Крепкий рубль: политические дивиденды уже получены, экономические сложности впереди
Текущий курс рубля по отношению к американскому доллару и евро демонстрирует потенциал структурного кризиса в российской экономике. Сразу после майских праздников планировалось, что Центробанк понизит ключевую ставку и американская валюта вернется в привычные коридоры в районе 70 рублей за $. Ставка понизилась, понизится и она сегодня (10 июня), а курс остается неудобным для правительства и всей экономики. Можно говорит о частичной утрате возможностей Центробанком регулировать ситуацию: что-то пошло не так и ситуация продолжает ухудшаться.
Санкции США и Евросоюза, а также активное давление на бизнес во всем мире (в том числе и в странах, которые к санкциям не присоединились) не позволяют наладить параллельный/серый импорт, а это чревато структурным кризисом для всей экономики. По сути, объявленные планы правительства забуксовали. Доля импорта в Россию последние месяцы мала, а рискует стать еще меньше. Страны Запада активно работают над тем, чтобы схемы параллельного импорта в России не заработали.
В этих условиях российский финансовый блок любыми способами хочет повысить интерес россиян к валюте, в том числе и за счет разрешения отправлять за границу до 150 тыс. $ в месяц на одно физлицо. Однако тут уже работает не логика российских разрешений/запрещений, а высокая вероятность того, что эти транзакции не дойдут и будут заблокированы (а, возможно, и заморожены) глобальным банковским капиталом.
Таким образом, крепкий (хоть в кавычках, хоть без) рубль потенциально может оказать серьезной ловушкой для российской экономики. В апреле текущий курс позиционировали как сущностное достижение российского руководства, а критики жаловались на невозможность покупки наличных. Сейчас ситуация иная: доллары и евро можно свободно купить в Москве или Санкт-Петербурге, однако спроса на него у населения, по понятным причинам, немного.
Экономисты предупреждают, что находящиеся на счетах россиян долларовые и евровые вклады могут быть заморожены причем из-за решений глобального капитала. Неслучайно, целый ряд российских банков уже ввел достаточно существенные комиссии за обслуживание валютных счетов.
Ситуация показывает, что Запад нащупал уязвимости в российской финансовой системе и дальнейшее укрепление рубля работает отнюдь не на планы российского государства. Крепкий рубль оказался амбивалентным фактором: привлекательным с точки зрения психологии, общественных настроений и политической пропаганды, но вредным с точки зрения экономики.
Текущий курс рубля по отношению к американскому доллару и евро демонстрирует потенциал структурного кризиса в российской экономике. Сразу после майских праздников планировалось, что Центробанк понизит ключевую ставку и американская валюта вернется в привычные коридоры в районе 70 рублей за $. Ставка понизилась, понизится и она сегодня (10 июня), а курс остается неудобным для правительства и всей экономики. Можно говорит о частичной утрате возможностей Центробанком регулировать ситуацию: что-то пошло не так и ситуация продолжает ухудшаться.
Санкции США и Евросоюза, а также активное давление на бизнес во всем мире (в том числе и в странах, которые к санкциям не присоединились) не позволяют наладить параллельный/серый импорт, а это чревато структурным кризисом для всей экономики. По сути, объявленные планы правительства забуксовали. Доля импорта в Россию последние месяцы мала, а рискует стать еще меньше. Страны Запада активно работают над тем, чтобы схемы параллельного импорта в России не заработали.
В этих условиях российский финансовый блок любыми способами хочет повысить интерес россиян к валюте, в том числе и за счет разрешения отправлять за границу до 150 тыс. $ в месяц на одно физлицо. Однако тут уже работает не логика российских разрешений/запрещений, а высокая вероятность того, что эти транзакции не дойдут и будут заблокированы (а, возможно, и заморожены) глобальным банковским капиталом.
Таким образом, крепкий (хоть в кавычках, хоть без) рубль потенциально может оказать серьезной ловушкой для российской экономики. В апреле текущий курс позиционировали как сущностное достижение российского руководства, а критики жаловались на невозможность покупки наличных. Сейчас ситуация иная: доллары и евро можно свободно купить в Москве или Санкт-Петербурге, однако спроса на него у населения, по понятным причинам, немного.
Экономисты предупреждают, что находящиеся на счетах россиян долларовые и евровые вклады могут быть заморожены причем из-за решений глобального капитала. Неслучайно, целый ряд российских банков уже ввел достаточно существенные комиссии за обслуживание валютных счетов.
Ситуация показывает, что Запад нащупал уязвимости в российской финансовой системе и дальнейшее укрепление рубля работает отнюдь не на планы российского государства. Крепкий рубль оказался амбивалентным фактором: привлекательным с точки зрения психологии, общественных настроений и политической пропаганды, но вредным с точки зрения экономики.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Многие обратили внимание на «одномерное» позиционирование новых ресторанов МакДональдс в России. «Вкусно - и точка»: в смысле - никаких ассоциаций, апелляций и прочего полисемантизма. Все однозначно и просто, как и демагогия Вождя или пропаганда в рамках пятиминуток ненависти. Конечно, предложенные коннотации свойственны политизированному сознанию, а для большинства аполитичных россиян такой проблемы нет, однако в данном случае вскрывается сущностная проблема и другого порядка.
В современной гуманитарной теории уже почти тридцать лет есть термин «Макдональдизация общества». Его автор, американский социолог Д.Ритцер под ней понимает процесс, благодаря основным принципам которого ресторан фаст-фуд добивается все большего доминирования в рамках разных сфер жизни мира. Макдональдизация – это не просто процесс распространения ресторанов быстрого питания, но и базисные принципы организации общественной жизни и социальных технологий, которые способствуют ее дальнейшей рационализации.
Что обеспечивает развитие макдональдизации? Эффективность, предсказуемость, упор на качественные показатели и контроль. Все это вместе образует наиболее удобные форматы эффективного социально-технологического преобразования социальной реальности с точки зрения достижения конкретных целей. В случае с МакДональдс как с элементом вестернизированной глобализации, очевидно, речь не только о прибыли, но и о западных ценностях и образе жизни, которые продемонстрировали свою удивительную живучесть, привлекательность и тиражируемость в разных частях планеты.
Кстати, еще один социолог современности З.Бауман провел прямые аналогии между макдональдизацией и не только функционированием автомобильных заводов Г.Форда, но и Холокостом. Иными словами, цель может быть разной (от тиражирования бургеров, автомобилей или организации конвейера смерти), однако, везде нужна социально-технологическая рациональность и эффективность.
Проблема нашего общества и государства в том, что такую социально-технологичную рациональность и эффективность российская социальность так и не смогла создать. Российские автозаводы явно далеки от этого, а цены на российские бургеры, как правило, намного выше чем в МакДональдс. Да и стиль ведения российского бизнеса предполагает не столько социально-технологическую рациональность, сколько связи в правящем классе, которые обеспечат получение субсидий и помогут получить подряды на организацию такого бизнеса.
В условиях проигранной конкуренции остается подчеркивать свою особость и «скрепоносность», а также говорить о тлетворном влиянии Запада. Пока российские производители будут апеллировать такими категориями, для меня будет очевидно, что они просто неконкурентоспособны западным бездуховным бургерам, автомобилям и далее - по списку.
При этом, Макдональдизация как явление свойственна эпохе развитого модерна, индустриализации и массовых обществ. Сейчас на Западе речь идет о социальных организациях и соответствующих технологиях уже другого порядка, которые ориентированы не столько на тиражируемость и контроль, а на сетевое, децентрализованное функционирование и синергию свободных акторов и, как следствие, умножение эффективности. Однако даже для осмысления этих принципов функционирования в российском обществе слишком мало оснований, а государственная власть даже не ставит таким образом вопрос. Нам просто говорят: вкусно - и точка! Все достаточно очевидно даже с точки зрения пирамиды потребностей А.Маслоу. Короче говоря, жрите и молчите.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Многие обратили внимание на «одномерное» позиционирование новых ресторанов МакДональдс в России. «Вкусно - и точка»: в смысле - никаких ассоциаций, апелляций и прочего полисемантизма. Все однозначно и просто, как и демагогия Вождя или пропаганда в рамках пятиминуток ненависти. Конечно, предложенные коннотации свойственны политизированному сознанию, а для большинства аполитичных россиян такой проблемы нет, однако в данном случае вскрывается сущностная проблема и другого порядка.
В современной гуманитарной теории уже почти тридцать лет есть термин «Макдональдизация общества». Его автор, американский социолог Д.Ритцер под ней понимает процесс, благодаря основным принципам которого ресторан фаст-фуд добивается все большего доминирования в рамках разных сфер жизни мира. Макдональдизация – это не просто процесс распространения ресторанов быстрого питания, но и базисные принципы организации общественной жизни и социальных технологий, которые способствуют ее дальнейшей рационализации.
Что обеспечивает развитие макдональдизации? Эффективность, предсказуемость, упор на качественные показатели и контроль. Все это вместе образует наиболее удобные форматы эффективного социально-технологического преобразования социальной реальности с точки зрения достижения конкретных целей. В случае с МакДональдс как с элементом вестернизированной глобализации, очевидно, речь не только о прибыли, но и о западных ценностях и образе жизни, которые продемонстрировали свою удивительную живучесть, привлекательность и тиражируемость в разных частях планеты.
Кстати, еще один социолог современности З.Бауман провел прямые аналогии между макдональдизацией и не только функционированием автомобильных заводов Г.Форда, но и Холокостом. Иными словами, цель может быть разной (от тиражирования бургеров, автомобилей или организации конвейера смерти), однако, везде нужна социально-технологическая рациональность и эффективность.
Проблема нашего общества и государства в том, что такую социально-технологичную рациональность и эффективность российская социальность так и не смогла создать. Российские автозаводы явно далеки от этого, а цены на российские бургеры, как правило, намного выше чем в МакДональдс. Да и стиль ведения российского бизнеса предполагает не столько социально-технологическую рациональность, сколько связи в правящем классе, которые обеспечат получение субсидий и помогут получить подряды на организацию такого бизнеса.
В условиях проигранной конкуренции остается подчеркивать свою особость и «скрепоносность», а также говорить о тлетворном влиянии Запада. Пока российские производители будут апеллировать такими категориями, для меня будет очевидно, что они просто неконкурентоспособны западным бездуховным бургерам, автомобилям и далее - по списку.
При этом, Макдональдизация как явление свойственна эпохе развитого модерна, индустриализации и массовых обществ. Сейчас на Западе речь идет о социальных организациях и соответствующих технологиях уже другого порядка, которые ориентированы не столько на тиражируемость и контроль, а на сетевое, децентрализованное функционирование и синергию свободных акторов и, как следствие, умножение эффективности. Однако даже для осмысления этих принципов функционирования в российском обществе слишком мало оснований, а государственная власть даже не ставит таким образом вопрос. Нам просто говорят: вкусно - и точка! Все достаточно очевидно даже с точки зрения пирамиды потребностей А.Маслоу. Короче говоря, жрите и молчите.
