Еще два варианта представляли собой типичные комплексы апартаментов. Раньше при этом словосочетании я представляли 30 этажей с окнами на третье транспортное в Москве, теперь - двух-трех этажное здание, облицованное кирпичом и/или какими-нибудь сэндвич-панелями (не знаю, что страшнее). В первом была довольно большая гостиная, нормальных размеров кухня, спальня, все, в общем, неплохо, но как-то скучновато и далековато от кампуса (фото, опять-таки, прилагаю). Районы вокруг кампуса и центра, конечно, красивые, но все одно-двухэтажные, поэтому когда я гуляю по ним после захода солнца, меня не покидает ощущение, что я в "частном секторе" (кто поймет - тот поймет). Второй был в общем-то похож на первый, но идти до кампуса не по частному сектору, а вдоль шестиполосной магистрали. Короче, в целом терпимо, но хотелось чего-то повеселее.
Оба варианта, как и двухуровневый огрызок былого великолепия из предыдущего поста, стоили по 750 долларов. Обычно цены указываются без учета всяких коммунальных услуг, которые при отсутствии такой радости, как центральное отопление, могут прокатить на охуевозе с наступлением зимы. Опять-таки все, что я тут пишу - это очень специфический срез рынка недвижимости небольшого университетского городка, к тому же заботливо подготовленный для вас нищуком, который не привык быть нищуком и пытается втиснуться в отслюнявленную стипендию вместе со своими представлениями о прекрасном.
Третья часть этого безыинтересного сериала с предсказуемым финалом будет посвящена квартире, в которой я живу сейчас.

Хочется начать со слов "меня часто спрашивают", хотя меня, конечно, никто ни о чем не спрашивает, поскольку мое мнение никому нахуй не упало.
Единственная тема, которая изредка вызывает любопытство моих знакомых - это как написать заявку на "грант", чтобы тебе его дали. Мой ответ: "Я понятия не имею". Потому что, во-первых, до того, как получить свою стипендию, я написала две заявки на другие стипендии, которые не получила. 1 из 3 - это так себе статистика. Во-вторых, я написала про себя, не могу же я вам советовать писать про меня.
Однако, каждый раз, когда я размышляю о подобного рода интеллектуальных упражнениях, меня начинает удивлять лицемерие, которое за ними кроется. Например, в мотивационных письмах на стипендии и разнообразные образовательных программы тебя чаще всего просят рассказать о своем, так сказать, карьерном и творческом развитии. Предполагается, что ты еще будучи пиздюком осознал свое предназначение, планомерно преодолевал ступень за ступенью на этом, осознанно выбранном тобой пути, а стипендия (или, скажем, магистратура) - логичный стратегический шаг. Звучит замечательно, но что если вместо этого ты болтался как говно в проруби не в силах ничего запланировать (это моя ситуация)? Лотман в книге "Культура и взрыв" говорит о том, что история нам преподается как закономерность, где у каждого события есть причины и предпосылки, но эти закономерности мы всегда находим в истории уже постфактум, и на самом деле любое событие могло случиться по-другому, и вызвать совсем другие последствия. Вот написание мотивационного письма - это примерно как написание учебника истории - постарайтесь поверить в том, что высший смысл по всем случившемся с вами все-таки был, и увязать все в повествование, которое будет казаться логичным. Других советов у меня для вас не припасено.

