ПРОСТИТЕ
Меня умчала тряская теплушка,
А вы вдали остались на заре...
Но помню я печальную улыбку
И волосы, что листья в сентябре.
Я обещал, что возвращусь,
Что с фронта
Меня вернет к вам
Глаз печальных власть,
Но эти дни осенние, как воры,
Ту клятву собираются украсть.
И если сердце встретит пулю вражью
И упаду вперед я, как бежал,
Уж вы меня простите, да, простите,
Что не пришел и слова не сдержал.
Мирза Геловани (1917-1944)
1942 г.
Меня умчала тряская теплушка,
А вы вдали остались на заре...
Но помню я печальную улыбку
И волосы, что листья в сентябре.
Я обещал, что возвращусь,
Что с фронта
Меня вернет к вам
Глаз печальных власть,
Но эти дни осенние, как воры,
Ту клятву собираются украсть.
И если сердце встретит пулю вражью
И упаду вперед я, как бежал,
Уж вы меня простите, да, простите,
Что не пришел и слова не сдержал.
Мирза Геловани (1917-1944)
1942 г.
ПИСЬМО К МАМЕ
Возле хаты твоей сосновой —
В серых скатках, в ремнях солдаты.
Повстречай ты их добрым словом
И попотчуй их, чем богата.
Сыновья, дорогая мама,
Покидают, идя на запад,
Рощи, полные птичьим гамом,
Знойных пасек медвяный запах,
И поля с золотою рожью,
Сеном пахнущие навесы,
Травы, полные влажной дрожи,
Нецелованную невесту.
Может, в яростный час атаки,
Успокоенный пулей вражьей,
Не один из них мертвым ляжет
У окопов на буераки.
Ты закрой им глаза
И мятой,
Щедро выстели их могилы,
И поплачь, как над сыном малым,
Ранью майскою синеватой.
Микола Сурначев (1917-1945)
1943 г.
Возле хаты твоей сосновой —
В серых скатках, в ремнях солдаты.
Повстречай ты их добрым словом
И попотчуй их, чем богата.
Сыновья, дорогая мама,
Покидают, идя на запад,
Рощи, полные птичьим гамом,
Знойных пасек медвяный запах,
И поля с золотою рожью,
Сеном пахнущие навесы,
Травы, полные влажной дрожи,
Нецелованную невесту.
Может, в яростный час атаки,
Успокоенный пулей вражьей,
Не один из них мертвым ляжет
У окопов на буераки.
Ты закрой им глаза
И мятой,
Щедро выстели их могилы,
И поплачь, как над сыном малым,
Ранью майскою синеватой.
Микола Сурначев (1917-1945)
1943 г.
Лес побелел. Стынут лужи.
Скоро зима на порог.
Снова на пару с мужем
Есть именинный пирог.
Снова гусиные стаи
Взглядами провожать.
Видеть, как угасает
Раньше и раньше закат.
Первым, когда были вместе,
Пробовал Дима, сын.
День этот, зимний вестник,
Встречали когда-то с ним.
Сейчас вдвоём. Одиноко
Свечка горит на столе.
Трудно сказать, как долго
Вести летят с полей
Русских далёких бранных.
Там на пределе сил
Воины первозванные
Бьются за жизнь Руси.
Дима их там пока что,
Где уже много дней
Солдатская варится каша
На фронтовом огне.
В смертные сны не веря,
Сына отец и мать
Сколько судьбой отмерено,
Столько и будут ждать.
Может своих любимых
Русская ждать семья.
Многие именины
Приходятся на ноябрь.
Нил Сорняков
Скоро зима на порог.
Снова на пару с мужем
Есть именинный пирог.
Снова гусиные стаи
Взглядами провожать.
Видеть, как угасает
Раньше и раньше закат.
Первым, когда были вместе,
Пробовал Дима, сын.
День этот, зимний вестник,
Встречали когда-то с ним.
Сейчас вдвоём. Одиноко
Свечка горит на столе.
Трудно сказать, как долго
Вести летят с полей
Русских далёких бранных.
Там на пределе сил
Воины первозванные
Бьются за жизнь Руси.
Дима их там пока что,
Где уже много дней
Солдатская варится каша
На фронтовом огне.
В смертные сны не веря,
Сына отец и мать
Сколько судьбой отмерено,
Столько и будут ждать.
Может своих любимых
Русская ждать семья.
Многие именины
Приходятся на ноябрь.
Нил Сорняков
Человек склонился над водой...
Человек склонился над водой
И увидел вдруг, что он седой.
Человеку было двадцать лет.
