Сегодня ездили с Гладковым на границу, навещали людей. Сначала заехали на Солдатский Привал. Там нас застал дождь, и я начала путать звуки разрывов с громом.
Там нас встретили волонтеры и женщина с позывным Русалка, я ее видела на этом же месте два года назад. Она стояла с флагом на трассе и встречала наши вертолеты.
С тех пор тут появился белый пудель, черный от грязи. Он истерично лаял на каждый разрыв. К тому же, прибор, предупреждающий о появлении дронов, пикал, не замолкая. Русалка притащила Гладкову болванку снаряда, которую скинул сегодня здесь камикадзе. И, наконец, мимо нас прошли два сапёра, которые невозмутимо тянули за собой на верёвочке, как собачку, только что сбитый над нами камикадзе. Утром прилетал беспилотник. На своем крыле он нес злое послание от "украинских пацанов". Русалка таким же красным маркером написала на его сбитом крыле свой ответ.

Гладков приехал проверить наличие у волонтеров бронежилетов, оборудования на привале. Вышли местные, просили губернатора не ехать дальше. Там машины ловят на ежей и сразу сжигают их дронами. Там коровы мучаются под дронами, но вывезти их невозможно - как только появляется машина или человек - военный, гражданский, женщина, мужчина, ребенок - на него сбрасывает снаряд дрон. "Пытаться вывозить коров, - говорили мужики, - это сгубить и людей, и животных".

Мимо нас на скорости проносились редкие машины. И все ходили саперы. Камикадзе было два, искали второго. Неподалеку горела Украина. Пудель заголосил после другого раската, и пожилой мужчина прикрикнул на него - "Не лай! Мы их накажем!".

Мы ездили ещё несколько часов, и я видела вдалеке горящий Волчанск. Гладков заходил в каждый повреждённый дом. В одном во дворе чернела огромная круглая воронка. Навстречу вышли муж и жена. Их никто не предупреждал о приезде губернатора. Никто об этом не знал. Гладков просто останавливался, увидев на пути разрушения.

Эти муж и жена спали, когда прилетел снаряд, их вбило в землю, но военные их откопали. Дома не осталось. Не осталось вещей. Осталась только жизнь, которую эти люди хотели потратить на труд. Они так и говорили - "Не поедем. Тут работа рядом. А кто работать будет? Вы все восстановите, а мы уж потерпим".

Пошел сильный дождь. На уцелевшей белой стене в окне заплясала белая занавеска. Дождь поливал висевшую на ней картину - псы загоняют оленя. Люди, стоя под дождем, на ветру, продолжали говорить, что они здесь не одни такие, тут все терпят, ну так и они потерпят.

Гладков звонил при них, и тут же назначал подрядчиков. Так мы прошли ещё несколько домов, встречая разных незлых, уставший, терпеливых наших людей. В одном маленькая бабулечка жаловалась на боли в ноге и в руке, и Гладков читал ее медицинские выписки. Когда в нее прилетели осколки, она сидела на лавочке. А дерево напротив сожгло. Но во дворе все равно росли пионы. Земля на огороде была вскопана. И я подумала: труд - важная часть их жизни, ее основной смысл, они не могут уехать, добровольный отказ от труда - для них приговор.
Отсюда мы поехали в Шебекино. Там мешались гром и орудийные раскаты. Шандарахало так, что взвывали сигнализации машин. Мы зашли в общежитие, недавно обстрелянное ВСУ. Первой навстречу вышла беременная и без предисловий сказала Гладкову - "Мы детей вывезем, вы восстановите где нам жить, а мы будем тут с вами. Работать будем".

Мы ехали в Ржевку. Дождь полил так, что мне казалось, мы едем в прозрачной реке. Там, где куполы - уже не защита от дронов, великий дождь стал нашим куполом - в такой беспилотники слепы. Прибыли мы
в странное по атмосфере место. В окружении цветущих акаций стоял старинный белый дом. Под стеной снаряд вскопал глубокую воронка, крыша была разбита. Но дорожки вели от дома в овраги, в заросли ирисов и пионов. Все дышало стариной. Так и оказалось: этот дом на четыре квартиры построен в 1867 году. А надо всем этим на широком стволе лысого дерева, на фоне начавшегося заката сидел аист. Прилетевшая бомба ничего не поменяла. Аист делал свою работу - высиживал детей. А люди, которых мы встретили в этом доме, тоже оказались терпеливы

Пока я в Белгородской области, Валерий Фадеев, председатель СПЧ высказал свое мнение о никабах - они должны быть запрещены. И он будет обсуждать этот вопрос с исламским сообществом и с представителями власти.

