К вопросу формировании общих интересов из частных.
Любопытная заметка нашего коллеги и хорошего знакомого Андрея Лемана.
"Можно ли из индивидуального блага вывести универсальное?
В своём недавнем переводе статьи Вильямса (E.G. Williams) я подметил для себя интересную и, как я полагаю, недооцененную форму обоснования консеквенциализма.
Этот тип обоснования автор именует «эгалитарным» и подразумевает под ним следующее:
«эгалитарный граундинг, это такой тип обоснования, согласно которому мы все должны относиться к интересам друг друга как к имеющим такой же моральный вес что и наши собственные интересы».
Для понимания этого взгляда стоит привести также пример утилитаризма, который основан на данном принципе:
«эгалитарный утилитаризм - общая полезность должна продвигаться, потому что каждый агент желает, чтобы его собственная полезность продвигалась, и не существует никаких хороших оснований рассматривать свою собственную полезность как более важную, чем полезность других агентов».
Это достаточно интересный взгляд на природу морали. Однако я думаю, что стоит разобрать это положение по полочкам, чтобы лучше понять, как это работает.
Сформулирую это следующим образом:
1. Агент S1 в условиях М считает, что Р1 — это благо (верно, что существует хотя-бы один экземпляр индивидуального блага).
2. Не существует хороших оснований полагать, что одно субъективное благо Р1 важнее другого субъективного блага Р2 (принцип эгалитаризма).
3. Любой S2, который будет находиться в идентичных условиях (М), будет считать благом Р1 – благом (принцип универсализации).
Например, если вдруг некий Антон окажется в ситуации, когда его похитили и жестоко пытают, то Антон будет желать выбраться, чтобы избавиться от страданий. На основании этого мы можем утверждать, что любой, кто окажется на месте Антона (при прочих равных) также будет считать благом свободу от страданий.
И если у нас нет хороших оснований полагать, что благо Антона в его ситуации важнее блага любого другого человека, оказавшегося в идентичной ситуации, то из этого следует, что существует универсальное благо в виде избавления от страданий.
Если это рассуждение верно, то мы можем сказать, что Р1 в M будет универсальным благом для любого S. Таким образом, мы можем сказать, что благо в данной модели хотя и субъективно, все же универсально (подобный ход мышления часто именуют взглядом с «Точки зрения Вселенной», о чём много говорит Питер Сингер).
Как я полагаю нелишним будет рассмотреть и некоторые возражения к данному подходу, которые выйдут позднее на канале, а пока что спрошу у Вас, как вы думаете насколько данных подход успешно позволяет ответить на вопрос о возможности универсального Блага?
#Моральный_реализм'
Любопытная заметка нашего коллеги и хорошего знакомого Андрея Лемана.
"Можно ли из индивидуального блага вывести универсальное?
В своём недавнем переводе статьи Вильямса (E.G. Williams) я подметил для себя интересную и, как я полагаю, недооцененную форму обоснования консеквенциализма.
Этот тип обоснования автор именует «эгалитарным» и подразумевает под ним следующее:
«эгалитарный граундинг, это такой тип обоснования, согласно которому мы все должны относиться к интересам друг друга как к имеющим такой же моральный вес что и наши собственные интересы».
Для понимания этого взгляда стоит привести также пример утилитаризма, который основан на данном принципе:
«эгалитарный утилитаризм - общая полезность должна продвигаться, потому что каждый агент желает, чтобы его собственная полезность продвигалась, и не существует никаких хороших оснований рассматривать свою собственную полезность как более важную, чем полезность других агентов».
Это достаточно интересный взгляд на природу морали. Однако я думаю, что стоит разобрать это положение по полочкам, чтобы лучше понять, как это работает.
Сформулирую это следующим образом:
1. Агент S1 в условиях М считает, что Р1 — это благо (верно, что существует хотя-бы один экземпляр индивидуального блага).
2. Не существует хороших оснований полагать, что одно субъективное благо Р1 важнее другого субъективного блага Р2 (принцип эгалитаризма).
3. Любой S2, который будет находиться в идентичных условиях (М), будет считать благом Р1 – благом (принцип универсализации).
Например, если вдруг некий Антон окажется в ситуации, когда его похитили и жестоко пытают, то Антон будет желать выбраться, чтобы избавиться от страданий. На основании этого мы можем утверждать, что любой, кто окажется на месте Антона (при прочих равных) также будет считать благом свободу от страданий.
И если у нас нет хороших оснований полагать, что благо Антона в его ситуации важнее блага любого другого человека, оказавшегося в идентичной ситуации, то из этого следует, что существует универсальное благо в виде избавления от страданий.
Если это рассуждение верно, то мы можем сказать, что Р1 в M будет универсальным благом для любого S. Таким образом, мы можем сказать, что благо в данной модели хотя и субъективно, все же универсально (подобный ход мышления часто именуют взглядом с «Точки зрения Вселенной», о чём много говорит Питер Сингер).
Как я полагаю нелишним будет рассмотреть и некоторые возражения к данному подходу, которые выйдут позднее на канале, а пока что спрошу у Вас, как вы думаете насколько данных подход успешно позволяет ответить на вопрос о возможности универсального Блага?
#Моральный_реализм'
Telegram
LS Philosophy | Андрей Леман
Можно ли из индивидуального блага вывести универсальное?
В своём недавнем переводе статьи Вильямса (E.G. Williams) я подметил для себя интересную и, как я полагаю, недооцененную форму обоснования консеквенциализма.
Этот тип обоснования автор именует «эгалитарным»…
В своём недавнем переводе статьи Вильямса (E.G. Williams) я подметил для себя интересную и, как я полагаю, недооцененную форму обоснования консеквенциализма.
Этот тип обоснования автор именует «эгалитарным»…
Копить надо лучше было?
Возвращаемся к тематике промышленной революции. Вообще, мы обратились к этому вопросу именно потому, что промышленная революция поделила историю на "до" и "после".
До нее весь мир жил примерно одинаково [плохо], а вот начиная с 18 века, и особенно с середины 19 века - диспропорции в развитии стали весьма существенны. Как так вышло?
В прошлой заметке мы осторожно наметили вектор объяснения из области социальной психологии, а в этой попробуем разобраться с "материалистическими" подходами. Источником для нас послужит та же статья Георга Остердихоффа.
Итак, причина возникновения промышленной революции именно в Европе может заключаться в том, что именно в этом регионе сформировалось огромное количество накоплений, которые и были вложены в технологии. Нищим странам, в свою очередь, инвестировать неоткуда.
Нетрудно предположить, что такой подход говорит о том, что в Европе, грубо говоря, деньги были, а вот в Азии - нет. Европейцы правдами и неправдами захватили мировые рынки, замкнули на себя финансовые потоки, и дело в шляпе.
Однако, отмечает Г.Остердихофф, такой подход довольно однобокий. В "критический период" между 1500 и 1800 годами Европа вовсе не была абсолютным гегемоном мировых рынков.
Объем тихоокеанской морской торговли превосходил объем атлантической, азиатские торговые маршруты также не были подконтрольны европейцам.
Например, Китай вплоть до начала 18 века был примерно настолько же богат (по ВВП на душу населения) как и самые богатые европейские страны, туда стекалось золото и серебро из южноамериканских колоний.
Однако Китаю это не помогло.
Получается, одними накоплениями сыт не будешь?
Возвращаемся к тематике промышленной революции. Вообще, мы обратились к этому вопросу именно потому, что промышленная революция поделила историю на "до" и "после".
До нее весь мир жил примерно одинаково [плохо], а вот начиная с 18 века, и особенно с середины 19 века - диспропорции в развитии стали весьма существенны. Как так вышло?
В прошлой заметке мы осторожно наметили вектор объяснения из области социальной психологии, а в этой попробуем разобраться с "материалистическими" подходами. Источником для нас послужит та же статья Георга Остердихоффа.
Итак, причина возникновения промышленной революции именно в Европе может заключаться в том, что именно в этом регионе сформировалось огромное количество накоплений, которые и были вложены в технологии. Нищим странам, в свою очередь, инвестировать неоткуда.
