказу Сикста V, а затем виллу одного из гостей торжества, расположенную на Тускуланских холмах - с расстоянии 25 км от точки обзора были видны даже окна виллы. Но главное зрелище состоялось ночью: когда участники торжества смогли увидеть Луну, спутники Юпитера и убедиться, что Сатурн не был звездой. Считается, что тогда же Чези презентовал для прибора Галилея новое и более эффектное название, придуманное одним из «рысьеглазых академиков» - математиком Иоанном Димисианосом (Джованни Демизиани). Внимание к тайнам природы, интерес к математике и антисхоластический настрой - все это сближало членов Академии деи Линчеи и Галилея, а потому последний очень скоро - 25 апреля того же года - был принят в ее ряды, чем очень гордился и до конца жизни подписывался  как Galileo Galilei Linceo.

Недовольство великого Штальбаума, о котором мы писали в прошлый вторник, было вызвано не только четырьмя псевдоплатоновскими диалогами, но и книгой великого Августа Бека In Platonis Minoem ejusdemque libros priores de legibus (1806).

Бёк был один из первых, кто показал, что диалоги не могут принадлежать Платону, потому что они одновременно слишком на него похожи и слишком непохожи:

dupliciter dialogus a Platonis ingenio discrepat, partim quod parum, partim quod nimium similis ceteris eiusdem scriptis sit

Безнадежная ситуация. Как бы то ни было, Бёк на этом не остановился, а решил найти возможного автора, причем одного для всех 4-х диалогов, потому что

tam similes sunt, ut ab eodem homine profectos non neges

Подходящий кандидатурой оказался сократик Симон, кожевник, в списке сочинений которого Диоген Лаэрций приводит четыре названия, очень подходящие к «Миносу», «Гиппарху», «О справедливости», «О добродетели»:

Περὶ δικαίου πρῶτον, δεύτερον
Περὶ ἀρετῆς ὅτι οὐ διδακτόν
Περὶ νόμου (тема «Миноса»)
Περὶ φιλοκερδοῦς (тема «Гиппарха»)

В XIX и начале XX в. было в порядке вещей искать авторов pseudoplatonica за пределами Академии, в том числе в кругу сократиков.

Штальбаум не согласен, во-первых, с тем, что у четырех диалогов один автор. Сегодня с ним согласились бы многие исследователи:

…existimari debent propter diversitatem suam diversos auctores habuisse, quamquam fortasse ex unius scholae officina prodierunt

Во-вторых, ни один из этих текстов не мог написать кожевник, с которым беседовал сам Сократ. Спорный «Минос» должен быть написан после «Законов» (как считал и сам Бёк), но нашему кожевнику было бы по меньшей мере 90 лет к этому периоду:

eo tempore Simo, qui teste Laertio cum Pericle rem habuit, nonagenarius saltem fuerit necesse est, qua quidem aetate quis est qui eum credat miseros istos dialogos misere conscribillasse?

С тем, что это не мог быть Симон, сегодня никто не станет спорить. Но вряд ли по причинам, которые приводит Штальбаум. О чем как-нибудь в другой раз. #platonica

Занимаетесь латинским языком по серии книг Lingua Latina per se illustrata или собираетесь взяться за латынь, но не хватает четкого учебного плана? Подготовили для вас таблицу, в которой разместили все книги серии в порядке чтения. Таблица интерактивная: в личной копии прочитанную главу можно покрасить цветом, чтобы отслеживать свой прогресс (когда вся таблица окрасится в зеленый — поздравляем, вы настоящий латинист!). Туда же добавили ссылки на все наши латиноязычные комментарии и на другие работы энтузиастов, которые встраиваются по уровню в серию LLPSI. Ну а для тех, кто боится громоздких таблиц, опишем структуру курса человеческим языком:

Начало — Familia Romana, первый том серии. После каждой главы читают соответствующий диалог из Colloquia Personarum — сборник рассказов, которые лучше помогают запомнить лексику и грамматику каждой главы. После 24 главы Colloquia заканчиваются, поэтому с 26 главы приступаем к чтению Fabulae Syrae — греческие и латинские мифы и легенды от Accademia Vivarium Novum. Вместе с чтением Familia Romana можно листать Fabellae Latinae — небольшие рассказы, которые помогут запомнить материал основной книги. Familia Romana познакомит со всей латинской морфологией и базовым синтаксисом языка, объем новой лексики — около 1800 слов. Что до содержания, то за 35 глав книги читатель не только познакомится с историей римской семьи II в. н.э., но и встретит в книге отрывки из Вульгаты и поэтические фрагменты: Катулл, Овидий, Марциал...

После Familia Romana можно сразу приступить ко второй части — Roma aeterna, но серия предполагает промежуточное чтение между двумя томами. Для любителей военной истории — Commentarii de bello Gallico, фрагменты из «Записок» Цезаря. Для любителей посмеяться — Amphytrio, комедия Плавта. Для любителей всего и сразу — Sermones Romani, пестрая подборка оригинальных текстов: от басен Федра до «Тускуланских бесед» Цицерона. Наконец, если вам близка священная история, то обратите внимание на Epitome historiae sacrae — краткое изложение библейской истории с отличными упражнениями.

