Пока в двух операционных шли изнурительные операции, я ходила по палатам. То водичку подам, то перевязать помогу. И вот захожу в одну палату. На кровати раненый сидит, нос перебит, нога и рука забинтованны, из живота торчат трубки, а он довольный, смотрит в телефоне патриотический клип и радостно похохатывает. Тут медбрат заходит с перевязкой. Просит меня подержать бинт у раны, пока сам он резать будет. Ну, мне не жалко, я стою, держу, татуировку на плече раненого разглядываю. Спрашиваю, как ранение получил.
Да вот, говорит, девушка, вы ж сами понимаете, сейчас война дронов. Но и птиц можно обманывать, главное - повадки ее изучить. К примеру, на него вчера одна птица сброс сделала, он увернулся. От второй уже нет. И вот, какой есть, уже перебитый, побежал к полке.
- Что такое полка? - спрашиваю я.
- Ой, ну как что, девушка. Лесок это.
А следующая птица, сами знаете, раньше, чем через десять минут не прилетит. У тебя десять минут есть, и ты хоть что делай, но должен от нее спрятаться. Прятаться всегда есть куда, ищите лучше.

И пошел наш боец к этой полке, да только сначала надо было перейти минное поле. А поскольку наш боец был уверен в себе, то он расправил плечи и просто пошел, ни о чем не думая, тем более, о минах. Уверенно пошел.
- Как, - спрашиваю, - уверенно?
- А вот так, девушка. Как русский человек - плечи расправив. Только если вы этого не понимаете, вам и не объяснить.
- А вы, - говорю, - скажите, где ещё так ходили.
- Путч в тюменской колонии - про такое слыхали? Когда бараки жгли. Вот тогда и ходил, когда принял решение путч поддержать.
- И где вам было спокойней - в путче или на минном поле?
- На минном.
Короче, дошел он до полки и дождался эвакуации. Дальше рассказывает - в штурмы ходил, а пленных не убивал.
- А почему? - спрашиваю я.
- А потому, - говорит, - что русские - гуманисты.
- А вы, - наклоняюсь к его уху, - скажите мне по секрету, за что сидели.
- Как за что? За убийство.
- Одного убили?
- Я тридцать лет сидел.
- Случайно убили?
- Почему случайно? Я ничего случайно не делаю.
- Вы ударили, получается, и они умерли?
- Вот вы интересная, девушка. Зачем мне их ударять. Я ножом зарезал - сразу в сердце.
Медбрат подарил мне красноречивый взгляд, а я ещё минут 15 общалась с раненым, которого персонал с моей лёгкой руки стал называть Гуманистом.

А скоро я снова пришла в "чайную", где отдыхал "Бедуин". Этот Божий человек рассказывал мне о своих предках - офицерах, и одном прадеде, который в личной охране у Николая II служил. А потом говорит, что вот, мол, они все с нами потому, как мы продолжаем их дело - служим Отечеству. И вот такой мы народ, состоим из живых и своих мертвых. И такие мы все разные, и сильные, и ведь стоит Россия, больше тысячи лет стоит.
- А что, - говорю, - и Гуманист - тоже наша сила?
Божий человек осекся и задумался. А потом сказал: "И Гуманист - это тоже мы".

Коллегам все-таки удалось поговорить с отцом Лии Заурбековой. Честно говоря, я была уверена, что он ни с кем говорить не будет и дала по этой теме отбой. Но он поговорил. Если коротко - чеченка не имеет права влюбляться ни в кого, кроме чеченцев. Комментарии отца Лии в смягченном виде:

"Лию никто не отпускал. Всё делали для того, чтобы она не уехала, но ей удалось убежать. Уехала, как будто я ей враг, скрывается теперь от меня. Нам пока на связь с ней выйти не удалось. Но мы будем продолжать поиски. Наши старшие сказали, что помогут найти её, а тот, кто её ввёл в заблуждение, вот этот парень, — будет наказан. Я с этим парнем виделся как-то. У нас свои законы».