Нетрудно предположить, что такой подход говорит о том, что в Европе, грубо говоря, деньги были, а вот в Азии - нет. Европейцы правдами и неправдами захватили мировые рынки, замкнули на себя финансовые потоки, и дело в шляпе.
Однако, отмечает Г.Остердихофф, такой подход довольно однобокий. В "критический период" между 1500 и 1800 годами Европа вовсе не была абсолютным гегемоном мировых рынков.
Объем тихоокеанской морской торговли превосходил объем атлантической, азиатские торговые маршруты также не были подконтрольны европейцам.
Например, Китай вплоть до начала 18 века был примерно настолько же богат (по ВВП на душу населения) как и самые богатые европейские страны, туда стекалось золото и серебро из южноамериканских колоний.
Однако Китаю это не помогло.
Получается, одними накоплениями сыт не будешь?
Результаты недавнего опроса Russian Field наглядно демонстрируют степень достоверности тезисов о полной поддержке населением операторов системы.
В опросе нам особенно интересна часть, посвященная отношению к иноагентам. Ведь что вообще такое иноагент в Федерации? Термин "иноагент" вполне может трактоваться как "нелояльный". Например, иноагентом может быть признано "лицо, подвергшееся иностранному влиянию". В общем, не вполне преданный гражданин. Да и практика "раздачи" таких статусов скорее подтверждает эту гипотезу.
Исходя из этого, можно предположить, что негативное отношение к иноагентам будет как раз у самых лояльных граждан.
Обратимся же теперь к данным Russian Field. Участникам телефонного опроса было предложено в свободной форме охарактеризовать иноагентов.
На первый взгляд, действительно, негативные оценки иноагентов весьма распространены. Если сложить кластеры негативных характеристик, то более 47% опрошенных в той или иной мере иноагентов не приветствуют.
Однако в этой комнате есть два слона.
Первый слон покажется, если мы посмотрим на разбивку респондентов по возрастам.
В группе 18-29 лет негативное отношение к иноагентам продемонстрировали около 16% опрошенных, в группе 30-44 года - около 30%.
В целом, чем моложе человек, тем менее он склонен клеймить иноагентов.
Второй слон заключается в графе "затрудняюсь ответить". Вообще, если смотреть возрастую разбивку, этот вариант выбрали аж 46,5% респондентов в возрасте от 18 до 29 лет, и более 30% - в возрасте от 30 до 44 лет. Только в более старших возрастных группах вариант "затрудняюсь ответить" не самый популярный.
О чем это нам говорит?
Во первых, о том, что очень многие на такие вопросы предпочитают не отвечать. Какое мнение на самом деле у этих людей - мы не знаем, но вряд ли они очень лояльны.
Во-вторых, о том, что власть поддерживают в основном среди старшего поколения. Это, в принципе, не новость.
Но и среди них поддержка далеко не безусловная.
Во многом даже тут предпочитают молчать и держать свое мнение при себе.
В опросе нам особенно интересна часть, посвященная отношению к иноагентам. Ведь что вообще такое иноагент в Федерации? Термин "иноагент" вполне может трактоваться как "нелояльный". Например, иноагентом может быть признано "лицо, подвергшееся иностранному влиянию". В общем, не вполне преданный гражданин. Да и практика "раздачи" таких статусов скорее подтверждает эту гипотезу.
Исходя из этого, можно предположить, что негативное отношение к иноагентам будет как раз у самых лояльных граждан.
Обратимся же теперь к данным Russian Field. Участникам телефонного опроса было предложено в свободной форме охарактеризовать иноагентов.
На первый взгляд, действительно, негативные оценки иноагентов весьма распространены. Если сложить кластеры негативных характеристик, то более 47% опрошенных в той или иной мере иноагентов не приветствуют.
Однако в этой комнате есть два слона.
Первый слон покажется, если мы посмотрим на разбивку респондентов по возрастам.
В группе 18-29 лет негативное отношение к иноагентам продемонстрировали около 16% опрошенных, в группе 30-44 года - около 30%.
В целом, чем моложе человек, тем менее он склонен клеймить иноагентов.
Второй слон заключается в графе "затрудняюсь ответить". Вообще, если смотреть возрастую разбивку, этот вариант выбрали аж 46,5% респондентов в возрасте от 18 до 29 лет, и более 30% - в возрасте от 30 до 44 лет. Только в более старших возрастных группах вариант "затрудняюсь ответить" не самый популярный.
О чем это нам говорит?
Во первых, о том, что очень многие на такие вопросы предпочитают не отвечать. Какое мнение на самом деле у этих людей - мы не знаем, но вряд ли они очень лояльны.
Во-вторых, о том, что власть поддерживают в основном среди старшего поколения. Это, в принципе, не новость.
Но и среди них поддержка далеко не безусловная.
Во многом даже тут предпочитают молчать и держать свое мнение при себе.
Есть ли в Федерации гражданское общество?
Неоднократно приходилось сталкиваться с мнением, что в Федерации существует гражданское общество, причем в этом контексте как правило встречается две позиции.
Первая заключается в том, что такое общество существует, но находится "в спячке", то есть его активность ограничена разного рода режимными факторами.
Вторая позиция заключается в апелляции к существованию разного рода общественных объединений, мол оглянитесь, общество-то ведь активное, посмотрите, сколько разных интересных объединений и движений существует.
Для того чтобы прояснить, как на самом деле обстоят дела с гражданским обществом в нашей необъятной, давайте определимся сперва с тем, что же такое гражданское общество, поскольку без определения никакая дискуссия невозможна.
На наш скромный взгляд, гражданское общество - это довольно конкретный аналитический конструкт позволяющий разграничить сферу государственной активности и частной.
В этом смысле мы разделяем мысль политолога А.Ю.Сунгурова о том, что гражданское общество представляет собой совокупность самоуправляющихся людей и их объединений (а также многообразных связей между ними), действующих независимо от властных структур и уважающих действующие законы (при уважении законами и властями прав человека).
Действительно, самым адекватным подходом в осмыслении гражданского общества является четкое определение его границ и структурных характеристик.
Также, например, гражданскому обществу можно противопоставить специфического рода «негосударственный сектор», под чем подразумевается незаконные формирования (вместо партий - подпольные группы, вместо профсоюзов и ассоциаций бизнеса - оргпреступность, вместо НКО - секты).
Так вот, очертив границы и разобравшись с определением гражданского общества, можно довольно просто ответить на мейнстримные позиции касаемо его существования или отсутствия в Федерации.
Итак, что касается многочисленных организаций, проявляющих свою общественную активность, можно сказать следующее: значительное их большинство, которое еще часто характеризуют оксюмороном «институты гражданского общества» - фактически созданные государством объединения, через которые режим создает видимость поддержки и легитимности, еще такое явление называют ГОНГО, об этом у нас кстати есть заметка.
Что касается тезиса о том, что гражданское общество есть, но ему всячески мешают проявить себя - это близко к правде, но лишь отчасти.
На наш взгляд, гражданскому обществу сформироваться, к сожалению, так и не удалось.
Для этого необходимо прежде всего существование определенных институциональных условий (состоятельное местное самоуправление, свобода выражать свое мнение, альтернативная информация, свобода ассоциаций, всеобщее право баллотироваться и тд.), а также хоть какое-то время обкатать существующие механизмы. Ничего подобного создано не было, только лишь фасадные формы без всякого содержания.
Все, что обычно приводится в пример существования гражданского общества обычно сводится к определенным периодам активности разного рода публичных лиц и их сторонников. Однако подобные вспышки (которые, кстати, уже сошли на нет), лишь отражают отсутствие гражданского общества. Без институтов, которые бы обеспечивали "общественникам" защиту и возможность продолжать работу, такие зачатки гражданского общества - априори неконкурентны по сравнению с государством или "негосударственным сектором".
Неоднократно приходилось сталкиваться с мнением, что в Федерации существует гражданское общество, причем в этом контексте как правило встречается две позиции.
Первая заключается в том, что такое общество существует, но находится "в спячке", то есть его активность ограничена разного рода режимными факторами.
