В одной одесской семье, на улице тогда еще Карла Маркса, совсем рядом с площадью тогда еще Потемкинцев, в прекрасной коммунальной квартире родилась чрезвычайно чувствительная девочка. У девочки была сестра, на год старше, еврейские мама, бабушка и дедушка, и украинско-цыганский папа.
Девочке во дворе дали прозвище Концлагерь - она была очень худенькая. То была первая волна эмиграции, мама отправила девочку по великому одесскому блату в Артек, а спустя неделю получила письмо, где буквы и слова сливались, из-за слез, в причудливые узоры и ничего было не разобрать, кроме слова «жидовка» - девочка просила её забрать из прекрасного лагеря Артек, потому что там у неё не было имени, вернее было,
но другое - дети звали её Жидовка.
В возрасте 9 лет девочка поняла, что самое страшное и стыдное, что может с ней приключится - это то, что люди могут узнать, что она жидовка. Когда мама привела её получать паспорт, и паспортистка спросила, кем её записать, девочка, на глазах у изумленной мамы, выкрикнула с яростьюх и слезами: «Украинкой!»
В 21 год, когда она познакомилась со своим будущим мужем, единственным
её желанием было, чтобы ни он, ни его родители никогда е узнали, не догадались, что она еврейка. А потом, вдруг, - ну такое и бывает обычно «вдруг», – во время рассказывания
кем-то за столом анекдота про евреев, она, услышав
слово «жид», умерла.
Умерла, воскресла, зажмурилась от страха, и выдохнула:
«Да. Это я. Это про меня. Да. Я еврейка»
Ей понадобилось вся её маленькая жизнь и две секунды, чтобы совершить свой персональный эволюционный скачок.
Она с нетерпением, и даже неким детским мазохизмом и злорадством ждала знакомства родителей с родителями. Она, всегда стеснявшаяся своей мамы, вернее её девичей фамилии, и теперь еще, вдобавок к маминой фамилии, получившая отчима с фамилией Рабинович, — мама вышла замуж и переехала в Москву, когда девочке исполнилось 15 лет, — она мечтала увидеть растерянные, как она думала, лица родителей парня, за которого она собралась замуж, и которого сильно любила, и который, – в этом она почему-то была уверена, – конечно же не знал, кто она по национальности — он же не дурак?
Он же не будет любить еврейку?
Это же невозможно.
Знакомство состоялось. Девочка все никак не могла поверить что и будущий муж, и его прекрасные родители конечно же знали, что девочка еврейка.
По маме, по крови, по духу. И, конечно же, украинка. По папе, по крови,
по духу.
А бабушка Фаина Георгиевна, та, которая по маме, перед тем, как отдать Богу душу, а земле — тело, позвала уже замужнюю девочку к себе, и сказала: «Детка, я всю жизнь скрывала свое настоящее имя, потому что паспортистка не смогла его правильно записать, —сказала, что таких имен не существует. Вот так я и стала Фаиной Георгиевной. Но зовут меня не так. Я Фрейда Гедалиевна.
И каждый год девочка приезжала, прилетела в Одессу. И ходила на кладбище, где похоронены её
дедушка и бабушка —Фрейда Гедалиевна и Давид Мордкович Кригмонт.
И дети девочки, которые по маме евреи, а по папе - русские, обожавшие и обожающие Одессу, все никак не могли, отдыхая там, доехать до кладбища, где под вишней и акацией похоронены их прапрабабушка и прапрадедушка с такими невозможными, невероятными, несуществующими именами.
Никак не могли доехать.
Но доедут. Я верю.
Я уверена.
🌏❤️
Девочке во дворе дали прозвище Концлагерь - она была очень худенькая. То была первая волна эмиграции, мама отправила девочку по великому одесскому блату в Артек, а спустя неделю получила письмо, где буквы и слова сливались, из-за слез, в причудливые узоры и ничего было не разобрать, кроме слова «жидовка» - девочка просила её забрать из прекрасного лагеря Артек, потому что там у неё не было имени, вернее было,
но другое - дети звали её Жидовка.
В возрасте 9 лет девочка поняла, что самое страшное и стыдное, что может с ней приключится - это то, что люди могут узнать, что она жидовка. Когда мама привела её получать паспорт, и паспортистка спросила, кем её записать, девочка, на глазах у изумленной мамы, выкрикнула с яростьюх и слезами: «Украинкой!»
В 21 год, когда она познакомилась со своим будущим мужем, единственным
её желанием было, чтобы ни он, ни его родители никогда е узнали, не догадались, что она еврейка. А потом, вдруг, - ну такое и бывает обычно «вдруг», – во время рассказывания
кем-то за столом анекдота про евреев, она, услышав
слово «жид», умерла.
