Forwarded from Скачать видео из Ютуба
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Совесть после шторма: между кино и реальностью
В тексте Андрея Мальгина сквозит тревога — не о Грете Тунберг, не о блокаде Газы, и даже не о жестокости «Хамас». Его очерк — это размышление о совести как социальной функции, которая, кажется, всё реже пробуждается после моральных катастроф.
Сравнивая современные «сеансы просветления» с антинацистской пропагандой послевоенной Европы и советскими антирелигиозными фильмами, Мальгин не просто иронизирует — он проводит параллель между утратой эмпатии и бессилием взывать к человечности. И в этом он прав: разрозненное мировоззрение, формируемое цифровыми пузырями, мемами и нарративами TikTok, действительно не реагирует на видео ужаса — оно их перерабатывает, пародирует, обесценивает.
Грета, отвергшая «воспитательное кино», становится символом современной политической наивности — не глупости, но фанатичного идеализма, игнорирующего сложность этики на войне. Это не обвинение — скорее, диагноз нового поколения, в котором мораль — это костюм, а не основа действия.
Особенно остро звучит вызов Юнга, процитированный в финале: «Вернуть людям совесть — труднейшая задача». Совесть — не просто знание о зле, но желание соразмерить себя с этим знанием, впустить его внутрь. В эпоху глобального цинизма, когда любое страдание может быть подвергнуто «фактчекингу» или сведено к «нарративу врага», совесть может стать самым радикальным актом сопротивления.
Как пробудить её? Возможно, не через фильмы и трибуналы. Возможно, только через личный опыт и боль. Но если мы откажемся даже пытаться — нас ждёт не только похмелье, как писал Юнг, но и полная моральная амнезия.
В тексте Андрея Мальгина сквозит тревога — не о Грете Тунберг, не о блокаде Газы, и даже не о жестокости «Хамас». Его очерк — это размышление о совести как социальной функции, которая, кажется, всё реже пробуждается после моральных катастроф.
Сравнивая современные «сеансы просветления» с антинацистской пропагандой послевоенной Европы и советскими антирелигиозными фильмами, Мальгин не просто иронизирует — он проводит параллель между утратой эмпатии и бессилием взывать к человечности. И в этом он прав: разрозненное мировоззрение, формируемое цифровыми пузырями, мемами и нарративами TikTok, действительно не реагирует на видео ужаса — оно их перерабатывает, пародирует, обесценивает.
Грета, отвергшая «воспитательное кино», становится символом современной политической наивности — не глупости, но фанатичного идеализма, игнорирующего сложность этики на войне. Это не обвинение — скорее, диагноз нового поколения, в котором мораль — это костюм, а не основа действия.
Особенно остро звучит вызов Юнга, процитированный в финале: «Вернуть людям совесть — труднейшая задача». Совесть — не просто знание о зле, но желание соразмерить себя с этим знанием, впустить его внутрь. В эпоху глобального цинизма, когда любое страдание может быть подвергнуто «фактчекингу» или сведено к «нарративу врага», совесть может стать самым радикальным актом сопротивления.
Как пробудить её? Возможно, не через фильмы и трибуналы. Возможно, только через личный опыт и боль. Но если мы откажемся даже пытаться — нас ждёт не только похмелье, как писал Юнг, но и полная моральная амнезия.