Остатки рыночной экономики VS Тотальное воспитание «гражданственности»
Российская власть реализовала вариант политики, который в свое время сформулировал немецкий философ К. Шмитт. Сузерен занимается внешней политикой, а внутренней политики просто не существует. Внутренняя политика заменяется внутренним управлением, которое осуществляется в соответствии с иерархией и прямыми указаниями из Центра.
Происходящие выборы в регионах показывают, что даже лояльные КПРФ отказываются активно участвовать в кампаниях, а активность «Яблоко», фактически, заморожена. Остальные партии как бы парламентской оппозиции также симулируют выборные процедуры и сидят тихо, хотя в предыдущие годы еще не стеснялись оппонировать губернаторам и согласованных с ними кандидатами в депутаты заксобраний.
В экономике идет борьба подходов номенклатуры: здравомыслящая ее часть выступает за сохранение основ рыночной экономики, но им напористо оппонируют набравшие силу охранители. Уровень огосударствления экономики сейчас в России ниже чем в СССР, но он вполне сопоставим, например, с соцстранами 1970-х гг. Нынешняя российская номенклатура ориентирована этатистки и видит источники компенсации своих спецоперационных потерь именно в огосударствлении и монополизации всего, что можно, что ведёт к устойчивому сокращению кормовой базы номенклатуры.
Потенциал патриотической мобилизации от начала спецоперации несколько уменьшается. Намеченное присоединение территорий, видимо, планируется как очередная мощная волна, которая обеспечит прилив патриотизма и национального счастья, однако его эффект вряд ли будет сопоставим с посткрымским, а вот экономическая повестка будет устойчиво влиять на общественные настроения.
В России резко снижается с потребительская активность и этот тренд будет носить устойчивый характер. Общество, по-прежнему, желает быть оставленным в покое и хочет ограничиваться, преимущественно, проявлениями ритуальной лояльности.
И тут формируется развилка: если государство будет в состоянии поддерживать прежнее (или близкое к нему) состояние экономики - общество может избежать тотальной политизации и интенсивного воспитания среди масс патриотизма и любви к Родине. Если же экономика попадет в спираль стагфляции и жернова деградации без тотального воспитания «гражданственности», через некоторое время, не обойтись. Потенциал усиления давления властей на общество достаточно высок, хотя, очевидно, что сейчас власти озабочены тем, как бы избежать такого варианта развития событий.
Российская власть реализовала вариант политики, который в свое время сформулировал немецкий философ К. Шмитт. Сузерен занимается внешней политикой, а внутренней политики просто не существует. Внутренняя политика заменяется внутренним управлением, которое осуществляется в соответствии с иерархией и прямыми указаниями из Центра.
Происходящие выборы в регионах показывают, что даже лояльные КПРФ отказываются активно участвовать в кампаниях, а активность «Яблоко», фактически, заморожена. Остальные партии как бы парламентской оппозиции также симулируют выборные процедуры и сидят тихо, хотя в предыдущие годы еще не стеснялись оппонировать губернаторам и согласованных с ними кандидатами в депутаты заксобраний.
В экономике идет борьба подходов номенклатуры: здравомыслящая ее часть выступает за сохранение основ рыночной экономики, но им напористо оппонируют набравшие силу охранители. Уровень огосударствления экономики сейчас в России ниже чем в СССР, но он вполне сопоставим, например, с соцстранами 1970-х гг. Нынешняя российская номенклатура ориентирована этатистки и видит источники компенсации своих спецоперационных потерь именно в огосударствлении и монополизации всего, что можно, что ведёт к устойчивому сокращению кормовой базы номенклатуры.
Потенциал патриотической мобилизации от начала спецоперации несколько уменьшается. Намеченное присоединение территорий, видимо, планируется как очередная мощная волна, которая обеспечит прилив патриотизма и национального счастья, однако его эффект вряд ли будет сопоставим с посткрымским, а вот экономическая повестка будет устойчиво влиять на общественные настроения.
В России резко снижается с потребительская активность и этот тренд будет носить устойчивый характер. Общество, по-прежнему, желает быть оставленным в покое и хочет ограничиваться, преимущественно, проявлениями ритуальной лояльности.
И тут формируется развилка: если государство будет в состоянии поддерживать прежнее (или близкое к нему) состояние экономики - общество может избежать тотальной политизации и интенсивного воспитания среди масс патриотизма и любви к Родине. Если же экономика попадет в спираль стагфляции и жернова деградации без тотального воспитания «гражданственности», через некоторое время, не обойтись. Потенциал усиления давления властей на общество достаточно высок, хотя, очевидно, что сейчас власти озабочены тем, как бы избежать такого варианта развития событий.
Патриотизм, по версии Минсельхоза Республики Дагестан, возможно, выглядит так.
https://m.lenta.ru/news/2022/06/21/ovca/amp/
Аудиоряд к опубликованному в телеграм-канале ведомства видео соответствующий.
P.S.Видео быстро было удалено, по неизвестным нам причинам.
P.P.S. Всяческие ассоциации со «Скотным двором» Д. Оруэлла избыточны и являются «плодом больного воображения» недоброжелателей.
https://m.lenta.ru/news/2022/06/21/ovca/amp/
Аудиоряд к опубликованному в телеграм-канале ведомства видео соответствующий.
P.S.Видео быстро было удалено, по неизвестным нам причинам.
P.P.S. Всяческие ассоциации со «Скотным двором» Д. Оруэлла избыточны и являются «плодом больного воображения» недоброжелателей.
m.lenta.ru
Дагестанские чиновники показали на видео огромное стадо овец с буквами Z на боку
В Дагестане местные чиновники показали на видео перегон огромного стада овец, на боку которых была нарисована буква Z. Соответствующее видео опубликовано в Telegram-канале Министерства сельского хозяйства и продовольствия Дагестана. На кадрах видно несколько…
Дифференцированная пропаганда & Потенциалы ментального разрыва
Российское общество по-разному воспринимает символику спецоперации в Украине: интенсивность ее пропаганды если и снизилась, то незначительно, но федеральные власти применяют не тотальную, а дифференцированную тактику с учетом мнения властей в субъектах федерации и актуальной социологии.
Многие обратили внимание на незначительный охват соответствующей символики из латинских букв в Москве, а также в Казани и других экономических активных центрах страны. В регионах и, особенно, на региональной периферии процессы пропаганды идут массивно и, порой, формируют комичные кейсы с брендированными такой символикой овец в Дагестане, что воспринимается очень двусмысленно и явно неудачно с точки зрения самой пропаганды.
По сути, происходит дисперсное распространение символики спецоперации: там, где эта символика встречает наибольшую поддержку ее распространяют, причем далеко не всегда умело. И, соответственно, там, где символика встречает негативные реакции или способствует поляризации общественных настроений – от нее плавно уходят. Объяснимо, что такая ситуация делает неминуемым акцент на периферию, где уровень лояльности властям исторически выше.
В условиях масштабных экономических сложностей, которые российское общество только начинает чувствовать и осознавать, политическая поддержка руководства страны и факторы, конструирующие консенсус общества и власти крайне необходимы правящему классу. Вполне возможно, символика спецоперации не станет таковой и утилитарным образом будет деактуализирована и заменена традиционными символами, однако пока этого не происходит.
Текущая ситуация чревата, скорее, дальнейшим усилением ментального разрыва между Центром и Периферией, что для властей не критично. Учитывая огромные различия в уровне жизни жителей Москвы и региональной периферии дальнейшее усиление ментальных и прочих отличий является неминуемым.
Российское общество по-разному воспринимает символику спецоперации в Украине: интенсивность ее пропаганды если и снизилась, то незначительно, но федеральные власти применяют не тотальную, а дифференцированную тактику с учетом мнения властей в субъектах федерации и актуальной социологии.
Многие обратили внимание на незначительный охват соответствующей символики из латинских букв в Москве, а также в Казани и других экономических активных центрах страны. В регионах и, особенно, на региональной периферии процессы пропаганды идут массивно и, порой, формируют комичные кейсы с брендированными такой символикой овец в Дагестане, что воспринимается очень двусмысленно и явно неудачно с точки зрения самой пропаганды.
По сути, происходит дисперсное распространение символики спецоперации: там, где эта символика встречает наибольшую поддержку ее распространяют, причем далеко не всегда умело. И, соответственно, там, где символика встречает негативные реакции или способствует поляризации общественных настроений – от нее плавно уходят. Объяснимо, что такая ситуация делает неминуемым акцент на периферию, где уровень лояльности властям исторически выше.
В условиях масштабных экономических сложностей, которые российское общество только начинает чувствовать и осознавать, политическая поддержка руководства страны и факторы, конструирующие консенсус общества и власти крайне необходимы правящему классу. Вполне возможно, символика спецоперации не станет таковой и утилитарным образом будет деактуализирована и заменена традиционными символами, однако пока этого не происходит.
Текущая ситуация чревата, скорее, дальнейшим усилением ментального разрыва между Центром и Периферией, что для властей не критично. Учитывая огромные различия в уровне жизни жителей Москвы и региональной периферии дальнейшее усиление ментальных и прочих отличий является неминуемым.
Терпение & судьба: спецоперационный стоицизм социума
Социологический факт, требующий интерпретации: уровень социальной тревоги во время ковида был на порядок выше чем сейчас, во время спецоперации в Украине. Это говорит о том, что все последствия спецоперации и геополитической конфронтации не отрефлексированы и недостаточно осознаются социумом, что, впрочем, ожидаемо.
Большинство граждан воспринимает процессы с точки зрения обыденного сознания, то есть осознания возможных рисков для себя и своих близких здесь и сейчас. Пандемия пришла в каждый дом, принесла массу потерь и лишений и, конечно же, усилила тревогу социума. А вот в отношении спецоперации в Украине абсолютное большинство граждан ведет себя так будто ничего не происходит, а то, что происходит, – их не касается. Хотя жалоб на дороговизну цен на продукты первой необходимости социологи регистрируют все больше, но напрямую эти процессы далеко не всегда увязываются в общественном сознании.
Текущая феноменология неучастия/невовлечения при декларируемой поддержке является базовым алгоритмом восприятия ситуации, которая позволяет большинству общества не испытывать постоянной тревожности и концентрироваться на решении личных задач. Здесь работает не столько дефицит эмпатии и атомизация социума, сколько неготовность к долгосрочному планированию. Но, прежде всего, на такие настроения вызваны осознанием невозможности изменить ситуацию. Плюс амортизирует ситуацию уровень патриотизма, который объективно присутствует у значительной части общества.
У большинства российского общества, в том числе и т.н. глубинного народа, короткий горизонт планирования: в нынешних реалиях, когда привлекательного образа будущего просто нет, это помогает многим избежать избыточного беспокойства. Тут в чистом виде работает стоическая философия: терпеть и не беспокоиться излишне по поводу того, что от тебя не зависит.
Очевидно, что такой фатализм, рано или поздно, будет перетекать в квиетизм: раз все предопределено то и делать ничего не нужно. Причем не только в политике, но и других сферах, например, в экономике. Однако против этого тренда говорят многовековые алгоритмы выживания российского общества в неблагоприятных условиях, которые требуют не пассивности, а хозяйственной активности.