Над лесным ручьем он дал обет:
Беспощадно, яростно казнить
Тех убийц, что рвутся на восток.
Кто его посмеет обвинить.
Если будет он в бою жесток?
Алексей Сурков
1941 г
Человек склонился над водой
И увидел вдруг, что он седой.
Человеку было двадцать лет.
Над лесным ручьем он дал обет:
Беспощадно, яростно казнить
Тех убийц, что рвутся на восток.
Кто его посмеет обвинить.
Если будет он в бою жесток?
Алексей Сурков
1941 г
В окопе атеистов нет.
Особенно перед атакой.
Перед последней смертной дракой
В последней в жизни тишине.
Атеистическая спесь
Бывает неразлучна с нами
На рынке, возле храма, в храме,
Повсюду, словом. Но не здесь.
Грехов разнообразных груду
Мы затолкали в вещмешок
И в эту тихую минуту
Подводим жизненный итог.
Без суеты и болтовни
Молитвы про себя пропеты.
Дают нам силу для победы
Слова «Спаси и сохрани!».
Нил Сорняков
Особенно перед атакой.
Перед последней смертной дракой
В последней в жизни тишине.
Атеистическая спесь
Бывает неразлучна с нами
На рынке, возле храма, в храме,
Повсюду, словом. Но не здесь.
Грехов разнообразных груду
Мы затолкали в вещмешок
И в эту тихую минуту
Подводим жизненный итог.
Без суеты и болтовни
Молитвы про себя пропеты.
Дают нам силу для победы
Слова «Спаси и сохрани!».
Нил Сорняков
Дорога
И позывной, и псевдоним —
Тут всё от Бога.
Землицы холмик – а под ним
Боец Серёга.
Песчаный грунт, свеча сосны
Не догорела.
Он не добрался до весны.
Но сделал дело.
Оно и светит нам в ночи,
Как месяц полный.
И разойдутся от свечи
По небу волны.
А рядом отдыхает друг,
Как звать – не знаю.
И нет вошедшим в этот круг
Конца и края.
Проходят годы не спеша —
Спешить не надо.
И чья-то грешная душа
Боится ада.
А этим двум и остальным
Уже не страшно.
Легли они зерном стальным
На божью пашню.
В неё корнями проросли.
Ветвями – в небо.
Достало им на это сил.
Хватило мне бы?
Тимофей Сергейцев
08.08.2022 г.
И позывной, и псевдоним —
Тут всё от Бога.
Землицы холмик – а под ним
Боец Серёга.
Песчаный грунт, свеча сосны
Не догорела.
Он не добрался до весны.
Но сделал дело.
Оно и светит нам в ночи,
Как месяц полный.
И разойдутся от свечи
По небу волны.
А рядом отдыхает друг,
Как звать – не знаю.
И нет вошедшим в этот круг
Конца и края.
Проходят годы не спеша —
Спешить не надо.
И чья-то грешная душа
Боится ада.
А этим двум и остальным
Уже не страшно.
Легли они зерном стальным
На божью пашню.
В неё корнями проросли.
Ветвями – в небо.
Достало им на это сил.
Хватило мне бы?
Тимофей Сергейцев
08.08.2022 г.
ОСВОБОДИТЕЛИ
За Днепром до утра не стихает заря,
и не глохнет опять канонада.
Мы затеяли это, конечно, не зря,
потому что так надо.
Не впервой против всех, и не так-то легко,
но об этом давно нас просили.
Наконец территория средних веков
станет югом России.
Мы и эти, и те заберем берега,
остановимся, где пожелаем.
И заглянет в холодные бельма врага
лишь луна пожилая.
Непременно поэты восславят вдогон
небылинные грозные были, –
как мы рвали укрепы, как грызли бетон,
как мы бились и били.
И кропя своей кровью опять и опять
полевые волнистые травы,
мы на всю эту землю, на каждую пядь
претендуем по праву.
Игорь Панин
За Днепром до утра не стихает заря,
и не глохнет опять канонада.
Мы затеяли это, конечно, не зря,
потому что так надо.
Не впервой против всех, и не так-то легко,
но об этом давно нас просили.
Наконец территория средних веков
станет югом России.
Мы и эти, и те заберем берега,
остановимся, где пожелаем.
И заглянет в холодные бельма врага
лишь луна пожилая.
Непременно поэты восславят вдогон
небылинные грозные были, –
как мы рвали укрепы, как грызли бетон,
как мы бились и били.
И кропя своей кровью опять и опять
полевые волнистые травы,
мы на всю эту землю, на каждую пядь
претендуем по праву.
Игорь Панин