Он сказал, что выход может быть только один — возлюбленный дочери должен принять ислам. Иначе дочь ждёт наказание. «Чётких условий наказания такой девушки нет. В общем, так нельзя. Если ослушаешься, будут проблемы, но это надо быть сумасшедшей».

Беслан сказал, что Лию не бил, это просто бездоказательная выдумка общественников, чтобы очернить его семью. И если факты избиений не были зафиксированы на видео, то и разговаривать не о чем.

Чеченцы, конечно, заложники своих традиций. И Лия, и ее отец

С первым сложным выбором выпускник военно-морской академии "Бедуин" столкнулся, когда во двор оборудованного в деревенском доме госпиталя, заехал БТР. Мельком он увидел наверху человека, делающего искусственное дыхание. С бортов БТР лилась кровь. "Бедуин" на секунду оцепенел и тут же бросился с другими медиками разгружать машину. Раненых было много. Один уже клинически умер. По всем правилам медицины, надо было его откачивать, но правила военной сортировки говорили, что спасать надо наиболее перспективных.

Бедуин зашёл в операционную и увидел, что анестезиолог уже положил на стол того, кого он отсортировал, и начал реанимационные мероприятия. "Бедуин" за секунду пережил нравственное страдание, он знал, что помощь надо оказывать другим. Это страдание завершилось болезненным вопросом анестезиолога - "Может быть, мы не правы, и не имеетэм права заниматься им?".
- Мы не правы, - ответил "Бедуин".

В этот момент упали показатели раненого, лежавшего на другом столе. Они бросились к нему.

"Бедуин" оперировал уже которого раненого, когда привезли девочку. Они с мамой пытались с гуманитарным конвоем вырваться из зоны боевых действий Украины. ВСУ обстреляли их автобус. Девочку занесли в операционную, она была с матерью и в сознании. Увидев "Бедуина", она заорала.

"Бедуин" оторвался от открытой грудной клетки и встретился с девочкой глазами. "Мама!" - орала она. За миг "Бедуин" увидел себя ее глазами - мясника, покрытого с ног до головы кровью. И понял, что так она и запомнит их - страшных русских. У девочки из живота торчал осколок, ей было 6 лет.

Бедуин отвернулся от нее, и услышал тишину операционной. После детского крика "Мама!" никто больше не оперировал. Все замерли. Только анестезиолог, стоявший к девочке спиной, продолжал делать свою работу.

"Ребенок не должен быть здесь, - думал "Бедуин", - он не должен так видеть русских, я сейчас не смогу оперировать".
А руки его продолжали делать делать дело.

Девочку русские хирурги спасли. А тот человек умер. Поэтому "Бедуин" не считает себя гуманистом или "богом".

Сегодня я видела во дворах много цветов — ирисов, пионов. Ирисы стояли на стойке в гостинице. Пионы — на входе в кафе. И я поняла, что я очень люблю пионы, особенно когда они ещё не распустились, а сжаты, как маленькие кулачки. И ещё я поняла, что, какой бы ни была жизнь, цветы всё равно приносят облегчение.

Цветочный фестиваль «Будущее в цветах» уже открылся на выставке «Россия» на ВДНХ, и он стал очень популярным у посетителей. Там 89 регионов представляют свои клумбы, свои композиции, для хозяек проводят мастер-классы. И там есть пионы. «Будущее в цветах» — хорошее название. Я сегодня в Белгороде, и цветы тут радуют меня. Люди их ставят, чтобы стало радостнее. Они как будто одним своим видом напоминают нам, что будущее — в цветах.

https://t.me/gowithRussia/6252

Сегодня ездили с Гладковым на границу, навещали людей. Сначала заехали на Солдатский Привал. Там нас застал дождь, и я начала путать звуки разрывов с громом.
Там нас встретили волонтеры и женщина с позывным Русалка, я ее видела на этом же месте два года назад. Она стояла с флагом на трассе и встречала наши вертолеты.
С тех пор тут появился белый пудель, черный от грязи. Он истерично лаял на каждый разрыв. К тому же, прибор, предупреждающий о появлении дронов, пикал, не замолкая. Русалка притащила Гладкову болванку снаряда, которую скинул сегодня здесь камикадзе. И, наконец, мимо нас прошли два сапёра, которые невозмутимо тянули за собой на верёвочке, как собачку, только что сбитый над нами камикадзе. Утром прилетал беспилотник. На своем крыле он нес злое послание от "украинских пацанов". Русалка таким же красным маркером написала на его сбитом крыле свой ответ.

