Раньше мы уже писали (тут и тут) о De ratione studii Эразма Роттердамского — прекрасном образце гуманистической мысли, который будет интересен всем, кто изучает древние языки. Делимся хорошей новостью: участницы нашего Греко-латинского клуба Дарья Гуревич (ОП «Филология») и Аделина Лебзак (ОП «Философия») подготовили учебный комментарий с избранными фрагментами этого сочинения, который познакомит начинающих гуманистов с эразмовой латынью. Ознакомиться с комментарием можно на нашем сайте. Приятного чтения!

7-е заседание семинара «Дельта "Метафизики" Аристотеля: медленное чтение», 4 марта 2024 г.

4 марта состоялось 7 заседание «Дельта "Метафизики" Аристотеля: медленное чтение». Мы начали читать 3 главу (1014a26–b3), посвященную понятию "элемента" (στοιχεῖον). История развития значения этого термина в античности является предметом споров: приходит ли он в афинскую философию V-IV вв. из математики или же, напротив, транслируется из философии в математику? Имеет ли во времена Платона и Аристотеля στοιχεῖον значение "буква" или же буквы лишь являются излюбленным примером того, что Платон (и вслед за ним Аристотель) понимает под στοιχεῖα? Кто начинает употреблять этот термин для обозначения мельчайших физических частиц, учитывая, что хотя Евдем уверенно говорит, что этого не делал никто до Платона (что согласуется с дошедшими до нас письменными свидетельствами)? Аристотель в Δ.3 утверждает, что одни из тех, кто называют физические частицы "элементами" говорят, что таких элементов много, а другие - что только один, что, кажется, отсылает к его обсуждению ранних ионийских философов в "Физике"? Насколько можно доверять свидетельству Аристотеля о том, как термин στοιχεῖον употребляется в современной ему математике, учитывая, что в разных местах его утверждения на этот счет отличаются и математика, кажется, не является сильной стороной Стагирита? Вопросов много, но если в чем-то можно быть относительно уверенным, то это в том, что συλλογισμός Аристотеля не означает "силлогизма" в современном смысле (см. Barnes J. Proof and Syllogism // Aristotle on Science. Posterior Analytics. Proceedings of the Eights Symposium Aristotelicum).

Видеозапись семинара


Желающие присоединиться к работе семинара могут писать на forty-two@mail.ru

Древние философы о женщинах и философии

Среди древних философов мало кто говорил добрые слова о женщине, а o возможности, чтобы она занималась философией, - еще меньше. Кроме Пифагора с Платоном и Сенеке-младшем нам вспомнить почти не о ком. Впереди всех, конечно, по низведению женщин был любимый наш философ Аристотель, который где только ни говорил, что женщина, может, по природе и не лишена ума, однако все же уступает мужчине, ибо ей не хватает решительности и действенности (Pol.1259а40-1259b5). Добродетели женщины и мужчины (та же скромность и мужественность) не одно и то же. Женщина слабее мужчины, поэтому она более чувствительна и слезлива, но также поэтому она еще и «завистливее, лживее, бесстыднее» (HA,IX.I.6). Женский недозрелый ум следует держать подальше и от философии, и от государственных дел. Более того, даже представлять женщину мудрой и рассудительной тоже дело неправильное: Аристотель (Po,1454a30) ставит Еврипиду в укор неубедительность образа Меланиппы  в одноименной трагедии за слишком мудрые и несвойственные женщине речи («непристойность» и «несообразность» характера). И вообще, если ссылаться на трагиков, замечает он, то лучшим украшением женщины будет молчание, как говорил Софокл, а не ум, как Еврипид, наслушавшийся Анаксагора.
Но мы не будем о плохом, а будем о хорошем. Среди сторонников подхода «женщина тоже человек» мы находим философ-стоика Музония Руфа, который говорит, в общем-то, еще от Платона известные нам вещи: женщина по природе в умственном отношении не уступает мужчине, а потому ее тоже нужно учить философии (более того: воспитывать и учить мужчин и женщин следует одинаково, ведь «без философии не получит правильного обучения никакой мужчина и никакая женщина»).
В отличие от Платона, Музоний не возлагает далеко идущих политических надежд на женщин, но, наоборот, подчеркивает, что в частной повседневной жизни женщина после изучения философии станет «лучшей подмогой тому, кто возьмет ее в жены, украшением для родственников и примером для всех». Она не оставит пылиться в углу прялку, не распустит своим невниманием слуг, чтобы целиком и полностью отдаться распутыванию силлогизмов. Ведь философия - это знание, как поступить лучше в своем собственном деле. А поскольку собственное дело женщины - это, среди прочего, ведение домашнего хозяйства и воспитание детей, то просвещенная философией женщина справится с ним лучше любой другой. Философия пойдет на пользу и развитию других добродетелей у женщины - целомудрию, воздержанности, справедливости, мужественности, в которых Аристотель им отказывал. Если женщины у Аристотеля слезливы,  сварливы и трусливы, то это, замечает Музоний, от недостатка упражнений в добродетелях, а не потому что они не обладают ими по природе.  Благодаря философии женщины, как и мужчины, упражняясь в добродетели, приобретают добрые нравы и становятся нравственно-совершенными. А потому занятие философией - это лучшее, чем может заниматься женщина.
(Подробнее см.в след.сочинениях Музония Руфа «О том, что и женщинам следует заниматься философией» и «О том, следует ли воспитывать дочерей так же, как сыновей» 
https://iphras.ru/uplfile/root/biblio/2016/stolyarov/Muzoniy_Stolyarov.pdf)