Эта диалектика аполитичного квиетизма и необходимости хозяйственного выживания будет работать на дальнейшее отчуждение общества и власти, а также на расширение серой зоны российской экономики, хотя сейчас, в моменте, наблюдается обратная тенденция.
Социологический факт, требующий интерпретации: уровень социальной тревоги во время ковида был на порядок выше чем сейчас, во время спецоперации в Украине. Это говорит о том, что все последствия спецоперации и геополитической конфронтации не отрефлексированы и недостаточно осознаются социумом, что, впрочем, ожидаемо.
Большинство граждан воспринимает процессы с точки зрения обыденного сознания, то есть осознания возможных рисков для себя и своих близких здесь и сейчас. Пандемия пришла в каждый дом, принесла массу потерь и лишений и, конечно же, усилила тревогу социума. А вот в отношении спецоперации в Украине абсолютное большинство граждан ведет себя так будто ничего не происходит, а то, что происходит, – их не касается. Хотя жалоб на дороговизну цен на продукты первой необходимости социологи регистрируют все больше, но напрямую эти процессы далеко не всегда увязываются в общественном сознании.
Текущая феноменология неучастия/невовлечения при декларируемой поддержке является базовым алгоритмом восприятия ситуации, которая позволяет большинству общества не испытывать постоянной тревожности и концентрироваться на решении личных задач. Здесь работает не столько дефицит эмпатии и атомизация социума, сколько неготовность к долгосрочному планированию. Но, прежде всего, на такие настроения вызваны осознанием невозможности изменить ситуацию. Плюс амортизирует ситуацию уровень патриотизма, который объективно присутствует у значительной части общества.
У большинства российского общества, в том числе и т.н. глубинного народа, короткий горизонт планирования: в нынешних реалиях, когда привлекательного образа будущего просто нет, это помогает многим избежать избыточного беспокойства. Тут в чистом виде работает стоическая философия: терпеть и не беспокоиться излишне по поводу того, что от тебя не зависит.
Очевидно, что такой фатализм, рано или поздно, будет перетекать в квиетизм: раз все предопределено то и делать ничего не нужно. Причем не только в политике, но и других сферах, например, в экономике. Однако против этого тренда говорят многовековые алгоритмы выживания российского общества в неблагоприятных условиях, которые требуют не пассивности, а хозяйственной активности.
Эта диалектика аполитичного квиетизма и необходимости хозяйственного выживания будет работать на дальнейшее отчуждение общества и власти, а также на расширение серой зоны российской экономики, хотя сейчас, в моменте, наблюдается обратная тенденция.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Российская цивилизация практически всегда экстенсивна по ритмике своего развития. Экстенсивность уклада, огромные территории, исторически сложившиеся возможности развития вширь, а не вглубь, основываются на несметных богатствах России и некоторой, как считается, необязательности модернизации. По крайней мере, российская модернизация часто запаздывала и проходила путем масштабной мобилизации ресурсов жестким правителем (Петр Великий, Сталин) и, конечно же, огромных потерь, естественно, - с применением насилия.
Ритмика российской экстенсивности предполагает контроль правящего класса над рентой. Лен, пенька, нефть, газ, золото, лес, водород и далее по списку. Все это - на экспорт: это и есть экстенсивное освоение ресурсов и получение ренты, которой распоряжается правящий класс, а остальному обществу достаются крохи.
В эту логику экстенсивности, кстати, вписываются и военные действия, и различные спецоперации. Потому что имперскость требует экстенсивности, новых сфер и пределов влияния, даже если с точки зрения логики интенсивного освоения пространств модернистской Европы это кажется избыточным или нелогичным.
Российское руководство часто упрекают в том, что оно не может освоить имеющиеся территории, развивать инфраструктуру, обеспечить приемлемый уровень жизни, например, на Дальнем Востоке или в арктических регионах страны, откуда население убывает. Двести пятьдесят лет назад европейцы упрекали российских правителей в том же самом: отсутствии инфраструктуры и низком качестве жизни. Здесь мало что изменилось.
Строго говоря, такая европейская модель интенсивного развития не соответствует ритмике России. Задача иная: контролировать как можно больше территорий, а способы экстенсивного освоения ресурсов найти всегда легче, чем интенсивного.
Текущие события показывают, что воспроизведение российской экстенсивности продолжается. Однако проблема этой экстенсивности в том, что за нее платит все общество, а преимущества получают лишь правящие верхи. Многие россияне (а не только избранные элиты) как носители имперского сознания хотят быть бенефициарами этих природных богатств и территориальных приобретений. В случае с Крымом общество частично стало таким бенефициаром и получило черноморское побережье и возможность ездить в эту курортную часть страны. Однако, кажется, что это, скорее, исключение, чем правило.
Государство в России исторически воспринимается как сверхценность в аспекте кормления и заботы. Именно в этой плоскости, на мой взгляд, будут лежать исторические оценки текущей российской экстенсивности и расширения Русского мира. Если этому проекту удастся обеспечить интенсивное кормление всего общества – это будет воспринято позитивно, но сейчас кажется, что до этого далеко. Если вообще возможно в принципе. Скорее, власть очень скоро скажет обществу, что ради восстановления Русского мира нужно покрепче затянуть пояса, а не думать о кормлении и статусе бенефициара современной экстенсивности российского государства.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Российская цивилизация практически всегда экстенсивна по ритмике своего развития. Экстенсивность уклада, огромные территории, исторически сложившиеся возможности развития вширь, а не вглубь, основываются на несметных богатствах России и некоторой, как считается, необязательности модернизации. По крайней мере, российская модернизация часто запаздывала и проходила путем масштабной мобилизации ресурсов жестким правителем (Петр Великий, Сталин) и, конечно же, огромных потерь, естественно, - с применением насилия.
Ритмика российской экстенсивности предполагает контроль правящего класса над рентой. Лен, пенька, нефть, газ, золото, лес, водород и далее по списку. Все это - на экспорт: это и есть экстенсивное освоение ресурсов и получение ренты, которой распоряжается правящий класс, а остальному обществу достаются крохи.
В эту логику экстенсивности, кстати, вписываются и военные действия, и различные спецоперации. Потому что имперскость требует экстенсивности, новых сфер и пределов влияния, даже если с точки зрения логики интенсивного освоения пространств модернистской Европы это кажется избыточным или нелогичным.
Российское руководство часто упрекают в том, что оно не может освоить имеющиеся территории, развивать инфраструктуру, обеспечить приемлемый уровень жизни, например, на Дальнем Востоке или в арктических регионах страны, откуда население убывает. Двести пятьдесят лет назад европейцы упрекали российских правителей в том же самом: отсутствии инфраструктуры и низком качестве жизни. Здесь мало что изменилось.
Строго говоря, такая европейская модель интенсивного развития не соответствует ритмике России. Задача иная: контролировать как можно больше территорий, а способы экстенсивного освоения ресурсов найти всегда легче, чем интенсивного.
Текущие события показывают, что воспроизведение российской экстенсивности продолжается. Однако проблема этой экстенсивности в том, что за нее платит все общество, а преимущества получают лишь правящие верхи. Многие россияне (а не только избранные элиты) как носители имперского сознания хотят быть бенефициарами этих природных богатств и территориальных приобретений. В случае с Крымом общество частично стало таким бенефициаром и получило черноморское побережье и возможность ездить в эту курортную часть страны. Однако, кажется, что это, скорее, исключение, чем правило.
Государство в России исторически воспринимается как сверхценность в аспекте кормления и заботы. Именно в этой плоскости, на мой взгляд, будут лежать исторические оценки текущей российской экстенсивности и расширения Русского мира. Если этому проекту удастся обеспечить интенсивное кормление всего общества – это будет воспринято позитивно, но сейчас кажется, что до этого далеко. Если вообще возможно в принципе. Скорее, власть очень скоро скажет обществу, что ради восстановления Русского мира нужно покрепче затянуть пояса, а не думать о кормлении и статусе бенефициара современной экстенсивности российского государства.
Логика Самодостаточности & Монополизм
Российское общество и государство стремительно движется не только к вынужденной самодостаточности/изоляции, но и к монополизму в различных сегментах экономики. На этом фоне действия главы Центробанка, которая способствует сохранению каких-то основ рыночной экономики и присущей ей конкуренции выглядит как поведение белой вороны, хотя сама Набиуллина ходит в черном и долгое время способствовала отстрелу банков и монополизации в этой сфере.
На самом деле не вызывает сомнений тот факт, что перед Правительством и Центробанком стоит задача сохранить основы рыночной экономики, но поведение некоторых правящих кругов этому препятствует.
Текущие положение правящего класса характеризуется резким и громадным сокращением возможностей получения Ренты, однако в этой ситуации есть и ниши, связанные с уходом с российского рынка западных фирм и корпораций. Компенсаторные механизмы номенклатурой и их клиентелой уже актуализированы, при этом, очевидно, кусков пирога (типа ресторанов МакДональдс) на всех не хватит.
В условиях спецоперации сдерживающим остается фактор силовиков, однако ситуация в регионах показывает, что внутриэлитные конфликты вновь дают о себе знать. На федеральном уровне также: долго удерживать паузу в этом вопросе не получится, а баланс в будущем поддерживать будет все сложнее.
Хотя сам формат внутриэлитных конфликтов закладывается Конфигурацией как приемлемый и даже необходимый в нынешних беспрецедентных условиях, очевидно, требуется их минимизация. Дальнейшей монополизации, вслед за политической сферой, подвержена и экономическая. Показательно, что, например, Российский союз промышленников и предпринимателей уже заявляет, что возвращение западных компаний в Россию «худший из сценариев» и пора слезть «с иглы Запада».
Понятно, что это не позиция всего правящего класса, однако в нынешних условиях потенциал открытой экономической конкуренции невысок. Наоборот, у руководства страны возникает соблазн поделить сферы влияния в экономике и спровоцировать, таким образом, близкий к полному монополизм. Правящие круги охотно пойдут на такой вариант, что только усилит в стране уровень бедности и экономического расслоения.
Для потребителей все это обернется удоражанием продукции и ухудшением его качества. Полного уничтожения рыночной экономики в стране, скорее всего, не произойдет, но логика самодостаточного монополизма будет все больше и больше истощать ее потенциал, который и сейчас уже достаточно невысок.
Российское общество и государство стремительно движется не только к вынужденной самодостаточности/изоляции, но и к монополизму в различных сегментах экономики. На этом фоне действия главы Центробанка, которая способствует сохранению каких-то основ рыночной экономики и присущей ей конкуренции выглядит как поведение белой вороны, хотя сама Набиуллина ходит в черном и долгое время способствовала отстрелу банков и монополизации в этой сфере.
На самом деле не вызывает сомнений тот факт, что перед Правительством и Центробанком стоит задача сохранить основы рыночной экономики, но поведение некоторых правящих кругов этому препятствует.
Текущие положение правящего класса характеризуется резким и громадным сокращением возможностей получения Ренты, однако в этой ситуации есть и ниши, связанные с уходом с российского рынка западных фирм и корпораций. Компенсаторные механизмы номенклатурой и их клиентелой уже актуализированы, при этом, очевидно, кусков пирога (типа ресторанов МакДональдс) на всех не хватит.