Вторая позиция заключается в апелляции к существованию разного рода общественных объединений, мол оглянитесь, общество-то ведь активное, посмотрите, сколько разных интересных объединений и движений существует.
Для того чтобы прояснить, как на самом деле обстоят дела с гражданским обществом в нашей необъятной, давайте определимся сперва с тем, что же такое гражданское общество, поскольку без определения никакая дискуссия невозможна.
На наш скромный взгляд, гражданское общество - это довольно конкретный аналитический конструкт позволяющий разграничить сферу государственной активности и частной.
В этом смысле мы разделяем мысль политолога А.Ю.Сунгурова о том, что гражданское общество представляет собой совокупность самоуправляющихся людей и их объединений (а также многообразных связей между ними), действующих независимо от властных структур и уважающих действующие законы (при уважении законами и властями прав человека).
Действительно, самым адекватным подходом в осмыслении гражданского общества является четкое определение его границ и структурных характеристик.
Также, например, гражданскому обществу можно противопоставить специфического рода «негосударственный сектор», под чем подразумевается незаконные формирования (вместо партий - подпольные группы, вместо профсоюзов и ассоциаций бизнеса - оргпреступность, вместо НКО - секты).
Так вот, очертив границы и разобравшись с определением гражданского общества, можно довольно просто ответить на мейнстримные позиции касаемо его существования или отсутствия в Федерации.
Итак, что касается многочисленных организаций, проявляющих свою общественную активность, можно сказать следующее: значительное их большинство, которое еще часто характеризуют оксюмороном «институты гражданского общества» - фактически созданные государством объединения, через которые режим создает видимость поддержки и легитимности, еще такое явление называют ГОНГО, об этом у нас кстати есть заметка.
Что касается тезиса о том, что гражданское общество есть, но ему всячески мешают проявить себя - это близко к правде, но лишь отчасти.
На наш взгляд, гражданскому обществу сформироваться, к сожалению, так и не удалось.
Для этого необходимо прежде всего существование определенных институциональных условий (состоятельное местное самоуправление, свобода выражать свое мнение, альтернативная информация, свобода ассоциаций, всеобщее право баллотироваться и тд.), а также хоть какое-то время обкатать существующие механизмы. Ничего подобного создано не было, только лишь фасадные формы без всякого содержания.
Все, что обычно приводится в пример существования гражданского общества обычно сводится к определенным периодам активности разного рода публичных лиц и их сторонников. Однако подобные вспышки (которые, кстати, уже сошли на нет), лишь отражают отсутствие гражданского общества. Без институтов, которые бы обеспечивали "общественникам" защиту и возможность продолжать работу, такие зачатки гражданского общества - априори неконкурентны по сравнению с государством или "негосударственным сектором".
К вопросу о федерализме
Полагаем, что для разговора о федерализме (его недостатке, или наоборот, избытке), нужно сначала погрузиться в хитросплетения самой концепции.
Как видится, федерализм выходит далеко за рамки территориального устройства, а скорее относится к специфике построения взаимоотношений в политической системе в целом.
В общем и целом федерализм можно охарактеризовать как принцип политической организации, предполагающий наличие определенного уровня самостоятельности на каждом ярусе принятия решений. То есть иерархия политической системы уравновешивается разделением полномочий на каждом из уровней.
Если обратиться к признанному классику теории федерализма Данэлю Элейзеру, то ученый также отмечал ошибочность взгляда на федерализм как "пирамиду", в которой над "регионами" стоят "федералы". Точнее рассматривать федерализм как матрицу, в которой есть непререкаемые "зоны влияния" каждого уровня власти, что заставляет их каждый раз приходить к компромиссу при решении спорных вопросов.
Собственно, также можно упомянуть и концепцию "федеративного общества" Уильяма Ливингстона и Аренда Лейпхарта, которая говорит о равновесном представительстве сегментов такого общества, каждый их которых имеет, например, право "вето" в случае принятия важных решений, а также обладает автономией.
Таким образом, федерализм наступает, когда политическая система позволяет своим сегментам действовать по своему усмотрению, а централизация заменяется консенсусной формой принятия решений.
Полагаем, что для разговора о федерализме (его недостатке, или наоборот, избытке), нужно сначала погрузиться в хитросплетения самой концепции.
Как видится, федерализм выходит далеко за рамки территориального устройства, а скорее относится к специфике построения взаимоотношений в политической системе в целом.
В общем и целом федерализм можно охарактеризовать как принцип политической организации, предполагающий наличие определенного уровня самостоятельности на каждом ярусе принятия решений. То есть иерархия политической системы уравновешивается разделением полномочий на каждом из уровней.
Если обратиться к признанному классику теории федерализма Данэлю Элейзеру, то ученый также отмечал ошибочность взгляда на федерализм как "пирамиду", в которой над "регионами" стоят "федералы". Точнее рассматривать федерализм как матрицу, в которой есть непререкаемые "зоны влияния" каждого уровня власти, что заставляет их каждый раз приходить к компромиссу при решении спорных вопросов.
Собственно, также можно упомянуть и концепцию "федеративного общества" Уильяма Ливингстона и Аренда Лейпхарта, которая говорит о равновесном представительстве сегментов такого общества, каждый их которых имеет, например, право "вето" в случае принятия важных решений, а также обладает автономией.
Таким образом, федерализм наступает, когда политическая система позволяет своим сегментам действовать по своему усмотрению, а централизация заменяется консенсусной формой принятия решений.
Правительство и государство
Интересный взгляд на проблему разграничения терминов "государство" и "правительство" находим в статье профессора Санкт-Петербургского университета Владимира Гуторова "К вопросу о происхождении государства: парадоксы и аномалии современных интерпретаций".
Обращаясь к работе Д. Норта, Д. Уоллиса и Б. Вайнгаста «Насилие и социальные порядки», автор отмечает, что фундаментальными понятиями для понимания природы государства являются, во-первых, институты - "правила игры", нормы поведения и средства принуждения к исполнению норм, а также организации - координируемые нормами группы индивидов. В то же время организации следят за исполнением норм.
Таким образом, институты обеспечивают функционирование организаций, а организации обеспечивают реализацию институтов в социальном пространстве.
Соответственно, теория государства состоит из "теории политики" - которая, если упрощать, отвечает на вопрос "как функционируют институты", а также "теории правительства", которая отвечает на вопрос "как функционируют организации".
Правительство, в такой интерпретации, является "совокупностью организаций", которые проводят в жизнь правила, по которым живет политическая система.
Правительство - это любое правление, которое успешно обеспечивает реализацию собственных правил на определенной территории.
В свою очередь, государство является более аморфным конструктом - "соединением жителей территориальной области и ее правительства".
Фактически, государство является малоинформативной аналитической категорией, механически объединяющей "управляющих и управляемых". Государство, в такой интерпретации - умозрительный конструкт, не являющийся актором политических процессов. Таким актором является структура управления - правительство.
Во многом государство - это то же самое, что и "народ" - означающее без означаемого, некий эмоциональный троп, призванный создавать чувство солидарности и общности у населения.
Таким образом, при анализе политических процессов термин "правительство" является ключевым, поскольку акцентирует внимание именно на аспекте управления политической системой.
Интересный взгляд на проблему разграничения терминов "государство" и "правительство" находим в статье профессора Санкт-Петербургского университета Владимира Гуторова "К вопросу о происхождении государства: парадоксы и аномалии современных интерпретаций".
Обращаясь к работе Д. Норта, Д. Уоллиса и Б. Вайнгаста «Насилие и социальные порядки», автор отмечает, что фундаментальными понятиями для понимания природы государства являются, во-первых, институты - "правила игры", нормы поведения и средства принуждения к исполнению норм, а также организации - координируемые нормами группы индивидов. В то же время организации следят за исполнением норм.
Таким образом, институты обеспечивают функционирование организаций, а организации обеспечивают реализацию институтов в социальном пространстве.
Соответственно, теория государства состоит из "теории политики" - которая, если упрощать, отвечает на вопрос "как функционируют институты", а также "теории правительства", которая отвечает на вопрос "как функционируют организации".
Правительство, в такой интерпретации, является "совокупностью организаций", которые проводят в жизнь правила, по которым живет политическая система.