Иногда я бываю сконфужена тем, что сюда писать и кто это будет читать. Начинаю писать про этнографии, и думаю: "Ну а зачем это всралось тем, кто не антрополог?", начинаю писать про бытовые приколы и думаю: "Ну и че прикольного?", и в итоге не пишу ничего. Поэтому официально заявляю, что буду писать про все подряд, а вы уж там как-нибудь разберетесь сами. К тому же, я не против проповедовать прелести антропологии.
Что ж, обещала я как-то раз сделать список моих любих этнографий, которые я прочитала за первый год в универе, вот уж и лето прошло, и почти завершен третий семестр, а список остановился на первой книге и так не продолжился, поэтому я просто буду время от времени писать про этнографии, которые читала по списками и вне всяких списков - для души. Сегодня как раз такая - ни по одному предмету ее не было в списке, и я считаю, что это большое упущение, потому что она так хороша, что я чуть не начала читать ее второй раз, как только закончила.
Собственно, это первая книга моей научницы Kristin Monroe, которая называется "The Insecure City: Space, Power, and Mobility in Beirut". Она, в отличии многих других, есть в открытом доступе. Это абсолютно сознательное решение, о нем она рассказывает в интервью здесь. В моем сердечке такие решения, конечно, ничего, кроме поддержки не вызывает.
Книга вышла в 2016 году, исследование проводилось в Бейруте (столица Ливана) много лет, Кристин частично застала очень трагичные события в городе, она подробно пишет во введении о том, как после взрывов и убийств писала и звонила своим друзьям и переживала за всех, кто там находился. Она очень подробно описывает, что происходило в послевоенном Бейруте (о многом я узнала впервые как раз из ее книги), в том числе о разных политических силах, которые получали поддержку населения в реакции на иностранные вторжения, и о том, как живет город. Очень многие вещи, которые она описывает - приватизация, ощущение хаоса, ощущение незащищенности - напомнили мне процессы, происходившие в российских городах в девяностые, хотя, конечно, контекст здесь совсем другой.
Но ее основной фокус - городская мобильность. Большая часть исследования посвящена такси и таксистам, и тому, как они пытаются выживать во всей вот этой вот суматохе. В общих чертах, она говорит о том, что понятия о социальном классе и власти (типа, кто охуевший, а кто от этой охуевшести страдает, как вам такие мои пояснения терминов?), находят свое выражение на дороге, как люди определяют "хаос" и "порядок" и как в этом во всем замешано государство.
Меня отдельно поразило, как во время войны Бейрут был разделен на две части с заставами, и как это разделение до сих пор очень сильно чувствуется в городе при рутинных перемещениях между районами. Поразило меня и то, что я ничего об этом не знала, и вообще у меня есть ощущение, что Бейрут получает незаслуженно мало внимания в популярной литературе.
Кристин поклонник Бурдье (это знаменитый французский социлог, который предложил теорию габитуса, грубо говоря, практик, которые обусловлены тем, кто твое окружение, типа, с кем поведешься - от того и наберешься), кстати, если вы тоже поклонник - вы это поймете уже на первой главе.

