В девяностые годы в КБР появилась жвачка. На обёртке как правило были надписи на разных языках, в том числе и по арабски - произведено там-то, состав такой-то и т.д.

В кабардинских сёлах старухи ходили и подбирали эти бумажки, говоря что это же "Къур1эныбзэ" - язык Корана, и негоже им быть выброшенными, валяясь на земле.

"love is ..." действительно

О прошедшей на днях «женской» конференции. Мне было тяжело писать этот текст, но ещё тяжелее – молча кивать и улыбаться, чтобы не дай Бог никого не обидеть.

<…Вместо этого нам рассказывали про «общероссийскую идентичность». Политолог Дзахова внушала публике, что, воспитывая детей, женщина должна прививать им понимание единой общероссийской идентичности, потому что некоторые «недальновидные националисты» вздумали говорить, что они, в первую очередь, осетины/башкиры/чуваши/татары, а потом уже россияне, но мы в первую очередь россияне и просто человеки, а потом уже осетины, именно этому матери должны учить своих детей с младых ногтей.

А если вы не знаете, как этому научить, почитайте великого этнолога всея Руси Валерия Тишкова. Того самого Тишкова, который все норовит покончить с недобитым федерализмом с помощью «добровольной языковой ассимиляции». Чтобы не отбирать у малых народов право добровольно ассимилироваться, господин Тишков пролоббировал тот самый закон о родных языках, который делает их изучение в школах необязательным; походя выдающийся этнолог еще попытался стравить ингушей с осетинами, дилетантски приписав в монографии РАН (!!!) Владикавказ и часть Кабардино-Балкарии в «отторгнутые от Ингушетии земли» – но это не мешает осетинам его любить, уважать и почаще цитировать.

Далее было сказано, что именно матери должны формулировать и передавать молодежи «правильную интерпретацию происходящих в стране событий» – в пример поставили матерей, которые сейчас «благословляют своих сыновей исполнять долг перед родиной»…>

Текст полностью:

https://daptar.ru/2022/07/20/zhenschina-drug-cheloveka-vo-vladikavkaze-pyitalis-nayti-rol-osetinki-v-obschestve/

Коротко о главном.

https://t.me/Sidaemon/1752

Да. Традиционной ценностью во все времена должна была быть – но так и не стала – любовь к ближнему.

Все остальное – не ценности, а разновидности насилия.

Впрочем, я не уверена, что с освобождением от призраков прошлого к человечеству придёт любовь. Скорее, мы вступим в безнасильственную эру равнодушия и одиночества.

https://t.me/Monozalina/26

Цæмæй зоныс ды:
Дæ зараг цæстытыл,
Нымæтхудау, хъавгæ куы ’ркæныс
Ысхъæлфындз цæстыхаутæ,
Уæд
Мæнæн та
Мæ цæсты ныгуылы хур.

Джусойты Нафи
"Æз дæ зæрдæмæ баст дæн..."
#рухс_ссудз
#рс_поэзи

АИДЕ САЛАМОВОЙ очень нужна помощь. Многие хорошо знают Аиду по Фейсбуку и лично, она сама несколько раз организовывала сборы для попавших в беду людей. К сожалению, просить о чем-то для себя самой ей гораздо труднее.

Я знаю, что очень многие мои знакомые, в том числе, из френдлиста в Фейсбуке, любят и уважают Аиду. Давайте поможем!!

СБЕР ее сестры: 89690518825 Мадина Хорановна Саламова

РЕПОСТ.

Ещё раз огромное спасибо Онкопатрулю за важную и содержательную беседу. Рамина и Алана – ❤️❤️

https://youtu.be/MZvDr0f9o6sч

Человек, которого я считаю вторым отцом и называю «папа» – русский. Люди, которые окружили меня теплом и поддержкой, когда я жила в Исландии, были русскими. Моя любимая проза написана по-русски. Я думаю и пишу преимущественно по-русски.

Но у меня никогда не было желания говорить, что я «русская» или того хуже – «русская осетинка». Ни в каком контексте. Во мне достаточно любви к русским людям и красоте русской культуры, я сама могу выступить полноценным носителем определённых явлений этой культуры.

Для кого-то идентичность – это данность, как имя при рождении. Для меня, как и для многих осетин моего поколения и поколения моих родителей, идентичность была уже скорее выбором, а сейчас этот выбор становится ещё и реакционным.
Осетинами теперь уже не рождаются. И даже не становятся раз и навсегда. Быть осетином – это постоянная работа и борьба.