Правительство - это любое правление, которое успешно обеспечивает реализацию собственных правил на определенной территории.
В свою очередь, государство является более аморфным конструктом - "соединением жителей территориальной области и ее правительства".
Фактически, государство является малоинформативной аналитической категорией, механически объединяющей "управляющих и управляемых". Государство, в такой интерпретации - умозрительный конструкт, не являющийся актором политических процессов. Таким актором является структура управления - правительство.
Во многом государство - это то же самое, что и "народ" - означающее без означаемого, некий эмоциональный троп, призванный создавать чувство солидарности и общности у населения.
Таким образом, при анализе политических процессов термин "правительство" является ключевым, поскольку акцентирует внимание именно на аспекте управления политической системой.
Одним из излюбленных методов правительств, решивших возрождать нравственность и/или увеличивать рождаемость в государстве, является запрет абортов.
Также и одной из популярных мер по "либерализации" законодательства является декриминализация абортов (если они ранее были запрещены).
Любые споры на данную тему в конечном счёте приводят нас к дебатам о моральной допустимости/недопустимости абортов.
Тема актуальная, и поэтому мы решили опубликовать статью нашего друга и коллеги Андрея Лемана, которая достаточно подробно раскрывает вопрос аргументации как позиций сторонников допустимости абортов (pro-choice), так и сторонников их недопустимости (pro-life).
Предлагаем всем желающим ознакомиться со статьей, а также пройти опрос.
Также и одной из популярных мер по "либерализации" законодательства является декриминализация абортов (если они ранее были запрещены).
Любые споры на данную тему в конечном счёте приводят нас к дебатам о моральной допустимости/недопустимости абортов.
Тема актуальная, и поэтому мы решили опубликовать статью нашего друга и коллеги Андрея Лемана, которая достаточно подробно раскрывает вопрос аргументации как позиций сторонников допустимости абортов (pro-choice), так и сторонников их недопустимости (pro-life).
Предлагаем всем желающим ознакомиться со статьей, а также пройти опрос.
VK
Абортология или наука о правильном мышлении об абортах
Автор: Андрей Леман
Маятник идёт назад
В ставшей уже классической работе "Насилие и социальные порядки" находим интересные тезисы, которые считаем нужным воспроизвести, даже если многие из вас с ними знакомы. Как говорится, хорошее повтори.
Итак, авторы выделяют две модели политических систем - естественное государство и общество открытого доступа.
Что такое естественное государство? Это "базовая" модель политической системы, которой управляет закрытая "господствующая коалиция". ограничившая всем остальными доступ к ценным ресурсам и видам деятельности (установив монополии). Путем концентрации ресурсов правящая коалиция обеспечивает относительный контроль насилия на подвластной территории.
Что же такое общество открытого доступа? Это "нестандартная" модель политической системы, при которой элита ограничивается правовыми нормами (которые вынуждена соблюдать), при которой формы общественных и частных организаций более-менее устоялись (то есть режим не меняется с каждым новым правителем), а также обеспечивается разделение экономики и политики (то есть, бизнес не подконтролен властной верхушке).
Важно то, что общество открытого доступа не является нормой, нормой является именно естественное государство. К обществу открытого доступа нельзя прийти линейно, механизм его создания авторы описывают чрезвычайно туманно. Более того, возможен откат от общества открытого доступа к естественному государству.
Позволим добавить и собственный комментарий к этим тезисам. Фактически, в 2011 году авторы наметили риск "сползания" обществ открытого доступа в сторону естественных государств. Можно, конечно, спорить о том, насколько "открытым" был доступ в этих обществах (речь, конечно, идет, о доступе к власти), но, по нашему мнению, бесспорно то, что с 1789 года европейцы (и североамериканцы) испытали колоссальный рост субъектности. Элиты были вынуждены делиться - и властью, и благосостоянием. Как видится, причиной тому была растущая способность общества "создать проблемы" правящему классу. Эпоха массовых армий, в частности, располагала к некоему пиетету перед потенциальными солдатами этих армий.
Однако сейчас маятник пошел назад. Элитарии уже не ощущают угрозы, исходящей от общества - информационные операции и медиатехнологии сделали свое дело. Также как и снизилась роль обычного гражданина в производстве ВВП - финансовые операции и дешевая рабочая сила куда более выгодны.
Таким образом, особенных препятствий перед сползанием "развитых" стран в сторону старых и недобрых естественных государств, считайте, что и не осталось.
В ставшей уже классической работе "Насилие и социальные порядки" находим интересные тезисы, которые считаем нужным воспроизвести, даже если многие из вас с ними знакомы. Как говорится, хорошее повтори.
Итак, авторы выделяют две модели политических систем - естественное государство и общество открытого доступа.
Что такое естественное государство? Это "базовая" модель политической системы, которой управляет закрытая "господствующая коалиция". ограничившая всем остальными доступ к ценным ресурсам и видам деятельности (установив монополии). Путем концентрации ресурсов правящая коалиция обеспечивает относительный контроль насилия на подвластной территории.
Что же такое общество открытого доступа? Это "нестандартная" модель политической системы, при которой элита ограничивается правовыми нормами (которые вынуждена соблюдать), при которой формы общественных и частных организаций более-менее устоялись (то есть режим не меняется с каждым новым правителем), а также обеспечивается разделение экономики и политики (то есть, бизнес не подконтролен властной верхушке).
Важно то, что общество открытого доступа не является нормой, нормой является именно естественное государство. К обществу открытого доступа нельзя прийти линейно, механизм его создания авторы описывают чрезвычайно туманно. Более того, возможен откат от общества открытого доступа к естественному государству.
Позволим добавить и собственный комментарий к этим тезисам. Фактически, в 2011 году авторы наметили риск "сползания" обществ открытого доступа в сторону естественных государств. Можно, конечно, спорить о том, насколько "открытым" был доступ в этих обществах (речь, конечно, идет, о доступе к власти), но, по нашему мнению, бесспорно то, что с 1789 года европейцы (и североамериканцы) испытали колоссальный рост субъектности. Элиты были вынуждены делиться - и властью, и благосостоянием. Как видится, причиной тому была растущая способность общества "создать проблемы" правящему классу. Эпоха массовых армий, в частности, располагала к некоему пиетету перед потенциальными солдатами этих армий.
Однако сейчас маятник пошел назад. Элитарии уже не ощущают угрозы, исходящей от общества - информационные операции и медиатехнологии сделали свое дело. Также как и снизилась роль обычного гражданина в производстве ВВП - финансовые операции и дешевая рабочая сила куда более выгодны.
Таким образом, особенных препятствий перед сползанием "развитых" стран в сторону старых и недобрых естественных государств, считайте, что и не осталось.
Умные чиновники всех спасут?
Периодически встречаем тезисы о том, что именно «рациональная бюрократия», под которой обычно понимают административный аппарат, действующий согласно тщательно выверенным должностным инструкциям, кандидатов на должности в котором также отбирают согласно результатам специальных экзаменов, является залогом процветания государства.
Более того, некоторые исследователи полагают, что сам феномен «рациональной бюрократии» является условием возникновения современного государства. Также в информационном пространстве, например, можно встретить тезисы о том, что необразованная аристократия помешала Сперанскому ввести экзамены для чиновников, и это внесло вклад в отставании Российской империи от стран Западной Европы.
Однако заметим, что вообще то «рациональная бюрократия» не является палочкой-выручалочкой, и вообще вряд ли сильно на что-либо влияет.
Например, американский историк Х.Г. Крил в своем труде "Становление государственной власти в Китае" писал, что система управления в Китае уже в давние времена весьма напоминала нашу нынешнюю.
"В I в. до н.э. в Китае, уже тогда одном из крупнейших государств, когда-либо известных миру, управление осуществлялось централизованной и профессиональной бюрократией, в которой были представлены все слои общества… Уже в I в. до н.э. чиновников в Китае отбирали на должности и повышали по службе, как правило, на основе таких объективных критериев, как государственные экзамены и заслуги."
В то же время "на Западе первый письменный экзамен для претендентов на государственные должности официально состоялся в Берлине в 1693 г., а практика систематической ежегодной аттестации чиновников утвердилась в Британии лишь после Первой мировой войны".