В условиях спецоперации сдерживающим остается фактор силовиков, однако ситуация в регионах показывает, что внутриэлитные конфликты вновь дают о себе знать. На федеральном уровне также: долго удерживать паузу в этом вопросе не получится, а баланс в будущем поддерживать будет все сложнее.
Хотя сам формат внутриэлитных конфликтов закладывается Конфигурацией как приемлемый и даже необходимый в нынешних беспрецедентных условиях, очевидно, требуется их минимизация. Дальнейшей монополизации, вслед за политической сферой, подвержена и экономическая. Показательно, что, например, Российский союз промышленников и предпринимателей уже заявляет, что возвращение западных компаний в Россию «худший из сценариев» и пора слезть «с иглы Запада».
Понятно, что это не позиция всего правящего класса, однако в нынешних условиях потенциал открытой экономической конкуренции невысок. Наоборот, у руководства страны возникает соблазн поделить сферы влияния в экономике и спровоцировать, таким образом, близкий к полному монополизм. Правящие круги охотно пойдут на такой вариант, что только усилит в стране уровень бедности и экономического расслоения.
Для потребителей все это обернется удоражанием продукции и ухудшением его качества. Полного уничтожения рыночной экономики в стране, скорее всего, не произойдет, но логика самодостаточного монополизма будет все больше и больше истощать ее потенциал, который и сейчас уже достаточно невысок.
Управление тревогой & Потенциалы конфронтации
Российские власти последние годы достаточно умело управляют параметрами тревожных настроений в обществе, однако текущий контекст делает проблематичным достижение нужного им баланса.
Нормализация спецоперации в Украине и режим «нас это не касается», а также отложенный и постепенно действующий эффект санкций сформировали спокойные настроения в обществе при уровне тревоги существенно более низком чем в период пандемии.
При этом коллективный Запад вслед за санкциями и ограничениями преступил к дальнейшим действиям по давлению на Россию по всему периметру ее границ. В марте-апреле в качестве факторов военного обострения назывались границы Таджикистана и фактор талибов, а также Нагорный Карабах и Приднестровье. И если ситуация в Приднестровье остается напряженной, то запрещенные в России талибы приехали на ПМЭФ, а недавний визит В. Путина в Душанбе во многом урегулировал сложности с таджикистанским автократом. У Э. Рахмона плохие отношения с талибами и, очевидно, на нейтрализацию этого фактора был во многом направлен визит главы России. С Азербайджаном также, худо-бедно, пока удается договариваться.
При этом к ожидаемой точке напряжения в виде Калининградской области добавился еще и Шпицберген, в который Норвегия не пропускает российские грузы. Это прямое нарушение Парижского соглашения 1920 г., согласно которому Россия имеет право осуществлять исследовательскую и коммерческую деятельность на арктическом архипелаге, но Норвегия безапелляционно ссылается на необходимость соблюдения санкционного режима. А западные эксперты говорят, что России нет смысла апеллировать к международным соглашениям, так как она сама их нарушает.
Очевидно, Запад и антироссийская коалиция способна принести еще немало сложностей, в том числе и экзистенциальных, России: стратегия комбинирования политических и военных вызов вкупе с мощными экономическими санкциями планомерно реализуется и будет приводить к регулярному появлению таких сложностей.
Руководству страны в нынешней ситуации не выгодны тревожные настроения в российском обществе, даже несмотря на то, что они способствуют консолидации общества вокруг власти. Нужный им потенциал консолидации власть может достигать и с помощью пропаганды, которой не нужны реальные факты конфронтации, ведь она может обойтись артефактами и манипулятивными конструктами. Однако сейчас дело приходится иметь именно с реальной фактурой конфронтации, которая работает на усиление в общественном сознании вероятности прямого столкновения с Западом.
Каким бы не был уровень поддержки власти и спецоперации в Украине никак нельзя утверждать, что общество поддержит прямую военную конфронтацию с Западом ввиду очевидных причин. Также очевидно, что запрос на разрядку в обществе высок, однако удовлетворения этого запроса под большим вопросом.
Российские власти последние годы достаточно умело управляют параметрами тревожных настроений в обществе, однако текущий контекст делает проблематичным достижение нужного им баланса.
Нормализация спецоперации в Украине и режим «нас это не касается», а также отложенный и постепенно действующий эффект санкций сформировали спокойные настроения в обществе при уровне тревоги существенно более низком чем в период пандемии.
При этом коллективный Запад вслед за санкциями и ограничениями преступил к дальнейшим действиям по давлению на Россию по всему периметру ее границ. В марте-апреле в качестве факторов военного обострения назывались границы Таджикистана и фактор талибов, а также Нагорный Карабах и Приднестровье. И если ситуация в Приднестровье остается напряженной, то запрещенные в России талибы приехали на ПМЭФ, а недавний визит В. Путина в Душанбе во многом урегулировал сложности с таджикистанским автократом. У Э. Рахмона плохие отношения с талибами и, очевидно, на нейтрализацию этого фактора был во многом направлен визит главы России. С Азербайджаном также, худо-бедно, пока удается договариваться.
При этом к ожидаемой точке напряжения в виде Калининградской области добавился еще и Шпицберген, в который Норвегия не пропускает российские грузы. Это прямое нарушение Парижского соглашения 1920 г., согласно которому Россия имеет право осуществлять исследовательскую и коммерческую деятельность на арктическом архипелаге, но Норвегия безапелляционно ссылается на необходимость соблюдения санкционного режима. А западные эксперты говорят, что России нет смысла апеллировать к международным соглашениям, так как она сама их нарушает.
Очевидно, Запад и антироссийская коалиция способна принести еще немало сложностей, в том числе и экзистенциальных, России: стратегия комбинирования политических и военных вызов вкупе с мощными экономическими санкциями планомерно реализуется и будет приводить к регулярному появлению таких сложностей.
Руководству страны в нынешней ситуации не выгодны тревожные настроения в российском обществе, даже несмотря на то, что они способствуют консолидации общества вокруг власти. Нужный им потенциал консолидации власть может достигать и с помощью пропаганды, которой не нужны реальные факты конфронтации, ведь она может обойтись артефактами и манипулятивными конструктами. Однако сейчас дело приходится иметь именно с реальной фактурой конфронтации, которая работает на усиление в общественном сознании вероятности прямого столкновения с Западом.
Каким бы не был уровень поддержки власти и спецоперации в Украине никак нельзя утверждать, что общество поддержит прямую военную конфронтацию с Западом ввиду очевидных причин. Также очевидно, что запрос на разрядку в обществе высок, однако удовлетворения этого запроса под большим вопросом.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Регулярно случающаяся турбулентность в странах Центральной Азии определяется состоянием институтов в этих странах, а также ассиметричным распределением ресурсов: правящие кланы получают почти все, а остальным достаются жалкие кусочки.
С начала года жесткая турбулентность, характеризующаяся применением насилия и масштабными человеческими жертвами, случилась уже в трех республиках: Казахстан, Таджикистан, а теперь и Узбекистан.
Нынешние протесты и столкновения граждан с силовиками в Каракалпакстане, в некоторой степени, сопоставимы с событиями в казахском Жанаозене января 2022 г., а также с недавними «мятежами» в Горно-Бадахшанской автономной области (Таджикистан).
Во всех случаях местные элиты слабо представлены в республиканской власти, а жители чувствуют себя обделенными в экономическом плане. Каракалпаки борются за свой суверенитет, но базис у протестов также экономический.
В Казахстане власти в итоге предпочли договориться, хотя кровавого статиса избежать не удалось. В Узбекистане также идут по этому пути и пытаются найти компромисс с местными элитами, но и от силового давления не отказываются. В Таджикистане правящему Э. Рахмону нечего предложить памирцам из Горного Бадахшана, поэтому лидеры протеста были объявлены «бандитами», а часть из них уничтожена. При этом среди них было немало местных элит, чья собственность позднее была, так сказать, перераспределена.
Все страны Центральной Азии идут по пути Китая и подавления всех нацменьшинств. Казахстанский сценарий, когда события из одного региона перетекли на остальные, в Узбекистане сейчас невозможен: каракалпаки обособлены как этническая группа и протесты не перейдут на всю страну, а этнические узбеки не выкажут им никакой массовой солидарности. Тем не менее, эти центральноазиатские кейсы вряд ли можно рассматривать как нечто отдаленное.
Если у автократий есть (как у Казахстана) экономические ресурсы и возможность заливать все проблемы деньгами – они это делают. Если такой возможности нет (как в Таджикистане) – наступает режим жесткого, ничем не прикрытого силового подавления несогласия.
В Казахстане относительно преуспели в урегулировании конфликта, возможно, также и будет в Узбекистане, однако путь унифицирующей централизации и подавления национальных меньшинств – сам по себе губителен и закладывает под собой основу для новых противоречий, которые институции стран Центральной Азии позволяют «решать» только с применением насилия и крови.
При этом сама постоянно возрастающая централизация и унификация нужна для закрепления доминирующего положения правящего класса и его приоритетного «права» на ресурсы. Получается замкнутый круг: периодически случающиеся статисы внутренне присущи для политических систем такого типа. Нынешний каракалпакский статис пока не дотягивает до кровавых событий в Андижане 2005 г., однако, он, к сожалению, еще и не завершен.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Регулярно случающаяся турбулентность в странах Центральной Азии определяется состоянием институтов в этих странах, а также ассиметричным распределением ресурсов: правящие кланы получают почти все, а остальным достаются жалкие кусочки.
С начала года жесткая турбулентность, характеризующаяся применением насилия и масштабными человеческими жертвами, случилась уже в трех республиках: Казахстан, Таджикистан, а теперь и Узбекистан.
Нынешние протесты и столкновения граждан с силовиками в Каракалпакстане, в некоторой степени, сопоставимы с событиями в казахском Жанаозене января 2022 г., а также с недавними «мятежами» в Горно-Бадахшанской автономной области (Таджикистан).
Во всех случаях местные элиты слабо представлены в республиканской власти, а жители чувствуют себя обделенными в экономическом плане. Каракалпаки борются за свой суверенитет, но базис у протестов также экономический.
В Казахстане власти в итоге предпочли договориться, хотя кровавого статиса избежать не удалось. В Узбекистане также идут по этому пути и пытаются найти компромисс с местными элитами, но и от силового давления не отказываются. В Таджикистане правящему Э. Рахмону нечего предложить памирцам из Горного Бадахшана, поэтому лидеры протеста были объявлены «бандитами», а часть из них уничтожена. При этом среди них было немало местных элит, чья собственность позднее была, так сказать, перераспределена.
Все страны Центральной Азии идут по пути Китая и подавления всех нацменьшинств. Казахстанский сценарий, когда события из одного региона перетекли на остальные, в Узбекистане сейчас невозможен: каракалпаки обособлены как этническая группа и протесты не перейдут на всю страну, а этнические узбеки не выкажут им никакой массовой солидарности. Тем не менее, эти центральноазиатские кейсы вряд ли можно рассматривать как нечто отдаленное.
