Один смотрит в лужу… и видит лужу…
Другой, глядя в лужу, считает звёзды,
Стараясь понять и открыть вам душу,
Улыбкой своей поделиться… просто…
Один смотрит в небо… и видит небо…
Другой представляет себя в полёте.
Он ночью, бывает, летает где-то,
Дождавшись, пока вы там все уснете…
Один равнодушно проходит мимо,
Другой обернётся, протянет руку…
И эта забота его не мнима,
И можно открыться ему, как другу…
Один смотрит фильмы, читает прессу,
Другой пообщаться идет с природой,
И светится весь, уходя из леса,
Наполненный полностью той свободой…
Один хочет счастья и денег много,
Другой просто счастлив, живя на свете…
Он любит родных и детей, верит в Бога…
И Бог помогает ему, заметьте.
Марина Бойкова
Другой, глядя в лужу, считает звёзды,
Стараясь понять и открыть вам душу,
Улыбкой своей поделиться… просто…
Один смотрит в небо… и видит небо…
Другой представляет себя в полёте.
Он ночью, бывает, летает где-то,
Дождавшись, пока вы там все уснете…
Один равнодушно проходит мимо,
Другой обернётся, протянет руку…
И эта забота его не мнима,
И можно открыться ему, как другу…
Один смотрит фильмы, читает прессу,
Другой пообщаться идет с природой,
И светится весь, уходя из леса,
Наполненный полностью той свободой…
Один хочет счастья и денег много,
Другой просто счастлив, живя на свете…
Он любит родных и детей, верит в Бога…
И Бог помогает ему, заметьте.
Марина Бойкова
В день памяти Собора Радонежских Святых
Радуйся, Радонеж! Церковь, ликуй!
Весь православный народ торжествуй!
Празднуя память великих святых -
Славный Собор чудотворцев твоих!
Кто предстоит перед Богом за нас,
С аввою Сергием присно молясь,
За Православие - веру отцов,
Русь ограждая от еретиков.
О, преподобные наши отцы,
Ваши главы увенчали венцы,
В Царствии Божием, просим сейчас,
К вам вопиющий, услышите глас -
Нам помогите в несеньи креста,
Чадами быть Иисуса Христа!
Верим, имеете вы Благодать -
Бедные грешников души спасать!
Мы вас с любовью всех почитаем,
Кланяясь, славим и величаем!
Анна Вологжанкина
Радуйся, Радонеж! Церковь, ликуй!
Весь православный народ торжествуй!
Празднуя память великих святых -
Славный Собор чудотворцев твоих!
Кто предстоит перед Богом за нас,
С аввою Сергием присно молясь,
За Православие - веру отцов,
Русь ограждая от еретиков.
О, преподобные наши отцы,
Ваши главы увенчали венцы,
В Царствии Божием, просим сейчас,
К вам вопиющий, услышите глас -
Нам помогите в несеньи креста,
Чадами быть Иисуса Христа!
Верим, имеете вы Благодать -
Бедные грешников души спасать!
Мы вас с любовью всех почитаем,
Кланяясь, славим и величаем!
Анна Вологжанкина
Преподобный Сисо́й Великий
День памяти
19 июля
Житие
Преподобный Сисой Великий († 429) был монахом-отшельником, подвизался в Египетской пустыне в пещере, освященной молитвенными трудами его предшественника – преподобного Антония Великого. За шестьдесят лет пустынного подвига преподобный Сисой достиг высокой духовной чистоты и воспринял дар чудотворения, так что однажды даже своей молитвой вернул к жизни умершего отрока.
Чрезвычайно строгий к себе, преподобный Сисой был очень милостив и сострадателен к ближним и всех принимал с любовью. Тех, кто посещал его, преподобный всегда прежде всего учил смирению. На вопрос одного пустынника, как он мог достичь непрестанного памятования о Боге, преподобный заметил: "Это еще немного, сын мой, важнее того – считать себя ниже всех, потому что такое уничижение способствует приобретению смирения". Спрошенный монахами, достаточно ли одного года для покаяния впадшему в грех брату, – преподобный Сисой сказал: "Я верую в милосердие Человеколюбца Бога, и если человек покается всей душой, то Бог примет его покаяние в течение трех дней".