Тем не менее, отсутствие аттестации чиновников, как мы знаем, не помешало Британии доминировать над Китаем.
Значит, дело вовсе не в бюрократии?
Периодически встречаем тезисы о том, что именно «рациональная бюрократия», под которой обычно понимают административный аппарат, действующий согласно тщательно выверенным должностным инструкциям, кандидатов на должности в котором также отбирают согласно результатам специальных экзаменов, является залогом процветания государства.
Более того, некоторые исследователи полагают, что сам феномен «рациональной бюрократии» является условием возникновения современного государства. Также в информационном пространстве, например, можно встретить тезисы о том, что необразованная аристократия помешала Сперанскому ввести экзамены для чиновников, и это внесло вклад в отставании Российской империи от стран Западной Европы.
Однако заметим, что вообще то «рациональная бюрократия» не является палочкой-выручалочкой, и вообще вряд ли сильно на что-либо влияет.
Например, американский историк Х.Г. Крил в своем труде "Становление государственной власти в Китае" писал, что система управления в Китае уже в давние времена весьма напоминала нашу нынешнюю.
"В I в. до н.э. в Китае, уже тогда одном из крупнейших государств, когда-либо известных миру, управление осуществлялось централизованной и профессиональной бюрократией, в которой были представлены все слои общества… Уже в I в. до н.э. чиновников в Китае отбирали на должности и повышали по службе, как правило, на основе таких объективных критериев, как государственные экзамены и заслуги."
В то же время "на Западе первый письменный экзамен для претендентов на государственные должности официально состоялся в Берлине в 1693 г., а практика систематической ежегодной аттестации чиновников утвердилась в Британии лишь после Первой мировой войны".
Тем не менее, отсутствие аттестации чиновников, как мы знаем, не помешало Британии доминировать над Китаем.
Значит, дело вовсе не в бюрократии?
У кого что болит
Опубликована любопытная социология от McKinsey, где, в частности, есть интересные данные по восприятию людьми своего здоровья в разных аспектах.
Исследование охватило все континенты, но РФ, к сожалению, там нет. Наверное. можно сопоставить результаты с польскими.
Тема здоровья раскрыта в четырех аспектах:
1. Психическое (ментальное) здоровье
2. Социальное благополучие (способность выстраивать и поддерживать взаимоотношения)
3. Духовное благополучие (наличие цели в жизни, смысла жизни, чувства принадлежности)
4. Физическое здоровье
Исследование поколенческое, респонденты разбиты не только по странам, но и по возрастным группам:
1. Беби-бумеры (1946-1964 годы рождения)
2. Поколение X (1965-1980)
3. Миллениалы (1981-1996)
4. Поколение Z (1996-2012)
В целом поколение Z (или просто зумеры) испытывает наибольшие проблемы с психическим здоровьем (18% всех участников отметили, что оно у них плохое или очень плохое).
Также хуже (но ненамного) относительно других поколений с социальным и духовным благополучием. Доля таких респондентов составила по 14%.
Интереснее посмотреть на ситуацию по странам. Например, самая вопиющая ситуация в США и Бразилии - там у трети зумеров проблемы с психикой.
Самые неблагополучные зумеры в Японии - практически у трети все плохо с психикой, социальными навыками и чувством принадлежности.
В Польше, кстати, ментальные проблемы отметили у себя 27% зумеров, проблемы с чувством принадлежности - 25%.
Также удивила Саудовская Аравия. Там все плохо уже у стариков-бумеров. Больше 30% испытывают проблемы с психикой, социализацией, чувством принадлежности, 29% - с физическим здоровьем (самый большой процент среди всех стран). С чем связана такая аномалия, неясно, обычно в этом исследовании у стариков все хорошо (кроме здоровья физического, но тут все объяснимо).
В целом можно сказать, что самые "нездоровые" страны (по убыванию) - это США, Япония, Бразилия, страны Европы.
Арабские страны и Африка (на примере Нигерии) более "здоровые". Азия (на примере Вьетнама и Китая - чуть лучше самых благополучных европейских стран)
Вероятно, есть корелляция с распространением рекреационного использования социальных медиа (о чем, кстати, говорится в исследовании), а также со средним возрастом населения. Более молодое общество - меньше проблем со здоровьем у всех возрастных когорт.
Возможно также, что зумеры больше уделяют внимание своим психическим проблемам, по сравнению со старшими поколениями, поэтому у них показатели выше.
Интересно, какая ситуация по этим показателям в Российской Федерации?
Опубликована любопытная социология от McKinsey, где, в частности, есть интересные данные по восприятию людьми своего здоровья в разных аспектах.
Исследование охватило все континенты, но РФ, к сожалению, там нет. Наверное. можно сопоставить результаты с польскими.
Тема здоровья раскрыта в четырех аспектах:
1. Психическое (ментальное) здоровье
2. Социальное благополучие (способность выстраивать и поддерживать взаимоотношения)
3. Духовное благополучие (наличие цели в жизни, смысла жизни, чувства принадлежности)
4. Физическое здоровье
Исследование поколенческое, респонденты разбиты не только по странам, но и по возрастным группам:
1. Беби-бумеры (1946-1964 годы рождения)
2. Поколение X (1965-1980)
3. Миллениалы (1981-1996)
4. Поколение Z (1996-2012)
В целом поколение Z (или просто зумеры) испытывает наибольшие проблемы с психическим здоровьем (18% всех участников отметили, что оно у них плохое или очень плохое).
Также хуже (но ненамного) относительно других поколений с социальным и духовным благополучием. Доля таких респондентов составила по 14%.
Интереснее посмотреть на ситуацию по странам. Например, самая вопиющая ситуация в США и Бразилии - там у трети зумеров проблемы с психикой.
Самые неблагополучные зумеры в Японии - практически у трети все плохо с психикой, социальными навыками и чувством принадлежности.
В Польше, кстати, ментальные проблемы отметили у себя 27% зумеров, проблемы с чувством принадлежности - 25%.
Также удивила Саудовская Аравия. Там все плохо уже у стариков-бумеров. Больше 30% испытывают проблемы с психикой, социализацией, чувством принадлежности, 29% - с физическим здоровьем (самый большой процент среди всех стран). С чем связана такая аномалия, неясно, обычно в этом исследовании у стариков все хорошо (кроме здоровья физического, но тут все объяснимо).
В целом можно сказать, что самые "нездоровые" страны (по убыванию) - это США, Япония, Бразилия, страны Европы.
Арабские страны и Африка (на примере Нигерии) более "здоровые". Азия (на примере Вьетнама и Китая - чуть лучше самых благополучных европейских стран)
Вероятно, есть корелляция с распространением рекреационного использования социальных медиа (о чем, кстати, говорится в исследовании), а также со средним возрастом населения. Более молодое общество - меньше проблем со здоровьем у всех возрастных когорт.
Возможно также, что зумеры больше уделяют внимание своим психическим проблемам, по сравнению со старшими поколениями, поэтому у них показатели выше.
Интересно, какая ситуация по этим показателям в Российской Федерации?
McKinsey & Company
Gen Z mental health: The impact of tech and social media
A new McKinsey Health Institute survey of more than 42,000 respondents in 26 countries explores the impact of tech and social media on Gen Z's mental health.
Фильтрация выборов
Приближается период выборов глав некоторых регионов, и самое время вспомнить о таком занятном элементе избирательного законодательства, как "муниципальный фильтр".
Муниципальный фильтр заключается в том, что для выдвижения на должность главы региона кандидату нужно получить нотариально заверенные подписи в свою поддержку от муниципальных депутатов (или избранных на муниципальных выборах глав муниципальных образований). Для удобства мы будем называть их муниципальными представителями.
В Федеральном законе "Об общих принципах организации публичной власти в субъектах Российской Федерации" (части 6 и 7 статьи 22) указано, что доля необходимой поддержки может составлять от 5 до 10% муниципальных представителей (конкретная цифра устанавливается законом региона). Более того, поддержку нужно получить в 75% муниципальных образований.
