Понедельник- время анонса на пятницу в VЕЖЛИВЫХ ЛЮДЯХ! ✅
10 мая в 18:00 приглашаем всех на Лебяжий на праздничный концерт! Пасха, Победа - жизнеутверждающие выступления музыкантов и поэтов ИСКУССТВА В СТРОЮ поддержат высокую ноту мая!
И, как всегда, всё это для поддержки фронта! ✊🏻 Билетов у нас нет, есть добровольный шлемный сбор в поддержку СВО: на рэбы, антидроны и т.д- работаем по адресам запросам с передовой. Постоянные реквизиты шлемного сбора 🔥: 2202200960377982 (Сбер) Евгений Александрович
10 мая в 18:00 приглашаем всех на Лебяжий на праздничный концерт! Пасха, Победа - жизнеутверждающие выступления музыкантов и поэтов ИСКУССТВА В СТРОЮ поддержат высокую ноту мая!
И, как всегда, всё это для поддержки фронта! ✊🏻 Билетов у нас нет, есть добровольный шлемный сбор в поддержку СВО: на рэбы, антидроны и т.д- работаем по адресам запросам с передовой. Постоянные реквизиты шлемного сбора 🔥: 2202200960377982 (Сбер) Евгений Александрович
Forwarded from Ink & Verse
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Хочу отметить, что мы никакую рекламу на канале не размещаем. Удивительно, но она есть и её видят все, кроме админов канала. Выходит, средства, которые могли бы пойти на помощь фронту, идут мимо. Будем разбираться. Пожалуйста, пришлите мне в личку скрины рекламы, если она появлялась раньше!
С Днём Победы!
🔥
Константин Симонов
«Незадолго до тишины. Из записок 1945 года».
Когда в зале успокаивается жужжание, Жуков встает и объявляет о начале заседания для принятия капитуляции германской армии. Потом говорится о полномочиях, кто каким правительством уполномочен, и читаются документы на разных языках. На все это уходит минут десять.
Жуков снова встает и, обратившись к стоящим у входных дверей офицерам, сухо говорит:
— Введите германскую делегацию.
Двери распахиваются, и в них входят Кейтель, Фридебург и Штумпф, за ними несколько офицеров, видимо адъютанты. Для того чтобы дойти до своего стола, Кейтелю надо сделать только три шага. Он делает их, останавливается за средним креслом и, вытянув руку с коротким фельдмаршальским жезлом, делает им быстрое движение вперед и назад, почему-то напоминающее мне гимнастику с гантелями. Отодвинув кресло, садится и кладет жезл перед собой. Фридебург и Штумпф тоже садятся. Их адъютанты стоят сзади. Жуков встает и что-то говорит — не слышно что. Это переводят немцам. Кейтель утвердительно наклоняет голову.
Затем продолжаются разные подробности процедуры.
Я слежу за Кейтелем. Он сидит, положив перед собой на стол руки в перчатках. Штумпф кажется совершенно спокойным, Фридебург застыл в неподвижности, но в самой этой неподвижности чувствуется беспредельная угнетенность.
Кейтель тоже сначала сидит неподвижно, глядя перед собой, потом чуть повертывает голову и внимательно смотрит на Жукова. Снова смотрит в стол перед собой и снова на Жукова. И так несколько раз подряд. И хотя это слово, казалось бы, предельно не подходит к происходящему, но я все-таки вижу, что он смотрит на Жукова с любопытством. Именно на Жукова и именно с любопытством. Как будто он увидел человека, который его давно интересовал и сейчас сидит всего в десяти шагах от него.
За центральным столом начинают подписывать документ. Подписывают Жуков, Теддер, Спаатс, последним Делатр де Тассиньи.
Пока они подписывают документ, лицо Кейтеля становится страшным. В ожидании секунды, когда придет очередь подписывать ему, он сидит прямо и неподвижно. Высокий офицер, стоящий за его креслом по стойке «смирно», плачет, не двигая при этом ни одним мускулом лица. Кейтель продолжает сидеть прямо, потом вытягивает перед собой на столе руки и сжимает кулаки. А голову все больше и больше закидывает назад, так, словно хочет закатить обратно под веки готовые вывалиться оттуда слезы.