Когда преподобный Сисой лежал на смертном одре, окружавшие старца ученики увидели, что лицо его просияло. Они спросили умирающего, что он видит. Авва Сисой ответил, что он зрит святых пророков и апостолов. Ученики спросили, с кем преподобный беседует? Он сказал, что пришли Ангелы за его душой, а он просит их дать ему еще хоть краткое время на покаяние. "Тебе, отче, нет нужды в покаянии", – возразили ученики. Но преподобный Сисой, по своему великому смирению, ответил: "Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего". После этих слов лицо святого аввы просияло так, что братия не дерзали на него смотреть. Преподобный успел сказать им, что видит Самого Господа, и святая душа его отошла в Царство Небесное.
День памяти
19 июля
Житие
Преподобный Сисой Великий († 429) был монахом-отшельником, подвизался в Египетской пустыне в пещере, освященной молитвенными трудами его предшественника – преподобного Антония Великого. За шестьдесят лет пустынного подвига преподобный Сисой достиг высокой духовной чистоты и воспринял дар чудотворения, так что однажды даже своей молитвой вернул к жизни умершего отрока.
Чрезвычайно строгий к себе, преподобный Сисой был очень милостив и сострадателен к ближним и всех принимал с любовью. Тех, кто посещал его, преподобный всегда прежде всего учил смирению. На вопрос одного пустынника, как он мог достичь непрестанного памятования о Боге, преподобный заметил: "Это еще немного, сын мой, важнее того – считать себя ниже всех, потому что такое уничижение способствует приобретению смирения". Спрошенный монахами, достаточно ли одного года для покаяния впадшему в грех брату, – преподобный Сисой сказал: "Я верую в милосердие Человеколюбца Бога, и если человек покается всей душой, то Бог примет его покаяние в течение трех дней".
Когда преподобный Сисой лежал на смертном одре, окружавшие старца ученики увидели, что лицо его просияло. Они спросили умирающего, что он видит. Авва Сисой ответил, что он зрит святых пророков и апостолов. Ученики спросили, с кем преподобный беседует? Он сказал, что пришли Ангелы за его душой, а он просит их дать ему еще хоть краткое время на покаяние. "Тебе, отче, нет нужды в покаянии", – возразили ученики. Но преподобный Сисой, по своему великому смирению, ответил: "Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего". После этих слов лицо святого аввы просияло так, что братия не дерзали на него смотреть. Преподобный успел сказать им, что видит Самого Господа, и святая душа его отошла в Царство Небесное.
Россия, как могла, пыталась избежать войны со Швецией. Шел 1788 год. Только-только открылся очередной фронт на турецкой границе. А тут дипломаты и агенты всех мастей начали предупреждать императрицу Екатерину о том, что на северо-западных границах что-то неладное. Та и думать не хотела еще об одной войне, со Швецией, и настоятельно предупреждала военных:
«Подтверждаем притом не начинать неприязненных действий до получения от Нас повеления, разве бы со стороны шведов первый выстрел или какое-либо оскорбление флагу нашему учинено было…»
Государыня и не знала, что вопрос с войной был решен и Густав III уже рисовал планы по возрождению балтийского могущества своей страны и о том, как все вплоть до Карелии отойдет под его корону. Позже он писал другу: «Мысль о том, что я могу отомстить за Турцию, что мое имя станет известно Азии и Африке, все это так подействовало на мое воображение, что я не чувствовал особенного волнения и оставался спокойным в ту минуту, когда отправлялся навстречу всякого рода опасностям. Вот я перешагнул чрез Рубикон…»
Вот так, можно сказать, романтически был настроен Густав, когда объявлял войну России. Момент для удара король выбрал вроде правильно. Все лучшие русские полки и генералы отправились к Турции.
Однако, уже довольно давно в балтийских портах собирали крупную эскадру для отправки в Средиземное море. Возглавлял ее герой Чесменского сражения Самуил Грейг. И вот теперь эти силы так пригодились для обороны от северного соседа.
17 линейных кораблей русского флота вышли в море. Но теперь они не торопились к Турции. Их цель была разведать, что предпринимают шведы. И хоть чуть-чуть потренировать экипажи. Ведь в военное время во флот набирали всех, вплоть до арестантов. Да и состояние кораблей было часто плачевным.
Но враг времени не дал. До Грейга дошло известие о том, что шведы захватили несколько русских судов, осадили крепость Нейшлот. Теперь точно – война.