Я не просто знала об этой инициативе, я ее поддерживала и часто делилась с Фадеевым своим мнением на этот счет. Никаб - форма "одежды", которая закрывает лицо и ставит в неравное положение женщин в никабах и обычных граждан. Последние выходят из дома, и каждое их движение фиксируется камерой. Чуть что не так - твое лицо распознано, получи штраф. Совсем в иной ситуации оказываются женщины в никабах. Иди попробуй распознай ее лицо. А в условиях военного времени никаб может просто стать маскировкой врага. Они должны быть запрещены. В странах Азии, откуда к нам приезжают и надевают тут на себя никабы, они не приветствуются или запрещены. Так почему же у нас так можно? Не говоря уже о том, что один вид женщины в никабе пугает, особенно детей

- Жена звонила и просила - только сладкого не ешь, - грустно сказал Безухов, ковыряя "грушу" из Белгородской кулинарии. В коробках на столе лежали глянцевые, красивые пирожные-суфле - груши, клубники - и профитроли.
Бедуин умял уже пару штук, и Надежда Ивановна, глядя на него с подозрением, сказала - надо было спрятать пирожные от хирургов, а то на завтра ничего не останется, и тут же позвала на чай дежурного.
- А вы ещё не читали Маринин телеграм? - спросила Надежда Ивановна. - Она нам всем клички раздала. Вот Безухов!
Она показала на флегматичного хирурга, который, вздыхая, тянулся за следующим пирожным. Весь вид его как будто говорил - назовите, как хотите, только дайте спокойно поесть. Только что он ковырялся в кровавой каше ноги раненого бойца.
- Вот у нас Бедуин, - продолжила Надежда Ивановна, показывая на другого хирурга, который, кажется, такой кличкой был не смущен, а даже рад. - А Гуманист съехал на следующий этап. Заходите, заходите, тоже кличку получите.
Зашёл скромный рыжий человек, и по доброму посмотрел на меня, а потом на пирожные.
Я возмутилась тем, что медики отыскали мой канал и читают его. Но они говорят, тексты их вдохновили. Особенно ваши комментарии.

Мы заговорили снова о "гуманистах", бывших разбойниках, и Бедуин в пылу спора воскликнул - "Благодать может коснуться любого сердца! Если вы не согласны, тогда надо отменить священное писание. Не забывайте, кто первый вошёл в Царствие небесное".
Зашёл ещё один прыткий молодой медик. За час до того, он обнаружил букашку на раненом бойце и с умилением произнес - "Ой, букашечка...". Следом, несмотря на мое сопротивление, он рассказал мне об опарышах в ранах.  Боец получает ранение, долго лежит под обезболом, и в теплое время в ранах заводятся они - опарыши.
Этому хирургу я кличку ещё не дала, хотя у меня есть несколько вариантов. Но пока мы спорили с Бедуином, он тоже умял несколько пирожных. Этот - тоже военно-полевой.
- Ты какие ел? - спросила его Надежда Ивановна.
- А вот тут которые лежали, - показал он на пустую коробку.

Надежда Ивановна обозрела коробки и сказала - "Вкусно. Я прямо ставлю лайк". Бедуин заварил всем иван-чай. За окном загрохотали тележки. Подъехала машина с ранеными. Ко мне от чего-то пришло гениальное впечатление, я бросилась записывать, а потом побежала за хирургами в приемную. Там я впервые обратила внимание на то, что ко всем раненым бойцам хирурги обращаются так - "Ну что, братское сердце, как дела?". Братское сердце. И кто-то мне что-то говорил про клички...

Друзья, вы много раз спрашивали меня, как помочь госпиталю и что ему нужно. Некоторые спрашивали, почему мы должны помогать, а не государство. Отвечу сначала вторым - государство содержит госпиталь, все критически важное есть. Но, как говорит Надежда Ивановна, всегда чего-то не хватает - пижам, полотенец, ведь через госпиталь проходит каждый день много бойцов. Но дело не только в пижамах и полотенцах. А в том, что на наши с вами деньги, собранные в этом канале, уже были куплены глушилки на скорые, которые возят ребят в этот госпиталь.
На пожертвования госпиталю вообще Надежда Ивановна закупила инструменты для лапароскопии. Сейчас нужна более мощная лампа. И ещё какие-то штуки, о которых Надежда Ивановна мне долго рассказывала, но я - не медик, поняла только, что раненым будет точно лучше. Я не могла начать сбор на госпиталь, врачи не могут собирать на свои счета, а я никогда не собираю на свой. Но сейчас, кажется, появилась возможность. Можно перевести Елене, которая печет пирожки в Белгороде для бойцов, а она под руководством Надежды Ивановны сделает нужные закупки для госпиталя и предоставит ему и мне счета. Мы так уже делали с прошлым сбором. Что останется, пойдет на пирожки. Номер счета Елены Сбер