Гладков приехал проверить наличие у волонтеров бронежилетов, оборудования на привале. Вышли местные, просили губернатора не ехать дальше. Там машины ловят на ежей и сразу сжигают их дронами. Там коровы мучаются под дронами, но вывезти их невозможно - как только появляется машина или человек - военный, гражданский, женщина, мужчина, ребенок - на него сбрасывает снаряд дрон. "Пытаться вывозить коров, - говорили мужики, - это сгубить и людей, и животных".

Мимо нас на скорости проносились редкие машины. И все ходили саперы. Камикадзе было два, искали второго. Неподалеку горела Украина. Пудель заголосил после другого раската, и пожилой мужчина прикрикнул на него - "Не лай! Мы их накажем!".

Мы ездили ещё несколько часов, и я видела вдалеке горящий Волчанск. Гладков заходил в каждый повреждённый дом. В одном во дворе чернела огромная круглая воронка. Навстречу вышли муж и жена. Их никто не предупреждал о приезде губернатора. Никто об этом не знал. Гладков просто останавливался, увидев на пути разрушения.

Эти муж и жена спали, когда прилетел снаряд, их вбило в землю, но военные их откопали. Дома не осталось. Не осталось вещей. Осталась только жизнь, которую эти люди хотели потратить на труд. Они так и говорили - "Не поедем. Тут работа рядом. А кто работать будет? Вы все восстановите, а мы уж потерпим".

Пошел сильный дождь. На уцелевшей белой стене в окне заплясала белая занавеска. Дождь поливал висевшую на ней картину - псы загоняют оленя. Люди, стоя под дождем, на ветру, продолжали говорить, что они здесь не одни такие, тут все терпят, ну так и они потерпят.

Гладков звонил при них, и тут же назначал подрядчиков. Так мы прошли ещё несколько домов, встречая разных незлых, уставший, терпеливых наших людей. В одном маленькая бабулечка жаловалась на боли в ноге и в руке, и Гладков читал ее медицинские выписки. Когда в нее прилетели осколки, она сидела на лавочке. А дерево напротив сожгло. Но во дворе все равно росли пионы. Земля на огороде была вскопана. И я подумала: труд - важная часть их жизни, ее основной смысл, они не могут уехать, добровольный отказ от труда - для них приговор.
Отсюда мы поехали в Шебекино. Там мешались гром и орудийные раскаты. Шандарахало так, что взвывали сигнализации машин. Мы зашли в общежитие, недавно обстрелянное ВСУ. Первой навстречу вышла беременная и без предисловий сказала Гладкову - "Мы детей вывезем, вы восстановите где нам жить, а мы будем тут с вами. Работать будем".

Мы ехали в Ржевку. Дождь полил так, что мне казалось, мы едем в прозрачной реке. Там, где куполы - уже не защита от дронов, великий дождь стал нашим куполом - в такой беспилотники слепы. Прибыли мы
в странное по атмосфере место. В окружении цветущих акаций стоял старинный белый дом. Под стеной снаряд вскопал глубокую воронка, крыша была разбита. Но дорожки вели от дома в овраги, в заросли ирисов и пионов. Все дышало стариной. Так и оказалось: этот дом на четыре квартиры построен в 1867 году. А надо всем этим на широком стволе лысого дерева, на фоне начавшегося заката сидел аист. Прилетевшая бомба ничего не поменяла. Аист делал свою работу - высиживал детей. А люди, которых мы встретили в этом доме, тоже оказались терпеливы