При этом один муниципальный представитель может поддержать только одного кандидата, и эта поддержка публична - списки поддержавших публикуются в открытом доступе. Подпись в поддержку отозвать нельзя.
Фактически, муниципальный фильтр отсекает от участия в выборах тех, кого в регионе не знают (или тех, кто не пользуется поддержкой местных\федеральных элит, ведь мало какой муниципальный представитель хочет навлечь на себя проблемы, поддержав "не того".
Впрочем, можно возразить, сказав, что муниципальный фильтр позволяет избежать "засорения" избирательных списков кандидатами-спойлерами. Также муниципальный фильтр ориентирует политиков на долгосрочную стратегию - ведь сначала нужно получить контроль над муниципалитетами, а уже только потом вступать в гонку за кресло губернатора.
В общем, механизм спорный, поэтому мы хотим узнать ваше мнение - нужен ли муниципальный фильтр?
Приближается период выборов глав некоторых регионов, и самое время вспомнить о таком занятном элементе избирательного законодательства, как "муниципальный фильтр".
Муниципальный фильтр заключается в том, что для выдвижения на должность главы региона кандидату нужно получить нотариально заверенные подписи в свою поддержку от муниципальных депутатов (или избранных на муниципальных выборах глав муниципальных образований). Для удобства мы будем называть их муниципальными представителями.
В Федеральном законе "Об общих принципах организации публичной власти в субъектах Российской Федерации" (части 6 и 7 статьи 22) указано, что доля необходимой поддержки может составлять от 5 до 10% муниципальных представителей (конкретная цифра устанавливается законом региона). Более того, поддержку нужно получить в 75% муниципальных образований.
При этом один муниципальный представитель может поддержать только одного кандидата, и эта поддержка публична - списки поддержавших публикуются в открытом доступе. Подпись в поддержку отозвать нельзя.
Фактически, муниципальный фильтр отсекает от участия в выборах тех, кого в регионе не знают (или тех, кто не пользуется поддержкой местных\федеральных элит, ведь мало какой муниципальный представитель хочет навлечь на себя проблемы, поддержав "не того".
Впрочем, можно возразить, сказав, что муниципальный фильтр позволяет избежать "засорения" избирательных списков кандидатами-спойлерами. Также муниципальный фильтр ориентирует политиков на долгосрочную стратегию - ведь сначала нужно получить контроль над муниципалитетами, а уже только потом вступать в гонку за кресло губернатора.
В общем, механизм спорный, поэтому мы хотим узнать ваше мнение - нужен ли муниципальный фильтр?
Ваше отношение к муниципальному фильтру на выборах:
Anonymous Poll
12%
Муниципальный фильтр необходим (ориентирует на долгосрочную работу в регионе, не пускает радикалов)
84%
Муниципальный фильтр вреден (это инструмент для недопуска неугодных)
5%
Свой вариант (в комментариях)
Достать ножи
Депутат Государственной Думы Михаил Матвеев, известный своими инициативами, направленными на ограничение миграционного притока в Российскую Федерацию, занялся проблемой ношения ножей.
P.S.
Мы внимательно следим за деятельностью Матвеева, поскольку он фактически единственный скептически настроенный по отношению к миграции политик федерального уровня, а миграция, в то же время - одна из самых "больных" (и виральных) тем в политическом дискурсе.
Вообще, это граничит с вопросом о проблеме ношения огнестрельного оружия, разница только в том, что нож сейчас находится в серой зоне.
Объективно, полностью запретить ножи (как, например, короткоствольное огнестрельное оружие) невозможно, нож необходим в быту.
Однако в теории можно действительно ограничить ношение любых ножей на улице (а не только холодного оружия).
Но эта норма будет трудновыполнимой, и возможно дойдет до абсурда (полиция будет обыскивать каждого).
Однако может стать безопаснее (в теории).
Депутат Государственной Думы Михаил Матвеев, известный своими инициативами, направленными на ограничение миграционного притока в Российскую Федерацию, занялся проблемой ношения ножей.
P.S.
Мы внимательно следим за деятельностью Матвеева, поскольку он фактически единственный скептически настроенный по отношению к миграции политик федерального уровня, а миграция, в то же время - одна из самых "больных" (и виральных) тем в политическом дискурсе.
Вообще, это граничит с вопросом о проблеме ношения огнестрельного оружия, разница только в том, что нож сейчас находится в серой зоне.
Объективно, полностью запретить ножи (как, например, короткоствольное огнестрельное оружие) невозможно, нож необходим в быту.
Однако в теории можно действительно ограничить ношение любых ножей на улице (а не только холодного оружия).
Но эта норма будет трудновыполнимой, и возможно дойдет до абсурда (полиция будет обыскивать каждого).
Однако может стать безопаснее (в теории).
Нужно ли запретить ношение ножей?
Anonymous Poll
11%
Нужно полностью запретить ношение любых ножей (даже кухонных)
44%
Оставить как есть: нельзя только холодное оружие
19%
Разрешить свободно носить не только ножи, но и холодное оружие
10%
Запретить носить ножи только иностранным гражданам
13%
Ввести лицензирование на право ношения любых ножей
2%
Свой вариант (в комментариях)
Мировая полиция, которую мы потеряли
Конец 1980-х - начало 1990-х годов можно назвать периодом торжества оптимизма в международных отношениях.
Противоборствующие блоки смягчили свою риторику, одиозные режимы Европы (вроде болгарского или румынского) прекращали свое существование, уступая место более адекватным формам отношениям индивида и правительства.
В этот период мир стоял на пороге создания "мировой полиции" на основе Совета Безопасности ООН, которая следила бы за безопасностью всех участников международных отношений.
Как мы знаем, потом все пошло не так, и мы оказались там, где оказались. Тем не менее, предлагаем вспомнить пример работы такой мировой полиции - операцию в Персидском заливе 1991 года.
Итак, летом 1990 года правящие круги Ирака (по некоторым свидетельствам, это было спонтанное решение Саддама Хусейна), испытывавшего проблемы с экономикой и авторитетом в регионе после провальной Ирано-Иракской войны, приняли решение аннексировать Кувейт, небольшое, но богатое нефтью государство на северо-западном берегу Персидского залива.
2 августа 1990 года иракская армия вторглась в Кувейт, а уже 8 августа он был объявлен 19-й провинцией Ирака. Успех налицо.
Однако с самого начала международная реакция на вторжения начала развиваться по неожиданно активному сценарию.
Уже 2 августа Совет Безопасности ООН принимает Резолюцию 660, требующую вывести иракские войска из Кувейта. Она была очевидно проигнорирована.
6 августа была принята Резолюция 661 установившая экономические санкции против Ирака. Стандартный набор, не так ли?
Далее последовали действия, которые и стали примером работы "мировой полиции". 25 августа 1990 года для обеспечения санкций принимается Резолюция 665, авторизовавшая морскую блокаду Ирака.
Основной же стала Резолюция 678, в соответствии с которой было разрешено использование "всех необходимых средств" для обеспечения выполнения Резолюции 660, то есть вывода иракских войск из Кувейта и восстановления его суверенитета.
Ираку было дано время "на подумать" до 15 января 1991 года.
16 января 1991 года международная коалиция, основной силой которой были вооруженные силы США, начала боевые действия против Ирака. В ходе боевых действий, которые продолжались до 28 февраля, Ирак был полностью разгромлен, и, по некоторым оценкам, "отброшен в доиндустриальную эпоху".
15 марта 1991 года в Кувейте была официально восстановлена монархия.
Операция в Персидском заливе - уникальный случай, когда все члены Совета Безопасности ООН были единодушны в отношении стратегии и тактики разрешения международного конфликта (и в итоге быстро и достаточно эффективно его разрешили).
В отличие от предыдущих и последующих интервенций, "принуждение Ирака к миру" было изначально выдержано в соответствии с нормами международного права, главной площадкой была ООН.
Подобного не было ни до, ни после.
Вместе с тем кейс конфликта Ирака с Кувейтом - не только пример эффективного реагирования международного сообщества, но в то же время и пример недостаточности такого реагирования.