Давно уже собираюсь написать про свою программу, тем более она привлекает внимание тех, кто планирует после магистратуры идти не в академию, а заниматься прикладными исследованиями.
В этом семестре весь факультет как раз активно обсуждал сложности программы, которая отличается от классических, причем сложности как для студентов, так и для коррдинаторов и профессоров.
В общем, пока свежо предание, давайте расскажу. Я учусь в магистратуре по прикладной антропологии в Университете Кентукки. Свою программу я не выбирала - российский офис стипендии сам выбирает для тебя программы и даже сам за тебя подает документы, а ты при этом не имеешь права знать, что там происходит, и куда они тебя отправляют (пиздец? пиздец! но о том, как фулбайт кормит говном я могу говорить часами, и может даже однажды напишу об этом пост). Тем не менее, мне повезло и фулбрайтовская распределяющая шляпа отправила меня в хорошее место и на программу, которая оказалась для меня подходящей.
Из прикладного у нас есть два основных компонента: обязательный курс, который называется, что бы вы думали, "Прикладная антропология", и практикум.
Ну что, курс. Обязательный для магистров, длиной в семестр, который рекомендуют брать в самом начале. Он весь состоит из разных примеров того, куда антропологию можно прикладывать (кроме сердечка), по-разному это работает в разных индустриях, и какие этические трудности это несет. Этических трудностей, кстати, это несет дохуя. Одним из первых заданий на курсе у нас было эссе о том, что однажды армия США начала нанимать антропологов и отправлять в зону боевых действий "изучать обстановку" (скажу проще: отправлять антропологов в Афганистан, например, чтобы те снабжали военных данными о местном населении, если кому интересно это погуглить, называлось это Human Terrain System). Ну типа, как вы относитесь к тому, чтобы получать зарплату за то, что говорите военным, кого убивать? Я, кстати, знатно прихуела с того, что очень много антропологов даже публиковали статьи, защищающие эту ситему. Их основной аргумент был в том, что изменить что-то, что нам не нравится, возможно только изнутри (с этого я прихуела еще сильнее). Из чтения там в основном были книги по методам, вовлеченному исследованию (коллеги, я правильно перевожу participatory research?), примерам таких исследований и тд.
К курсу есть вопросы, конечно (как и ко всему в этой жизни, когда ты антрополог), но мне понравился фокус на этике и очень прикладных знаниях о том, что делать, когда твоя магистерская программа выплюнет тебя в этот жестокий мир (вплоть до составления резюме и прохождения собеседований). Это все, мне кажется, особенно полезно для представителей гуманитарных наук - их ценность бесконечно приходится доказывать всем подряд (я сталкивалась с мнением о том, что это "только в Росии так" - нет, это не только в России так).
Дальше, практикум. Значит, практикум у нас вместо магистерской диссертации. Факультет официально принял такую форму финальной работы около 10 лет назад, но с этим до сих пор смирились далеко не все, потому что профессорам, которые всю жизнь провели в академии, оказалось сложновато принять эти нововведения. Студентам, в свою очередь, тоже оказалось сложновато делать именно практикум, поэтому они стали тупо писать магистерские, и писать в заголовке: "Отчет по практикуму". Ну, тоже стратегия, как будто бы.
Собственно, что тако практикум? Это и есть то самое прикладывание антропологии. Каждый студент должен найти себе какую-то организацию вне университета, с которой он будет сотрудничать, и спросить у этой организации, не нужно ли им чего, что потенциально входит в компетенции антрополога, а потом делать. Собственно, уже на первом этапе можно знатно обосраться, потому что ну блять, а че, а как искать, а че делать, а че говорить. Собственно, здесь тебе и пригождается все, что ты делал на курсе по прикладной антропологии: формулировал свою навыки и компетенции, составлял список потенциально интересных организаций, и пытался определиться с тем, что кокретно тебе интересно делать в антропологии.

Дальше, когда ты уже проглотил несколько унижений, связанных с отказом или просто отсутствием какого бы то ни было ответа, нашел свою единственную организацию, определился, что ты будешь делать, начинаешь, собственно, делать. У нас очень широкий разброс между организациями и тем, что студенты в итоге для них делают - кто-то создает рекомендации по защите археологических памятников, кто-то делает сайты музеев, кто-то пишет сценарии обучающих роликов для журналистов о том, как общаться с разными сообществами и тд. Все очень зависит от твоих изначальных интересов и того, на что ты договорился со своей организацией.
То, что ты должен написать итогу - это отчет о практикуме. Там должно быть немножко о том, какое это имеет отношение к антропологии, немного об организации, о том, что ты сделал, и было ли это полезно. Финальный этап - публичная защита, на которую может прийти буквально кто угодно, и обычно собирает весь факультет (я свой практикум буду защищать в следующем семестре, от чего у меня уже сейчас сжимается очко).
Остальное, насколько я понимаю, не сильно отличается от программ по "просто" антропологии" - разные теоретические курсы по разным поддисциплинам, обязательный курс теории, и испепеляющий душу объем чтения.