Если у автократий есть (как у Казахстана) экономические ресурсы и возможность заливать все проблемы деньгами – они это делают. Если такой возможности нет (как в Таджикистане) – наступает режим жесткого, ничем не прикрытого силового подавления несогласия.
В Казахстане относительно преуспели в урегулировании конфликта, возможно, также и будет в Узбекистане, однако путь унифицирующей централизации и подавления национальных меньшинств – сам по себе губителен и закладывает под собой основу для новых противоречий, которые институции стран Центральной Азии позволяют «решать» только с применением насилия и крови.
При этом сама постоянно возрастающая централизация и унификация нужна для закрепления доминирующего положения правящего класса и его приоритетного «права» на ресурсы. Получается замкнутый круг: периодически случающиеся статисы внутренне присущи для политических систем такого типа. Нынешний каракалпакский статис пока не дотягивает до кровавых событий в Андижане 2005 г., однако, он, к сожалению, еще и не завершен.
Фактор ковида & Китайские церемонии
Пишут, что председатель КНР Си Цзиньпин отказал Владимиру Путину и не приедет с официальным визитом в Россию. Китайский кормчий якобы ссылается на фактор пандемии и, видимо, длинный стол для переговорного процесса не считает достаточным уровнем защиты от опасного коронавируса, который, к тому же, еще и постоянно мутирует. Пресс-секретарь президента Д. Песков уже опроверг информацию и сказал, что она «полностью не соответствует действительности». И, тем не менее.
Очевидно, что информация об отказе будет представлена как политический жест, который призван показать, что Китай не поддерживает Россию в принципе и в спецоперационном контексте, в частности.
Китай настроен антиамерикански, однако это совсем не означает, что Пекин будет настроен пророссийски. И если в период проведения Зимней Олимпиады Пекин демонстрировал некоторые китайские церемонии и подписывал договор о дружбе, «которая не имеет границ» то сейчас ситуация поменялась.
В нынешней ситуации Китай также заинтересован в скорейшем завершении военной спецоперации в Украине, так как она мешает Пекину вести бизнес с Европой, а бонусы от покупки дешевой российской нефти не покрываются обьемом потерь.
Оппоненты используют этот инфоповод для маркирования текущей ситуации как состояния геополитического одиночества России, а для пропагандистов сейчас возникнут некоторые сложности, которые, впрочем, будут разрешены привычным способом. Будет вновь объявлено, что у России два союзника – армия и флот, а все остальное неважно и надеется больше ни на кого не стоит. В значительной степени это соответствует действительности, хотя выводы из этого положения следуют совершенно различные и не обязательно оптимистичные.
Пишут, что председатель КНР Си Цзиньпин отказал Владимиру Путину и не приедет с официальным визитом в Россию. Китайский кормчий якобы ссылается на фактор пандемии и, видимо, длинный стол для переговорного процесса не считает достаточным уровнем защиты от опасного коронавируса, который, к тому же, еще и постоянно мутирует. Пресс-секретарь президента Д. Песков уже опроверг информацию и сказал, что она «полностью не соответствует действительности». И, тем не менее.
Очевидно, что информация об отказе будет представлена как политический жест, который призван показать, что Китай не поддерживает Россию в принципе и в спецоперационном контексте, в частности.
Китай настроен антиамерикански, однако это совсем не означает, что Пекин будет настроен пророссийски. И если в период проведения Зимней Олимпиады Пекин демонстрировал некоторые китайские церемонии и подписывал договор о дружбе, «которая не имеет границ» то сейчас ситуация поменялась.
В нынешней ситуации Китай также заинтересован в скорейшем завершении военной спецоперации в Украине, так как она мешает Пекину вести бизнес с Европой, а бонусы от покупки дешевой российской нефти не покрываются обьемом потерь.
Оппоненты используют этот инфоповод для маркирования текущей ситуации как состояния геополитического одиночества России, а для пропагандистов сейчас возникнут некоторые сложности, которые, впрочем, будут разрешены привычным способом. Будет вновь объявлено, что у России два союзника – армия и флот, а все остальное неважно и надеется больше ни на кого не стоит. В значительной степени это соответствует действительности, хотя выводы из этого положения следуют совершенно различные и не обязательно оптимистичные.
Казахстанский фактор: принуждающая активность Москвы & спокойствие Пекина
Возрастающее напряжение вокруг отношений России и Казахстана ожидаемо и работает на усиление значения не военных, а экономических факторов в текущей геополитической конфронтации. У Москвы есть сила, в том числе и потенциал принуждения, но долгосрочных конкурентных преимуществ не так много.
Остановка работы Каспийского трубопроводного консорциума, который прокачивает значительные объёмы экспортной казахстанской нефти, – это, с одной стороны, демонстрация силы, а с другой, вынужденная мера, долгосрочные последствия которой будут, скорее, негативные.
Любые трения между Россией и Казахстаном работают на ослабление обоих стран. Следовательно, США и другим страны Запада будет достаточно надавить на руководство Казахстана с тем, чтобы не только усилить конфронтацию, но и управлять ее ритмами.
Позиции Китая двойственны. Китай все активнее проявляет себя как потенциально главный бенефициар казахстанских ресурсов, однако Пекин также заинтересован в аккуратном, при минимальном своем участии, формировании антизападной коалиции, к которой Казахстан никак не хочет присоединяться. Москва и Пекин в этом плане одинаково хотели бы антизападного вектора развития Казахстана, но руководство этой страны делает все возможное, чтобы не поссориться с Западом.
Диспозиция характеризуется не столько текущими ресурсами и балансом сил, сколько долгосрочными перспективами. У России сейчас достаточно ресурсов для того, чтобы влиять на Казахстан и принуждать руководство этой страны к активизации помощи в обходе санкций и другим действиям.
Однако у России нет возможности занимать выжидательную политику: ей нужен результат здесь и сейчас, в отличие от Китая, который может спокойно наблюдать и США, которые могут относительно легко, угрозами санкций, влиять на политику Казахстана.
Инициатива в данном случае не является преимуществом, но во многом носит вынужденный характер и чревата рисками ухудшения отношений с Казахстаном. Задача США в этих условиях не дать России выстроить альтернативную логистику обхода санкций и организации параллельного импорта с помощью Казахстана. Разрушать, очевидно, легче чем созидать, тем более, что, как показали последние месяцы, США и другие страны Запада не собираются закрывать глаза на эти обходные маневры и угрожают всем, в том числе и Казахстану, вторичными санкциями.
Возрастающее напряжение вокруг отношений России и Казахстана ожидаемо и работает на усиление значения не военных, а экономических факторов в текущей геополитической конфронтации. У Москвы есть сила, в том числе и потенциал принуждения, но долгосрочных конкурентных преимуществ не так много.
Остановка работы Каспийского трубопроводного консорциума, который прокачивает значительные объёмы экспортной казахстанской нефти, – это, с одной стороны, демонстрация силы, а с другой, вынужденная мера, долгосрочные последствия которой будут, скорее, негативные.
Любые трения между Россией и Казахстаном работают на ослабление обоих стран. Следовательно, США и другим страны Запада будет достаточно надавить на руководство Казахстана с тем, чтобы не только усилить конфронтацию, но и управлять ее ритмами.
Позиции Китая двойственны. Китай все активнее проявляет себя как потенциально главный бенефициар казахстанских ресурсов, однако Пекин также заинтересован в аккуратном, при минимальном своем участии, формировании антизападной коалиции, к которой Казахстан никак не хочет присоединяться. Москва и Пекин в этом плане одинаково хотели бы антизападного вектора развития Казахстана, но руководство этой страны делает все возможное, чтобы не поссориться с Западом.
Диспозиция характеризуется не столько текущими ресурсами и балансом сил, сколько долгосрочными перспективами. У России сейчас достаточно ресурсов для того, чтобы влиять на Казахстан и принуждать руководство этой страны к активизации помощи в обходе санкций и другим действиям.
Однако у России нет возможности занимать выжидательную политику: ей нужен результат здесь и сейчас, в отличие от Китая, который может спокойно наблюдать и США, которые могут относительно легко, угрозами санкций, влиять на политику Казахстана.
Инициатива в данном случае не является преимуществом, но во многом носит вынужденный характер и чревата рисками ухудшения отношений с Казахстаном. Задача США в этих условиях не дать России выстроить альтернативную логистику обхода санкций и организации параллельного импорта с помощью Казахстана. Разрушать, очевидно, легче чем созидать, тем более, что, как показали последние месяцы, США и другие страны Запада не собираются закрывать глаза на эти обходные маневры и угрожают всем, в том числе и Казахстану, вторичными санкциями.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Американский политолог Э. Бэнфилд в своей книге «Моральные основы отсталого общества» (1958 г.) хорошо показал риски атомизации и деградации социума. Русскоязычный перевод «отсталое общество» не совсем точен: оригинальный вариант «backward society» более выразителен. Не - отсталое общество, а - движущееся назад, устремленное в прошлое. По сути, ретротопия.
Бэнфилд написал этот текст на основе эмпирического материала, полученного на юге Италии в середине 1950-х гг. Юг этой страны значительно отставал в экономическом и культурном плане (и сейчас отстает) от севера. Тогда, в первые послевоенные десятилетия, отчетливо сказывались и «плоды» правления диктатора Муссолини, и результаты поражения во Второй мировой войне, а также негативные эффекты от доминирования в этих локациях мафиозных структур. Разочарование в имперском мифе больно ударило по итальянскому обществу, а последствия такой политики преодолевались очень долго.
Исследование Бэнфилда выявило высокий уровень атомизации в обществе, сосредоточенность жителей на своих семьях и желании получить максимальный доход здесь и сейчас. Была зафиксирована гражданская пассивность, неготовность к стратегическому планированию, а также недоверие к государству и политической сфере в принципе. Глубинные интервью с жителями итальянской глубинки выявили еще и снижающееся значение образования. «Зачем учиться? Ведь для работы в поле это не помогает», - искренне вопрошали респонденты.
Перспективы преодоления ретротопийной деградации Бэнфилд видел в развитии горизонтальных связей, гражданской взаимопомощи и расширении сети общественных организаций, позволяющих гражданам выражать свою позицию и действовать. Очевидно, что выводы Бэнфилда актуальны не только для ретротопийного итальянского юга, который сейчас, спустя 60-70 лет, научился совмещать любовь к традициям и старине с модернизацией и гражданской активностью.
Российский социум также остается ретротопийным, конформистским и согласным с доминированием государства. При этом опросы показывают, что от доминирования государства во всех сферах значительный сегмент граждан уже отчаялся получить какие-то материальные преференции, но многие по-прежнему надеется на них.
Установки на традиционность и духовность в нашем социуме постепенно, но достаточно настойчиво вытесняют логичный для современных обществ запрос на модернизацию и развитие эффективных социальных практик и технологий. Стилистика позиционирования советских «брендов» и возвращения к ним – это в чистом виде ретротопия, однако мечты о «золотом веке» российской государственности зачастую оказываются симулякром, реализация которого не вызывает ожидаемого восторга.