Я продолжаю делать выбор каждый день и прокачивать в себе то, что должно отличать меня от ровесницы из Костромы: от языка до исконной осетинской проксемики. Заниматься этим сейчас особенно легко – ничто так не вдохновляет, как оголтелая ассимиляционная политика государства и жалкий вид земляков, заявляющих с восторгом, что они – «русские осетины». Ну или толкающих лекции про «общероссийскую идентичность».

Недавно один знакомый гордо перечислял мне имена своих предков до девятого колена. Я с интересом выслушала и спросила, как звали одну из его прабабушек по линии отца. Знакомый растерялся.

А ведь это всего лишь ПРАбабушка. Мама бабушки/дедушки. Она жила в 20 веке, у неё были фотографии и документы. Об этом рассказал сам парень, пока лихорадочно пытался вспомнить имя или хотя бы фамилию (тем более, что замужних женщин раньше не называли по имени, обычно употреблялась специальная форма фамилии: Гассион, Гаглуен, Комиан и т.д.).

Так и не вспомнил…


https://t.me/womenofossetia/278

Это место давно уже готовилось стать торговой точкой. Там делают счастливые селфи туристы и рекламируют себя местные художники.

Сидите, удивляетесь теперь ларьку.

https://t.me/ossnews/3790

🤷🏻‍♀️ Вот именно.
https://t.me/abonnews/4975

Вообще, насколько я помню, «благоустраивать и развивать эту площадку» грозились господа из молодежного фонда «Ирон фæсивæд». Те самые, которые не нашли ничего лучше, чем нахамить мне в ответ на замечания по поводу граффити Бодрову.

Ребят, замызганный ларёк не ваш, случайно?

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

https://meduza.io/feature/2022/08/03/ya-by-emu-nogu-ili-ruku-otorvala-byl-by-invalidom-zato-zhivoy-ryadom-s-semiey

Я не удивлюсь, если в итоге осиротевших матерей из медузовской статьи штрафанут за «дискредитацию»...

И ещё не удивлюсь, если при этом ни одна живая тварь за них не заступится.

Сегодня отмечается День памяти жертв Большого террора в СССР. И хотя термин «Большой террор» применяется обычно к 1937-38 годам, важно помнить, что репрессии не закончились в эти годы – они не закончились даже со смертью их главного вдохновителя.

Вместо тысячи слов я приведу цитату из книги моего деда, Бекоева Георгия Иосифовича, осуждённого в начале 1950-х годов по 58-й статье на 8 лет лагерей – за то, что он выступил против закрытия осетинских школ в Южной Осетии.

«На работу нас возили на грузовиках, по 35 человек в машине. Однажды машин не хватило, и вместо 35 в кузов набили по 40 человек. Устраивали нас в кузове так: сначала всех ставили на ноги, затем звучала команда: «Садись!». Стоя, мы еле-еле помещались в кузове, так что надо было видеть, какова была картина после команды «Садись»... Люди валились прямо друг на друга, давя и калеча друг друга. Дважды я не выполнил команду «садиться» и твердо заявил начальнику конвоя: «Мы не стадо баранов, а люди, и не надо поступать с нами как со скотом!».
На мою беду при этом оказался начальник лагеря. Услышав мои слова, он заорал: «Вышвырните его из машины и посадите в пятый карцер!». Меня тут же выбросили из машины и, сопровождая пинками и затрещинами, вернули в лагерь и затолкали в карцер, называемый Бур. Три шага в длину, два — в ширину, ни присесть, ни прилечь. В 10 вечера выдают доску и бушлат для ночлега, утром в 5 часов все это забирают. 17 часов в сутки ты вынужден стоять на ногах. Можно прилечь на холодный цементный пол, но вот встанешь ли ты с него, это еще вопрос. Когда у меня уже не было сил стоять, я снял ботинки, один подложил под поясницу, другой — под голову, а рукой пригревал бок. Так и лежал, отдыхая, пока не замерзну. Тогда снова вставал и ходил по камере, чтобы согреться. Раз в день выдавали воду, раз в три дня — теплую баланду. Чтобы подавить ужас одиночества и не тронуться умом, я старался вспоминать все хорошее и доброе, что было в моей жизни, снова и снова прокручивал ленту прошлой жизни — это помогало держаться...