Режим Саддама Хусейна устоял. Уровень жизни в стране серьезно упал, но иракской элите это не особенно повредило. Санкции против Ирака так и не были отменены, однако на устойчивость власти это не повлияло.
Вероятно, было бы лучше, если бы коалиция после непосредственно "военной" части операции продемонстрировала бы и "мирную" - отстранив Саддама Хусейна от власти и установив "опеку" над Ираком. Тогда бы это был бы действительно уникальный кейс, продемонстрировавший возможности международного сообщества по деятельному регулированию миропорядка.
Конец 1980-х - начало 1990-х годов можно назвать периодом торжества оптимизма в международных отношениях.
Противоборствующие блоки смягчили свою риторику, одиозные режимы Европы (вроде болгарского или румынского) прекращали свое существование, уступая место более адекватным формам отношениям индивида и правительства.
В этот период мир стоял на пороге создания "мировой полиции" на основе Совета Безопасности ООН, которая следила бы за безопасностью всех участников международных отношений.
Как мы знаем, потом все пошло не так, и мы оказались там, где оказались. Тем не менее, предлагаем вспомнить пример работы такой мировой полиции - операцию в Персидском заливе 1991 года.
Итак, летом 1990 года правящие круги Ирака (по некоторым свидетельствам, это было спонтанное решение Саддама Хусейна), испытывавшего проблемы с экономикой и авторитетом в регионе после провальной Ирано-Иракской войны, приняли решение аннексировать Кувейт, небольшое, но богатое нефтью государство на северо-западном берегу Персидского залива.
2 августа 1990 года иракская армия вторглась в Кувейт, а уже 8 августа он был объявлен 19-й провинцией Ирака. Успех налицо.
Однако с самого начала международная реакция на вторжения начала развиваться по неожиданно активному сценарию.
Уже 2 августа Совет Безопасности ООН принимает Резолюцию 660, требующую вывести иракские войска из Кувейта. Она была очевидно проигнорирована.
6 августа была принята Резолюция 661 установившая экономические санкции против Ирака. Стандартный набор, не так ли?
Далее последовали действия, которые и стали примером работы "мировой полиции". 25 августа 1990 года для обеспечения санкций принимается Резолюция 665, авторизовавшая морскую блокаду Ирака.
Основной же стала Резолюция 678, в соответствии с которой было разрешено использование "всех необходимых средств" для обеспечения выполнения Резолюции 660, то есть вывода иракских войск из Кувейта и восстановления его суверенитета.
Ираку было дано время "на подумать" до 15 января 1991 года.
16 января 1991 года международная коалиция, основной силой которой были вооруженные силы США, начала боевые действия против Ирака. В ходе боевых действий, которые продолжались до 28 февраля, Ирак был полностью разгромлен, и, по некоторым оценкам, "отброшен в доиндустриальную эпоху".
15 марта 1991 года в Кувейте была официально восстановлена монархия.
Операция в Персидском заливе - уникальный случай, когда все члены Совета Безопасности ООН были единодушны в отношении стратегии и тактики разрешения международного конфликта (и в итоге быстро и достаточно эффективно его разрешили).
В отличие от предыдущих и последующих интервенций, "принуждение Ирака к миру" было изначально выдержано в соответствии с нормами международного права, главной площадкой была ООН.
Подобного не было ни до, ни после.
Вместе с тем кейс конфликта Ирака с Кувейтом - не только пример эффективного реагирования международного сообщества, но в то же время и пример недостаточности такого реагирования.
Режим Саддама Хусейна устоял. Уровень жизни в стране серьезно упал, но иракской элите это не особенно повредило. Санкции против Ирака так и не были отменены, однако на устойчивость власти это не повлияло.
Вероятно, было бы лучше, если бы коалиция после непосредственно "военной" части операции продемонстрировала бы и "мирную" - отстранив Саддама Хусейна от власти и установив "опеку" над Ираком. Тогда бы это был бы действительно уникальный кейс, продемонстрировавший возможности международного сообщества по деятельному регулированию миропорядка.
11 сентября 1973 года чилийская армия свергла социалистическое правительство Сальвадора Альенде. В стране была установлена диктатура генерала Аугусто Пиночета.
Чему эти события могут научить нас сейчас? Очень многому. Чилийская история рассказывает, например, о необдуманных действиях правительства, которое полагалось скорее на догматы, чем на аналитику действительности (это касается как Альенде, который стремился к построению социализма, так и Пиночета с "чикагскими мальчиками", чьи рецепты пришлись далеко не везде к месту).
Но также было в Чили и другое - мирная передача власти (хотя бывший диктатор с соратниками и подверглись потом преследованию), коалиционное пост-авторитарное правительство, осмысление прошлого.
Опыт Чили говорит о том, что дискурс поляризации в целом непродуктивен. Яркий пример - провал проекта новой Конституции, предложенной левыми силами, на референдуме в 2022 году, после чего к доработке были привлечены и правые политики.
Для того, чтобы двигаться вперед, Альенде и Пиночет должны стать частью истории, а не источниками вдохновения и образцами для подражания, пишет The Economist. И мы с этим полностью согласны.
Ведь в конечном счете эта история - не столько про Чили, сколько в целом про политический процесс.
Опасность поляризации и диктатуры, трясина бесплодных и бесполезных (но ожесточенных) споров о прошлом, и в итоге сотрудничество и надежда на компромисс в будущем - это не только Чили, но и мы.
Чему эти события могут научить нас сейчас? Очень многому. Чилийская история рассказывает, например, о необдуманных действиях правительства, которое полагалось скорее на догматы, чем на аналитику действительности (это касается как Альенде, который стремился к построению социализма, так и Пиночета с "чикагскими мальчиками", чьи рецепты пришлись далеко не везде к месту).
Но также было в Чили и другое - мирная передача власти (хотя бывший диктатор с соратниками и подверглись потом преследованию), коалиционное пост-авторитарное правительство, осмысление прошлого.
Опыт Чили говорит о том, что дискурс поляризации в целом непродуктивен. Яркий пример - провал проекта новой Конституции, предложенной левыми силами, на референдуме в 2022 году, после чего к доработке были привлечены и правые политики.
Для того, чтобы двигаться вперед, Альенде и Пиночет должны стать частью истории, а не источниками вдохновения и образцами для подражания, пишет The Economist. И мы с этим полностью согласны.
Ведь в конечном счете эта история - не столько про Чили, сколько в целом про политический процесс.
Опасность поляризации и диктатуры, трясина бесплодных и бесполезных (но ожесточенных) споров о прошлом, и в итоге сотрудничество и надежда на компромисс в будущем - это не только Чили, но и мы.
К вопросу о силе государства и свободе человека
Обмен мнениями натолкнул на мысль о том, что уровень автономности индивида (то, что обычно подразумевается в дебатах об индивидуализме/коллективизме), имеет обратную зависимость от силы государства.
Иными словами, чем государство сильнее, тем меньше пространства остается для индивидуализма.
В связи с этим потребовалось прояснить сам термин "сила государства".
Навскидку предложили, что сила государства определяется по двум показателям:
1) Количество акторов, необходимых для принятия решения (или же показатель концентрации власти)
2) Степень имплементируемости принимаемых решений (или же показатель исполнимости)
В этом случае, если правящая коалиция достаточно мала, а эффективность правления высока, можно говорить о сильном государстве.
Если же круг лиц, имеющих сильное влияние на принятие решений (или же "селектората") достаточно широк, можно говорить об ослаблении государства, так как проект решения должен пройти долгий путь согласований и компромиссов (и не факт, что в конце будет то, что задумывалось в начале).
Возвращаясь к вопросу, как же сила государства влияет на автономию индивида, можно отметить следующее.
Узкая и эффективная правящая коалиция может не учитывать настроения масс (ей это попросту не нужно, так как массы не принимают решения).
Напротив, широкая (и возможно неэффективная) коалиция будет вынуждена заручаться поддержкой "извне", что сделает ее более "понимающей" в отношении населения.
Впрочем, слишком слабое государство несет не меньше рисков, чем слишком сильное, потому что в условиях мировой политики конкуренты не замедлят воспользоваться его неэффективностью, а мировая полиция (о не вполне \удачном дебюте которой мы писали ранее) пока не существует.