История Италии второй половины ХХ века показывает, что ретротопия и отсталость периферийного Юга сосуществует с развитием Севера, в котором есть место и модернизации, и прогрессу, и развитию самобытной культуры. В России также следует ждать дальнейшего технологичного, социокультурного и экономического разрыва между Центром и периферией, однако усиление ретропийности в любом случае будет возрастать. По сути, сейчас ретропийность – это значимый инструмент усиления лоялизации и конформизма в социуме. Более того, ретропийность и подчеркивание всего традиционного – это логичный и, по сути, единственно возможный алгоритм идеологического позиционирования власти в условиях санкций, которые очень жестко ограничивают перспективы модернизации.
Однако оборотной стороной навязывания ретротопийности будет полная гражданская пассивность, атомизация и экономическая неэффективность, преодолеть которую в рамках текущей конфигурации власти не представляется возможным. Впрочем, такое состояние глубинного российского народа, похоже, устраивает правящий класс. Периферия российского социума и государства рискует стать гиперпериферией и обширным географическим балластом, внимание к которому и финансирование которого будет осуществляться по остаточному принципу.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Американский политолог Э. Бэнфилд в своей книге «Моральные основы отсталого общества» (1958 г.) хорошо показал риски атомизации и деградации социума. Русскоязычный перевод «отсталое общество» не совсем точен: оригинальный вариант «backward society» более выразителен. Не - отсталое общество, а - движущееся назад, устремленное в прошлое. По сути, ретротопия.
Бэнфилд написал этот текст на основе эмпирического материала, полученного на юге Италии в середине 1950-х гг. Юг этой страны значительно отставал в экономическом и культурном плане (и сейчас отстает) от севера. Тогда, в первые послевоенные десятилетия, отчетливо сказывались и «плоды» правления диктатора Муссолини, и результаты поражения во Второй мировой войне, а также негативные эффекты от доминирования в этих локациях мафиозных структур. Разочарование в имперском мифе больно ударило по итальянскому обществу, а последствия такой политики преодолевались очень долго.
Исследование Бэнфилда выявило высокий уровень атомизации в обществе, сосредоточенность жителей на своих семьях и желании получить максимальный доход здесь и сейчас. Была зафиксирована гражданская пассивность, неготовность к стратегическому планированию, а также недоверие к государству и политической сфере в принципе. Глубинные интервью с жителями итальянской глубинки выявили еще и снижающееся значение образования. «Зачем учиться? Ведь для работы в поле это не помогает», - искренне вопрошали респонденты.
Перспективы преодоления ретротопийной деградации Бэнфилд видел в развитии горизонтальных связей, гражданской взаимопомощи и расширении сети общественных организаций, позволяющих гражданам выражать свою позицию и действовать. Очевидно, что выводы Бэнфилда актуальны не только для ретротопийного итальянского юга, который сейчас, спустя 60-70 лет, научился совмещать любовь к традициям и старине с модернизацией и гражданской активностью.
Российский социум также остается ретротопийным, конформистским и согласным с доминированием государства. При этом опросы показывают, что от доминирования государства во всех сферах значительный сегмент граждан уже отчаялся получить какие-то материальные преференции, но многие по-прежнему надеется на них.
Установки на традиционность и духовность в нашем социуме постепенно, но достаточно настойчиво вытесняют логичный для современных обществ запрос на модернизацию и развитие эффективных социальных практик и технологий. Стилистика позиционирования советских «брендов» и возвращения к ним – это в чистом виде ретротопия, однако мечты о «золотом веке» российской государственности зачастую оказываются симулякром, реализация которого не вызывает ожидаемого восторга.
История Италии второй половины ХХ века показывает, что ретротопия и отсталость периферийного Юга сосуществует с развитием Севера, в котором есть место и модернизации, и прогрессу, и развитию самобытной культуры. В России также следует ждать дальнейшего технологичного, социокультурного и экономического разрыва между Центром и периферией, однако усиление ретропийности в любом случае будет возрастать. По сути, сейчас ретропийность – это значимый инструмент усиления лоялизации и конформизма в социуме. Более того, ретропийность и подчеркивание всего традиционного – это логичный и, по сути, единственно возможный алгоритм идеологического позиционирования власти в условиях санкций, которые очень жестко ограничивают перспективы модернизации.
Однако оборотной стороной навязывания ретротопийности будет полная гражданская пассивность, атомизация и экономическая неэффективность, преодолеть которую в рамках текущей конфигурации власти не представляется возможным. Впрочем, такое состояние глубинного российского народа, похоже, устраивает правящий класс. Периферия российского социума и государства рискует стать гиперпериферией и обширным географическим балластом, внимание к которому и финансирование которого будет осуществляться по остаточному принципу.
Факторы фокусировки: СВО VS Ковид
Власти Москвы заявляют о необходимости ношения масок и антиковидной вакцинации. Очевидно, что коронавирусная тема в ближайшие несколько недель начнет возвращаться в общественное сознание всей страны и потеснит в ней спецоперационный контекст, от которого общество во многом устало.
Тем не менее, из-за ковида геополитическая конфронтация не уменьшится, а сама она уже развивается по собственной, самовоспроизводящейся логике. Социология показывает, что ковид, который приходит почти в каждый дом, россияне бояться больше чем спецоперации и конфронтации с Западом, которая для абсолютного большинства россиян не представляет угроз жизни с точки зрения повседневных жизни и является чем-то фоновым.
При этом, конечно же, полное вытеснения ковидом спецоперационной повестки невозможно, следовательно, вероятен риск наложения нескольких неблагоприятных факторов: спецоперации, геополитической конфронтации и ковида.
Это будет серьезный стресс-тест для общества, особенно если учесть неблагоприятную экономическую конъюнктуру и сложности, например, у промышленников, которые чреваты ростом скрытой и открытой безработицы уже этой осенью и дальнейшим сокращением доходов значительной части россиян. Анализ предыдущих кризисов показывает, что падение роста доходов общества ведет к значительному увеличению проявлений социальной аномии (алкоголизм, наркомания, бытовые конфликты, разводы, суициды и т.д.).
При этом вряд ли можно уверенно прогнозировать резкий рост протестных настроений. Пока работает следующая закономерность: чем общество слабее, тем оно податливее и послушнее. Тем не менее, мультипликация таких мощных факторов как ковид и геополитическая конфронтация работает на увеличение различных вариантов развития событий, нарастание общей неопределенности и сокращение возможности мягко и эффективно управлять ситуацией.
Власти Москвы заявляют о необходимости ношения масок и антиковидной вакцинации. Очевидно, что коронавирусная тема в ближайшие несколько недель начнет возвращаться в общественное сознание всей страны и потеснит в ней спецоперационный контекст, от которого общество во многом устало.
Тем не менее, из-за ковида геополитическая конфронтация не уменьшится, а сама она уже развивается по собственной, самовоспроизводящейся логике. Социология показывает, что ковид, который приходит почти в каждый дом, россияне бояться больше чем спецоперации и конфронтации с Западом, которая для абсолютного большинства россиян не представляет угроз жизни с точки зрения повседневных жизни и является чем-то фоновым.
При этом, конечно же, полное вытеснения ковидом спецоперационной повестки невозможно, следовательно, вероятен риск наложения нескольких неблагоприятных факторов: спецоперации, геополитической конфронтации и ковида.
Это будет серьезный стресс-тест для общества, особенно если учесть неблагоприятную экономическую конъюнктуру и сложности, например, у промышленников, которые чреваты ростом скрытой и открытой безработицы уже этой осенью и дальнейшим сокращением доходов значительной части россиян. Анализ предыдущих кризисов показывает, что падение роста доходов общества ведет к значительному увеличению проявлений социальной аномии (алкоголизм, наркомания, бытовые конфликты, разводы, суициды и т.д.).
При этом вряд ли можно уверенно прогнозировать резкий рост протестных настроений. Пока работает следующая закономерность: чем общество слабее, тем оно податливее и послушнее. Тем не менее, мультипликация таких мощных факторов как ковид и геополитическая конфронтация работает на увеличение различных вариантов развития событий, нарастание общей неопределенности и сокращение возможности мягко и эффективно управлять ситуацией.
Губернаторы в режиме социологического благополучия & дистанцирования
В период пандемии федеральный центр предпочел делегировать губернаторам дополнительные полномочия, что означало для них повышенную ответственность в сложные времена, однако сейчас ситуация несколько отличается.
Публичной критики в адрес губернаторов в регионах стало заметно меньше, общество готово терпеть сложности, которые вызваны геополитическими и прочими факторами. Соответственно, роль губернаторов как губок, которые впитывают в себя социальный негатив сейчас менее актуальна.
От губернаторов требуется умение находить ресурсы, необходимые для продолжения спецоперации, в том числе и за счет поиска добровольцев и создания региональных батальонов. От губернаторов также требуют, чтобы они эффективно отрабатывали патриотическую повестку и обеспечивали социальное спокойствие в регионах.
Логично, что в этих условиях губернаторы и главы нацреспублик меньше внимания уделяют локальным проблемам и региональной периферии. Почти все локальные проблемы перекинуты на муниципальный уровень, который объективно имеет мало возможностей их решать.
Характерно, что придворные социологи, а также некоторые более серьезные ведомства, регулярно докладывают руководителям регионов об их высоком рейтинге. Цифры, указанные в этих отчетах, отличаются от того, что публикуется социологическими службами, но чаще всего также выглядят для губернаторов благостно.
Губернаторам сейчас важнее отчитаться о реализации патриотической повестки, проведении соответствующих мероприятий, чем решать локальные проблемы граждан или заниматься социальной политикой.
Получается парадоксальная ситуация. С одной стороны, патриотический консенсус общества и власти, а с другой, возрастание дистанции и отчуждения общества от региональной власти. Центр не одобряет планы губернаторов вывести себя из-под очагов социальной критики, однако сейчас для этого создаются отчетливые предпосылки.
Губернаторы в среднесрочной перспективе воспользуются этой ситуацией для того, чтобы снизить свою зависимость от общественного мнения, стать более тефлоновыми и менее эффективными с точки зрения решения локальных и региональных проблем. Стратегия дистанцирования региональной власти от необходимости решения социально-экономических проблем, которых становится все больше, видится в перспективе этого и следующего года как наиболее вероятная.
В период пандемии федеральный центр предпочел делегировать губернаторам дополнительные полномочия, что означало для них повышенную ответственность в сложные времена, однако сейчас ситуация несколько отличается.
Публичной критики в адрес губернаторов в регионах стало заметно меньше, общество готово терпеть сложности, которые вызваны геополитическими и прочими факторами. Соответственно, роль губернаторов как губок, которые впитывают в себя социальный негатив сейчас менее актуальна.
От губернаторов требуется умение находить ресурсы, необходимые для продолжения спецоперации, в том числе и за счет поиска добровольцев и создания региональных батальонов. От губернаторов также требуют, чтобы они эффективно отрабатывали патриотическую повестку и обеспечивали социальное спокойствие в регионах.
Логично, что в этих условиях губернаторы и главы нацреспублик меньше внимания уделяют локальным проблемам и региональной периферии. Почти все локальные проблемы перекинуты на муниципальный уровень, который объективно имеет мало возможностей их решать.