Грейг был настроен решительно. Он сам пошел искать противника. Рано утром 6 июля по ст. стилю флотилия находилась чуть западнее островка Гогланд, когда с впереди идущего фрегата дали сигнал – впереди враг.
Сближались противники медленно. Ветер был слабым. В разгар сражения пришлось даже использовать шлюпки, чтобы те буксировали огромные боевые корабли. Два строя вытянулись в линию и неспешно пошли на юг. Один против другого. Наконец в 15:30 был подан сигнал к атаке. Больше тридцати кораблей окутались пороховым дымом. Началась бойня.
Всем пример подавал самый большой корабль Грейга, 100-пушечный «Ростислав», на котором находился сам адмирал. Он вывел из строя флагман шведского командующего, герцога Седерманландского «Густав III». Он же захватил другой флагманский корабль, вице-адмирала графа Вахтмейстера «Принц Густав».
Уже смеркалось, всю груду кораблей заволокло дымом, и шведы поспешили к своим берегам. Победа была полнейшая, как вдруг Грейгу донесли, что сильно поврежденный корабль «Владислав» в дыму был отнесен в строй к шведам. И там он, попав в середину шведского флота и не получив ниоткуда помощи, вынужден был сдаться в плен. Узнав об этом поздно ночью, адмирал принял решение идти на выручку «Владислава», но окружавшие его корабли центра и авангарда были так повреждены, что не могли преследовать удалявшийся шведский флот. Русский арьергард, который почти не принимал участия в сражении, сильно отстал и привлечь его для преследования неприятеля не предоставлялось возможным.
Бой у Гогланда был первым в истории русского ВМФ, где было бы задействовано столько сил. Целых 17 линейных кораблей. И этот дебют явно удался. Шведский король намеревался захватить контроль над морем, а затем 20-тысячным десантом взять русскую столицу, Петербург. Однако все его планы пошли ко дну.
Пражение у Гогланда произошло 6 июля ( по ст. стилю) в день преподобного Сисоя, чью память празднует сегодня Православная Церковь. С тех пор на протяжении почти ста двадцати лет (до 1905 года) в списках русского флота постоянно значился корабль под названием
"Сисой Великий".
Святый преподобный Сисой Великий, моли Бога о нас!
«Подтверждаем притом не начинать неприязненных действий до получения от Нас повеления, разве бы со стороны шведов первый выстрел или какое-либо оскорбление флагу нашему учинено было…»
Государыня и не знала, что вопрос с войной был решен и Густав III уже рисовал планы по возрождению балтийского могущества своей страны и о том, как все вплоть до Карелии отойдет под его корону. Позже он писал другу: «Мысль о том, что я могу отомстить за Турцию, что мое имя станет известно Азии и Африке, все это так подействовало на мое воображение, что я не чувствовал особенного волнения и оставался спокойным в ту минуту, когда отправлялся навстречу всякого рода опасностям. Вот я перешагнул чрез Рубикон…»
Вот так, можно сказать, романтически был настроен Густав, когда объявлял войну России. Момент для удара король выбрал вроде правильно. Все лучшие русские полки и генералы отправились к Турции.
Однако, уже довольно давно в балтийских портах собирали крупную эскадру для отправки в Средиземное море. Возглавлял ее герой Чесменского сражения Самуил Грейг. И вот теперь эти силы так пригодились для обороны от северного соседа.
17 линейных кораблей русского флота вышли в море. Но теперь они не торопились к Турции. Их цель была разведать, что предпринимают шведы. И хоть чуть-чуть потренировать экипажи. Ведь в военное время во флот набирали всех, вплоть до арестантов. Да и состояние кораблей было часто плачевным.
Но враг времени не дал. До Грейга дошло известие о том, что шведы захватили несколько русских судов, осадили крепость Нейшлот. Теперь точно – война.
Грейг был настроен решительно. Он сам пошел искать противника. Рано утром 6 июля по ст. стилю флотилия находилась чуть западнее островка Гогланд, когда с впереди идущего фрегата дали сигнал – впереди враг.
Сближались противники медленно. Ветер был слабым. В разгар сражения пришлось даже использовать шлюпки, чтобы те буксировали огромные боевые корабли. Два строя вытянулись в линию и неспешно пошли на юг. Один против другого. Наконец в 15:30 был подан сигнал к атаке. Больше тридцати кораблей окутались пороховым дымом. Началась бойня.