4276070019663030

Карту Елены Сбербанк заблокировал. Сейчас ее перевыпустят, а счёт тот же:

40817810507006903483

PS 1 Карта разблокирована

Когда за этим раненым, лежащим на тележке во дворе, подошли медбратья, он каким-то чутьем угадал, что Бедуин – человек, стоявший на ветру в клетчатой пижамной рубахе, задумчиво скрестив руки, и есть тот хирург. Его Хирург, который сейчас возьмет его жизнь в свои руки. Раненый бросил на него робкий взгляд, в котором были и страх, и надежда. Я сразу поняла, что он не крепок.

Бедуин ушел готовиться к операции, а я ушла ходить по палатам, а когда вернулась в коридор, где на полу цокает отбитая платка, а на веревках сушатся марлевые повязки, сестры здесь же уже готовили этого раненого к операции. Он был практически гол, и я отвернулась, почему-то поняв: этот стесняет. Я видела только его стопу, торчащую из-под одеяла. Он конвульсивно поджимал пальцы так, что на коже оставались желтые лунки. «Интеллигент» – про себя назвала его я.

–Что вы делаете? – вскрикнул он.

– Катетер ставим, - ответила медсестра.

– Куда?!

– Туда! – ответила пожилая сестра, с пышной шевелюрой на голове.

Она сидела к нему спиной, делала записи в журнале, очки съехали на кончик ее носа. Раненый громко застонал. Я смотрела только на его стопу, на крупные пальцы, впивающиеся ногтями в кожу.

– Потерпи и все будет хорошо, - продолжала пожилая сестра. – Терпи, терпи. А хочешь матюкнуться, матюкнись.

– Матюкаться лучше не надо, - строго сказал появившийся Бедуин. – Просто расслабься и все будет хорошо.

Он говорил так спокойно, как будто точно знал: все будет хорошо, а если матюкаться – плохо. У раненого осколок в почке. И от того, как будет сделана операция, зависит, проснется он с двумя почками или с одной.

– Терпи, терпи, миленький, - говорила пожилая сестра, и я вдруг заметила, что она даже ни разу не повернулась к нему, так и продолжает писать. До меня вдруг дошло, что она его и не видела. Они столько приняли раненых тут, что сочувствие в голосе включается по привычке, и говорит оно лишь о том, что когда-то, в начале войны эти женщины пережили большое страдание за первых бойцов. Страдание осталось в голосе привычкой.

– Пошла, пошла, - сказала медсестра, попав катетером.

– Братское сердце, - над раненым наклонился Бедуин, - операцию тебе надо делать. Почка, по всей видимости повреждена. Но может так оказаться, что мы ее не сохраним или потребуется повторная операция…

Раненый очень разволновался. Он беспомощно смотрел на Бедуина, как будто все зависело от его, Бедуина желания – быть почке целой или нет. Бедуин еще что-то говорил, разъяснял. Раненый дрожал, слушая его. «Да, он не крепок» – подумала я. Скоро хирург, его Хирург, ушел переодеваться, а он, вывернув голову, еще ловил его, удалявшегося по коридору, как будто тот мог сотворить над ним чудо.

Я тоже следила за Бедуином глазами. Потому что хотела помахать ему на прощание

Я уже уехала из госпиталя и получила сообщение от Бедуина о состоянии бойца. О себе Бедуин иронично говорит в третьем лице.

"Сделали этапную операцию успешно: устранили дефекты кишки и осмотрели левую почку - орган, скорее всего будет сохранен. В следующем госпитале "откроют" живот повторно и, если не будет отрицательной динамики, то завершат операцию полным закрытием живота. Раненый психологически был подавлен, поэтому Бедуину пришлось больше внимания уделить ему до операции и, затем, после его пробуждения в реанимации.

Утром он пожал ещё слабой рукой руку Бедуина, и тихо сказал - "Спасибо". На этом моменте закончилась случайная встреча двух душ и каждому нужно было идти дальше по своему пути. Раненый, уже в стабильном состоянии, готовится к переводу в госпиталь тыла.

А Бедуин вышел из отделения реанимации со своими бесконечными мыслями о пережитой ночи. Вокруг была уже утренняя суета: со всех сторон в отделение заходили сотрудники скорой помощи и забирали раненых на эвакуацию, сестры новой смены обсуждали новости минувших дней, а анестезиологи кропотливо докладывали о состоянии ребят - наступил новый день."

😁 Бедуин