Я надеялась, что вы меня завалите вопросами о том, какой у меня проект для практикума, я потуплю глазки, скажу "Ну лаааааадно, так уж и быть, раз вы сгораете от нетерпения, приоткрою завесу тайны", но вы оказались с гнильцой и не спросили. Значит ли это, что я буду себя ограничивать? Конечно, нет.
В общем, поскольку я у мамы урбанист, мне было довольно-таки сложно найти какую-то организацию, с которой я могла бы работать, потому что должно было совпасть очень много факторов. Во-первых, мне, естественно, хотелось работать с городским проектом или организацией, которая занимается такими проектами, во-вторых, после долгих размышлений я пришла к мысли, что лучше всего было бы заниматься таким проектом именно в Лексингтоне - работать удаленно можно, если ты уже хорошо знаком с местом, средой и коллективом, если это абсолютно новая для тебя территория - работать удаленно, конечно, можно, но это обязательно приведет к тому, что что-то важное ты пропустишь. Ну и потом, я все-таки студент университета, который частично финансируется штатом, поэтому мне кажется логичным, что студенты этого университета работают для этого штата (здесь, конечно, кроется дерзкое допущение, что студенты своими проектами способны принести какую-то ощутимую пользу, но не лишайте меня мечты, хорошо?). В самом Лексингтоне довольно много организаций, с которыми потенциально я могла бы сотрудничать, я консультировалась с географом, который погружен именно в местный контекст, и он нагрузил меня вариантами по самую макушку, но на этом этапе я столкнулась с еще одной этической дилеммой. Большинство вариантов предполагали работу с сообществом, которая по хорошему должна длиться годами, я как студент-магистр, который через полтора года свалит, никаких далеко идущих планов строить не могла и обещать кому-то небо в алмазах тоже. Быть очередным микрочелом из университета, который нарисовался, пообещал долгую счастливую жизнь, а потом исчез в закате, мне не хотелось. В общем, так мое окно возможностей сузилось до щели между рамой и стеклом: что-то локальное, что-то связанное с городской средой и что-то, не предполагающее долгоиграющих обязательств.
В общем, с чем я в итоге осталась. В Лексингтоне не так давно построили дорогу, соединяющую отдаленные районы и кампус, которая идет в обход центра. Дорогу эту, что удивительно, хотели построить еще с 30х годов, но несколько раз это строительство останавливали протесты жителей. Протестовали жители потому, что ради этой дороги планировали снести весь их район, а их как всегда отправить к черту на рога. Это был, как вы понимаете, бедный черный район, в котором люди выживали благодаря кооперации и взаимопомощи, и который со стороны всеми вопринимался как трущобы, рассадник наркомании и так далее. В общем, суд да дело, дорогу построили, дома снесли, но попытались все-таки придать американской машине строительства дорог человеческое лицо. Дома людям построили новые в этом же месте (не всем,естественно, и не сразу), и по ряду причин объединили их в фонд (эта форма собственности называется land trust, если кто-то знает нормальный перевод - подскажите). Вот этот фонд, в совете директоров которого все собственники домов, теперь управляет территорией. И этот фонд решил, что в новом, полностью перестроенном районе, нужно создать систему "исторических табличек", которые бы сохраняли память места. Вот этим я и занимаюсь. По хорошему мне бы конечно просто зайти в гугл, оттуда набрать фактов, и все это просто нанести на план и написать тексты, но к сожалению я очень люблю рвать жопу.

Поэтому я решила провести исследование с глубинными интервью с жителями района насчет того, зачем им нужны эти таблички и как вообще они проводят свое свободное время в этой новой среде, кого хотят в ней видеть и тд, бахнуть сверху мои новоиспеченные навыки в гис-аналитике, и уже на основе этого сделать систему обозначений и расставить их в нужном порядке на план. Пока, кстати, такой подход приносит неожиданные результаты - жителям не особенно важны сугубо исторические факты вроде "во времена царя Гороха на этом месте располагалось министерство не твоих собачьих дел", зато они были бы ради запечатлеть что-то близкое сердцу вроде "вот тут мы проводили соседские чемпионаты". Как будут развиваться события - я не знаю, но про этот район и историю этого проекта я узнала гораздо больше, чем хотела, и не могу сказать, что это сделало меня счастливее.