Всем пример подавал самый большой корабль Грейга, 100-пушечный «Ростислав», на котором находился сам адмирал. Он вывел из строя флагман шведского командующего, герцога Седерманландского «Густав III». Он же захватил другой флагманский корабль, вице-адмирала графа Вахтмейстера «Принц Густав».
Уже смеркалось, всю груду кораблей заволокло дымом, и шведы поспешили к своим берегам. Победа была полнейшая, как вдруг Грейгу донесли, что сильно поврежденный корабль «Владислав» в дыму был отнесен в строй к шведам. И там он, попав в середину шведского флота и не получив ниоткуда помощи, вынужден был сдаться в плен. Узнав об этом поздно ночью, адмирал принял решение идти на выручку «Владислава», но окружавшие его корабли центра и авангарда были так повреждены, что не могли преследовать удалявшийся шведский флот. Русский арьергард, который почти не принимал участия в сражении, сильно отстал и привлечь его для преследования неприятеля не предоставлялось возможным.
Бой у Гогланда был первым в истории русского ВМФ, где было бы задействовано столько сил. Целых 17 линейных кораблей. И этот дебют явно удался. Шведский король намеревался захватить контроль над морем, а затем 20-тысячным десантом взять русскую столицу, Петербург. Однако все его планы пошли ко дну.
Пражение у Гогланда произошло 6 июля ( по ст. стилю) в день преподобного Сисоя, чью память празднует сегодня Православная Церковь. С тех пор на протяжении почти ста двадцати лет (до 1905 года) в списках русского флота постоянно значился корабль под названием
"Сисой Великий".
Святый преподобный Сисой Великий, моли Бога о нас!
✨Цитата дня✨
Какое бы ни случилось искушение с человеком, он должен предавать себя воле Божией и исповедывать, что искушение случилось за грехи его.
Если же случится что доброе, должно говорить, что оно устроилось по промыслу Божию.
Преп.Сисой Великий
Какое бы ни случилось искушение с человеком, он должен предавать себя воле Божией и исповедывать, что искушение случилось за грехи его.
Если же случится что доброе, должно говорить, что оно устроилось по промыслу Божию.
Преп.Сисой Великий
Каждое утро, встречая зарю,
Я, как молитву, себе говорю:
– Радуйся солнцу и радуйся свету!
Звонкой зиме и янтарному лету!
Зло и обиду в душе не держи,
Радуйся чуду, по имени Жизнь!
Радуйся дому и длинным дорогам!
Не поддавайся волненью, тревогам.
В зеркало глянь и с улыбкой скажи:
– Здравствуй, прекрасность, по имени Жизнь!
Всё, что отпущено сверху судьбою,
Честно пройди и останься собою,
Каждым мгновеньем её дорожи!
Радуйся чуду, по имени Жизнь!
Я, как молитву, себе говорю:
– Радуйся солнцу и радуйся свету!
Звонкой зиме и янтарному лету!
Зло и обиду в душе не держи,
Радуйся чуду, по имени Жизнь!
Радуйся дому и длинным дорогам!
Не поддавайся волненью, тревогам.
В зеркало глянь и с улыбкой скажи:
– Здравствуй, прекрасность, по имени Жизнь!
Всё, что отпущено сверху судьбою,
Честно пройди и останься собою,
Каждым мгновеньем её дорожи!
Радуйся чуду, по имени Жизнь!
Блаженный Иоанн Лествичник пишет в книге своей о преподобном Акакии так: Великий Иоанн Савваит рассказал мне происшествие истинное и повествования достойное.
Был один старец, очень ленивый и по характеру злой; говорю, не осуждая его, но с целью показать терпение святого, и вот что расскажу вам.
Тот старец имел молодого ученика, по имени Акакия, простого нравом и целомудренного умом, который так много зла терпел от того старца, что многим даже покажется это невероятным, ибо старец не только укорами и бесчестием досаждал ему, но и всякий день мучил его телесными истязаниями. Однако терпение его было не напрасно: потому что Акакий своей безропотной выносливостью и незлобивым страданием снискал себе благодать Божию, освобождающую его от вечного мучения. Я же (говорит Иоанн Савваит к Иоанну Лествичнику), видя каждый день его таким, как-будто он купленный раб или пленник, и терпит крайнюю беду, нарочно встречал его и спрашивал:
– Что ты, брат Акакий? как проводишь нынешний день?