Сегодня мы поделимся поэтическими воспоминаниями Д.С.Мережковского о своих гимназических годах и опыте изучения классических древностей. Он учился в 3-ей классической гимназии Санкт-Петербурга (1876-1883). По его словам, из гимназии он не вынес ничего, кроме отвращения к бессмысленной зубрёжке и школьной муштре. Тем не менее, древние языки, которые не без мучений изучал юный гимназист, если верить его словам, стали в дальнейшем верными инструментами в его творчестве: увлекшись греческой драматургией, он переводил Эсхила, Софокла, Еврипида и др.авторов. А его вдохновенный очерк о посещении Акрополя - яркое свидетельство тому, что любовь к античности не убивает даже "убийственная" атмосфера учебного заведения.

СТАРИННЫЕ ОКТАВЫ (Octaves du passé)
Песнь вторая

XLVI
   Лимониус, директор, глух и стар,
   Софокла нам читал и Одиссею,
   Нас усыплять имея редкий дар;
   Но до сих пор пред ним благоговею...
                           XLVII
   Урок по спрятанной в рукав бумажке,
   Бывало, всякий бойко отвечал.
   При нем играли в карты мы и в шашки:
   Нам добродушный немец всё прощал...
                           XLVIII
   Честнейший немец Кесслер -- латинист,
   Заросший волосами, бородатый,
   На вид угрюм, но сердцем добр и чист,
   Как древние Катоны, Цинциннаты
   И Сцеволы; большой идеалист,
   Из года в год, отчаяньем объятый,
   Всем существом грамматику любя,
   Он нас терзал и не жалел себя.
                            XLIX
   Ответов ждал со страхом и томленьем,
   Краснея сам, смущаясь и дрожа:
   Ему казалась личным оскорбленьем
   Неправильная форма падежа,
   Ему глагол с неверным удареньем
   Из наших уст был как удар ножа.
   Земному чуждый, пламенный фанатик,
   Писал он ряд ученейших грамматик.
                              L
   Читал Платона Бюрик -- не педант,
   Напротив, весельчак, но злейший в мире,
   Весь белый, бритый, выхоленный франт,
   В обрызганном духами вицмундире;
   К жестоким шуткам он имел талант:
   Того, кто знал урок, оставив в мире,
   Он робкого лентяя выбирал
   И долго с ним, как с мышью кот, играл...

Как известно, больше всего историки философии любят критиковать других историков философии за то, что они все неправильно делают и вообще не понимают, что такое философия.

Наш любимый #bruckerus не исключение. От него досталось немцу Георгу Хорну (1620-1670) и голландцу Отто ван Херну (1577 – 1652) за то, что они, обманувшись многозначностью слова «философия», написали не историю философии, а историю eruditionis universalis. Писали они, кстати, тоже по-латыни.

Мнение Брукера возобладало, так что в итоге нам пришлось ждать XX в. и расцвета жанра интеллектуальной истории, чтобы eruditio universalis вернулась на историографическую сцену. В некотором смысле авторы, которых ругает Брукер, выглядят даже более современно по нашим меркам: тут тебе и поворот на восток (к халдеям), и выход за привычные временные рамки в поисках древней мудрости.

Кажется, неплохое это было время для науки, XVII в. — никаких тебе строгих жанровых ограничений. Потом, конечно, Брукер с Гегелем порядок навели. На словарь мне сегодня сил не хватило, поэтому просто смотрим:

7. De peccatis scriptorum historiae philosophiae

Время просмотра ок. 3 мин.