Характерно, что придворные социологи, а также некоторые более серьезные ведомства, регулярно докладывают руководителям регионов об их высоком рейтинге. Цифры, указанные в этих отчетах, отличаются от того, что публикуется социологическими службами, но чаще всего также выглядят для губернаторов благостно.
Губернаторам сейчас важнее отчитаться о реализации патриотической повестки, проведении соответствующих мероприятий, чем решать локальные проблемы граждан или заниматься социальной политикой.
Получается парадоксальная ситуация. С одной стороны, патриотический консенсус общества и власти, а с другой, возрастание дистанции и отчуждения общества от региональной власти. Центр не одобряет планы губернаторов вывести себя из-под очагов социальной критики, однако сейчас для этого создаются отчетливые предпосылки.
Губернаторы в среднесрочной перспективе воспользуются этой ситуацией для того, чтобы снизить свою зависимость от общественного мнения, стать более тефлоновыми и менее эффективными с точки зрения решения локальных и региональных проблем. Стратегия дистанцирования региональной власти от необходимости решения социально-экономических проблем, которых становится все больше, видится в перспективе этого и следующего года как наиболее вероятная.
Пульс & Энергия альтернативного Русского мира
Официальному проекту расширения русского мира за счет территорий Украины реальность противопоставляет альтернативный и самоорганизующийся русский мир, который состоит преимущественно из образованных и успешных россиян, продолжающих покидать страну. По итогам этого года зафиксированный отток, скорее всего, станет рекордным за все постсоветские годы.
Речь не только про айтишников и оппозицию, которая превращается в диссидентов, но и про широкие массы людей, испытывающие социальное недовольство и несогласие с курсом, который обозначило руководство страны.
Очевидно, что закрывать границы и насильно удерживать в России этих людей никто не собирается. Для власти их отток в какой-то степени выгоден, так как позволяет уменьшить социальный протест, а также усилить лоялизм и подданическое послушание внутри российского общества.
Многие критично оценивают этот альтернативный русский мир и диссидентов, которые пытаются его консолидировать, сформировать смыслы, идеологию и стратегию. Многие смеются над идеологией «хороших русских» и она, действительно, далека от качественно сформированных концептов.
Тем не менее нужно признать, что этот альтернативный русский мир в Европе, Северной Америке и даже Грузии и Армении сейчас наполняется качественным человеческим капиталом и энергией действия, который будет иметь значение с точки зрения дальнейшей судьбы России.
Так будет происходит хотя бы в силу количественного фактора: переезд на Запад интеллектуалов, высококвалифицированных специалистов, творческой интеллигенции, журналистов и даже спортсменов окажет свой эффект.
Эти люди, рано или поздно, начнут самоорганизовываться и все активнее влиять на интеллектуальную и социокультурную жизнь внутри России. Одна из задач действующей власти будет направлена на минимизацию этого влияния, однако решение этой задачи с помощью мягких инструментов становится все более сложной, а с помощью жесткой – все более неудобным.
И, тем не менее, вполне возможно, что в ближайшие годы власти решаться на то, чтобы стигматизировать уехавших из страны россиян и объявить их пятой колонной. Глубинный народ это поддержит, но с точки зрения перспектив социально-экономического развития страны это будет нежелательной траекторией.
Официальному проекту расширения русского мира за счет территорий Украины реальность противопоставляет альтернативный и самоорганизующийся русский мир, который состоит преимущественно из образованных и успешных россиян, продолжающих покидать страну. По итогам этого года зафиксированный отток, скорее всего, станет рекордным за все постсоветские годы.
Речь не только про айтишников и оппозицию, которая превращается в диссидентов, но и про широкие массы людей, испытывающие социальное недовольство и несогласие с курсом, который обозначило руководство страны.
Очевидно, что закрывать границы и насильно удерживать в России этих людей никто не собирается. Для власти их отток в какой-то степени выгоден, так как позволяет уменьшить социальный протест, а также усилить лоялизм и подданическое послушание внутри российского общества.
Многие критично оценивают этот альтернативный русский мир и диссидентов, которые пытаются его консолидировать, сформировать смыслы, идеологию и стратегию. Многие смеются над идеологией «хороших русских» и она, действительно, далека от качественно сформированных концептов.
Тем не менее нужно признать, что этот альтернативный русский мир в Европе, Северной Америке и даже Грузии и Армении сейчас наполняется качественным человеческим капиталом и энергией действия, который будет иметь значение с точки зрения дальнейшей судьбы России.
Так будет происходит хотя бы в силу количественного фактора: переезд на Запад интеллектуалов, высококвалифицированных специалистов, творческой интеллигенции, журналистов и даже спортсменов окажет свой эффект.
Эти люди, рано или поздно, начнут самоорганизовываться и все активнее влиять на интеллектуальную и социокультурную жизнь внутри России. Одна из задач действующей власти будет направлена на минимизацию этого влияния, однако решение этой задачи с помощью мягких инструментов становится все более сложной, а с помощью жесткой – все более неудобным.
И, тем не менее, вполне возможно, что в ближайшие годы власти решаться на то, чтобы стигматизировать уехавших из страны россиян и объявить их пятой колонной. Глубинный народ это поддержит, но с точки зрения перспектив социально-экономического развития страны это будет нежелательной траекторией.
Социальные запросы & Прагматика власти
Запрос на усиление адресной социальной поддержки в обществе нарастает, но ожидать повышенной готовности его удовлетворять со стороны власти не стоит.
Ковидный 2020-й и прошлый годы характеризовались единовременными выплатами (т.н. детские). В 2021 г. их многие связали с думскими выборами, а в этом году никаких федеральных выборов нет.
При этом многочисленные исследования показывают, что с точки зрения трат для российских семей значимым является август (подготовка детей к школе, необходимость подготовки к зиме). Высокая динамика закредитованности и пульс экономического самочувствия демонстрирует негативные тенденции, однако, похоже, власти не рассматривают их как критичные.
Единовременные выплаты гражданам и сейчас остаются эффективным инструментом с краткосрочным действием, который способен снизить уровень социального недовольства, однако вряд ли он будет использован в ближайшие месяцы.
Социальное недовольство чаще всего испытывают образованные жители столиц и мегаполисов, для которых никакие единовременные выплаты не способны поменять базовый настрой. Для остальных россиян, в том числе и так называемого глубинного народа нынешние экономические сложности являются чем-то привычным. К тому же эта преобладающий в количественном отношении часть общества больше охвачена патриотическими и лоялистскими настроениями.
Сейчас много говорят о карточках, продуктовых наборах и практике социального контракта, которая призвана оказывать адресную помощь бедным россиянам. Однако, скорее всего, власти займут выжидательную тактику и будут применять экстраординарные меры только в случае острой необходимости. Практика социального контракта применяется уже несколько лет, а эффект от нее в основном заметен в отчетах региональных администраций федеральному центру.
Пока же, несмотря на продолжающиеся экономические ухудшения, общественно-политических рисков не так много, однако определяющей в этой конфигурации факторов будет спецоперация в Украине и восприятие ее итогов в обществе.
Запрос на усиление адресной социальной поддержки в обществе нарастает, но ожидать повышенной готовности его удовлетворять со стороны власти не стоит.
Ковидный 2020-й и прошлый годы характеризовались единовременными выплатами (т.н. детские). В 2021 г. их многие связали с думскими выборами, а в этом году никаких федеральных выборов нет.
При этом многочисленные исследования показывают, что с точки зрения трат для российских семей значимым является август (подготовка детей к школе, необходимость подготовки к зиме). Высокая динамика закредитованности и пульс экономического самочувствия демонстрирует негативные тенденции, однако, похоже, власти не рассматривают их как критичные.
Единовременные выплаты гражданам и сейчас остаются эффективным инструментом с краткосрочным действием, который способен снизить уровень социального недовольства, однако вряд ли он будет использован в ближайшие месяцы.
Социальное недовольство чаще всего испытывают образованные жители столиц и мегаполисов, для которых никакие единовременные выплаты не способны поменять базовый настрой. Для остальных россиян, в том числе и так называемого глубинного народа нынешние экономические сложности являются чем-то привычным. К тому же эта преобладающий в количественном отношении часть общества больше охвачена патриотическими и лоялистскими настроениями.
Сейчас много говорят о карточках, продуктовых наборах и практике социального контракта, которая призвана оказывать адресную помощь бедным россиянам. Однако, скорее всего, власти займут выжидательную тактику и будут применять экстраординарные меры только в случае острой необходимости. Практика социального контракта применяется уже несколько лет, а эффект от нее в основном заметен в отчетах региональных администраций федеральному центру.
Пока же, несмотря на продолжающиеся экономические ухудшения, общественно-политических рисков не так много, однако определяющей в этой конфигурации факторов будет спецоперация в Украине и восприятие ее итогов в обществе.
Индийская траектория: средний класс как симулякр
Россия рискует стать страной без среднего класса, а сама формулировка превратится в удобный для условного Росстата им. Д. Оруэлла статистический симулякр. Исследование РИА-Новости: среднее значение доли семей, которых можно отнести к среднему классу, по регионам составляет 8,1%.
Показательно, что авторы исследования подошли с разными критериями к оценке доходов, позволяющих относить граждан к среднему классу в зависимости от регионах страны, что, учитывая разность в экономических доходах и образе жизни в столицах, мегаполисах и сельской местности или на Северном Кавказе – вполне логично. Иными словами, в масштабах всей федерации говорить о единых критериях среднего класса не представляется продуктивным с исследовательской точки зрения.
Краткие выводы исследования: в 11 регионах более 20% семей относится к среднему классу. При этом, в 60 регионах доля среднего класса не дотягивает даже до среднероссийского уровня в 11,5%. В 15 регионах доля среднего класса менее 5%, а в четырех регионах она ниже 3%. Не только в республиках Северного Кавказа доле среднего класса составляет 2-4%, но и, например, в Ивановской области, Алтайском крае и Севастополе.
В Москве и Санкт-Петербурге 21-24%, что также крайне далеко до Стокгольма, Хельсинки или Берлина и это заставляет с сомнением смотреть на разговоры о том, что российские столицы развиваются по европейской траектории.
Впрочем, в последнее время таких разговоров все меньше, хотя, например, архитектурный ансамбль центра Санкт-Петербурга не дает ему превратится в азиатский город с многоэтажными человейниками, как бы того не хотели застройщики, ресурсные группы влияния и другие акторы. Впрочем, окраина Северной столицы также уплотняется человейникизированным образом.
Средний класс не является политическим субьектом России, а его социально-экономический и культурный потенциал стремительно подрывается. Это устойчивый тренд последних десяти лет.
Российская социальность больше похоже на Индию, где 10-15% населения живут очень хорошо и хорошо – остальные в бедности и дремучести. Но там, как известно, неформальное влияние каст сохраняется, а в России, похоже, создаются предпосылки для сословности, которая будет структурироваться вокруг концепта «служения государству».
Россия рискует стать страной без среднего класса, а сама формулировка превратится в удобный для условного Росстата им. Д. Оруэлла статистический симулякр. Исследование РИА-Новости: среднее значение доли семей, которых можно отнести к среднему классу, по регионам составляет 8,1%.