Умерла, воскресла, зажмурилась от страха, и выдохнула:
«Да. Это я. Это про меня. Да. Я еврейка»
Ей понадобилось вся её маленькая жизнь и две секунды, чтобы совершить свой персональный эволюционный скачок.
Она с нетерпением, и даже неким детским мазохизмом и злорадством ждала знакомства родителей с родителями. Она, всегда стеснявшаяся своей мамы, вернее её девичей фамилии, и теперь еще, вдобавок к маминой фамилии, получившая отчима с фамилией Рабинович, — мама вышла замуж и переехала в Москву, когда девочке исполнилось 15 лет, — она мечтала увидеть растерянные, как она думала, лица родителей парня, за которого она собралась замуж, и которого сильно любила, и который, – в этом она почему-то была уверена, – конечно же не знал, кто она по национальности — он же не дурак?
Он же не будет любить еврейку?
Это же невозможно.
Знакомство состоялось. Девочка все никак не могла поверить что и будущий муж, и его прекрасные родители конечно же знали, что девочка еврейка.
По маме, по крови, по духу. И, конечно же, украинка. По папе, по крови,
по духу.
А бабушка Фаина Георгиевна, та, которая по маме, перед тем, как отдать Богу душу, а земле — тело, позвала уже замужнюю девочку к себе, и сказала: «Детка, я всю жизнь скрывала свое настоящее имя, потому что паспортистка не смогла его правильно записать, —сказала, что таких имен не существует. Вот так я и стала Фаиной Георгиевной. Но зовут меня не так. Я Фрейда Гедалиевна.
И каждый год девочка приезжала, прилетела в Одессу. И ходила на кладбище, где похоронены её
дедушка и бабушка —Фрейда Гедалиевна и Давид Мордкович Кригмонт.
И дети девочки, которые по маме евреи, а по папе - русские, обожавшие и обожающие Одессу, все никак не могли, отдыхая там, доехать до кладбища, где под вишней и акацией похоронены их прапрабабушка и прапрадедушка с такими невозможными, невероятными, несуществующими именами.
Никак не могли доехать.
Но доедут. Я верю.
Я уверена.
🌏❤️
По глотку со всех 16 станций Фонтана,
по глотку из Лузановки, Аркадии, Ланжерона, Отрады,
Морского вокзала,
по кусочкам брусчатки и гальки с
Садовой, Пересыпи, Пушкинской
и Молдаванки,
всё собрать и смешать, и закупорить, ну и отправить
той,
кто не может не видеть, не трогать,
не нюхать, всё, больше не может.
Море, самое синее в мире,
Чёрное море моё
прилетело, примчало
само…
Это правда оно.
Это правда оттуда
Спасибо
🌊
по глотку из Лузановки, Аркадии, Ланжерона, Отрады,
Морского вокзала,
по кусочкам брусчатки и гальки с
Садовой, Пересыпи, Пушкинской
и Молдаванки,
всё собрать и смешать, и закупорить, ну и отправить
той,
кто не может не видеть, не трогать,
не нюхать, всё, больше не может.
Море, самое синее в мире,
Чёрное море моё
прилетело, примчало
само…
Это правда оно.
Это правда оттуда
Спасибо
🌊
Я сегодня родилась.
А потом родила вот этих двух.
А потом один из двух родил ещё одного.
И единственное мое желание — это чтобы Мир родил для них мир.
Для них и ещё для нескольких миллиардов.
Пожалуйста.
Спасибо
🧸
🌏
А потом родила вот этих двух.
А потом один из двух родил ещё одного.
И единственное мое желание — это чтобы Мир родил для них мир.
Для них и ещё для нескольких миллиардов.
Пожалуйста.
Спасибо
🧸
🌏
Это жизнь, ма, без моря, но рядом и тем же, — ты помнишь…
Это нежная, детская, добрая,
чистая, честная жизнь, ма, —
ты знаешь. Ты видишь
И ещё
Там, где ты, там Он — мы
не можем Ему дозвониться, пожалуйста, мягко,
но твердо, как ты и
умеешь, скажи, попроси,
чтоб Он взял и ответил, —
мы коротко, быстро,
мы быст
🌏🧸
Это нежная, детская, добрая,
чистая, честная жизнь, ма, —
ты знаешь. Ты видишь
И ещё
Там, где ты, там Он — мы
не можем Ему дозвониться, пожалуйста, мягко,
но твердо, как ты и
умеешь, скажи, попроси,
чтоб Он взял и ответил, —
мы коротко, быстро,
мы быст
🌏🧸