Roma aeterna стартует с экскурсии по древнему Риму, а после в четырех главах рассказывает историю Энея, которую переложили прозой: от бегства из Трои до отплытия из Карфагена. История Энея заканичвается в 40 главе, после которой читатель может взяться уже за самого Вергилия (для этого есть сборник Aeneis), либо обратиться к Ars amatoria Овидия. C 41 главы читаем Тита Ливия, сначала с небольшими опущениями и изменениями, но к середине 45 главы читатель имеет дело уже с оригинальным изложением. Когда с 45 главой покончено, можно отвелечься от римской истории и почитать фрагменты из De rerum natura Лукреция, либо Bucolica Вергилия. Добравшись до 47 главы, откройте Cena Trimalchionis Петрония.

А в основной книге продолжается римская история в изложении разных авторов: Евтропий, тот же Ливий, Непот, Саллюстий... Венчает книгу 56 глава и знаменитый «Сон Сципиона» Цицерона. После этого самые стойкие могут открыть сборник Catilina, чтобы узнать от Саллюстия и Цицерона об истории заговора Катилины: его рекомендуется читать после прохождения основного курса.

И, конечно, не забывайте про наши латиноязычные комментарии, ведь все они приспособлены под определенные главы серии: от учебных текстов до писем Сенеки, Плиния, древних анекдотов и работ авторов эпохи Возрождения. Успехов!

Kenneth Dover рассказывает, что он прочитал в школе.

Этот афоризм и его разновидности (Natura in minimis maxima или Deus in minimis maximus) в ходу не только у философов, но и биологов. Его автором является якобы Карл Линней, великий систематизатор мира растений. Однако у него гораздо более древняя история: восхищение величием, заключенным в малом, мы можем увидеть у Плиния Старшего, который в 11 книге своей «Естественной истории», приступая к описанию насекомых, восхищается их весьма тонким устройством (quae ratio, quanta vis, quam inextricabilis perfectio!)  и изобретательностью природы («жало» комара задумано ею с двойным искусством, равно, как и "зубы" жука-древоточца). Вдоволь навосхищавшись насекомыми, Плиний заключает: «ни в какой другой области не проявилась изобретательность природы, как здесь»/nusquam alibi spectatiore naturae rerum artificio (HN, XI.I-4). Конечно, рассуждает он, легко любоваться (особенно на расстоянии) красотой и силой крупных животных, но надо поистине широко раскрыть глаза и ум, чтобы понять, что «природа нигде не предстает во всей своей полноте так, как в своих самых маленьких творениях»/ rerum natura nusquam magis quam in minimis tota sit. Потому не стоит с брезгливостью относиться насекомым и червям и прочим малоприятным созданиям, ибо в природе нет «ничего лишнего»/ in contemplatione naturae nihil possit videri supervacuum.
Но и у Плиния есть свои авторитеты. По сути дела, он следует призыву Аристотеля не пренебрегать изучением малых живых существ, ибо даже в самых незначительных из них "найдется нечто, достойное удивления» и «прекрасное»/ Ἐν πᾶσι γὰρ τοῖς φυσικοῖς ἔνεστί τι θαυμαστόν. А «природа, сотворившая их, доставляет невыразимое наслаждение людям, способным к познанию причин и философам по природе»/ ἡ δημιουργήσασα φύσις ἀμηχάνους ἡδονὰς παρέχει τοῖς δυναμένοις τὰς αἰτίας γνωρίζειν καὶ φύσει φιλοσόφοις (PA, I.5).
И мы совершенно уверены, что если бы Аристотель с Плинием увидели червя Боббита (он же Eunice aphroditois), послужившего прототипом жуткого червя из фильма «Дюна», они бы и здесь оценили тонкость и изящество природного замысла. 

19 апреля состоялось 9 заседание «Дельта "Метафизики" Аристотеля: медленное чтение». Мы начали читать 4 главу (1014ab16–26), посвященную понятию "природы" (φύσις). Аристотель начинает с этимологических интуиций, связывающих природу (φύσις) с ростом (τὸ φῦναι) органических сущностей. Но имеет ли он в виду, говоря, что природа – это «γένεσις растущих вещей», под γένεσις «возникновение/рождение» или «становление/рост»? И что он подразумевает под формулировкой второго смысла понятия «природы» — «то, из чего растущее (φυόμενον) произрастает (φύεται) как из первого внутренне ему присущего» — органическую материю или центральную часть организма, с которой начинается ее рост (семя или сердце)? Чем «срастание» (συμπεφυκέναι) отличается для Аристотеля от «прирастания» (προσπεφυκέναι) и что делает организм, способный на органический рост, чем-то единым? Все это интересные, но скорее второстепенные здесь для Аристотеля вопросы, который спешит от первых трех смыслов «природы» перейти к четвертому и пятому, которые мы будем разбирать в следующий раз и которые, кажется, интересуют его куда больше.

Видеозапись семинара: https://www.youtube.com/watch?v=4mwgAEIQZ84&t=60s

Желающие присоединиться к работе семинара могут писать на forty-two@mail.ru