Показательно, что авторы исследования подошли с разными критериями к оценке доходов, позволяющих относить граждан к среднему классу в зависимости от регионах страны, что, учитывая разность в экономических доходах и образе жизни в столицах, мегаполисах и сельской местности или на Северном Кавказе – вполне логично. Иными словами, в масштабах всей федерации говорить о единых критериях среднего класса не представляется продуктивным с исследовательской точки зрения.
Краткие выводы исследования: в 11 регионах более 20% семей относится к среднему классу. При этом, в 60 регионах доля среднего класса не дотягивает даже до среднероссийского уровня в 11,5%. В 15 регионах доля среднего класса менее 5%, а в четырех регионах она ниже 3%. Не только в республиках Северного Кавказа доле среднего класса составляет 2-4%, но и, например, в Ивановской области, Алтайском крае и Севастополе.
В Москве и Санкт-Петербурге 21-24%, что также крайне далеко до Стокгольма, Хельсинки или Берлина и это заставляет с сомнением смотреть на разговоры о том, что российские столицы развиваются по европейской траектории.
Впрочем, в последнее время таких разговоров все меньше, хотя, например, архитектурный ансамбль центра Санкт-Петербурга не дает ему превратится в азиатский город с многоэтажными человейниками, как бы того не хотели застройщики, ресурсные группы влияния и другие акторы. Впрочем, окраина Северной столицы также уплотняется человейникизированным образом.
Средний класс не является политическим субьектом России, а его социально-экономический и культурный потенциал стремительно подрывается. Это устойчивый тренд последних десяти лет.
Российская социальность больше похоже на Индию, где 10-15% населения живут очень хорошо и хорошо – остальные в бедности и дремучести. Но там, как известно, неформальное влияние каст сохраняется, а в России, похоже, создаются предпосылки для сословности, которая будет структурироваться вокруг концепта «служения государству».
Ритмы & Амортизаторы социально-экономического кризиса
Пока государственная власть управляет ритмами текущего социально-экономического кризиса и это оказывает амортизирующий эффект на социальный негатив.
Мартовский алармизм во многом не подтвердился прежде всего по срокам ухудшения экономической ситуации в стране. Текущий анализ показывает, что ухудшение ситуации происходит, но плавно, без резких скачков. Это для правящего класса крайне важно и позволяет удерживать ситуацию на стабильном уровне.
Структурная перестройка экономики и масштабные сложности последних месяцев очевидны, однако эффект от их действия отложенный. В этих условиях государственная пропаганда активно продвигает тезис о том, что Россия адаптировалась к санкционному режиму, хотя, например, успехов в организации «параллельного импорта» не много. Пропаганда извлекла все возможные общественно-политические дивиденды из укрепившегося курса рубля, хотя реальных бенефициаров от такой ситуации в России практически нет.
Эмбарго на покупку нефти стран Запада вступит в действие в конце этого года, а пока логичным образом эти закупки даже увеличиваются, что благоприятно сказывается на экспортной выручке и государственном бюджете, хотя конечно же, в правительстве желают ослабления рубля по отношению к доллару.
Доходы абсолютного большинства россиян не растут уже девять лет, а за посткрымский, ковидный и нынешний кризис общество уже привыкло к режиму постепенного, но постоянного ухудшения ситуации.
В этих условиях потенциал дальнейшей конвертации темы спецоперации в реальный рост рейтингов власти ограничен, однако, по сути, другой повестки нет.
Для власти важно, чтобы общество как можно меньше чувствовало резких ухудшений, а бюджетники и патриотически настроенный сегмент активнее поддерживал власть от имени гражданского общества. В таком случае недовольное своим социально-экономическим положением большинство продолжит оставаться пассивным и молчаливым.
Пока государственная власть управляет ритмами текущего социально-экономического кризиса и это оказывает амортизирующий эффект на социальный негатив.
Мартовский алармизм во многом не подтвердился прежде всего по срокам ухудшения экономической ситуации в стране. Текущий анализ показывает, что ухудшение ситуации происходит, но плавно, без резких скачков. Это для правящего класса крайне важно и позволяет удерживать ситуацию на стабильном уровне.
Структурная перестройка экономики и масштабные сложности последних месяцев очевидны, однако эффект от их действия отложенный. В этих условиях государственная пропаганда активно продвигает тезис о том, что Россия адаптировалась к санкционному режиму, хотя, например, успехов в организации «параллельного импорта» не много. Пропаганда извлекла все возможные общественно-политические дивиденды из укрепившегося курса рубля, хотя реальных бенефициаров от такой ситуации в России практически нет.
Эмбарго на покупку нефти стран Запада вступит в действие в конце этого года, а пока логичным образом эти закупки даже увеличиваются, что благоприятно сказывается на экспортной выручке и государственном бюджете, хотя конечно же, в правительстве желают ослабления рубля по отношению к доллару.
Доходы абсолютного большинства россиян не растут уже девять лет, а за посткрымский, ковидный и нынешний кризис общество уже привыкло к режиму постепенного, но постоянного ухудшения ситуации.
В этих условиях потенциал дальнейшей конвертации темы спецоперации в реальный рост рейтингов власти ограничен, однако, по сути, другой повестки нет.
Для власти важно, чтобы общество как можно меньше чувствовало резких ухудшений, а бюджетники и патриотически настроенный сегмент активнее поддерживал власть от имени гражданского общества. В таком случае недовольное своим социально-экономическим положением большинство продолжит оставаться пассивным и молчаливым.
Феноменология аполитичного безучастия
Продолжающееся с конца марта снижение внимания общества к спецоперации в Украине говорит о постепенном возвращении российского социума в формат привычного для него аполитичного бытия.
В нынешней ситуации общество рассматривает свой аполитизм как способ дистанцирования и снятия с себя ответственности за происходящие процессы, который позволяет жить по принципу «нас это не касается».
Интенция на усиление политизации власти проявилась достаточно отчетливо, в том числе и за счет усиления патриотическо-воспитательной компоненты в школах и вузах, однако к тотальной тактике власти не переходят и прагматично оставляют возможности для проявления в массах стратегии аполитичного безучастия.
Рост аполитичности формирует дилемму для власти, ведь ее усиление работает на рост индифферентных настроений обывателей, а также снижение уровня патриотизма и роста социального недовольства.
Однако для власти это не является критичным: даже если рейтинг власти снизится на 10-20% ничего критичного не произойдет. Тем более, что снижение рейтинга чревато не столько ростом протестных настроений, сколько усилением все того же безразличного аполитизма и конформизма.
Потенциал для этого достаточно высок, а вот искусственное усиление патриотической мобилизации вряд ли будет иметь нужный эффект: пределы этого очевидны. Массированная патриотическая накачка остается в арсенале власти, но применять ее будут только в случае резкой актуализации социального недовольства и разочарования.
Продолжающееся с конца марта снижение внимания общества к спецоперации в Украине говорит о постепенном возвращении российского социума в формат привычного для него аполитичного бытия.
В нынешней ситуации общество рассматривает свой аполитизм как способ дистанцирования и снятия с себя ответственности за происходящие процессы, который позволяет жить по принципу «нас это не касается».
Интенция на усиление политизации власти проявилась достаточно отчетливо, в том числе и за счет усиления патриотическо-воспитательной компоненты в школах и вузах, однако к тотальной тактике власти не переходят и прагматично оставляют возможности для проявления в массах стратегии аполитичного безучастия.
Рост аполитичности формирует дилемму для власти, ведь ее усиление работает на рост индифферентных настроений обывателей, а также снижение уровня патриотизма и роста социального недовольства.
Однако для власти это не является критичным: даже если рейтинг власти снизится на 10-20% ничего критичного не произойдет. Тем более, что снижение рейтинга чревато не столько ростом протестных настроений, сколько усилением все того же безразличного аполитизма и конформизма.
Потенциал для этого достаточно высок, а вот искусственное усиление патриотической мобилизации вряд ли будет иметь нужный эффект: пределы этого очевидны. Массированная патриотическая накачка остается в арсенале власти, но применять ее будут только в случае резкой актуализации социального недовольства и разочарования.
Пресыщение насилием & Дисциплина молчания
Снижение фокуса общественного внимания к спецоперации в Украине, помимо всего прочего, объясняется еще и тем, что запрос на насилие со стороны части общества оказался удовлетворен с лихвой. В этом плане разумно было бы минимизировать трансляцию всех ужасов боевых действий для общества, а не подчеркивать их ради стремления запугать противника и решения прочих, тактических задач.
Базовые оценки социума по поводу сроков спецоперации характеризовались краткосрочными ожиданиями, а сейчас многие выражают мнение, что военные действия затянулись. В этом плане растет число тех, кто хочет скорейшего завершения спецоперации или, по крайней мере, заморозки конфликта.
При этом общая активность россиян в выражении своего мнения резко снижена: общество приучено, что молчат лучше, чем говорить. В этом плане общественные настроения будут оказывать минимальный эффект с точки зрения принятия стратегических решений в геополитике. По сути, общественное мнение в стране подменено пропагандой, в которой много резких и громких слов, но мало осмысленного содержания и стратегических смыслов.
В этом плане стратегия российских властей во многом остается реактивной, в зависимости от позиции Запада. Победить полностью коллективный Запад даже на уровне целеполагания никто не предлагает, а проактивной стратегии и образа будущего мироустройства не прослеживается. Про ШОС и БРИКС как столпы нового миропорядка говорят уже более десяти лет, но ситуация практически не меняется.
Однако главное в ином: общество не чувствует себя бенефициаром геополитических изменений, пусть даже и триумфальных, поэтому усиление общей индифферентности и отстраненности в вопросах священной войны против Запада продолжится.
Снижение фокуса общественного внимания к спецоперации в Украине, помимо всего прочего, объясняется еще и тем, что запрос на насилие со стороны части общества оказался удовлетворен с лихвой. В этом плане разумно было бы минимизировать трансляцию всех ужасов боевых действий для общества, а не подчеркивать их ради стремления запугать противника и решения прочих, тактических задач.
Базовые оценки социума по поводу сроков спецоперации характеризовались краткосрочными ожиданиями, а сейчас многие выражают мнение, что военные действия затянулись. В этом плане растет число тех, кто хочет скорейшего завершения спецоперации или, по крайней мере, заморозки конфликта.
При этом общая активность россиян в выражении своего мнения резко снижена: общество приучено, что молчат лучше, чем говорить. В этом плане общественные настроения будут оказывать минимальный эффект с точки зрения принятия стратегических решений в геополитике. По сути, общественное мнение в стране подменено пропагандой, в которой много резких и громких слов, но мало осмысленного содержания и стратегических смыслов.
В этом плане стратегия российских властей во многом остается реактивной, в зависимости от позиции Запада. Победить полностью коллективный Запад даже на уровне целеполагания никто не предлагает, а проактивной стратегии и образа будущего мироустройства не прослеживается. Про ШОС и БРИКС как столпы нового миропорядка говорят уже более десяти лет, но ситуация практически не меняется.
Однако главное в ином: общество не чувствует себя бенефициаром геополитических изменений, пусть даже и триумфальных, поэтому усиление общей индифферентности и отстраненности в вопросах священной войны против Запада продолжится.