Те, кто подписан на меня в инстаграме, уже знают, что я собралась с силами и как только начались зимние каникулы, поехала в Чикаго, где узнала о жизни очень много нового.
Интересно, кстати, как так вышло, что я дожила до 30 лет ни разу не услышав о том, что небоскребы качаются, причем амплитуда примерно равна 3 футам (это метр, МЕТР, ЦЕЛЫЙ МЕТР), от чего мне стало очень сильно не по себе. Узнала я это из небольшой экспозиции на смотровой площадке на 104 этаже небоскреба Willis tower. Эта смотровая площадка, кстати, знаменита не только тем, что это самая высокая точка в Чикаго, но и тем, что там есть небольшие полностью стеклянные (да, со стеклянным полом) ниши, которые "висят" в воздухе. Когда я покидала это чудесное место, я видела, как люди фотографировались, стоя на стекле на высоте 104 этажей, но не стала к ним присоединяться (потому что обосранной как-то неудобно потом до отеля идти, честно говоря).
Собственно, это качание может вызвать физическое состояние, которое наверное похоже на морскую болезнь - когда тебя укачивает просто от нахождения в помещении. Мы жили на 36 этаже из 38 в исторической башне, которая построена 1920е и признана памятником, и восемь последних этажей которой - это совсем узенькая свечка (фото прилагаю, а то повествователь из меня тот еще). В первый день, когда я еще не знала про качание, мне показалось, что меня тошнит просто потому что я не спала и не ела из-за раннего вылета, и никак не связала это с отелем. На второй день мне уже стало норм, но вот мой несчастный спутник продолжал страдать и с белым лицом просил поскорее пойти на улицу. Единственный раз, когда я снова почувствовала укачивание - это когда вернулась после бокала вина и двух коктейлей с джином, и поняла, что жизнь в небоскребах наверное не мое. Обычно такое количество алкоголя меня максимум приятно расслабит и сделает добрее к людям, но в этот раз у меня были ВЕРТОЛЕТЫ. Очень, знаете, обидно, когда и не напился, но самый поганый эффект алкоголя все же словил. Кстати лекарства от укачивания (которые, как выяснилось позже, в туристических районах Чикаго продаются буквально на каждом углу) нельзя мешать с алкоголем, что уж совсем ни в какие ворота не лезет.
Ну да ладно, раз уж пошла физилогия Чикаго, расскажу еще и о том, что у меня чуть не защемило шею от постоянных попыток смотреть наверх. Исторические модерновые небоскребы в этом смысле особенно коварны - весь декор у них расположен на 2-3 первых этажах и на самом верху (даже если ты сломал себе позвоночник пытаясь запрокинуть голову, шансы что-то разглядеть все равно стремятся к нулю).
Извиняюсь за контент в духе "мы с села", но Чикаго - первый в моей жизни город, где прям целые районы состоят только из небосребов. То есть, в Москве конечно есть Сити, но он маленький и как будто бы изолированный от остального города, в остальном все, что я видела - это либо не такие высокие небоскребы, либо разбросанные среди зданий пониже. Пытаясь по памяти ориентироваться в центре Чикаго, я поняла, что ВООБЩЕ не способна ни на какое ориентирование в пространстве. Совсем. Обычно в новых городах я могу визуально ориантироваться как минимум в районах, близких к отелю/апартаментам, в основном по самым высоким зданиям, в Чикаго моя эта моя способность оказалась абсолютно бесполезной, потому что ВСЕ здания высокие, с уровня человеческого роста (точнее моего роста, я в этом плане ближе к гному) даже непонятно, какая именно глыба стоит за той глыбой, которую тебе видно, и я реально чувствовала себя как эти несчастные люди в начале двадцатого века, которые в ужасе выбегали из кинотеатров, потому что думали, что это все происходит взаправду. В общем, было увлекательно.
Зато вид на город с 36 этажа прекрасно позволяет и построить маршрут до ближайшей кофейни, и разглядеть весь декор на соседних зданиях, удивительный новый опыт многоуровневого города.