В это мгновение Жуков встает и говорит:
— Германской делегации предлагается подписать акт о безоговорочной капитуляции.
Переводчик переводит это по-немецки, и Кейтель где-то уже в середине перевода, поняв смысл его слов, делает короткое движение по столу к себе, выражая этим согласие на то, чтоб им дали сюда, на этот стол, акт для подписания. Но Жуков, продолжая стоять, коротким движением протягивает в сторону немцев руку и, поведя ею от них по направлению к столу, за которым сидят союзники, говорит жестко:
— Пусть подойдут подписать сюда.
Первым встает Кейтель. Он подходит к узкому концу стола, садится в стоящее там пустое кресло и подписывает несколько экземпляров акта. Потом встает, возвращается к своему столу и садится в прежней позе. Подписывая, он снял перчатку. Сейчас он снова натягивает ее на руку.
Вслед за ним идут подписывать Штумпф и Фридебург. Пока все это происходит, я продолжаю смотреть на Кейтеля. Он сидит вполоборота к столу, за которым сидят союзники, смотрит на них и о чем-то думает так упорно и напряженно, что, очевидно, незаметно для себя, подняв со стола правую руку в перчатке, берет ею себя за лицо, за тяжело отвисшие щеки и подбородок и мнет, мнет, почти комкает лицо рукой в перчатке.
Последний из трех немцев подписывает акт и возвращается на место.
Жуков встает и говорит:
— Германская делегация может покинуть зал.
Немцы встают. Кейтель делает жезлом такое же движение, которое сделал, когда вошел, поворачивается и выходит. Остальные выходят следом за ним. Двери закрываются.
🔥
Константин Симонов
«Незадолго до тишины. Из записок 1945 года».
Когда в зале успокаивается жужжание, Жуков встает и объявляет о начале заседания для принятия капитуляции германской армии. Потом говорится о полномочиях, кто каким правительством уполномочен, и читаются документы на разных языках. На все это уходит минут десять.
Жуков снова встает и, обратившись к стоящим у входных дверей офицерам, сухо говорит:
— Введите германскую делегацию.
Двери распахиваются, и в них входят Кейтель, Фридебург и Штумпф, за ними несколько офицеров, видимо адъютанты. Для того чтобы дойти до своего стола, Кейтелю надо сделать только три шага. Он делает их, останавливается за средним креслом и, вытянув руку с коротким фельдмаршальским жезлом, делает им быстрое движение вперед и назад, почему-то напоминающее мне гимнастику с гантелями. Отодвинув кресло, садится и кладет жезл перед собой. Фридебург и Штумпф тоже садятся. Их адъютанты стоят сзади. Жуков встает и что-то говорит — не слышно что. Это переводят немцам. Кейтель утвердительно наклоняет голову.
Затем продолжаются разные подробности процедуры.
Я слежу за Кейтелем. Он сидит, положив перед собой на стол руки в перчатках. Штумпф кажется совершенно спокойным, Фридебург застыл в неподвижности, но в самой этой неподвижности чувствуется беспредельная угнетенность.
Кейтель тоже сначала сидит неподвижно, глядя перед собой, потом чуть повертывает голову и внимательно смотрит на Жукова. Снова смотрит в стол перед собой и снова на Жукова. И так несколько раз подряд. И хотя это слово, казалось бы, предельно не подходит к происходящему, но я все-таки вижу, что он смотрит на Жукова с любопытством. Именно на Жукова и именно с любопытством. Как будто он увидел человека, который его давно интересовал и сейчас сидит всего в десяти шагах от него.
За центральным столом начинают подписывать документ. Подписывают Жуков, Теддер, Спаатс, последним Делатр де Тассиньи.