Он же отвечал:
– Как перед Господом Богом, – так мне хорошо.
И показывал мне иногда посиневшие глаза, иногда шею, а то голову в ранах. Зная, что он поступает добродетельно, я говорил ему:
– Хорошо, хорошо, терпи, брат, чтобы достигнуть спасения тебе.
В таком положении блаженный Акакий оставался у того строгого старца девять лет и, проболев немного пред кончиной, отошел ко Господу. Когда он был погребен в монастырском склепе, то спустя пять дней старец отправился к одному жившему там великому отцу и сказал ему:
– Отче, брат Акакий, ученик мой, умер.
Отец, услыхав это, сказал:
– Не верю тебе, старче, потому что Акакий не умер.
Старец сказал:
– Отче, если не веришь мне, то пойди сам и осмотри гроб его.
Тогда преподобный отец поспешно встал, пошел со старцем в гробницу блаженного страдальца и громко воскликнул над гробом Акакия, обращаясь к нему как к живому:
– Брат Акакий, умер ли ты?
Благоразумный послушник, обнаруживая послушание и по смерти, ответил:
– Не умер, отче, ибо тому, кто обязался творить послушание, невозможно умереть.
Когда старец, у коего жил Акакий, услыхал это, то испугался и упал со слезами на землю; потом попросил у игумена келлию возле его гроба и, затворившись в ней, прожил еще, благочестиво, заботясь о спасении души и, после многих подвигов, отошел ко Господу Богу, Которому слава во веки. Аминь.
Был один старец, очень ленивый и по характеру злой; говорю, не осуждая его, но с целью показать терпение святого, и вот что расскажу вам.
Тот старец имел молодого ученика, по имени Акакия, простого нравом и целомудренного умом, который так много зла терпел от того старца, что многим даже покажется это невероятным, ибо старец не только укорами и бесчестием досаждал ему, но и всякий день мучил его телесными истязаниями. Однако терпение его было не напрасно: потому что Акакий своей безропотной выносливостью и незлобивым страданием снискал себе благодать Божию, освобождающую его от вечного мучения. Я же (говорит Иоанн Савваит к Иоанну Лествичнику), видя каждый день его таким, как-будто он купленный раб или пленник, и терпит крайнюю беду, нарочно встречал его и спрашивал:
– Что ты, брат Акакий? как проводишь нынешний день?
Он же отвечал:
– Как перед Господом Богом, – так мне хорошо.
И показывал мне иногда посиневшие глаза, иногда шею, а то голову в ранах. Зная, что он поступает добродетельно, я говорил ему:
– Хорошо, хорошо, терпи, брат, чтобы достигнуть спасения тебе.
В таком положении блаженный Акакий оставался у того строгого старца девять лет и, проболев немного пред кончиной, отошел ко Господу. Когда он был погребен в монастырском склепе, то спустя пять дней старец отправился к одному жившему там великому отцу и сказал ему:
– Отче, брат Акакий, ученик мой, умер.
Отец, услыхав это, сказал:
– Не верю тебе, старче, потому что Акакий не умер.
Старец сказал:
– Отче, если не веришь мне, то пойди сам и осмотри гроб его.
Тогда преподобный отец поспешно встал, пошел со старцем в гробницу блаженного страдальца и громко воскликнул над гробом Акакия, обращаясь к нему как к живому:
– Брат Акакий, умер ли ты?
Благоразумный послушник, обнаруживая послушание и по смерти, ответил:
– Не умер, отче, ибо тому, кто обязался творить послушание, невозможно умереть.
Когда старец, у коего жил Акакий, услыхал это, то испугался и упал со слезами на землю; потом попросил у игумена келлию возле его гроба и, затворившись в ней, прожил еще, благочестиво, заботясь о спасении души и, после многих подвигов, отошел ко Господу Богу, Которому слава во веки. Аминь.
Тропарь, глас 8
По земне́м вдовстве́ Небе́сному Жениху́ себе́ уневе́стивши/ и в кня́жестем черто́зе подви́жнически пожи́вши,/ по́слежде и черто́г, и чад твои́х/ Бо́га ра́ди оста́вила еси́, преподо́бная Евфроси́ние,/ и вше́дши во оби́тель, тобо́ю созда́нную,/ во и́ночестем о́бразе мно́ги по́двиги показа́ла еси́,/ и свято́е твое́ житие́ по благода́ти Бо́жией блаже́нною кончи́ною увенча́ла еси́./ И ны́не, предстоя́щи Христу́ Бо́гу,// моли́ спасти́ся душа́м на́шим.