Да и внутренние деструктивные элементы (вроде организованной преступности) могут разгуляться.
Обмен мнениями натолкнул на мысль о том, что уровень автономности индивида (то, что обычно подразумевается в дебатах об индивидуализме/коллективизме), имеет обратную зависимость от силы государства.
Иными словами, чем государство сильнее, тем меньше пространства остается для индивидуализма.
В связи с этим потребовалось прояснить сам термин "сила государства".
Навскидку предложили, что сила государства определяется по двум показателям:
1) Количество акторов, необходимых для принятия решения (или же показатель концентрации власти)
2) Степень имплементируемости принимаемых решений (или же показатель исполнимости)
В этом случае, если правящая коалиция достаточно мала, а эффективность правления высока, можно говорить о сильном государстве.
Если же круг лиц, имеющих сильное влияние на принятие решений (или же "селектората") достаточно широк, можно говорить об ослаблении государства, так как проект решения должен пройти долгий путь согласований и компромиссов (и не факт, что в конце будет то, что задумывалось в начале).
Возвращаясь к вопросу, как же сила государства влияет на автономию индивида, можно отметить следующее.
Узкая и эффективная правящая коалиция может не учитывать настроения масс (ей это попросту не нужно, так как массы не принимают решения).
Напротив, широкая (и возможно неэффективная) коалиция будет вынуждена заручаться поддержкой "извне", что сделает ее более "понимающей" в отношении населения.
Впрочем, слишком слабое государство несет не меньше рисков, чем слишком сильное, потому что в условиях мировой политики конкуренты не замедлят воспользоваться его неэффективностью, а мировая полиция (о не вполне \удачном дебюте которой мы писали ранее) пока не существует.
Да и внутренние деструктивные элементы (вроде организованной преступности) могут разгуляться.
О турбопатриотизме
Уже долгое время наблюдаем интересный феномен - многие инфлюенсеры, ранее отметившиеся подчёркнутой приверженностью к авторитарным методам управления (и презрением к какой-бы то ни было децентрализованности власти, не говоря уже об институциональных рамках принятия решений), в то же самое время чувствуют себя вправе власти что-либо советовать или даже требовать.
Это вызывает искреннее недоумение, ведь только недавно человек восхищался диктатурой/жёстко стратифицированным обществом, и вот он раздает советы и пишет рекомендации по управлению политическими процессами.
Можно ли сказать, что такие люди искренне не понимают, что, одобряя закрытую политическую систему, они ставят себя в абсолютно бесправное положение, из которого не то что советы и требования, а даже мнения высказывать не следует.
Иначе говоря, человек одобряет диктатуру, но хочет сохранить все условно "демократические" привилегии, видимо, лично для себя.
Также можно предположить и другое объяснение - подобные инфлюенсеры полагают себя "лояльными", или "конструктивно настроенными", что должно, видимо, давать право на консультации даже "самодержцу".
Однако подобные доводы самими властными авторами, по всей видимости, не поддерживаются.
Уже долгое время наблюдаем интересный феномен - многие инфлюенсеры, ранее отметившиеся подчёркнутой приверженностью к авторитарным методам управления (и презрением к какой-бы то ни было децентрализованности власти, не говоря уже об институциональных рамках принятия решений), в то же самое время чувствуют себя вправе власти что-либо советовать или даже требовать.
Это вызывает искреннее недоумение, ведь только недавно человек восхищался диктатурой/жёстко стратифицированным обществом, и вот он раздает советы и пишет рекомендации по управлению политическими процессами.
Можно ли сказать, что такие люди искренне не понимают, что, одобряя закрытую политическую систему, они ставят себя в абсолютно бесправное положение, из которого не то что советы и требования, а даже мнения высказывать не следует.
Иначе говоря, человек одобряет диктатуру, но хочет сохранить все условно "демократические" привилегии, видимо, лично для себя.
Также можно предположить и другое объяснение - подобные инфлюенсеры полагают себя "лояльными", или "конструктивно настроенными", что должно, видимо, давать право на консультации даже "самодержцу".
Однако подобные доводы самими властными авторами, по всей видимости, не поддерживаются.
К вопросу о ненависти
Ненависть является любопытным концептом, значение которого в сегодняшнем политическом дискурсе трудно переоценить. Разжигание ненависти, язык ненависти, - все это уже стойкие клише, означающие "табу", которые автоматически причисляют уличенных к спискам "неприкасаемых" (а то и ведут к преследованию со стороны государственного аппарата).
Иными словами, самое страшное для политика сегодня - это транслировать ненависть. В целом, логика понятная. Европейская цивилизация прошла через серьезные катаклизмы, которые, в общем-то, были во многом как раз ненавистью и вызваны.
Однако удалось ли исключить ненависть из политического дискурса? Разве вокруг проповедуется любовь, и ничего кроме?
Вопрос риторический. Чуть более сложный вопрос - а стало ли ненависти в политическом дискурсе меньше, чем, скажем, в XIX веке?
Скорее, термин "ненависть" стал инструментальным, превратился в ресурс политической борьбы. Если ненависть является табу - то что может быть лучше, чем обвинить оппонента в нарушении табу? Причем, что характерно, возникает вопрос - допустима ли ненависть к тому, кто ненавидит? Исходя из беглого рассмотрения политических дискуссий, можно сделать вывод о том, что вполне допустима. К "плохим парням" можно применять любые "меры воздействия".
Надо полагать, что слово "ненависть" постигла та же судьба, что и слово "война". Война тоже является табуированным концептом. Как говорится, "лишь бы не было войны", хотя бы в языке. Например, вплоть до XX века вполне себе существовали "военные министерства" (в США до 1947 года был целый Департамент войны), которые потом были заменены на "оборонные".
Тем самым, можно предположить, что произошли изменения не столько в сути вещей (стало меньше ненависти и военных действий), сколько в языке. Люди продолжают делать то, что делали ранее, только называют это более благозвучно. Это, на самом деле, может являться серьезной проблемой - привыкшие к такому "птичьему языку" люди становятся нечувствительными к реальным признакам установления, например, тирании - находясь под успокаивающим влиянием языка.
Ненависть является любопытным концептом, значение которого в сегодняшнем политическом дискурсе трудно переоценить. Разжигание ненависти, язык ненависти, - все это уже стойкие клише, означающие "табу", которые автоматически причисляют уличенных к спискам "неприкасаемых" (а то и ведут к преследованию со стороны государственного аппарата).
Иными словами, самое страшное для политика сегодня - это транслировать ненависть. В целом, логика понятная. Европейская цивилизация прошла через серьезные катаклизмы, которые, в общем-то, были во многом как раз ненавистью и вызваны.
Однако удалось ли исключить ненависть из политического дискурса? Разве вокруг проповедуется любовь, и ничего кроме?
Вопрос риторический. Чуть более сложный вопрос - а стало ли ненависти в политическом дискурсе меньше, чем, скажем, в XIX веке?
Скорее, термин "ненависть" стал инструментальным, превратился в ресурс политической борьбы. Если ненависть является табу - то что может быть лучше, чем обвинить оппонента в нарушении табу? Причем, что характерно, возникает вопрос - допустима ли ненависть к тому, кто ненавидит? Исходя из беглого рассмотрения политических дискуссий, можно сделать вывод о том, что вполне допустима. К "плохим парням" можно применять любые "меры воздействия".
Надо полагать, что слово "ненависть" постигла та же судьба, что и слово "война". Война тоже является табуированным концептом. Как говорится, "лишь бы не было войны", хотя бы в языке. Например, вплоть до XX века вполне себе существовали "военные министерства" (в США до 1947 года был целый Департамент войны), которые потом были заменены на "оборонные".
Тем самым, можно предположить, что произошли изменения не столько в сути вещей (стало меньше ненависти и военных действий), сколько в языке. Люди продолжают делать то, что делали ранее, только называют это более благозвучно. Это, на самом деле, может являться серьезной проблемой - привыкшие к такому "птичьему языку" люди становятся нечувствительными к реальным признакам установления, например, тирании - находясь под успокаивающим влиянием языка.