Пока они подписывают документ, лицо Кейтеля становится страшным. В ожидании секунды, когда придет очередь подписывать ему, он сидит прямо и неподвижно. Высокий офицер, стоящий за его креслом по стойке «смирно», плачет, не двигая при этом ни одним мускулом лица. Кейтель продолжает сидеть прямо, потом вытягивает перед собой на столе руки и сжимает кулаки. А голову все больше и больше закидывает назад, так, словно хочет закатить обратно под веки готовые вывалиться оттуда слезы.
В это мгновение Жуков встает и говорит:
— Германской делегации предлагается подписать акт о безоговорочной капитуляции.
Переводчик переводит это по-немецки, и Кейтель где-то уже в середине перевода, поняв смысл его слов, делает короткое движение по столу к себе, выражая этим согласие на то, чтоб им дали сюда, на этот стол, акт для подписания. Но Жуков, продолжая стоять, коротким движением протягивает в сторону немцев руку и, поведя ею от них по направлению к столу, за которым сидят союзники, говорит жестко:
— Пусть подойдут подписать сюда.
Первым встает Кейтель. Он подходит к узкому концу стола, садится в стоящее там пустое кресло и подписывает несколько экземпляров акта. Потом встает, возвращается к своему столу и садится в прежней позе. Подписывая, он снял перчатку. Сейчас он снова натягивает ее на руку.
Вслед за ним идут подписывать Штумпф и Фридебург. Пока все это происходит, я продолжаю смотреть на Кейтеля. Он сидит вполоборота к столу, за которым сидят союзники, смотрит на них и о чем-то думает так упорно и напряженно, что, очевидно, незаметно для себя, подняв со стола правую руку в перчатке, берет ею себя за лицо, за тяжело отвисшие щеки и подбородок и мнет, мнет, почти комкает лицо рукой в перчатке.
Последний из трех немцев подписывает акт и возвращается на место.
Жуков встает и говорит:
— Германская делегация может покинуть зал.
Немцы встают. Кейтель делает жезлом такое же движение, которое сделал, когда вошел, поворачивается и выходит. Остальные выходят следом за ним. Двери закрываются.
И вдруг все накопившееся в зале напряжение исчезает. Исчезает так, словно все надолго задержали воздух в груди и разом выпустили его. Общий облегченный, расслабленный выдох.
Капитуляция подписана. Война кончилась!
<...>
Вот и подготовлены к печати эти документальные записи, плод и тогдашнего и нынешнего моего труда.
И все-таки хочется сказать что-то еще: не в конце их — конец уже написан и точка поставлена, — а после конца.
То чувство, которое владеет мною сейчас, настолько сродни одному, не моему и с недосягаемой для меня силой написанному стихотворению, что на последней странице своих записей я хочу поставить вот эти принадлежащие Твардовскому строки:
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
Капитуляция подписана. Война кончилась!
<...>
Вот и подготовлены к печати эти документальные записи, плод и тогдашнего и нынешнего моего труда.
И все-таки хочется сказать что-то еще: не в конце их — конец уже написан и точка поставлена, — а после конца.
То чувство, которое владеет мною сейчас, настолько сродни одному, не моему и с недосягаемой для меня силой написанному стихотворению, что на последней странице своих записей я хочу поставить вот эти принадлежащие Твардовскому строки:
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
Все, кто постоянно бывает в нашем клубе VЕЖЛИВЫЕ ЛЮДИ, знают нашего кремлёвского курсанта Диму! Сегодня он маршировал в знамённой группе на Параде Победы! Мы им очень очень гордимся и рады, что он в команде ИСКУССТВО В СТРОЮ!
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
В финале концерта мы не могли не спеть эту песню. "День Победы". Не репетируя, спонтанно, можно сказать. По зову сердца.
Две песни по просьбе бойцов: "За тихой рекою" и "Любимый мой". Наталья Сорокина
Спасибо всем участникам! ✊🏻🔥 Все такие разные, талантливые, искренние, настоящие!
https://youtu.be/-9rgFSdH0dI?si=FgyCMCXHygNcitsB
https://youtu.be/-9rgFSdH0dI?si=FgyCMCXHygNcitsB