По земне́м вдовстве́ Небе́сному Жениху́ себе́ уневе́стивши/ и в кня́жестем черто́зе подви́жнически пожи́вши,/ по́слежде и черто́г, и чад твои́х/ Бо́га ра́ди оста́вила еси́, преподо́бная Евфроси́ние,/ и вше́дши во оби́тель, тобо́ю созда́нную,/ во и́ночестем о́бразе мно́ги по́двиги показа́ла еси́,/ и свято́е твое́ житие́ по благода́ти Бо́жией блаже́нною кончи́ною увенча́ла еси́./ И ны́не, предстоя́щи Христу́ Бо́гу,// моли́ спасти́ся душа́м на́шим.
Два часа ночи. Поступает бабушка. Пароксизм фибрилляции предсердий.
Выясняется, что она врач-рентгенолог.
Думаю: «О, нет! Только не это». Беседуем, смотрю, слушаю. Отвожу на рентген, на рентгенограмме описывают правостороннюю нижнедолевую пневмонию. А мы же сейчас их всех должны переводить, если так. То есть, если на рентгенограмме описывают инфильтрацию, мы должны сделать КТ, и, если всё подтвердится – переводить через Эпидбюро.
Бабушка берет свой снимок, придирчиво оглядывает и говорит: «Херня. Нет тут никакой пневмонии. Просто снято паршиво».
Думаю: «Ну за что мне всё это».
И дальше в течение часа, пока мы ждём КТ, она ест мой мозг чайной ложечкой, поясняя, что снимок «мягкий», что его не «додержали», что, по большому счёту, это не подлежит интерпретации, и вообще, откровенно говоря, её терзают смутные сомнения по поводу квалификации наших рентгенологов.
Изрядно побитая, доползаю до КТ за заключением. Никакой пневмонии, ясен пень, нет в помине. Возвращаюсь.
— Людмила Григорьевна, говорю, — снимаю шляпу. Вы были правы, всё так и есть, вы безмерно круты, пневмонии нет, победа сил добра над силами разума, сейчас поедем в отделение.
Бабушка, гордо откидывая прядь со лба: «А я вам сразу сказала, что так будет».
Распечатывала титульный лист истории болезни, случайно бросила на него взгляд. 97 лет Людмиле Григорьевне.
Утром заглядываю в палату, спрашиваю, как дела?
— Не хочу вас пугать, но, кажется, я ещё жива, ну, мало ли, вдруг доживу до 100..
LiGrin Pevzner
Выясняется, что она врач-рентгенолог.
Думаю: «О, нет! Только не это». Беседуем, смотрю, слушаю. Отвожу на рентген, на рентгенограмме описывают правостороннюю нижнедолевую пневмонию. А мы же сейчас их всех должны переводить, если так. То есть, если на рентгенограмме описывают инфильтрацию, мы должны сделать КТ, и, если всё подтвердится – переводить через Эпидбюро.
Бабушка берет свой снимок, придирчиво оглядывает и говорит: «Херня. Нет тут никакой пневмонии. Просто снято паршиво».
Думаю: «Ну за что мне всё это».
И дальше в течение часа, пока мы ждём КТ, она ест мой мозг чайной ложечкой, поясняя, что снимок «мягкий», что его не «додержали», что, по большому счёту, это не подлежит интерпретации, и вообще, откровенно говоря, её терзают смутные сомнения по поводу квалификации наших рентгенологов.
Изрядно побитая, доползаю до КТ за заключением. Никакой пневмонии, ясен пень, нет в помине. Возвращаюсь.
— Людмила Григорьевна, говорю, — снимаю шляпу. Вы были правы, всё так и есть, вы безмерно круты, пневмонии нет, победа сил добра над силами разума, сейчас поедем в отделение.
Бабушка, гордо откидывая прядь со лба: «А я вам сразу сказала, что так будет».
Распечатывала титульный лист истории болезни, случайно бросила на него взгляд. 97 лет Людмиле Григорьевне.
Утром заглядываю в палату, спрашиваю, как дела?
— Не хочу вас пугать, но, кажется, я ещё жива, ну, мало ли, вдруг доживу до 100..
LiGrin Pevzner