<…> Лагерное кладбище было рядом с лагерем. Когда нас водили мимо него, каждый невесело думал, что и наш жизненный путь ведет сюда. Могилы были безымянные, только едва заметные небольшие бугорки на всем этом пространстве. Кто похоронен в этих могилах, откуда они, где искать этих несчастных их родным и близким... Да еще один старый имеретинец, работавший в санчасти, однажды сказал нам с Вано Хуцишвили: «Пойдемте со мной, я покажу вам, что здесь вытворяют с мертвыми телами. Труп разрубают на четыре части, только после этого составляют акт о смерти, а затем фотографируют. Когда-то один из заключенных притворился умершим, а когда его повезли хоронить — сбежал. Теперь вот таким образом проверяют, действительно ли перед ними мертвец... При виде такого ужаса мне стало дурно. Боже мой, до какого зверства может дойти человек! Зачем все это?!»

Вспоминая Гоги, я осознаю, что самую большую рану лагеря оставили ему не на теле, а в сердце.

Не карцер, в который он не раз попадал за свой характер, не изнурительная работа, истощившая и ослепившая его так, что он до конца жизни носил на своём красивом выточенном лице толстенные очки в роговой оправе… Не голод, не холод – его изранило предательство близких людей, а затем зрелище унижений и человеческих страданий. В 20 лет он увидел то, чего не должен видеть никто и никогда. В 20 лет он понял, что жизнь человека порой не стоит и пятидесятиграммовой хлебной корки.

Дед никогда не был суровым, хотя мог производить такое впечатление своей строгостью и резкостью. Но в душе это был невероятно мягкий и ранимый человек. Нежный человек. Он плакал, вспоминая спустя полвека, как после лагеря его встречала мама Гассион. Он сотрясал стены своей хрущёвки, когда в очередной раз громко ругался с кем-то по телефону по вопросам, которые теперь почти никого не волнуют.

Я побаивалась его, когда была маленькой. Он мог быть невыносимым. Мог накричать за то, что не хотела есть два куска хлеба за обедом, или за то, что любила подольше поспать с утра. Он всегда, до самого конца был очень деятельным, терпеть не мог безделье.

Мы сблизились, только когда я подросла и впервые прочла его мемуары. Он сам дал мне их. Это ещё была не книга, а небольшие отрывки в «Дарьяле», они назывались «Мои гастроли в сталинских лагерях». Помню это странное чувство: вот я читаю воспоминания молодого парня о каких-то тюремных ужасах, о каких-то грузинах, о Сталине, и никак не могу взять в толк, что все написанное когда-то происходило с моим стариком. Иногда я откладывала журнал, чтобы посмотреть на него. В такие моменты я словно знакомилась с дедом заново, и каждое сказанное слово воспринималось уже совсем по-другому. Мне казалось, что после таких страданий Гоги должен лежать на перинках и отдыхать, отдыхать и никогда не вспоминать прошлое… Но вместо этого он им жил. Он все воевал и воевал до самого конца... И не было ни дня, чтобы он не вспомнил про лагерь. Ни единого дня.

Теперь, когда кто-то говорит о том, как «достали» все эти «модные» разговоры о репрессиях, о сталинском терроре, когда говорят, что ГУЛАГа давно нет, и что нужно жить дальше – я сразу вспоминаю, как Гоги садился напротив меня в своём кресле и в тысячный раз рассказывал, что ранним утром на исходе лета 1954 года он шёл домой по улице Исака в Цхинвале, и навстречу ему по зову сердца выбежала ничего не знавшая о его освобождении Гассион. И в тысячный раз в этот момент он снимал свои огромные страшные очки и по-детски, широким движением ладони вытирал мокрые глаза. И в тысячный раз я смущалась и под каким-нибудь предлогом выходила из комнаты – вместо того, чтобы схватить его в охапку и долго обнимать, долго-долго, пока сам не устанет и не попросит отцепиться. Мой бедный, добрый, вспыльчивый старичок. Мы слишком мало обнимались при жизни. Может быть, если бы обнимались немного больше – тебе было бы не так трудно жить со всем, что до последнего дня хранила твоя слишком хорошая память. Я надеюсь, что там, где ты сейчас, ты уже не помнишь ничего – кроме того мига, как навстречу тебе по улице Исака бежала твоя маленькая мама.

Помнить все остальное и напоминать об этом другим – теперь моя работа.

О жизни женщин в сталинских лагерях.
Отрывок из мемуаров Катабина Лагкуева. Спасибо @rajdian.