Вот башня, в которой я испытывала вертолеты.

На различных семинарах по антропологии и не только мы обсуждаем снобизм академиков и то, что иногда стоит отойти от слишком теоретизированного стиля письма, через которое способны продраться только искушенные извращенцы, и писать более доступно. Моя науница как раз заинтересована в том, чтобы пробовать другие жанры и публиковаться в других журналах, которые если не во главу угла, то важной частью своей работы считают доступность изложения и возможность знакомить с тем, что происходит в недрах академии, как можно больше людей.

Летом она ездила в Ливан, где заметила засилье солнечных батарей, о чем и написала для Sapiens. Мне кажется, это любопытно, и с точки зрения описываемого явления, и с точки зрения стиля (ну и еще потому, что я люблю свою науницу).
https://www.sapiens.org/culture/lebanon-solar-power/

Как говорится, к вопросу о (оставлю в стороне вопросы о том, как производится статистика и как формируются показатели). Основное отличие в организации факультетов в Америке и в Европе - то, что здесь антропологи и археологи делят один факультет, тогда как в Европе в основном эти две дисциплины разведены по разным департаментам.
У меня есть ощущение (но это только ощущение, я совершенно не претендую на достоверность), что вот такой рост и увеличение количества рабочих мест происходит именно за счет археологов.
Например, мой факультет - факультет антропологии. Наш декан - археолог, и большая часть преподавателей и студентов - археологи, у которых много своих курсов, на которых редко можно встретить культурного антрополога, хотя формально мы все - один факультет.
Большие гранты получают в основном археологи, большое количество вакансий в академии тоже связано именно с археологией, хотя все это чаще всего формально один факультет, который называется факультетов антропологии.
Солнышко карьерного роста взошло не над нами, коллеги - культурные антропологи.

Преподаватели антропологии оказались в списке самых динамично растущих профессий в США.

Медиапроект Stacker выпустил интересный материал "Самые перспективные профессии с зарплатой выше 100 тыс. $ в год". В основу статьи положены данные и прогнозы американского Бюро по статистике занятости, где считают, что в ближайшие 10 лет количество рабочих мест в стране увеличится на 5,3%.

Stacker сравнил данные Бюро за 2021 год и прогнозы на 2031 год, а потом на их основе составил рейтинг из 50 высокооплачиваемых профессий, где рост мест будет больше всего.

И, о чудо, оказалось, что почётное 35-е место заняли вузовские преподаватели антропологии (и археологии)! Ожидается, что за 10 лет их станет больше на 8,3% (с 6400 до 6900), а их средняя годовая зарплата составляет 102 тыс. $. Радость за коллег омрачает лишь тот факт, что получить постоянную позицию в вузах США очень непросто.

А вот кто стал лидером рейтинга:

№ 1. Практикующие медсестры (+45,7%);
№ 2. Дата-аналитики (+35,8%);
№ 3. Спортсмены (+35,7%).

Недавно появились новости о сносе самарского элеватора. Я понимаю, что на фоне других новостей это не выглядит трагедией, тем не менее, я считаю эту новость таковой.
Рассказала про элеватор американцу, показала фотографии из инстаграмов дружественных самарецев, на что он в ответ задал очень поразительный вопрос: "Кстати тебя не раздражает, что с тобой все говорят о брутализме? Ты чувствуешь как будто это следствие стереотипа о России?".
Вот уж никто не ожидал. Однако, это предположение не так уж и далеко о реальности. На моем курсе по городскому планированию профессор очень выразительно смотрит именно на меня, когда речь заходит о брутализме. Американские друзья часто спрашивают, люблю ли я брутализм. Недавно перед началом семинара о Фуко профессор географии завел со мной непринужденную беседу о том, как он любит брутализм. Я и сама люблю брутализм, поэтому такие разговоры меня никогда не смущали, все же некоторая тенденция прослеживается.
О России есть много стереотипов, кажется среди академиков существует и такой, что все русские обожают брутализм.